Сила слова во благо и на гибель - часть 97я Глаза

1я публикация части 97й («Глаза»)
на Стихи ру 2019 02 22       


   *Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим - 
т.е. точечно или фрагментарно
изменён, дополнен, сокращён,
найденные ошибки исправлены и т.д.
См. выше дату "ближайшей редакции".


                (**2018 03 31
Прошу прощения за возможные «ляпы».
Бывают и по незнанию.   
Чаще – по невниманию.
Например, в результате многократных правок:
меняя слово, забываю тут же изменить согласование. Вот сегодня опять (случайно) –
обнаружила такой обидный факт,
в этом вступлении заменила.
А почти во всех предшествующих ошибка эта висит – надо найти время и устранить.
Буду исправлять по мере обнаружения.
               
                Если вы заметите ошибки
и сочтёте возможным о них сообщить –
заранее благодарю. )



                *******ВАЖНО

               Говорила об этом,
                но есть необходимость повторить:

не всех авторов (и произведения),
упомянутые ниже,
могу назвать любимыми.
Не всегда разделяю мысли и чувства авторов и персонажей.
Иногда – лишь предлагаю «ознакомиться». Чтобы помнить: и так бывает.
Или – упомянуть «по случаю» автора или произведение – по разным причинам. Вдруг вам захочется найти и про(пере-)честь. *******



                Лидия Кузьмина-Сапогова
 

                СИЛА СЛОВА ВО БЛАГО И НА ГИБЕЛЬ –
                часть 97я
                («Глаза»)

               
                «Да здравствует право читать,
                Да здравствует право писать.

        Правдивой страницы
        Лишь тот и боится,
        Кто вынужден правду скрывать».

                Роберт Бёрнс
                "За тех, кто далеко" 


                ))))))) Повторю
               (немного изменив)

                "предварение"
из предыдущих частей –
для тех, кто их не видел. 


________ Начало:

вступление, объяснения –
в трёх публикациях: 

*«Автор Галина Гостева - тема Тотальный диктант-2017
(1я публикация на Проза и Стихи ру 2017 03 17)
и

**«О тотальном диктанте 2018 – и не только – 1»    

***… и  «… - 2»

(1я публикация частей 1й и 2й на Проза и Стихи ру 2017 12 09)


___________ Название:

из моего  рифмованного опуса (2017) 
                «Пейто – богиня убеждения».
Текст с комментариями есть на страницах.
На Стихи ру – отдельно,
на Проза ру – совместно с «Апостериори».

(Для меня там главное –

      шедевр Ивана Андреевича Крылова

        «СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК»)


____________________ Содержание:

произвольная подборка
    «о языке», его единстве с мышлением… и бытием по большому счёту; 
          его возможностях  -
                в широком смысле. 

Не только миницитат –
но фрагментов, отрывков,
а коротких произведений и целиком),

интересных и
являющих собой «великолепные образцы» (по мне).

Плюс факты, рассказы, мнения, комментарии, «умозлоключения» (не только мои).
От анекдотов и прочих забавностей – до…

Сейчас – тематические.

Планирую энное количество частей – как получится. 
Иногда «общего плана», иногда сужая тему.


_______________Ничего разособенного:
многое вы знаете, конечно –
но кое-что, возможно, забыли,
а то и прочтёте впервые.


_________________ Подбирать стараюсь не из «самых известных».
Но делаю исключения – к тому ж в новейшем времени не совсем уверена, что же теперь относить к «самым известным».
Приоритет - классике.
Случаются повторы: кое-что приводила в прежних публикациях –
но там вы можете не увидеть.
Если в этом цикле уместно – то (даже для читавших прежнее) повторение, думаю, оправдано.


___________________ Ключевые слова:

интерес,
знание,
раздумья.


______ На страницах помещу всё «наэтотемное» в отдельную папку.


_____ Не претендую на «полное раскрытие темы» - лишь затрагиваю.

План:
вернуться и «улучшить» по возможности  – добавлю, поменяю.
Так хотелось бы… время покажет.



                __________________** NB снова:

вынуждена подчеркнуть
ввиду несладкого опыта. ___________ Материал в предлагаемой форме –
                на любителя, да.
И по объёму тоже – велик, согласна.
_______________________ Но пишу для тех,
кому всё равно будет интересно,
не вижу смысла «усреднять для удобочитания» –
потому что сама такое читала бы.

                Портал позволяет вольность изложения, без оглядки на формат и целевую аудиторию –
для меня это бесценно.


                ))))))) Пожалуйста,
если такая «подача»
    вам не по вкусу –

                просто не читайте. ))))))) 




===================================== Часть 97я «ГЛАЗА» =====


_____________ Всегда интересно (мне):
что первым вспомнится «по теме» - вдруг, «поточносознательно».

Глаза… «Зеркало души» - дааа? Хммм…

_____________ Ну, тогда сначала народномудрого чуть:

Свой глаз — алмаз; чужой — стекло.
По когтям да по зубам зверей знать, а человека по глазам видать.
В кривом глазу все криво.
На пол-пальца в землю видит.
Гляди в оба, а зри в три.
Завистливый глаз душу точит.
Глаз не видит, душа не болит.
Глаза — бирюза, а душа — сажа.
Глаза без души слепы, уши без сердца глухи.
Весь сыт, а глаза всё голодны.
Глаза вразбежку, мозги набекрень.
Глаза шире брюха.
И глазаст, и ротаст, а пути к нему нет.
На глаз надейся, а отвесом проверяй.
На затылке глаз нет.
У глупого умный — как бельмо на глазу.
Один глаз на нас, другой на Арзамас.
Очи орлиные, а крылья комариные.
В очах льстит, а за очи костит.
За очи баба и князя бранит.
Не хвали в очи, не брани за глаза.
Не верь речам, а верь своим очам.
Слепой курице — все пшеница.

__________________________________ Дальше.

*Помнится почему-то (уже цитировала):

 «Уста и губы — суть их не одна.
И очи — вовсе не гляделки!
Одним доступна глубина,
Другим — глубокие тарелки».
                (А. Марков)

*«… как два тумана, как два прыжка из темноты»  - пел Мулерман:
песня эта – «Колдовство» - из стааарого фильма «Русское поле». Видела только отрывки (давно) - вроде там снялись Мордюкова&сын (Владимир Тихонов)?
Нашла: музыка Флярковского, слова Дербенёва.

*«Очи чёрные» - а как же! Подумала, что и авторов-то не знаю. Узнала. Много чего. Оставлю в «Примечаниях».

*Пушкин:
«Но сам признайся, то ли дело
Глаза Олениной моей»!

*Глаза двух княжон.
          Марьи Болконской («Война и мир») – лучистые.
«Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование — все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица».

          И Мери Лиговской («Герой нашего времени») – бархатные.
«У нее такие бархатные глаза – именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят...»

