Ян Таировский. Роковой выстрел. Рус. Бел

"Я увенчаюсь своим безумием...
От плача моего и хохота морда комнаты
выкосилась ужасом."
Владимир МАЯКОВСКИЙ

"Какой же он был тяжёлый, тяжёлый человек!"
Эльза ТРИОЛЕ


В апреле, четырнадцатого числа -
Тогда, в понедельник утром -
В бессмертие пуля его вознесла:
Без пули бы не был мудрым.
 
Запомнилось: в десять семнадцать утра,
Весною, в году тридцатом
Не стало владельца шального пера,
Кто строил стихи парадом.
 
Всей жизни корабль вдруг садится на мель.
Мне это всего яснее.
Не мог не любить Маяковский апрель,
Но славу любил сильнее.

Как мог не любить Маяковский весну?
Любил наступать на грабли?
Как падал поэт? Головою -  к окну?
Упал головой к дверям ли?

Опять мучат сердце вопросы в тоске:
Ужель он стрелять был мастер?
Кто может сказать: у поэта в руке
Был браунинг или  маузер?

Покончил с собой? Что за дикий конец?
Стрелял сам в себя Везувий?
Всадил сам в себя револьверный свинец,
К пределу придя безумий?

Описывать всем свой партийный портрет,
Как видно, душа устала.
Свой голос теряя,  психует  поэт.
Уверенность  в  лужу  пала.

Всё то, что писал о вожде, не простил?
Раскрыта стволом рубаха.
Писать клевету не хватает уж сил.
Не спрятаться ль в смерть от страха?

Мне жаль Маяковского. Меркнет талант,
Как мощный софит в спектакле.
Хрипит и в беду попадает Атлант.
Как "жизнь хороша"! Не так ли?

Враждебностью плотно поэт окружён,
Унижен, насмешкой ранен.
Великий и гордый, теперь он смешон,
Весь скрученный в рог бараний.

- Стреляй! - сердце к выстрелу рвётся опять.
О, не промахнуться б только!
Как в яблочко, в самое сердце стрелять,
Конечно же, нужно с толком.

К бессмертью иль к смерти тянулся душой
Сказавший  "Сочтёмся славой!"?
А знаете ль: был Маяковский левшой,
Стрелял же - не странно ль? - правой?

"Про выстрел не сплетничать вас я прошу.
Все сплетни выбросьте в мусор!
Своей репутацией я дорожу.
Расскажет об этом Муза."

Лубянский  проезд и апрельский сквозняк.
Не ведает смерть обманов.
Рыдает Асеев, ревёт Пастернак
И плачет Семён Кирсанов.

Шепнул кто-то: "Мало других разве тем?
Поэт это или клумба?
Из черепа вынули мозг, а зачем?
Чтоб больше поэт не думал?"

Последний апрель. Роковой кабинет
В двенадцатой той квартире.
- Стреляй! Ведь другого-то выхода нет
В звероподобном  мире.

Прощайте! В бессмертие я ухожу,
Хоть жизнь ведь и там - не сахар.
Я вам оставляю, как хлеб, как лапшу,
Дыханье своих метафор...

Поэт он и ваш, и, наверное, мой.
Он в вечность шагнул - в пути он.
В бессмертие входит. Глянь: сорок седьмой
Размер у него ботинок!

Давайте же все мы его сообща
На уровень двинем новый!
Вы помните, всем нам поэт завещал
Души своей сад фруктовый.


Фатальны стрэл

Ў красавіку, чатырнаццатага  -
Тады, у панядзелак раніцай глыбу -
У неўміручасць куля  ўзнесла яго:
Без кулі б мудрым не быў бы.
 
Запомнілася: у дзесяць сямнаццаць замнога,
Вясною, у годзе трыццатым
Не стала ўладальніка пяра шальнога,
Хто будаваў вершы парадам.
 
Усяго жыцця карабель раптам на мелізну.
Мне гэта ўсяго ясней.
Не мог не кахаць Маякоўскі красавік, як трызну,
Але славу кахаў мацней.

Як мог не любіць Маякоўскі вясну?
Любіў наступаць на граблі хутчэй?
Як падаў паэт? Галавою -  к вакну?
Зваліўся галавой ці да дзвярэй?

Ізноў мучаць сэрца пытанні ў нудзе:
Ужель ён страляць быў майстар?
Хто можа сказаць: у паэта ў руцэ
Быў браўнінг ці  маўзер?

Скончыў з сабой? Што за дзікі канец?
Страляў сам у сябе Везувій?
Усадзіў сам у сябе рэвальверны свінец,
Да мяжы прыйдучы безумій?

Апісваць усім свой партыйны партрэт,
Як відаць, душа стамілася.
Свой голас губляючы, псі*** паэт.
Упэўненасць у лужыну звалілася.

Што пісаў пра правадыра, не прабачыў?
Расчынена ствалом кашуля.
Пісаць паклёп бракуе  сіл, няйначай
Ці не схавала ў смерць тая куля?

Мне шкада Маякоўскага. Цьмянее талент,
Як магутны сафіт у спектаклі сафіт, ці.
Хрыпіць і ў бяду трапляе Атлант.
Як "жыццё добрае"! Не так ці?

Варожасцю шчыльна паэт акружаны спешна
Зняважаны, насмешкай паранены.
Вялікі і ганарлівы, зараз ён смешны
Увесь скручаны ў рог барановы.

- Страляй! - сэрца да стрэлу рвецца зноў.
О, не прамахнуцца б толькі!
Як у яблычак, у самае сэрца страляе любоў,
Вядома ж, трэба з толкам.

Да неўміручасці ці да смерці цягнуўся прагном
Які сказаў "Злічымся славай!"?
А ці ведаеце: быў Маякоўскі леўшуном,
Страляў жа - ці не дзіўна? - правай?

"Пра стрэл не пляткарыць вас я прашу.
Усе плёткі выкіньце ў смецце!
Сваёй рэпутацыяй я шаную душу
Распавядзе пра гэта Муза, верце."

Лубянскі праезд і красавіцкі скразняк.
Не ведае смерць зманаў.
Рыдае Асеяў, раве Пастарнак
І плача Сямён Кірсанаў.

Шапнуў хтосьці: "Мала іншых хіба тым?
Паэт ці гэта  кветнік суму?
З чэрапа вынялі мозг маладым?
Каб больш паэт не думаў?"

Апошні красавік. Фатальны кабінет
У дванаццатай той кватэры.
- Страляй! Бо іншага  выйсця няма
Звярынападобнай эры.

Бывайце! У неўміручасць я сыходжу,
Хоць жыццё бо і там - не цукар.
Я вам пакідаю, як хлеб, як локшыну,
Дыханне сваіх метафар...

Паэт ён і ваш, і, напэўна, мой знаёмы
Ён у вечнасць ступіў - у шляху не знік.
У неўміручасць уваходзіць. Зірні: сорак сёмы
Памер у  яго чаравік!

Давайце ж усе мы яго разам рушым у свет
На ўзровень зрушым новы!
Вы памятаеце, усім нам  адпісваў паэт
Душы сваёй сад фруктовы.

     Перевод на белорусский язык Максима Троянович