Ялтинское лихолетье. часть четвёртая

Сорок третий год мне запомнился ночной беготнёй народа по укрытиям.
Начиная с весны и до освобождения в апреле сорок четвёртого почти каждую ночь,
иногда утрами наши самолёты делали налёты на город и окрестности, сбрасывая бомбы на те или иные объекты врага. Объектов бомбардировок было много - порт, орудийные батареи по всему периметру берега, холмы и отдельные здания оккупационной администрации. В светлое время суток самолёт-разведчик тихо пролетал над территорией и так же тихо и незаметно исчезал, совершив фотосъёмку, а ночью... любимый город, можешь спать спокойно!!!
Народ быстро привык к такому образу жизни и начал кучковаться по определённым местам - в подвалах многоэтажных зданий, в вырытых "щелях" и погребах, в районах, которые были без военных объектов. Одним из таких районов была округа, где нынче располагается ялтинский зоопарк. Единственным стратегическим объектом здесь был "белый мост" через речку Учан-Су. Уже не помню, почему он назывался белым, но здесь в 50-ти метрах от него стоял дом нашей родни - двоюродного брата деда.
Жена его, тётя Наташа, всегда была рада нашему приходу, а теперь, в лихолетье, тем более. В округе не было больше никаких домов и отшельнический образ жизни скрашивался обильными заботами по хозяйству - живность и огород с садом.
Про громадный орех я уже упоминал в одной из частей "Накануне"- с октября по ноябрь надо было собрать орехи и падающие на землю, и, особенно, висящие на высоко растущих ветках. В помощницах была только двадцатилетняя племянница Мария, успевшая пройти два курса фармшколы, однако, война прервала её учёбу и она с тёткой занималась хозяйством, в котором были куры, козы, корова. Корову пришлось зарезать, ибо румыны частенько порывались её реквизировать. Козы оккупантов не интересовали и в посёлке даже был пастух дядька Макар, который пас общественное стадо и имел пропуск в полосу отвода.
Мой дядька, старший бабушкин сын Василий Иванович ( о нём есть отдельный одноимённый рассказ) никогда не покидал нашего подворья и при налётах залезал в погреб, тогда как мы (я, бабушка и мама) частенько прятались в разных местах в округе, вместе с другими соседями. Вместе как-то не так было страшно.
И вот в августе мы навестили родню и остались у них на ночь. И надо же такому случиться, что в эту ночь налёт был большим количеством бомбардировщиков, среди которых были полученные по ленд-лизу американские Б-25, я быстро научился по гулу их моторов отличать от наших ТБ-3. Вскоре раздались первые далёкие взрывы, и так продолжалось минут пятнадцать и вдруг в наступившей тишине раздался нарастающий свист и где-то рядом так рвануло, что дом затрясся, посыпалась штукатурка, раздался звон треснувшего оконного стекла, остановились ходики и я запомнил время, когда наступило утро - часы показывали 2 часа пятнадцать минут.
Утром выяснилось, что бомба попала в овраг за мостом и потому взрывная волна ушла вверх. не причинив дому почти никакого ущерба, кроме треснувшего стекла.
Судя по воронке, бомба была килограммов двести и от дома ничего бы не осталось, упади она где-нибудь рядом. Наверно, целью этого бомбометания был "белый мост", так я теперь думаю, ибо помню, каким потоком по нему двигались наши отступающие на Севастополь войска. Наступила зима, налёты стали реже - раз - два в неделю, но продолжительней по времени, и частенько при этом пролетали мимо - в сторону Севастополя, так что теперь уже доставалось немцам, настало время им обороняться.

Весной 44-го налёты на Севастополь усилились и уже самолёты летали даже днём и их было хорошо видно. Ялту стали бомбить редко, в основном, порт и мы снова начали привыкать к тишине. И вот 16 апреля спустились с гор Виктор и Бронислав, началась стрельба, но уже в небо, салютуя освобождению. Прибежав к ним во двор, я увидел группу людей - с ними пришли их товарищи - партизаны и началось "пиршество" - на столе под шпалерой лежало три буханки хлеба и четыре банки американской тушонки, тётя Лена принесла овощи и первую зелень с огорода, партизаны стали рассаживаться на положенные на табуретки доски, появилась бутыль с самогоном, кто-то стал произносить тост и снова начали стрелять из пистолетов и автоматов. Мы, дети, зажали уши, а Лера завизжала от страха и грохота. Стрельба прекратилась и нам со Стасиком разрешили взять в руки пистолет и даже подержать автомат ППШ.
А через город шли волна за волной войска и уходили дальше - на Севастополь, а десятого мая всё затихло и вечером началась канонада салюта из всех видов оружия, стоящих в порту кораблей и небо расцветилось ракетами - так было отмечено освобождение Севастополя. Началась мирная жизнь, вскоре омрачённая начавшимися репрессиями и депортациями целых этнических групп, ночные стояния в очередях за хлебом и вызовы мамы в НКГБ на допросы. В июне маму и весь коллектив парикмахерской, многих других женщин отправили на лесоповал в бахчисарайский район.
В это время в Знаменке (запорожская область) стоял Отдельный зенитный дивизион (ОЗАД), в котором служил отец фельдъегерем связи. Отец получает отпуск на 10 суток и на перекладных приезжает в Ялту. Я его сначала не узнал - прошло три года, отец в форме (я видел его всегда в костюме), но когда увидел у него в руках тесак, открывающий банку и суету бабушки, а потом, когда сели за стол и отец взял меня на руки и посадил к себе на колени, начал целовать и говорить что-то ласковое, я расплакался и обнял его за шею.Отец очень огорчился, узнав, что мамы нет и неизвестно, когда вернётся. Переночевав, утром отец ушёл на Морскую и появился уже перед отъездом в часть. Взвихрив мои волосы и расцеловав меня в обе щёки и лоб, он сказал: ну, сын, ты уже взрослый мужик, береги маму и бабушку. а я уже скоро вернусь и мы здорово заживём. И я увидел его в мае 45-го уже на Морской.
За несколько дней отпуска он успел остеклить квартиру и по возвращению мамы из принудиловки мы переехали от бабушки в город. Впереди была жизнь и на этом я ставлю точку.

На фото колонны партизан входят в город.