*Из "Анны Карениной»: Облонский – Вронскому.
"Узнаю коней ретивых по каким-то их таврам, юношей влюбленных узнаю по их глазам, — продекламировал Степан Аркадьич точно так же, как прежде Левину."
(А, да, сначала Левину говорил.)
          Это, оказывается, неточная цитата –
"Из Анакреона" Пушкина.

"Узнают коней ретивых
По их выжженным таврам;
Узнают парфян кичливых
По высоким клобукам;
Я любовников счастливых
Узнаю по их глазам:
В них сияет пламень томный —
Наслаждений знак нескромный".

*И снова из «Карениной»:
«Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела».

*Есенин:
«И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег».


*А ещё – что есть такие создания «златоглазки». О них тоже в примечаниях, если интересно.
У меня давно лежит черновик сказки с таким названием – там они не на последних ролях. Но не белеет пока черновик – надо бы взяться…


__________________ Отобралось же вот что.

(Киплинг дважды… его «Паршивая овца» когда-то очень сильно на меня подействовала. )


________________________________________ № 1 Редьярд Киплинг
«Просьба»

По вкусу если труд был мой
Кому-нибудь из вас,
Пусть буду скрыт я темнотой,
Что к вам придет в свой час,
И, память обо мне храня
Один короткий миг,
Расспрашивайте про меня
Лишь у моих же книг.
x x x
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.
Черные глаза — жара,
В море сонных звезд скольженье
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.
Синие глаза — луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.
Карие глаза — песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.
Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, черных.
Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю — в том нет вины —
Все четыре этих цвета.


Перевод Вяч. Вс. Иванова



_____________________________ «Мэ-э, паршивая овца…»

В разгар всех неурядиц в Даун-лодж приехал заморский гость, папин и мамин знакомый, которому поручили проведать Панча и Джуди. Паршивец был призван в гостиную и с размаху налетел на тяжелый, уставленный чайной посудой стол.
— Осторожней, сынок, осторожнее, — сказал гость, мягко поворачивая Паршивца лицом к свету — Что это за большая птица сидит на заборе?
— Где птица? — спросил Паршивец.
С минуту гость внимательно вглядывался в самую глубь Паршивцевых глаз.
— Боже ты мой, да ведь мальчик почти что слеп! — вдруг сказал он.
Это был на удивленье деловитый гость. Никого не спрашивая, он приказал, чтобы Паршивец до маминого приезда не ходил в школу и не притрагивался к книгам.
— Через три недели, как тебе, разумеется, известно, она будет здесь,-- сказал он. — А я — Инверарити-сахиб. Я помогал тебе, молодой человек, явиться на нашу грешную землю, и славно же ты, я вижу, распорядится собою за это время, нечего сказать. Так вот, ты должен решительно ничего не делать. Справишься?
— Да, — неуверенно сказал Панч. Когда-то давно он знал, что мама приедет. По этому поводу ему, вероятно, опять предстоит порка. Слава богу, что хоть не приедет папа. Последнее время тетя Анни-Роэа все говорит, что хорошо бы его выдрал мужчина.
На три недели Паршивцу строго-настрого запретили делать что бы то ни было. Целыми днями он просиживал все в той же детской, разглядывая сломанные игрушки, о которых придется давать подробный отчет маме. Тетя Анни-Роза шлепала его по рукам, даже если сломается какой-нибудь деревянный кораблик. Впрочем, что значили такие провинности в сравнении с тем, что тетя Анни-Роза с таким многозначительным видом грозилась открыть маме помимо этого?



_______________________________________________ № 2 Роберт Бернс
«Молодой Тэмлейн»

«Вы все, чей шелком шит подол,
А косы — льна светлей,
Не смейте бегать в Картерхолл —
Там молодой Тэмлейн.
У многих он забрал в залог —
Тех девушек не счесть —
Зеленый плащ, иль перстенек,
Или девичью честь».
Дженет зеленый свой подол
Повыше подняла,
И золото тяжелых кос
Потуже заплела,
И побежала по тропе,
Что в Картерхолл вела.
Душисты розы и пышны,
Роняют алый цвет,
Конь бьет копытом у стены,
А всадника все нет.
Но лишь цветок, что всех пышней,
Взяла за стебелек,
Явился рыцарь перед ней,
И строен и высок.
«Зачем ты топчешь мох, Дженет,
Зачем ты рвешь цветы?
Зачем в мой заповедный сад
Пришла без спросу ты?»
«Тебя просить мне не к лицу —
Здесь не твоя земля!
Она принадлежит отцу,
И здесь хозяйка — я!»
Дженет зеленый свой подол
Рукой подобрала,
И узел золотых волос
Сколола, как могла,
И под собой не чуя ног
Домой к себе пошла.
Играют девушки в саду,
Звенит веселый смех;
Когда-то милая Дженет
Была прекрасней всех.
Она цвела, как маков цвет,
На радость всем родным,
А нынче щеки у Дженет
Как травка, зелены.
«За вас, прекрасная Дженет,
Всем в замке нагорит!
И стар и мал — держи ответ!» —
Ей рыцарь говорит.
«Эй, замолчи, старик седой,
Замаливай грехи!
С седой колючей бородой
Не суйся в женихи!»
Ее жалея и любя,
Ей говорит отец:
«Ребенок будет у тебя,
Тебе бы под венец…»
«Что ж, если я рожу дитя,
Отца его найду.
Ни с кем из рыцарей твоих
К венцу я не пойду.
Мой милый мне дороже всех
Властителей земных,
Его не променяю я
Ни на кого из них!
Я от него не откажусь,
Не отступлюсь вовек,
Хоть мой любимый — рыцарь-эльф,
Не смертный человек.
Летит на скакуне лихом,
Не ведая преград,
Подковы блещут серебром
И золотом горят!»
Дженет зеленый свой подол
Повыше подняла,
И золото тяжелых кос
Потуже заплела,
И побежала по тропе,
Что в Картерхолл вела.
Душисты розы и пышны,
Роняют алый цвет.
Конь бьет копытом у стены,
А всадника все нет.
Но лишь цветок, что всех пышней,
Взяла за стебелек,
Явился рыцарь перед ней,
И строен и высок.
«Не надо, леди, уставать,
Не надо рвать цветы —
Дитяти нашему с тобой
Не повредила б ты!»
«Скажи — молю я всем, что есть
Святого на земле,—
Ты в божьем храме был хоть раз,
Крещен ли ты, Тэмлейн?»
«Дженет, — ей отвечает он,—
Тебе не стану лгать:
Отец мой — рыцарь; как тебя,
Меня качала мать.
Меня воспитывал мой дед,
И горя я не знал,
Пока однажды в черный день
В беду я не попал.
В лесу холодный ветер выл
Под вечер злого дня,
С охоты ехал я без сил
И вдруг упал с коня —
В свой замок Королева Фей
Упрятала меня.
Но страшно вымолвить, Дженет:
Здесь, в сказочной стране,
Приносим каждые семь лет
Мы жертву Сатане;
Достойней рыцаря здесь нет:
Назначат жребий мне.
Назавтра, знай, День всех святых,
И только в эту ночь,
Дженет, коль пожелаешь ты,
Ты сможешь мне помочь.
Верхом поедет наш народ.
В глухой полночный час.
На перекрестке трех дорог
Ты повстречаешь нас».
«Как мне узнать тебя, Тэмлейн,
Как мне тебя узнать,
Когда поедет по земле
Та неземная рать?»
«Ты первых конных пропусти,
Закутанных в плащи,
Вторым спокойно дай пройти,
Мужайся и молчи,
На третьих всадников гляди,
Средь них меня ищи.
Дай вороным пройти, Дженет,
И пропусти гнедых,
А снежно-белого хватай,
Не выпускай узды!
За то, что славный рыцарь я,
Мне оказали честь:
На снежно-белого коня
Мне разрешили сесть.
Увидишь — правая рука
В перчатке боевой,
А повод буду я держать
Свободною рукой.
Приметы эти затверди,
Не пропускай меня,
И наземь всадника ссади
С храпящего коня.
Они тотчас же обратят
Меня в булатный меч,
Но ты держи, не отпускай,
Коль, хочешь мне помочь.
И стану я в твоих руках
Змеею и драконом,
И стану я в твоих руках
Железом раскаленным,
Взовьюсь в руках твоих, Дженет,
Огнем неугасимым,—
Держи меня, не отпускай —
Ты будешь невредима.
И в жабу обратят меня,
И в скользкого угря,
Но ты держи, не отпускай
Да не пугайся зря.
Меня облей ты молоком,
Потом водою сбрызни,
Держи меня, не отпускай,
Ты мне дороже жизни.
И превратят меня в орла,
А после — в голубка,
Держи меня, не отпускай,—
Ты мне родишь сынка.
А напоследок ждет тебя
Иное искушенье:
В твоих объятьях стану я
Нагим, как в час рожденья.
Укрой меня своим плащом —
И сгинет наважденье!»
Суров и мрачен темный лог,
И жутко все кругом.
На перекресток трех дорог
Дженет бежит бегом.
Вдруг слышит звон стальных удил
И перестук копыт,
И сердце у нее в груди
От радости стучит.
Дала дорогу вороным,
Дала пройти гнедым,
Вдруг видит: снежно-белый конь
С Тэмлейном — молодым.
На землю всадника она
Стащила в тот же миг,
Плаща зеленая волна
Укрыла их двоих,
И счастьем грудь ее полна:
Спасен ее жених!
И молвит Королева Фей —
Из полуночной тьмы:
«Младой Тэмлейн достался ей,
Ни с чем остались мы!»
И молвит Королева Фей —
О, как была она зла —
«Чтоб самой страшной из смертей
Ты, девка, умерла!
Из свиты царственной моей
Ты лучшего взяла!
Тэмлейн, когда б ты мне сказал,
Что будет в эту ночь,
Твои зеленые глаза
Я вырвала бы прочь!
Коль знала б, что в последний раз
Ты был вчера со мной,
Я б заменила каждый глаз
Гнилушкою лесной!»



