Победа

Лоукостером. За тысячу рубликов.
Авиакомпания – стыд и срам. 
Она, продолжая дело Врунгеля, 
Летает – беда – с грехом пополам.

В зоне досмотра – бесцеремонности –
Ощупывают как женихи невест,
Реализуя свои наклонности.
Но кто не работает, тот не ест.

Как же без этих внеэтикетностей –
Звонков, проникающих в туалет?
Не то, чтобы от духовной бедности, 
Но перед полётом – важнее нет. 

Долго ли дело сделать умеючи?
Поэт продолжает глаголом жечь.
Бортпроводница разносит сэндвичи. 
А желчный пузырь выпускает желчь.

Боинг беременной уткой крякает.
Ему бы снестись, но сначала – сесть. 
Отрок-сосед увлечённо чавкает. 
Господи Боже, ну что же там есть?! 

Лезет упрямо в душу и творчество   
Скопище загримированных лиц –
(Меркантильные псевдовысочества)
Приэрмитажных императриц. 

Что – ледяные глыбы, сосули мне?
Поребрики в месиве – стыд и срам!   
Переступая, словно ходулями,   
Смотрю под ноги, не – по сторонам. 

Кухня хостела. Аборигенами –
Немки, китайцы да один француз.
За ужином читаю из Гейне им.
А ночью, как водится: храп. Конфуз.

Что для счастья художнику надобно? 
Хоть кто-то счастьем насытился впрок?
Смерть умножает цену надвое,
В особенности, если ты Ван Гог.

С татаро-монголами, хазарами,
Гуннами залы меня увлекут.
Монэ, Гогеновы, Ренуаровы –
В стоимости прибавляют и ждут.   
 
Напротив музея Достоевского
В пловной отобедаю. Плов, самса.
Да, у плоти аргументы веские.
Но если даже и взлетит «Сапсан»

На воздух, а «Боинг» вниз спикирует
Или просто с крыши сорвётся лёд –
Убыль поэтову зафиксирует, 
Всю вечность продолжится мой полёт.