Прихоть увидеть изнутри

Она стояла перед прохладной поверхностью зеркала. В мутном овале молча отражалось виденное. Затем, раздался треск оконных створ, и кто-то глухо кашлянул: «Если бы ты могла шагнуть вовнутрь, мы бы свидетельствовали о поразительных, странных и прекрасных метаморфозах. Что таит блик?  Лишь контур, силуэт, состоящий из самообольщений, маний, замкнутой грусти, и пугающих умозаключений о собственной сущности. Я готов заплатить любой ценой за удовлетворение сильной, необъяснимой прихоти увидеть тебя изнутри. Не бойся, идем, идем... шагни ко мне». Она слегка наклонилась, чувствуя, как сила тянет ее к себе. Еще миг, и она окажется по ту сторону, хлопнув на послед дверью реальности.

Судить о себе
по зеркалу
одичалого вепря

*
Рассеянный, золотисто-желтый свет проедал мглу до последнего. Дело было осенью и казалось, будто небо горит электричеством. Она ступила по гнилой прели, опавшим листьям, источающим жирный, душистый запах сырости, кое-где с остатками сочной травы. Хватаясь рукой за влажные стебли, прокладывала дорогу сквозь густые заросли подлеска. Озираясь по сторонам, она заглядывалась на самые обычные предметы – камни, остатки землетрясения, естественной каменоломни, словно оказалась на незнакомой планете. В облачных армадах, как в снегу, плыли лебеди. Один забился, замахал крыльями, полетел пух... Внезапно, она пошатнулась. Шелест помех. В правом верхнем углу небесного экрана она увидела отчетливое изображение себя.

Ванная комната
синяки
окровавленная рука

*
По спине бежал озноб.  От боли сковало язык.  Обхватив сгиб коленей руками, она сидела неподвижно и стучала зубами, попеременно сжимая и разжимая кулак здоровой руки.  «За что, за что?  За что, Боженька?  Подскажи, как стать снова целой.  Не разбитой.  Не могу я больше.  Надежда тает воском.  Впилось в меня и не...  Что я сделала?  Что я сделала?  За что ты меня так?  Меня никто не будет такой любить.  Меня и так..  Теперь точно».

«Можешь.  Что тело в масштабах вселенной? – звездная пыль.  Крохотка.  Иди, ступай дальше.  Когда закрывается дверь, открывается окно, разве ты не знаешь об этом?  Гляди глубже, ищи там, где до тебя никто не искал».

Худшие вещи
происходят с лучшими людьми
благодари

*
Пятница, вечер, тринадцатый этаж библиотеки «Робартс» Торонтского универа, отдел славянской литературы. Зимний семестр. С вспухшими от учебы красными глазами, бусинами, группа русскоговорящих ребят за баррикадой учебников решает, что на сегодня – баста; идем в стрип-бар «Занзибар», что на близлежащей улице Черч, в квартале нетрадиционной ориентации и гуляем. Спускаются в лифте, выходят. Макс смотрит как снежинки падают на волчий полушубок, русо-золотые волосы и щиплют разордевшиеся на морозе щеки Ани. По дороге – пекарня. «Давай зайдем, там такие вкусные морковные пироги!», произносит она, с восторженным придыханием, постукивая рукавицами. «Какие, на хер, пироги? Мы идем в бар,» осадив ее на полуслове, недовольно отрезает Макс, давая понять, что ее мысли приняли непозволительный к ситуации оттенок. В баре – темно, шумно и топлено. Вечер загорелся, но они оставались малоучастны к происходящему на сцене – идея того, что от линейной алгебры до преломления фантазийных линий их отделяло пятнадцать минут ходьбы, было достаточным, чтобы вселить повсеместный восторг. Девочки баловались и танцевали. В какой-то момент канадцы с соседнего столика прислали с официантом пять бутылок пива, помахав издалека в знак приветствия, с напутствием: «Русские». Макс нахмурился. В подъезде, когда он провожал ее домой, она не вытерпела: «По тебе, каждый мой шаг – ошибка! Мне хочется все меньше быть такой как ты, и все больше мной.  И ты не целуешься, ты кусаешь!» Шагнув по направлению к выразительному замечанию, он притянул ее к себе. Руки распахнут полушубок, будут стискивать грудь, раздвигать ноги, пожирать нежное и слабое, с усердием и жадностью любви.

Я обуваю твои ботинки
оставляя на снегу
следы когтистых лап