__________________________________________ № 3 Харпер Ли
«Убить пересмешника»

– Закрой глаза и открой рот, – сказала она.
Она не часто баловала нас хрустящими хлебцами и вечно говорила – некогда, но сегодня мы оба ушли в школу, и у нее-то день был легкий. Она знала, как я люблю хрустящие хлебцы.
– Соскучилась я, – сказала она. – В доме стало так пусто, пришлось часа в два включить радио.
– А почему? Мы с Джимом все равно дома не сидим, вот только если дождь…
– Ну да, – сказала Кэлпурния, – но если кликнуть, кто-нибудь да прибежит. Я полдня только и делаю, что вас кличу. Что ж, – прибавила она, поднимаясь с табурета, – пожалуй, я как раз успею подсушить хлебцы. А теперь беги, не мешай мне накрывать на стол.
Она наклонилась и поцеловала меня. Что это на нее нашло, подумала я на бегу. Видно, сама знает, что виновата, и хочет мириться. Всегда ко мне придиралась, а теперь поняла наконец, что это несправедливо, пожалела, а прямо сказать не хочет, потому что упрямая. За этот день я устала от незаслуженных обид.
После ужина Аттикус сел в кресло, взял газету и позвал:
– Будем читать, Глазастик?
Этого я уже не могла вытерпеть и ушла на веранду. Аттикус вышел следом.
– Что случилось, Глазастик?
Я сказала – мне нездоровится и, если он не против, я в школу больше не пойду.
Аттикус сел на качели, закинул ногу на ногу и сунул руку в кармашек для часов; он всегда уверял, что так ему лучше думается. Он молча, сочувственно ждал, и я решила укрепить свои позиции.
– Ты ведь не учился в школе – и ничего, ну и я не буду. Ты меня сам учи, вот как дедушка учил вас с дядей Джеком.
– Не могу, – сказал Аттикус. – Мне надо зарабатывать на хлеб. И потом, если ты не станешь ходить в школу, меня посадят в тюрьму. Так что прими сегодня магнезию, а завтра пойдешь учиться.
– Да нет, я здорова.
– Так я и думал. А что же случилось?
Слово за слово я рассказала ему про все мои злоключения.
– …и она говорит, ты меня учил неправильно, и нам никогда-никогда больше нельзя читать. Пожалуйста, больше не посылай меня в школу, ну пожалуйста!
Аттикус поднялся и пошел в другой конец веранды. Он долго и старательно изучал там ветку глицинии, потом вернулся ко мне.
– Прежде попробуй выучиться одному нехитрому фокусу, Глазастик, – сказал он. – Тогда тебе куда легче будет ладить с самыми разными людьми. Нельзя по-настоящему понять человека, пока не станешь на его точку зрения…
– Это как?
– Надо влезть в его шкуру и походить в ней.



___________________________________________ № 4 Константин Бальмонт
«Зеленый и черный»

Подвижная сфера зрачков, в изумруде
     текучем сужаясь,
Расширяясь, сливает безмолвно
     привлеченную душу с душой.
В глубоких зрачках искушенья, во влаге
     зеленой качаясь,
Как будто бы манят, внушают:
     «Приблизься, ты мне не чужой».
 
         О травянистый изумруд,
         Глаза испанки светлокудрой!
         Какой художник нежно-мудрый,
         Утонченник, сказался тут?
         Где все так жарко, чернооко,
         Где всюду черный цвет волос;
         В сиянье белокурых грез
         Испанка-нимфа одиноко
         Порой возникнет — и на вас
         Струит огонь зеленых глаз.
         Всего красивей черный цвет
         В зрачках зеленых глаз.
         Где водный свет? Его уж нет.
         Лишь черный есть алмаз!
         Зелено-бледная вода,
         Русалочий затон,—
         О, не одна здесь спит беда,
         И чуток этот сон.
         И каждый миг, и каждый час
         Воздушный изумруд,
         Воздушный цвет зеленых глаз
         Поет мечте: «Я тут!»
         Зрачок растет, и жадный свет
         Зовет, берет, светясь.
         Где целый мир? Его уж нет,
         Лишь чёрный есть алмаз!
 
