Sublimation theory

1. Лол, кек [Allegro]

Я разбиваюсь о тебя –
разбиваюсь, как спрыгнувший с крыши
разбивается об асфальт,
и это чувство всё ещё дышит,
слышишь? –
твой запах в дыме моих сигарет, в киновари древних смальт,
в тоске шумеров по небу.
Я виляю хвостом в переписке каждому смайлу,
словно голодный пёс – брошенной корке хлеба.
И мне не важно, что ты говоришь о нашей несовместимости,
я верю в реальность чуда, как в квантовую механику,
я верю в преодолимость
противоречий –
было бы только желание,
но я возомнил себя автором текста, будучи частью речи
всего лишь; небесным механиком –
будучи только плодом бессмысленной жажды тепла,
растиражированной тысячью одиноких бессонниц, как банки Campbell,
будучи лишь заплутавшим старателем,
не особо удачливым,
и то, что считал я крупицами золота – всего лишь зола,
 – вот незадача,
но я продолжаю искать свой первородный слиток,
и замерзаю, растратив последние килоджоули, опустошённый; со звонницы
больше не слышно колоколов, они умолкли,
и больше меня не зовут к заутрене –
я не заметил, как небо свернулось в свиток,
перепутав внешнее с внутренним. 

И я при каждом случае твержу тебе, что люблю,
люблю,
люблю,
сomme un fou, comme un soldat, сomme une star de cinema,
но ты говоришь, что всё легко объяснимо
выбросом дофамина и серотонина,
действием нейромедиаторов,
и невыносимо
уже продолжать наш диалог на разных
наречиях, выход один – разрубить это разом,
а на день Валентина
отправиться в ПНД за новым транквилизатором.   

Лол,
кек,
азаза,
посмотри в мои глаза –
в них полно феназепама,
ты – девчонка-егоза.

Лол,
кек,
ололо,
я пляшу всему назло,
мне с тобой, как и с другими,
офигенно повезло.

И я всё пытаюсь делать вид, что не хочу ничего менять
в этой истории,
и ты уже говоришь, что хочешь меня обнять,
но, как и другое, это только в теории,
я разбиваюсь о твои слова, неоспоримо здесь лишь одно – факт
их деконструкции –
fuck
me tenderly, baby, but is it suitable for you – я устал искать оправдания, зыбкие создавать конструкции
логических построений; я уже на радиусе Шварцшильда,
я сжимаюсь до сингулярности, продолжая кричать,
что мыслю шире,
чем обыденный здравый смысл, и мне плевать
на традиционные установки,
я готов тебя ждать
даже с температурой под сорок на своей остановке,
даже под ветром всей энтропии Вселенной,
крадущей моё тепло; я продолжаю кричать,
что моя любовь к тебе неизменна,
что эти чувства нетленны,
я не сплю
и строчу какой-то неведомый шлак, убеждая себя, что пилю
нетленку,
и всё не хочу поверить, что с таким образом жизни меня завернут в клеёнку,
и, взвесив, найдут слишком лёгким
вакуум в моих лёгких.

Лол,
кек,
азаза,
посмотри в мои глаза –
в них полно феназепама,
ты – девчонка-егоза.

Лол,
кек,
ололо,
я пляшу всему назло,
мне с тобой, как и с другими,
офигенно повезло.

И я продолжаю твердить, что нахожусь в суперпозиции
по отношению к ситуации,
хотя, если верить статистике, письма к далёкой возлюбленной всегда заканчиваются банальнейшей мастурбацией,
или, как в случаях Шуберта или Чюрлёниса, услугами проституции,
но мне же плевать, ведь «для любви не названа
цена»,
и я принимаю тобою означенный индекс её инфляции:
чашу испить сполна,
хотя с каждым припадком отчаяния
я всё ближе к полной деменции,
но я продолжаю врать, что мне абсолютно неважно, с кем ты кончаешь,
пока я посвящаю
тебе музыку и лирические сентенции.

