О несуществующей свободе

Быть  иль  не  быть – вопрос  довольно  праздный:
Желанию  противиться  напрасно,
Когда  б  имели  мы  свои  желанья –
То  не  было  б  для  жизни  основанья.
Но,  слава  Богу,  нас  они  имеют,
Над  нашей  запредельностью  довлеют
И  в  дело  бытия  всегда  впрягают,
На  счастье  через  горе  обрекают.

А  если – иногда  и  так  бывает –
К  самоубийству  даже  понуждают,
То,  ясен  перец,  в  виде  исключенья –
От  правила  бы  не  было  спасенья
Всему  людскому  роду,  и  тогда  бы
Я  б  не  писал,  а  вы  бы  не  читали.

Вот  мне,  к  примеру,  умереть  давно  пора  бы,
Чтобы  внимание  к  себе  привлечь  хотя  бы,
Убить  себя – торжественно,  красиво,
Как  создал  подвиг  некогда  Мисима.
Смотрите:  самовольно  умираю,
Гигантское  наследство  оставляю,
Ведь  творчества  значительней на  свете
В  литературе  не  было  вовеки.
Себя  не  замечать  я  не  позволю:
Самоубьюсь – и  увлеку  собою.

Хотите  вы  того  иль  не  хотите –
Т о г д а  вниманье  точно  обратите,
И,  может  быть,  т о г д а,  пошли  б  вы  на  …,
Мои  шедевры  не  развеет  прахом.

Да  вот  беда (хотя  чего  ж  беда-то?) -
Жить  сладко  и  кошмарно  умирать-то!
Я  не  могу  желание  заставить
Мной  овладеть,  меня,  убив,  прославить.
Поскольку  рядом  посильней  желанье:
С  инстинктом  жизни  противостоянье
Потребность  в  славе  выдержать  не  может -
Велик  незримо  аноним  ничтожный.

И  что  я  злобствую  жлобливой  тварью –
Ах,  правила  игры  замордовали,
Ах,  рад  бы  умереть,  да  очень  страшно,
Глоток  свободы  б – без  неё  так  тяжко!

Ведь  вот  другие  как-то  же  умеют,
Себя,  талантов  редких,  не  жалеют,
В  преодоленьи  адском  точку  ставят
И  худо-бедно  входят-таки  в  память.

Наверное,  они  вполне  свободны,
И  только  я,  невольничек  негодный,
Дрожа  за  жалкую  свою  жистянку,
Своей  значительности  опускаю  планку?

Да  проще  всё:  в  душе  соревнованье,
Сражаются за  первенство  желанья,
Которое  в  итоге  побеждает,
То  поведение  определяет.

Когда  самоубийство – проявленье
Безмерной  жажды  самоутвержденья,
Когда  его  причина – не  страданья,
Страшнее  страха  смерти  истязанья,
А  над  инстинктом  основным  победа –
Крупней  деянья  субъективно  нету.

И  разглагольствовать  не  стоит  много
О  низковатом  болевом  пороге,
О  хрупкости,  ранимости  высокой
Себя  казнящих  без  причин  особых.
Не  в  пять  же  лет  они  с  собой  кончают,
До  суицида  как-то  доживают.
Ведь тяжки  и  обычные  мученья,
Коль  в  психике  серьёзны  отклоненья,
И  в  лёгком  детстве,  ох,  бывает  скверно,
Но  психике  нормальной – не  чрезмерно.

Чегой-то  Шпаликов  с  собой  покончил?
Цветаева,  Есенин,  Маяковский?
Они  слабы?  Чего  ж  так  долго  ждали?
Что,  разве  мало  в  юности  страдали?

В  каком  таком  аду  вдруг  очутились,
С  какого  горя  вдруг  самоубились?
Смертельная  болезнь  их  донимала?
Тревога  волю  к  жизни  отнимала?
Иль  запытали  вороги  невмочно,
Что  убежали  в  смерть  без  проволочек?

Я  повторяю:  были  б  слабаками,
Для  смерти  повод  прежде  б  отыскали.
К  тому  ж  талант  подобного  масштаба
Едва  ль  развить  удастся  людям  слабым.

Притом  и  то  ещё  учесть  бы  надо,
Что  в  жизни  есть  спасение  от  ада,
Естественное,  в  виде  шока  болевого -
От  страха  смерти  нет  спасения  такого.

А  было  так:  предельно  состоявшись,
До  максимума  творчества  поднявшись,
Добившись  славы,  большей  или  меньшей,
Они  творить  хотели  и  в  дальнейшем.

Но  потолком  и  то  ещё  зовётся,
Что  превзойти  никак  не  удаётся.

На  прежнем  уровне  болтаться – скука,
Одна  для  нас  несноснейшая  штука,
Из  жизни  нужной  силы  ощущенья
Извлечь  уже  не  достаёт  уменья.

И  остаётся  лишь  самоубийство,
Единственное  воплощенье  смысла –
Ведь  скука  смерть  совсем  не  обеляет,
Кошмар  небытия  не  истребляет.

С  чего  идея,  что  суициденту
Себя  решить – сплошное  наслажденье?
От  слабости – и  то  всегда  непросто,
От  силы – это  просто  акт  геройства.

Нет,  не  благодаря,  а  вопреки  лишь
Самоубийцы  затевают  кипеш,
Лишь  от  тягчайшего  преодоленья
Возможно  счастье  самоуваженья.

Вопрос-то  прост:  куда  же  им  деваться?
С  собою  вместе  грохают  двух  зайцев –
Совсем  себя  от  скуки  избавляют,
Кайф  высший  мазохистский  получают.

Коль  грандиозные  потребны  чувства,
А  их  катастрофически  негусто,
Лишь  самоубиенье  их  дарует,
Всего  лишь  раз – но  силищу  какую!

А  у  меня  слабее  нервная  система,
Самоубийство – не  её  затея,
И  даже  ради  запредельной  славы
Я  не  способен  на  саморасправу.

Чего-то  большего  мне  в  творчестве  не  светит,
Высок  мой  уровень – не  многие  заметят,
И  жить  осталось-то  весьма  немного –
Теченье  жизни  ускоряется  жестоко,
К  чему  стареть  до  дряхлости, упорно
От  неизбежного  бежать  позорно?
Жить  незачем  мне,  по  большому  счёту –
О  дайте,  дайте,  дайте  мне  свободу!