          1928



_______________________________________ № 5 Иван Тургенев
«Степной король Лир»

Евлампия была тоже очень недурна собой, не хуже сестры, но только в другом роде. Росту она была высокого, сложения дородного; всё в ней было велико: и голова, и ноги, и руки, и белые как снег зубы, и особенно глаза, выпуклые, с поволокой, темно-синие, как стеклярус; всё в ней было даже монументально (недаром она доводилась Мартыну Петровичу дочкой), но красиво. Белокурую густую косу она, видимо, не знала куда деть и раза три обматывала ее вокруг темени. Рот у ней был прелестный, свежий, как розан, малинового цвета, и когда она говорила, середина верхней губы очень мило приподнималась. Но во взгляде ее огромных глаз было что-то дикое и почти суровое. «Вольница, казачья кровь», — так отзывался о ней Мартын Петрович. Я побаивался ее... Мне эта осанистая красавица напоминала своего батюшку.
^… ^
— Да так же. О хлыстах-раскольниках — вот что без попов живут — небось слыхали?
— Слыхал.
— Ну вот тут их главная матка обретается.
— Женщина?
— Да, матка; богородица по-ихнему.
— Что вы?!
— Я ж вам говорю. Строгая, говорят, такая... Командирша! Тысячами ворочает! Взял бы я да всех этих богородиц... Да что толковать!
Он позвал своего Пегашку, удивительную собаку, с превосходным чутьем, но без всякого понятия о стойке. Викулов принужден был подвязывать ей заднюю лапу, чтоб она не так неистово бегала.
Слова его запали мне в память. Я, бывало, нарочно сворачивал в сторону, чтобы пройти мимо таинственного дома. Вот однажды поравнялся я с ним, как вдруг — о чудо! засов загремел за воротами, ключ завизжал в замке, потом самые ворота тихонько растворились — показалась могучая лошадиная голова с заплетенной челкой под расписной дугой — и не спеша выкатила на дорогу небольшая тележка вроде тех, в которых ездят барышники и наездники из купцов. На кожаной подушке тележки, ближе ко мне, сидел мужчина лет тридцати, замечательно красивой и благообразной наружности, в опрятном черном армяке и низко на лоб надетом черном картузе; он степенно правил откормленным, как печь широким конем; а рядом с мужчиной, по ту сторону тележки, сидела женщина высокого роста, прямая как стрела. Голову ее покрывала дорогая черная шаль; одета она была в короткий бархатный шушун оливкового цвета и темно-синюю мериносовую юбку; белые руки, чинно сложенные у груди, поддерживали друг дружку. Тележка завернула по дороге налево — и женщина очутилась в двух шагах от меня; она слегка повела головою, и я узнал Евлампию Харлову. Я узнал ее немедленно, я ни единого мгновения не колебался, да и нельзя было колебаться; таких глаз, как у ней — и особенно такого склада губ, надменного и чувственного, — я ни у кого не видывал. Лицо ее стало длиннее и суше, кожа потемнела, кой-где виднелись морщины; но особенно изменилось выражение этого лица! Трудно передать словами, до чего оно стало самоуверенно, строго, горделиво! Не простым спокойствием власти — пресыщением власти дышала каждая черта; в небрежном взоре, который она на меня уронила, сказывалась давнишняя, застарелая привычка встречать одну благоговейную, безответную покорность. Эта женщина, очевидно, жила, окруженная не поклонниками — а рабами; она, очевидно, даже забыла то время, когда какое-либо ее повеление или желание не было тотчас исполнено! Я громко назвал ее по имени и по отчеству; она чуть-чуть дрогнула, вторично посмотрела на меня — не с испугом, а с презрительным гневом: кто, мол, смеет меня беспокоить? — и, едва раскрыв губы, произнесла повелительное слово. Сидевший рядом с ней мужчина встрепенулся, с размаха ударил вожжой по лошади, та двинулась вперед шибкой и крупной рысью — и телега скрылась.
С тех пор я не встречал более Евлампии. Каким образом дочь Мартына Петровича попала в хлыстовские богородицы — я и представить себе не могу; но кто знает, быть может, она основала толк, который назовется или уже теперь называется по ее имени — евлампиевщиной? Всё бывает, всё случается.



_____________________________________ № 6 Вадим Шершеневич
«Рассказ про глаз Люси Кусиковой»

Аквариум глаза. Зрачок рыбешкой золотой.
На белом Эльбрусе глетчерная круть.
На небосклон белков зрачок луною,
Стосвечной лампочкой ввернуть.

Огромный снегом занесенный площадь,
И пешеход зрачка весь набекрень и ниц
В лохани глаз белье полощет.
Паркеты щек подместь бы щеткою ресниц.

Маяк зрачка на бельмах волн качайся!
Мол носа расшибет прибой высоких щек!
Два глаза - пара темных вальса.
Синдетиконом томности склеен зрачек.

Раскрылся портсигар сквозь ширь ресницы,
Где две упругих незажженных папирос.
Глаза - стаканы молока. В них распуститься
Зрачку как сахару под ураган волос.

Глаза страницей белой, где две кляксы
Иль паровоз в поля белков орет.
Зрачки блестят, начищенные ваксой
Зрачки - вокзал в веселое перед.

 Март 1919



_________________________________________ № 7 Ирвин Шоу
«Ночной портье»


– Еще не знаешь? – гримасничая, воскликнул Генри. – Тебе сколько, тридцать два или тридцать три года? И все еще не знаешь? Счастливчик, у тебя, выходит, все впереди. А вот у меня, помимо бутылки, еще совсем плохие глаза. Можешь представить себе слепого бухгалтера? Так вот, лет через пять я с голой задницей окажусь на улице!
– Боже мой! – вскричал я, потрясенный совпадением. – По той же причине меня отстранили от полетов!
– Вот как, – произнес Генри. – А я-то думал, что ты разбил какой-нибудь самолет или переспал с женой своего босса.
– Увы, – вздохнул я. – Все дело в чертовой сетчатке. Она-то и доконала меня.
– У всех нас глаза ни к черту, – по-дурацки захихикал Генри. – Фатальный порок семьи Граймсов. – Он снял очки и протер слезившиеся глаза. Вдавленный след на переносице походил на глубокую рану. Глаза его без очков казались пустыми, лишенными всякого выражения. – Но ты заявил, что едешь в Европу. У тебя богатая бабенка? Она везет тебя?
– Ничего подобного.
– Послушай моего совета – найди себе такую. Роман для души – это ерунда. Вот я совсем в другом положении. Моя жена презирает меня.