И я разбиваюсь, и даже снов зеркала уже оказались расколоты,
даже в них я всегда не с тобой –
мне так хочется это послать,
оказаться последней сволочью,
– это мой выбор, –
оказаться с тобой на окраине мира, на острове, астероиде –
и, хотя инвестиции до сих пор не приносят прибыль,
я продолжаю вкладывать,
хотя надо бы вкалывать,
и всё верю, что это живёт, хотя впору ставить надгробие –
если бы было возможно, я заказал бы андроида,
клона, эквивалент – по образу и подобию,
идентичного прототипу
до каждой поры на коже, до спиновых чисел каждой корпускулы,
до каждого эритроцита и мускула,
по типу
куклы наследника Тутти,
– «за ваши деньги – всё, что хотите» –
до идентичного распределения молекул «Agent Provocateur» на коже затылка,
– но я отбываю карму, хотя колесо Сансары давно сорвалось со втулки.
 
Лол,
кек,
чебурек,
я счастливый человек,
девки сквиртят под рэпчину,
я не опускаю век.

Лол,
кек,
азаза,
посмотри в мои глаза:
я – доломанный мужчина,
ты – девчонка-егоза.

2. Дотла [Tranquillo]

Мы снова начинаем разговор,
который не закончится ничем.
Я разбиваюсь о тебя в упор,
и всё веду с собой нечестный спор,
и всё боюсь спросить себя – зачем.

Я ухожу от скучной простоты
в софистику изысканнейшей лжи,
и верю ей, чтоб верила ей ты.
И мёртвым мною проросли цветы –
и крепче всё врастаю в миражи.

И мне уже плевать на мой маршрут,
предупредительные знаки по бокам –
несусь, в надежде, что меня там ждут –
и, стиснув зубы, вью из нервов жгут,
идя в костёр, как в лучезарный храм.

Гирляндой новогодней длится ночь,
в витраж преобразив твоё лицо,
ты говоришь: «я не могу тебе помочь»,
но мне плевать, ведь ты почти не прочь –
заклятье пало, и не разорвать кольцо.

Давно вольтметр мой зашкалил за лимит,
и стрелка бьётся о предельную черту.
И я всё жду, когда расплавится гранит
на стыке наших литосферных плит –
и задыхаюсь, ртом хватая пустоту.

Но мне плевать, мне всё равно, мне нипочём;
меняю маски, в карнавале пряча боль,
из ран открытых кровь бежит ключом,
но я не посылаю за врачом –
я не могу прервать спектакль, я вжился в роль.

И мы в лабораторной белизне
любовь, как крысу, препарируем мою.
И без наркоза бьётся жизнь во мне,
ланцет участливый купается в вине,
в вино тебе я претворяю кровь свою.

Мне сладко видеть, как горят твои глаза,
и бескорыстие я исповедую, как крест,
ты нежно продолжаешь разрезать –
всё ближе к сердцу, – режь быстрее, режь опять
и доберись до самых чутких мест.

Вскрывая рёбра мне, визжит пила,
и крик страдания дошёл до немоты.
Я верю – ты не сделаешь мне зла,
и выжигает зрение дотла
слепящий свет под небом пустоты.   

Я на коленях, словно верный Ланселот,
тебе пою, измазанный в крови
своей же собственной, не веря, что не ждёт
меня никто в конце пути, никто не ждёт –
ведь наши песни только о любви.

Я душу вывернул разделанным тельцом –
на алтаре и потроха, и тук.
В делах сердечных не желаю быть дельцом,
и имя Бога всё вписать в твоё лицо
пытаюсь над землёй моих разлук.

Зачем-то верю, что придёшь ко мне в огонь,
долиной смертной сени проведёшь.
В моей ладони так тепла твоя ладонь,
хоть мне кричат: «Дурак, беги; беги, не тронь!» –
но мне плевать: погибну – ну и что ж.

И вот я здесь, на нержавеющем столе,
и плюс один вписали в сводку дня.
Вольтметр сгорел, и стрелка на нуле,
не выдержало старое реле –
наш разговор окончен для меня.

