В ее чашке

В ее чашке.
Постоянно летают стаями чайки.
Как над уровнем моря.
То плачут. То веселятся. С горя.
Обожают подниматься.
Негодуют, когда нужно спускаться.

Полные радости.
Полные безудержного счастья.
Полные печалей. И ненастья.

И так не хочется с ними расставаться.
Пусть и не надолго. Прощаться.
Но мы уходим. Когда-то. Куда-то.
И нечего за что-либо цепляться.
Ребята.

В ее чашке.
Кто-то постоянно бросает палку.
Любимой собаке. Овчарке или лайке.
Та начинает звонко гавкать.
И в зубах приносит ее обратно.
Стряхивая соленые капли на хозяина.

И они вместе. Идут дальше.
Прогуливаются по безлюдному, утреннему пляжу.
Он. В чистой рубашке. Тельняшке.
А пес. Лапы испачкал. Неряшлив.

Смотрят, как вдали проплывает одинокий корабль.
Силуэт его смазан. В тумане. Расхлябан.
С рваными парусами. Волны его качают. Сами.
Гонимые ветрами. В непостижимые, невероятные дали.
Как овец отару. В сарай загоняли.

Вокруг. Мокрый песок. Как покрывало.
Берег залит лучами.
Что слепят, как фары.
Перед глазами.
Мелькают поездами.
Словно очутились на безлюдном вокзале.
Но унес нас безголовый всадник.

И каждый из нас. Как часть откровенного пейзажа.
Безнадежно наивен и счастлив. Даже.
Похож на ребенка. Прекрасен. Податлив.
И, словно по кромке, бежит в объятия.
К родному папе. Маме. Сестре. Брату.

В ее чашке.
Можно долго все, как из окна, разглядывать.
Как утро буянит разноцветными туманами.
И люди там снимают свои маски и выбрасывают.
Не бывают никогда слишком упрямыми.
Ни о чем не спрашивают.

Как подушки их сердца и души мягкие.
И укрываются только махровыми одеялами.
Бывают, лишь от солнца и вселенной пьяными.

Не меняют, как хамелеоны, окрасы.
Не кривляются, как обезьяны. Там же.
Все ходят в белоснежных. Чистых майках.
Не делятся на расы. Языки и слайды. Страны.
Принимают санньясу. И ходят на базары.
Не курят марихуану.

Не хвастаются своим искусственным загаром.
Друг другу дарят только счастье.
И бесшумную, безумную, воздушную радость.
Находясь все время рядом. С каждым.
Кто будет нуждаться. Сейчас же. Пожелает.
Обняться.

Не боятся ошибаться. Ибо знают.
Как исправить. Убрать грабли.
В гараж поставить. Обратно.
Спрятать. На память. Оставить.
Заживить свои раны. Не пить валерьяны.

Не боятся падать. Ибо высоко летают.
И сами, порой, скорость свою снижают.
Бензином свои дома не поливают. Не поджигают.
А только цветы в горшки и в землю сажают.

В угол души не загоняют.
Свободу знают и постигают.
Вожжи с лошадьми отпускают.
И перезапрягают.

На пол ртуть не роняют.
Но хватка ослабевает.

Не разбивают ни новых, ни старых чашек.
Выходят за рамки всех установленных правил.
Читают хроники Акаши. Которые в ветрах парят. Летают.
Не спорят понапрасну. Видят перспективу. Шагают дальше.

Не наносят смертельных ударов.
Не махают кулаками. Не ругаются матом.
Войн не разжигают. Пожары.
Только любви поощряют.

И не раскладывают пасьянсов.
Не делятся на масти. Касты. Не имеют страхов.
Не прячут в рукавах козырные карты.
Не приговаривают к казни.
И слово "плаха". Забыла память.
Как и всех печалей печати.

И так будет, однажды.
Все это случиться с нами.
Обещаю. Каждый. Осознает.
Двоякость. Не дважды.

Ведь в ее чае.
Хранятся безумные тайны.
Пахнет кокосовым маслом.
Спеет медленно манго.
С ананасом.
Берега сливаются с океаном.

И все самое тайное и невероятное.
Становиться явным.
И висит на банановых пальмах.
Иначе говоря.

Случается здесь и сразу.
Буквально. Банально.
Каждая фраза.
Превращается в сказки.
Андерсена.
Без развязки.
И заглавия.

И ей хватает этой сладости.
И без порошка какао.
Без добавления сахара.
И лишней магии.

Чтобы держаться прямо.
Не сутулить осанку.
И не знать отчаяния.
Чтобы быть слабой.

А жить в призвании.
Без лишнего страха.
Быть чем-то отравленной.
Кем-то оставленной.

Когда в ее чашке.
Летает хотя бы одна единственная чайка.
Хоть и без названия.
Однако.

Быть может, она та самая.
Что у Ричарда Баха.
Была и не была.
Проявлена в рассказе. Сразу.