__________________________________________ № 8 Генрих Гейне

Твои глаза — сапфира два,
Два дорогих сапфира.
И счастлив тот, кто обретет
Два этих синих мира.
Твое сердечко — бриллиант.
Огонь его так ярок.
И счастлив тот, кому пошлет
Его судьба в подарок.
Твои уста — рубина два.
Нежны их очертанья.
И счастлив тот, кто с них сорвет
Стыдливое признанье.
Но если этот властелин
Рубинов и алмаза
В лесу мне встретится один, —
Он их лишится сразу!



_____________________________________ № 9 Александр Куприн
«На переломе»


Второй из партии — Балкашин — был прямо-таки чудовищем. Все животные инстинкты, какие себе только можно представить, развились у этого двенадцати-тринадцатилетнего мальчика до невероятной степени. Награбив целую гору сластей и домашней провизии, он прятал всю добычу в постель и потом, покрывшись с головой одеялом, поедал ее потихоньку, как настоящий зверь. После рождественских праздников он выкидывал из своего стола все учебные пособия, так как туда иначе не могли бы вместиться нахватанные им гостинцы. И он ел их с утра до вечера, во время уроков и в переменки, до обеда и после него. Едва успев обглодать курицу, он брался за смоквы, потом без малейшей передышки переходил к свиному салу, которое тотчас же закусывал тянучками и калужским тестом. Случалось, что среди этой оргии лицо Балкашина вдруг принимало бледно-зеленый оттенок, а глаза становились мутными и страдальческими... Но и тогда, прежде чем стрелой выскочить из класса, он находил в себе настолько самообладания, чтобы запереть свой столик на огромный висячий замок. При добывании гостинцев Балкашин не брезговал никакими средствами, а за обедом и завтраком подбирал и выпрашивал всякие огрызки.Если он не ел, то непременно спал где-нибудь: или под лавкой в «Камчатке», или в нише коридора под ворохом шинелей. Он был развращен действительно уж «до мозга костей». Невозможно описать всех тех гадостей, какие он проделывал с некоторыми из первоклассников, проделывал открыто, так сказать всенародно, нимало не смущаясь вниманием собравшейся публики.Точно на смех, судьба подарила этому негодяю физиономию настоящего херувима: нежные шелковистые волосы льняного оттенка, большие голубые глаза с длинными, загнутыми вверх ресницами, очаровательного рисунка рот. К тому же он обладал прекрасным голосом и считался в гимназическом церковном хоре постоянным солистом


____________________________________ № 10 Владимир Маяковский

Если
я
чего написал,
если
чего
сказал —
тому виной
глаза-небеса,
любимой
моей
глаза.
Круглые
да карие,
горячие
до гари.
Телефон
взбесился шалый,
в ухо
грохнул обухом:
карие
глазища
сжала
голода
опухоль.
Врач наболтал —
чтоб глаза
глазели,
нужна
теплота,
нужна
зелень.
Не домой,
не на суп,
а к любимой
в гости,
две
морковники
несу
за зеленый хвостик.
Я
много дарил
конфект да букетов,
но больше
всех
дорогих даров
я помню
морковь драгоценную эту
и пол-
полена
березовых дров.
Мокрые,
тощие
под мышкой
дровинки,
чуть
потолще
средней бровинки,
Вспухли щеки.
Глазки —
щёлки.
Зелень
и ласки
выходили глазки.
Больше
блюдца,
смотрят
революцию.