3. Аффект [Presto]

И вот приходит ночь в своём торжественном величии,
раскрываясь самой басовой нотой орга;на вселенского храма,
спит Земля в сиянье голубом, и локальная драма –
конечно же, капля в море, исчезающее количество,
мне смешно от того, как мне будет смешно, когда это пройдёт
и закончится электричество,
которым мы заряжали друг друга, –
прости, подруга,
но я не могу так больше,  – неделя-другая, и мы успокоимся, как известно,
всё уже по шаблону, давно изученному,
всё не интересно,
мне всё обрыдло, мне всё равно, что будут делать с душой и телом измученными,
мне скоро уже не нужно будет даже анестезии,
я прохожу привычные фазы ангедонии, депрессии, дистимии,
и все женские имена, которые были когда моими богами –
теперь всего лишь кресты на кладбище моей амнезии,
все мои Лилечки Брик, эти Юли, Лены, Светы, Кати, Маши, Кристины и Вероники –
и так далее, продолжить можете сами,
ведь я всегда кричу на весь интернет об очередной
встреченной мною
прекрасной даме, –
девочки, не беспокойтесь, мой жёсткий диск отформатирован,
и все имена давно конвертированы
в рецепты на феназепам,
флуоксетин,
рисполепт,
паксил,
эглонил,
тералиджен,
алпразолам, –
«возможно, стоить поднять вопрос о стационарном лечении», –
но дурака не учат ни грабли, ни перспектива психушки –
я пру напролом,
не принимая отказов и не смиряясь с лишениями, 
на алтарь бросая карьеру, здоровье, жизнь, слёзы матери –
а в ответ вы всего лишь одариваете благодарностью:
спасибо вам, все мои девочки, я всё растратил; 
но отчасти именно благодаря вам я дорос
до того, кем являюсь сейчас –
от заурядной бездарности.
Но вот вопрос –
рад ли такому духовному росту
и достигнутому эффекту,
и вашей такой короткой любви – на год, месяц, час;
конечно, со временем я отращу коросту
на сердце,
но с каждым аффектом
я приближаюсь всё ближе к банальной смерти.

И вот наступает ночь, и дрель снова вворачивается мне в висок,
как в «Пи» Даррена Аранофски; я сам держу рукоятку,
высверливая свой мозг  – ведь я привык до конца, без остатка;
да,
я каждую на пьедестал возношу,
воздвигаемый мною среди дерьма повседневности,
угрюмых лиц метрополитена, информационного шума,
да,
не могу, не умею и не хочу я по-другому,
и разбиваюсь о мной же воздвигнутую твердыню –
я затерявшийся икс этого полинома, 
я в 3.33 вглядываюсь в окно, но полярной совы там уже не вижу отныне ,
потому что они уже здесь,
они пришли за тобой,
ты думал, они похожи на исчадия ада и говорят на древне-шумерском,
но это пустяк,
они вполне привлекательны как в жизни, так и на фотках ВКонтакте,
и будут делать с тобою, конечно же, нечто мерзкое,
играя твоей судьбой,
и подав это так,
что ты сам попросишь у них продолжения,
ведь ты не принимаешь отказов и не выносишь лишения.

– Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. –

– И вот я впиваюсь себе в руку,
просто впиваюсь в руку
зубами,
чтоб не закричать во весь голос –
я не знаю, где там вселенский Логос,
я заброшен на этот давно уже вымерзший Марс,
опустошённый мир моего аритмичного сердца, 
где ничего между нами,
где надо мной, идиотом, смеются и Деймос, и Фобос –

– Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. –

– поверьте,
я тоже хочу так думать, святой апостол,
я полностью с Вами согласен,
но как же непросто;
я зубы стираю об это кредо,
все стены квартир моих съёмных
и съёмных комнат
удары моих кулаков, наверное, помнят, –
удары о том, что всё не случается чудо, –
удары, которыми бился о бетонные плиты в отчаянии;
и, слышите, завалите, вы, кто думает, что знает всё о моих бедах,
и всех печалях –
мой молитвослов уже весь просолен от слёз,
на него проливаемых;
я катаюсь по полу, воя, как опрометчивый пёс,
сожравший приманку с накрошенной острой проволокой,
я подыхаю, на хрен;
что толку в советах друзей и разумных доводах – 
 
