Василий Иванович

1942 год. Немецкая оккупация. Середина мая. Мы со старшим дядькой копаем огород, вернее, он копает, а я ворочаю лопаткой и усердно выдыхаю, когда нажимаю ногой на лемех.
С этого места хорошо видна часть бухты с маяком. Вдруг слышу отдалённый гул
и вижу низколетящий истребитель И-16 с красной звездой на фюзеляже. Запукали
зенитки на Дарсане и ливадийской слободке. Истребитель делает горку , крутой разворот и, внезапно задымив, резко снижается и падает на чегире под санаторием «Узбекистан». Обернувшись , обнаруживаю отсутствие дядьки на месте и вижу его за забором на дорожке к бомбоубежищу. Об этом бомбоубежище я писал в рассказе «Подарок Антонеску». Забор из деревянных кольев почти двухметровой высоты, но калитка закрыта, значит, дядька просто перемахнул через забор. И вот тут придётся рассказать о моём старшем дядьке поподробнее.
Зиганиди Василий Иванович (Янович) родился в 1898 году, закончил гимназию,
имел каллиграфический почерк, в связи с чем ему прочилось тёплое местечко на гос. службе. В начале первой мировой войны был исключён из гимназии за то, что его отец (мой дед) был турецкоподданым. Турция была на стороне Германии, отсюда такая реакция властей . Дед умер рано, в 1911 году, так что дядька оказался жертвой чрезмерного патриотизма и подозрительности некоторых чиновников.
Бабка (вдова с пятью детьми) пошла на приём к градоначальнику Думбадзе и изложила свою жалобу на самоуправство гимназической власти. На следующий день дядька был восстановлен и блистательно закончил гимназию.
Началась революция и он уезжает в Петербург. В 1918 году он возвращается в Ялту с мандатом революционного Совета и назначается председателем Ауткинского поселкового совета, с последующим назначением на должность управляющего городским банком. Местная элита строит козни и дядьку «подставляют» - режут племенного быка и подделывают подпись дядьки. якобы это сделано по его приказу.
Состоялся суд и дядька был оправдан, поскольку сам судья видел разницу каллиграфической подписи дядьки от поддельной. Нагрянули зелёные, - банда Макарютина - и дядьке грозит расстрел. Для исполнения приговора его везут в тюрьму в Севастополь. Но тут Крым оккупируют немцы и освобождают всех полит.заключённых. Ушли немцы и начался врангелевский террор. . Дядьке снова грозит расстрел и он ожидает его в Симферопольской тюрьме. Освобождают его уже Красные войска, но от каждодневного ожидания расстрела он тихо сходит с ума и отходит от всех дел.
Соседом бабушкиного дома был дом с дворянской семьёй Бакуниных и у них была дочь Люба, которая, отказавшись от дворянства в годы революции, уехала с дядькой в Питер и они были помолвлены. Уйдя от всех перипетий службы , отказавшись от борьбы, дядька отказывается и от своего слова, данного любимой женщине.
После установления советской власти в Крыму дядька нигде не фигурирует как участник революции и установления советской власти в Ялтинском уезде, как жертва белого террора и т.п.

И вот снова война. Дядю Васю не призывают – у него белый билет и он остаётся дома, живёт в летней кухне, спит на деревянной скамейке, что-то делает по хозяйству, копает огород, колет дрова и сидит на маминой шее ( моей бабушки) – опасности для окружающих он не представляет, наоборот, сам боится всех и вся.
С приходом немцев он регистрируется на бирже труда и попадает рабочим на лесопилку фирмы Marinebaumstelle (Морская строительная Организация)
получает там какие-то деньги и буханку хлеба на каждый рабочий день. Таким образом при немцах он уже не был нахлебником, а очень даже кормильцем. Мама тоже работает в парикмахерской и тоже получает марки. А бабушка торгует на рынке тем, что даёт огород и фруктовые деревья , так что голода в войну мы не знали, слава Богу!...
И вот дядька переметнулся через забор и скрылся в погребе. Когда самолёт задымил, зенитки смолкли, я иду за дядькой в убежище и говорю : дядь Вася, выходи!
Он нехотя вылез и пошёл на кухню на свою лежанку. В это день он больше на огороде не появлялся.

После освобождения Ялты дядьку забирают в рабочий батальон и мы увидели его не скоро, через несколько лет.
После окончания войны он подпадает под спец.переселение как грек и в Ялту уже возвратиться не может, оставаясь в Мордовском спецЛАГе. Постепенно власти НКВД разбираются с ним и снимают с него 25 –летний срок за сотрудничество с оккупантами. Его освобождают от судимости, но клеймо спецпереселенца продолжает висеть на нём. Его принимают на работу в местный колхоз счетоводом (грамотный и почерк!) и его берёт к себе на постой одна местная баба с дочерью от первого брака.. Так он и жил в Мордовии, покуда жива была его мать, моя бабушка.
После смерти бабушки в 1959 году из Мордовии приехала якобы жена претендовать на имущество и квартиру. Имущества, представлявшего хоть какой-то интерес, у бабки не было, а дом уже был поделён между детьми и ей предложили летнюю кухню, где она прожила лето со своей дочерью. В 1968 году дядя Вася переезжает с семьёй в Никополь, где жил его брат Юрий после отсидки в лагере в Коми по 58 ст. и я навестил их в 1972 году. Умер дядя Вася в 1980 году в Никополе, где и похоронен.

НА СНИМКЕ: в центре моя бабушка Прасковья Емельяновна -
мать пятерых детей:
Василий - высокий в гимназической фуражке,
Григорий - слева в кепке,
Георгий (Юрий) - справа в матроске,
Константин - справа под рукой у матери, тоже в матроске,
Анна - моя будущая мама.