_______________________________________ № 11 Дафна Дю Морье
«Синие линзы»

     ...Та же операция в обратном порядке. Однако на этот раз - в ее палате, на  ее собственной постели. Лишь проворные руки хирурга и сестры Брэнд ему в
помощь. Сперва исчезла  повязка из крепа, затем корпия и вата; чуть ощутимый укол иглы, чтобы  притупились  все ощущения, и  врач делает  что-то,  что  - невозможно  понять,  с ее  глазами.  Боли  не было.  Прикосновение  казалось холодным, словно  туда,  где  только что лежала повязка,  скользнул  кусочек льда, но это не раздражало, напротив.
     -  Не  удивляйтесь,  -  сказал  хирург,  -  если  в  первые  полчаса не почувствуете  разницы.  Все   будет  казаться  покрытым  дымкой.  Затем  она
постепенно рассеется. Я хотел бы, чтобы это время вы спокойно полежали.
     - Понимаю. Я не буду двигаться.
     Желанный  миг не  должен быть  слишком внезапным.  Это разумно.  Темные линзы были временными,  лишь на  первые  дни.  Затем  их  снимут  и  заменят другими.
     - Насколько ясно я буду видеть? - наконец-то осмелилась она спросить.
     - Абсолютно ясно. Но не сразу в  цвете. Вроде как  через  темные очки в солнечный день. Даже приятно.
     Его  веселый смех  внушал доверие,  и, когда они с сестрой Брэнд вышли,
Мада  Уэст  снова легла,  дожидаясь, когда исчезнет  мгла  и  солнечный день ворвется к ней в глаза, как бы  ни было притуплено ее зрение, как бы ни было
замутнено линзами.
     Мало-помалу  туман рассеялся. Первый предмет, который  она увидела, был весь из углов - шкаф. Затем стул. Затем -  она повернула голову – постепенно выступили очертания  окна,  вазы на подоконнике,  цветов, которые ей  принес Джим. Доносившиеся снаружи звуки слились  с очертаниями,  и  то, что  раньше резало слух, звучало теперь благозвучно. Она подумала: "Интересно, а плакать я могу? Линзы  не  задержат  слез?" - но тут же почувствовала, что  вместе с драгоценным даром - зрением - к ней вернулись и слезы. И чего тут стыдиться, какие-то одна-две слезинки, которые она тут же смахнула.
     Теперь  все  было в  фокусе.  Цветы, умывальник, стакан  с термометром, халатик. Мада не верила сама себе. Облегчение было  столь велико, что она ни
о чем другом  не  могла думать.  "Они мне не лгали. Так все и произошло. Это правда".
     Она видела  фактуру  одеяла,  которое так часто гладила рукой.  Цвет не имел значения. Приглушенный линзами свет лишь усиливал чары, смягчая все, на что  падал ее  взгляд.  Наслаждаясь  формами и очертаниями,  она позабыла  о цвете. Какое он имеет значение? Когда-нибудь дойдет и до него. Времени у нее достаточно.  Что может  быть важнее синей симметрии, подвластной ее  зрению?
Видеть,  ощущать, слить  то  и  другое воедино! Она  действительно  родилась заново, открыла давно потерянный мир.
     Теперь  ей некуда спешить.  Разглядывать  свою  палату, задерживаясь на каждой  мелочи,  само  по  себе было  богатством,  наслаждением,  это  можно
смаковать.  Просто  смотреть  на комнату,  ощупывать ее  глазами, переходить взором за ее  пределы  -  к  чужим окнам в домах  напротив - заполнит многие
часы.
     "Даже узнику в одиночной камере, - решила Мада, - покажется уютно, если он сперва лишится зрения, а потом ему его возвратят".
     Она услышала снаружи голос сестры Брэнд и повернула голову к двери.
     - Ну... наконец-то мы снова счастливы?
     Мада  Уэст  с  улыбкой смотрела, как  одетая в  форму  фигура входит  в комнату с подносом в руках, на котором стоит стакан  молока. Но что это? Что
за нелепость? Вопреки здравому смыслу голова под форменной шапочкой вовсе не была женской головой.  На Маду надвигалась... корова,  корова с человеческим телом. Шапочка с рюшем лихо сидела на широко расставленных рогах. Глаза были
большие и добрые, но все равно коровьи, ноздри влажные, и стояла она,  мерно дыша, так,  как  стоит  корова на пастбище,  безмятежная,  довольная жизнью, неподвижная, принимая все таким, как оно есть.
     - Все кажется немного непривычным, да?
     Ее  смех  был  смехом женщины,  смехом дневной  сиделки, смехом  сестры Брэнд.  Она  поставила  поднос  на  тумбочку  возле  кровати.  Пациентка  не
ответила. Она закрыла глаза, затем  снова открыла их. Корова в платье сестры милосердия все еще была в комнате.
     -  Признайтесь, -  сказала сестра, - вы  бы и  не догадались, что вы  в линзах, если бы не цвет.
     Важно  было  выиграть  время.  Пациентка  осторожно  протянула  руку  к стакану.  Стала медленно пить молоко. Маска была  напялена с какой-то целью.
Возможно, какой- нибудь опыт, связанный с  линзами... хотя в чем он состоит, она  не могла  и представить. Они,  бесспорно,  рисковали,  обрушивая на нее такой сюрприз, а по  отношению к  более слабым людям,  перенесшим  такую  же
операцию, как она, это было бы просто жестоко.
     - Я прекрасно вижу, - сказала  она наконец, - во всяком случае, мне так кажется.
     Сестра Брэнд стояла, сложив руки на груди,  и наблюдала за ней. Широкая фигура в форме была точь-в-точь такая, какой Мада Уэст представляла ее себе.
Но  эта  задранная коровья  голова, нелепый  рюш  на шапочке, нацепленной на рога... А где же граница между маской и телом, если это действительно маска?
     -  У вас какой-то неуверенный голос, - сказала сестра  Брэнд. – Неужели вы разочарованы после всего того, что мы для вас сделали?
     Смех звучал, как всегда, весело, но  губы медленно двигались из стороны в сторону, словно она жевала траву.
     - В  себе-то я уверена, - ответила  Мада Уэст, - а вот в вас - нет. Это что - шутка?
     - Что - шутка?
     - Ну... то, как вы выглядите... ваше... лицо?
     Синие линзы не настолько затемняли свет, чтобы она не  смогла заметить, как изменилось выражение лица сиделки. У коровы явственно отвисла челюсть.
     -  Право, миссис Уэст! -  На  этот раз  смех  звучал  не так  сердечно.
Удивление ее  было  бесспорным.  -  Я  такая, какой  меня сотворил  Господь.
Возможно, он мог бы сделать свою работу лучше.
     Сиделка-корова подошла к окну и резким движением во всю ширь раздернула
занавеси - комнату  залил  яркий свет. У  маски не  видно было краев, голова незаметно переходила  в тело. Мада Уэст представила, как корова, если на нее
напасть, опускает голову и выставляет рога.
     -  Я  не  хотела  вас  обидеть,  - сказала  она,  - но,  право, немного странно... Понимаете...
     Она была избавлена от объяснения, так как  дверь отворилась и в комнату вошел  хирург.  Во  всяком случае,  Мада узнала его голос,  когда он сказал:
"Хелло! Как дела?" Фигура  в темном пиджаке и широких, суженных книзу брюках
вполне  подходила   известному  хирургу,  но   голова...   Это  была  голова фокстерьера, уши торчком, пытливый, острый взгляд. Еще минута, и он залает и завиляет коротким хвостом.
     На этот раз пациентка рассмеялась. Очень уж комичным был эффект. Должно быть, это  все-таки шутка. Конечно,  шутка.  Что  же еще, но зачем входить в такие расходы и  причинять себе  столько хлопот? Чего в  конечном  счете они достигают этим маскарадом? Она  резко оборвала смех, увидев,  как фокстерьер обернулся к корове и они без слов переговариваются между собой. Затем корова
пожала своими слишком уж могучими плечами.
     - Мы  почему-то кажемся миссис Уэст смешными, - сказала она, и голос ее звучал не слишком довольно.
     - Ну  и прекрасно,  - сказал хирург. - Разве было бы лучше,  если бы мы казались ей противными?
     Он  подошел,  протянул  руку  пациентке  и  наклонился  поближе,  чтобы поглядеть на ее глаза.  Мада Уэст лежала неподвижно. Его голова тоже не была маской. Во  всяком случае,  Мада  не  могла различить ее границ.  Уши стояли торчком, острый нос подрагивал. У него даже была отметина - одно ухо черное, другое  белое.  Мада  представила его  перед  входом в лисью  нору:  вот  он
принюхивается,  вот,  поймав  след, продирается  в  глубь лаза,  поглощенный работой, на которую был натаскан.
     - Вам бы подошло имя Джек Расселл,- сказала она.
     - Простите?
     Он  выпрямился,  но все еще  стоял  у кровати,  -  в  блестящих  глазах проницательность, одно ухо настороженно торчит вверх.
     - Я хочу сказать, - Мада Уэст подыскивала слова, - что это имя подходит вам больше, чем ваше собственное.
     Она  была смущена.  Что он подумает о ней, он,  мистер Эдмунд Гривз, за именем которого на  дверной  дощечке на Харли-стрит стоит целая  куча букв - его званий.
     - Я знаю одного Джеймса Расселла, - сказал он, - но он хирург-ортопед и ломает людям кости. Вам кажется, что я вам тоже что-то сломал?
     Голос его звучал оживленно, но в  нем проскальзывало удивление, как и у сестры  Брэнд.  Благодарности,  которую  они  заслужили за  свое мастерство, что-то не было видно.
     - О, что вы, что вы, - поспешно произнесла пациентка, -  ничего  у меня не сломано, право, ничего. И ничего не болит. Я все ясно вижу. Слишком ясно, если уж на то пошло.
     - Так  и  должно  быть, -  сказал  хирург  и  засмеялся  -  точь-в-точь короткий, резкий лай. - Ну, сестра, - продолжал он, - пациентка может делать
все  что угодно, в пределах разумного, конечно, только  не снимать линзы. Вы предупредили ее?
     - Как раз собиралась, сэр, когда вы вошли.
     Мистер Гривз обернул черный собачий нос к Маде Уэст.
     - Я зайду в среду, - сказал он, - и переменю линзы. Пока вам нужно одно -  промывать глаза специальным  раствором три раза в  день.  Это обязанность сестер.  Сами вы  глаза  не трогайте. И, главное,  не прикасайтесь к линзам.
Однажды пациент хотел  их  снять  и поплатился  зрением.  Он никогда  его не восстановил.
     "Попробуй только  коснись, - казалось, лаял фокстерьер, -  получишь  по заслугам. Даже и не пытайся. У меня острые зубы".
     -  Я  понимаю,  - медленно  произнесла Мада Уэст. Но  она упустила свой шанс.  Теперь  она  не  могла  потребовать  у  него   объяснения.   Инстинкт
подсказывал ей, что врач ее  не  поймет. Фокстерьер  говорил что-то  корове, отдавал распоряжения. Резкая, отрывистая фраза и кивок глупой морды в ответ.
Верно,  в  жаркий  день мухи  сильно  ей  докучают...  или шапочка  с  рюшем отпугивает их?
     Когда они двинулись к двери, пациентка сделала последнюю попытку.
     - А постоянные линзы, - спросила она, - будут такие же, как эти?
     - В  точности  такие, -  гавкнул  хирург,  - но  только  прозрачные. Вы увидите все в естественном цвете. Значит, до среды.
     Он вышел.  Сестра - следом за  ним. Мада  слышала бормотанье голосов за дверью.  А  теперь что? Если это действительно  какой-то опыт, снимут ли они сразу  свои личины?  Было чрезвычайно важно выяснить это. С ней  сыграли  не совсем честную шутку, это  было  злоупотребление доверием. Она  слышала, как врач  сказал: "Полторы таблетки. Она немного возбуждена. Вполне естественная
реакция".
     Мада Уэст храбро распахнула дверь. Они стояли  в коридоре... все  еще в масках.  Оба обернулись  к  ней;  в  острых  блестящих глазах  фокстерьера и
глубоких глазах коровы был упрек, словно  своим поступком пациентка нарушила принятый этикет.
     - Вам что-нибудь нужно, миссис Уэст? - спросила сестра Брэнд.
     Мада Уэст смотрела мимо них в коридор. Весь этаж участвовал в обмане. У маленькой горничной,  которая вышла из соседней палаты со  шваброй и  совком для мусора,  была  головка ласки,  а  сиделка, танцующей  походкой  идущая с другого конца  коридора,  была кошечка  с  кокетливой шапочкой  на  кудрявой голове. Рядом с ней гордо вышагивал врач-лев. Даже  у швейцара, в  это самое время  поднявшегося в  лифте напротив, была на плечах голова кабана. Вынимая багаж, он хрипло похрюкивал.
     Впервые Маду Уэст уколол страх.