– И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы. –

– и сквозь потолок я смотрю в небесную твердь,
тёмные небеса мои,
которые, как всегда, безответны,
как всегда, молчат, –
я призываю смерть,
на деле взывая лишь об одной любви –
выдираю с кровью антихристову печать
задолбавших рациональности и прагматизма,
задолбавшего «carpe diem»,
задолбавшего «ты прежде всего должен любить себя»,
я хочу быть безумным и ослепительно-светлым,
я с Иисуса бы брал
пример, а не с бюргера в счастливом браке, порыгивающего после обеда, –
я восстаю от тления,
и плевал я на эти хлысты, и неизбежность
дырок в моих ладонях,
я выбираю служение
до агонии –
динамьте,
дразните,
держите меня на крючках своих,
секите плетьми, –
я такой идиот, что и это приму как объятия, полные нежности, –

– Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине: Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. –

– и потом ведь это тупо по фану –
но
на деле я просто стал твоим наркоманом
уже давно,
мне нужны всё бо;льшие дозы,
я как ниффин чистой поэзии отрицаю нелицеприятную прозу,
и мне не легче,
мне ни хрена не легче,
ни от таблеток,
ни от душеспасительных книг,
ни от дельных советов психологов –
я просто подсел на тебя,
с первого раза,
но это не лечат, увы, наркологи –

– Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится –

– и мне почти уже просто, уже не обидно, уже не больно,
я знаю, что должен уйти
сейчас,
ибо с меня, – прости,
– с меня довольно;
будь счастлива, –
так, как хочешь, –
будь
счастлива, 
девочка, летним солнцем прорвавшая беспросветность зимнего неба,
забудь
бесконечный наш диалог, который мы продолжали, где бы
мы ни были; пряные песни,
двусмысленности
и неподдельную искренность,
которая всё же имела место, –
всё пройдёт,
всё пройдёт,
всё пройдёт,
конечно, станет немного пресно,

и краски летнего дня, невозможного в январе даже в теории,
постепенно блекнут, сменяясь привычными пасмурными оттенками,
я бы обнял тебя, как котёнка,
как котёнка бы обнял,
я бы любил тебя преданно, слышишь,
и верно,
я хлебнул уже столько говна,
и поленница мною наломанных дров уже настолько повыше
моей съезжающей крыши,
что я мог бы, наверное,
избежать многих возможных ошибок,
я мог бы стать добрым, мудрым,
с тобой отправиться в Индокитай посмотреть на тропических рыбок,
на дне океана спасать ракушки от охотников за перламутром,
где-то там, в параллельной вселенной мы стали отличной парой, совершенно отбитой,
конечно, но – дружной,
а здесь – я разбит, ведь тебе это просто не нужно,
пора
признать,
тяжелее уже не станет –

– любовь никогда
не перестаёт –

– и эта любовь, слышишь, в каком-то качестве
не перестанет –

– любовь никогда
не перестаёт –

– электричество на исходе,
мёрзнут руки – на максимум обогреватель,
зароюсь в кровати –

– любовь никогда
не перестаёт  –

– помнишь, как мы держались за руки, когда смотрели этот триллер, где «даже у них всё было плохо»,
знаешь, мне дорог этот момент, я бы не хотел забыть его когда-нибудь; это всё подсвечено чем-то особенным, нереальным, как новогоднее чудо, в которое я уже давно перестал верить; и эти мерцающие огоньки, и слабый сандаловый аромат, и твои сильные, такие напряжённые пальцы – в них было столько воли, столько страсти, страха, дикости, трепета, притяжения, отталкивания, невысказанности – что, возможно, этот момент выразил собой всё, что когда бы то ни было, могло быть между нами. Возможно, оно и к лучшему, что останется только он, – ведь, как известно, помноженное на время, всё истлевает – everything fades –

– любовь никогда
не перестаёт  –

– я тебя ни в чём не виню, – услышь,
даже если ты уже никогда не напишешь –

– любовь никогда
не перестаёт  –

Господь Вседержитель, воззри – не
по моей вине, –
но и на смертном одре я буду взывать о любви,
как о смысле последнем, оставленным миру Тобой,
о благодатном огне;
– Господи, воззвах к тебе, услыши мя! –
я сделал своей судьбой –

– любовь
никогда
не –
 
13-14.02.2019