Дырявость крыш

Суровые года почили крепким сном
для многих.
Есть пища, кров, горячая вода;
и рабского уменьшилось труда,
быть может, втрое.
Вдвое.
Иль вчетверо.
Здесь. В городе. Статистика - лишь числа.
А где-то тащат воду с коромыслом,
встречают без салюта Новый год.
Зато есть свой зелёный огород.
Очаг. Дрова.
И вроде бы неплохо:
скрип половиц, а на огне картоха...
Но вся эта чудесность - на словах.
А вы зайдите в русской глухомани
на чашку чая
к милой Бабе Мане...
и будете, как после поля брани, -
не раззабудешь
и не разглядишь.
Дырявость крыш.
Забытость и усталость.
- Да что, сынок, мне жизни-то осталось?
  Поди уже как девяносто пять
  годков понабежало.
  Пожары
           помню.
  Как рожала
  детей в войну.
  Своих сыночков - пять.
  Две дочки.
  Все померли. А я - живу.
  И нет конца делам...
  То прополи, засей,
                то хлам
  опять накопится, -
  всё выкинь, разбери.
  А, коль зима - дрова руби...
  Заботиться...
- И... сами всё? А внуки?
- У них чрезчур белёсы руки.
  Внуки...
  Им дела нет до старости в глуши.
  Спешишь?
- Уже...
- Иди домой.
  Здесь холод. Вши.
  Да не пугайся, вру.
  Всё будет чисто тут, пока я не помру.
  Клопы. Да, может, тараканы...
  Уж грезишь, вижу, ты до ванны
  и в дом свой тёплый убежать.
  Езжай ты с Богом.
  Сейчас поди вам можно выбирать.
  А раньше, милок, было по-другому.
  Спасибо, что помог с соломой
  и дыры кое-где подзалатать.
...и улыбается устало Баба Маня.
Шумит за темнотой окна камыш.
- День прожит, стало быть...
  Ох, завтра в баню!
  Ну что, сынок?
  Чего молчишь?..