_______________________________________________ № 12 Николай Гумилёв

Лишь ченый бархат, на котором
Забыт сияющий алмаз,
Сумею я сравнить со взором
Её почти поющих глаз.
Её фарфоровое тело
Томит неясной белизной,
Как лапесток сирени белой
Под умирающей луной.
Пусть руки нежно-восковые,
Но кровь в них так же горяча,
Как перед образом Марии
Неугасимая свеча.
И вся она легка как птица
Осенней ясною порой
Уже готовая проститься
С печальной северной страной



_____________________ № 13 Николай Лесков
«Белый орёл»

— Как!.. Иван Петрович!.. умер?!
— Да, да, да, — умер.
— Помилуйте, — он три часа тому назад был у меня, здоров-здоровешенек.
— Ну и вот, придя от вас, прилег на диван да и умер... И вы знаете... я должен вам сказать на тот случай, чтобы его мать... она в таком безумии, что может прибежать к вам... Она, несчастная, убеждена, что вы и есть виновник смерти сына.
— Каким образом? Отравили его у меня, что ли?
— Этого она не говорит.
— Что же она говорит?
— Что вы Ивана Петровича сглазили!
— Позвольте... — говорю, — что за пустяки!
— Да, да, да, — отвечает губернатор, — все это, разумеется, глупости, но ведь здесь провинция — здесь глупостям охотнее верят, чем умностям. Разумеется, не стоит обращать внимания.
В это время губернаторша предложила мне карту.
Я сел, но что я только выносил за этою мучительною игрою — и сказать вам не могу. Во-первых, мучит сознание, что этот милый молодой человек, которым я так любовался, лежит теперь на столе, а во-вторых, мне беспрестанно кажется, что все о нем шепчут и на меня указывают: «сглазил», даже слышу это глупое слово «сглазил, сглазил», а в-третьих, позвольте вам за истину сказать — я вижу везде самого Ивана Петровича!.. Так глаз, что ли, наметался — куда ни взгляну — все Иван Петрович...



__________________________________________ № 14 Александр Пушкин
«Циклоп»

Язык и ум теряя разом,
Гляжу на вас единым глазом:
Единый глаз в главе моей.
Когда б судьбы того хотели,
Когда б имел я сто очей,
То все бы сто на вас глядели.



__________________________________________ № 15 Джон Голсуорси
«В петле»

Я должна сказать, что милый Сомс действительно знаток. В таком французском стиле, впрочем, не совсем французском, и такая же красавица - правда, не такая интересная, не такая обаятельная, как Ирэн. Потому что ведь, правда же, Ирэн была обаятельна эта ее молочная кожа, темные глаза и эти волосы couleur de... как это, я всегда забываю?
      - Feuille morte, - подсказала Фрэнси.
      - Да, да, опавших листьев - как странно! Я помню, когда я была девушкой, перед тем как мы приехали в Лондон, у нас был маленький щенок, гончая, не для охоты, а просто мы с ним ходили гулять, у него было рыжеватое пятно на голове и белая грудь и замечательные темно-карие глаза, и это была особа женского пола.
      - Да, тетечка, - сказала Фрэнси, - но я не понимаю, при чем это тут.
      - Ах! - вскликнула тетя Джули в каком-то экстазе. - Она была очаровательная, эти глаза и это пятно, ну, знаешь... - она замолчала, словно боясь о чем-то проговориться. - Feuille morte, - прибавила она неожиданно. - Эстер, запомни, пожалуйста!..



________________________________________ № 16 Николай Заболоцкий
«Портрет»

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.
Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза — как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Её прекрасные глаза.



____________________________________________ № 17 Оноре де Бальзак
«Воспоминания двух юных жен»

Оторви свои дивные черные глаза от первой фразы и побереги свое изумление для письма, где я поверю тебе мою первую любовь. Почему-то все толкуют о первой любви — выходит, бывает и вторая? Молчи, воскликнешь ты, расскажи лучше, как тебе удалось вырваться из монастыря, где ты осуждена была посвятить себя Богу? Дорогая моя, какие бы чудеса ни происходили с кармелитками, чудо моего избавления совершилось самым естественным образом. Голос устрашенной совести в конце концов одержал верх над неумолимым расчетом, только и всего. Тетушка, которая не могла безучастно смотреть, как я чахну, настойчиво уговаривала матушку, по-прежнему считавшую послушничество единственным лекарством от моего недуга, и матушка в конце концов уступила. Черная меланхолия, в которую поверг меня твой отъезд, ускорила счастливую развязку. И вот, ангел мой, я в Париже, и произошло это благодаря тебе.



