Октябрьское

Так это разлука, когда отдаёшь темноте
и разум, и тело,
когда потухает светильник,
когда наступает нигде.

Так это разлука, когда,
уподобившись дальней звезде,
в пространстве земном отражаешься только в воде,
но не приближаешься, а отдаляешься – выше.

Я выше, чем видимый мир, я исчезла уже.

Так это разлука, когда говоришь о душе,
и страх нарастает, так это разлука, когда
я думаю, что никогда никого не увижу.

Так это разлука, писать о разлуке в слезах,
беспомощно мучая слово – осыпались рифмы,
осталось последнее «мы» – омывающей лимфы,
закрытого моря провалы
в невидимых красных лесах,
последнее «мы»
на пороге холодной зимы.

Как просто даётся бездушное слово «холодный».
Холодный-голодный.
Кочует ли образ бесплотный,
сияет ли разум в границах телесной тюрьмы?

Как больно от краткости «мы».

Мы всегда расстаёмся,
смеёмся в пустом переходе,
и гулкое эхо вчера
заходит, как солнце, а ночь велика до утра.
А кто здесь велик? Не царица ли ночь?
Воцарится
одна темнота,
в темноту окунётся столица,
и мы пропадём в темноте её все без следа.

Ведь это разлука – падение в обморок, бред,
фрагменты телесности, пот, говорящие руки,
сердечная скорая, боль, поражающий свет,
обманчивость слуха, – но признаков нет у разлуки.

Но призраков нет, и не будет теней за спиной,
никто не придёт на обратную сторону света
просить обращения времени вспять,
и за мной
обвалится прошлое, выгорит чистое лето.

Об этом – в разлуке?..

О чём бы ещё рассказать?
О чём бы спросить?
Но когда за рукав ухватился,
когда уходящий остался, когда продлевается нить,
а свет растворения снова над словом сгустился –
над оловом, сплавом, овалом, над лавой любви –
оставшимся чудо яви, –

не о многом прошу я.

О малости счастья – как, жизнь проживая большую,
детали беречь и не помнить за ними всего,
а существования ткань, как и лимфа в границах –
одно вещество.
Сохранится ли что-то потом?
С божественной лёгкостью, с потным тяжёлым трудом
возникнет ли вновь?
Воплотится ли вновь?
Повторится?..