_________________________________ № 18 Максимилиан Волошин
«Любовь познавшие глаза»

Не успокоена в покое,
Ты вся ночная в нимбе дня…
В тебе есть темное и злое,
Как в древнем пламени огня.
Твои негибкие уборы,
Твоих запястий бирюза,
И строгих девушек Гоморры
Любовь познавшие глаза,
Глухой и травный запах мирры —
В свой душный замыкают круг…
И емлют пальцы тонких рук
Клинок невидимой секиры.
Тебя коснуться и вдохнуть…
Узнать по запаху ладоней,
Что смуглая натерта грудь
Тоскою древних благовоний.



__________________________________________ № 19 Фёдор Достоевский
«Кроткая»

Это было в самом начале, и я, конечно, не различал ее от других: приходит как все, ну и прочее. А потом стал различать. Была она такая тоненькая, белокуренькая, средне-высокого роста; со мной всегда мешковата, как будто конфузилась (я думаю, и со всеми чужими была такая же, а я, разумеется, ей был всё равно что тот, что другой, то есть если брать как не закладчика, а как человека). Только что получала деньги, тотчас же повертывалась и уходила. И всё молча. Другие так спорят, просят, торгуются, чтоб больше дали; эта нет, что дадут… Мне кажется, я всё путаюсь… Да; меня прежде всего поразили ее вещи: серебряные позолоченные сережечки, дрянненький медальончик — вещи в двугривенный. Она и сама знала, что цена им гривенник, но я по лицу видел, что они для нее драгоценность, — и действительно, это всё, что оставалось у ней от папаши и мамаши, после узнал. Раз только я позволил себе усмехнуться на ее вещи. То есть, видите ли, я этого себе никогда не позволяю, у меня с публикой тон джентльменский: мало слов, вежливо и строго. «Строго, строго и строго». Но она вдруг позволила себе принести остатки (то есть буквально) старой заячьей куцавейки, — и я не удержался и вдруг сказал ей что-то, вроде как бы остроты. Батюшки, как вспыхнула! Глаза у ней голубые, большие, задумчивые, но — как загорелись! Но ни слова не выронила, взяла свои «остатки» и — вышла. Тут-то я и заметил ее в первый раз особенно и подумал что-то о ней в этом роде, то есть именно что-то в особенном роде.



_________________________________________ № 20 Федор Сологуб

Закрывая глаза, я целую тебя,-
Бестелесен и тих поцелуй.
Ты глядишь и молчишь, не губя, не любя,
В колыханьи тумана и струй.
Я плыву на ладье,- и луна надо мной
Подымает печальный свой лик;
Я плыву по реке,- и поник над рекой
Опечаленный чем-то тростник.
Ты неслышно сидишь, ты не двинешь рукой,-
И во мгле, и в сиянии даль.
И не знаю я, долго ли быть мне с тобой,
И когда ты мне молвишь: «Причаль».
Этот призрачный лес на крутом берегу,
И поля, и улыбка твоя —
Бестелесное всё. Я забыть не могу
Бесконечной тоски бытия.




______________________________________ Примечания автора.

 
Понимаю, что мало кто станет читать – ну а вдруг? Самой кажется: это интересно, а специально искать – потом, потом...


I

Про «Очи чёрные».
Из Википедии, в сокращениии.

*** «Очи чёрные» (дореф. «Очи чёрныя») — один из самых известных в мире романсов на русском языке на слова украинского писателя Евгения Гребёнки. Музыку написали Флориан Герман и Адальджизо Феррарис.
^… ^
Стихотворение «Черные очи» было опубликовано в «Литературной газете» 17 января 1843 года.
Автор текста Евгений Гребёнка (1812—1848) — украинский писатель и поэт, родившийся в Полтавской губернии, образованный человек, как и многие из создателей текстов классических «цыганских» романсов. Известна другая его песня, «народная» — «Молода ещё я девица была».
Стихотворение «Чёрные очи» было написано Гребёнкой, когда он гостил в селе Рудка у соседа-помещика, отставного штабс-капитана Растенберга. Его дочери, Марии Васильевне, с которой летом следующего года Гребёнка обвенчался, оно и посвящено. Брак был у них хороший и счастливый. Первоначальный вариант стихотворения имел только 3 строфы, без какого-либо надрыва, лишь приправленный романтизмом.
^...^
Первая известная публикация «Черных очей» как романса — 7 марта 1884 года.
Часто указывается «музыка неизвестного автора», что является неверным. Романс исполняется на музыку вальса Флориана Германа «Hommage» (Valse Hommage) в обработке С. Герделя (Сергея Герделя, настоящее имя Софус Гердаль), опубликованной впервые в 1884 году. Судя по всему, Флориан Герман был по происхождению немцем.
Популярная версия мелодии была написана Адальджизо Феррарисом и опубликована около 1910 года, вместе с немецким издателем Отто Кулем.
Фёдор Шаляпин ввёл этот романс в свой репертуар и познакомил с ним мир во время своих гастролей. Кроме того, Шаляпин добавил к тексту несколько куплетов, видимо, написанных собственноручно. Он посвятил их своей будущей жене итальянке Иоле Торнаги.
^…:
Романс входит в репертуар многих русских исполнителей, начиная от Шаляпина и Изабеллы Юрьевой и заканчивая Высоцким, предложившего свою интерпретацию и версию слов, Хворостовским, Пенкиным, Кобзоном, Татляном и др. Хрестоматийная запись принадлежит российскому хору Красной Армии, с солистом Иваном Ребровым.
Запоминающаяся мелодия играется как и на цыганский манер, так и в варианте джаза или даже рока. Эл Джолсон исполнил её по-русски в фильме 1934 года «Волшебный бар». Джанго Рейнхардт исполнял инструментальную версию романса на гитаре в стиле «цыганского джаза». Луи Армстронг записал её со своим вокалом в своей излюбленной манере, даже пытаясь петь по-русски. Джазовый гитарист Лес Ползаписал инструментальную версию песни в 1940-е гг. для Columbia Records. Свинговую версию с элементами персифляжа и пародии предложил в 1945 г. Эдди Рознер. Аргентинская исполнительница Лолита Торрес соединила её с танго «La Cumparsita».
Французские исполнители, в том числе Патрисия Каас и Мирей Матьё, исполняют песню под названием «Les Yeux Noirs», а Хулио Иглесиас использовал мелодию в своих песнях «Nostalgie» и «Natali». ***

Вот так – наша песня!



II

Про златоглазок – тоже из Википедии в сокращении.

***«(устар. флёрницы, лат. Chrysopidae)  семейство сетчатокрылых насекомых (Neuroptera). Известно около 2000 видов златоглазок, из которых всего около 70 встречаются в Европе. Наиболее известным видом является обыкновенная златоглазка (Chrysoperla carnea).
…
 Златоглазки известны со времён динозавров. Древнейшие найдены в юрских отложениях около деревни Даохугоу (уезд Нинчэн, Внутренняя Монголия, КНР), им 165 млн лет.
…
Не следует путать со Златогузка» ***

(Определённо – путать не стоит… )




============================================= 2019 02 22