Пятая книга стихов хмель ветров

 
                Пятая книга стихов





           Серафима (Римма Сорина), член Российского Союза писателей родилась в 1949 году, в Молдавии, в семье педагогов. Там же окончила среднюю школу в селе Проскуряны Рышканского района. В 1973 году окончила Могилевский машиностроительный институт по специальности: подъемно-транспортные машины и оборудование. 
 Публикуется как в Белоруссии, так и в Приднестровье, в Молдове и в России. Является номинантом премии «Поэт года» в России 2016, 2017 и 2018 годов.  Римма Сорина – член Могилевского городского литературного объединения.  Она пишет под псевдонимом Серафима и выпустила в свет множество своих творений, среди которых циклы стихов, поэмы и  лирика. Все стихи Риммы Сориной глубоко философские. В них раскрывается неординарность мышления поэтессы, ее особое восприятие окружающего мира и космоса. Ее творчество совершенно не похоже на других с его необычайно тонким и оригинальным  стилем изложения и написания. Это высокая духовность и глубина ощущений, это полет души и бесконечные оттенки чувств.  Чувства Серафимы в отраженном в ее книгах мире выражены как редкий металл, ; его надо видеть, отделить, ; осмыслить, что он, с его холодноватым  блеском, – ценность в её творчестве.  Настроения в ее поэзии,  при всей её сдержанности, вызывают интерес к лирическому герою.   Кто будет искать в поэзии Серафимы россыпи чувственной игры – их не найдет.  В стихах Серафимы – ясная логика, подкрепленная осознанием органической связи с миром и способностью передать это в своём творчестве.
             В свет вышли четыре книги ее стихов: «Кузнечик», «Звездное руно», «Дороги детства» и «Мария». 
            В настоящей, пятой книге стихов Серафимы  ;  «Хмель ветров»  ;  поэтесса выходит  на более высокий уровень поэтического мастерства, осознанности себя в мире,  глубоко насыщенной высокой энергией космоса.
           Все пять книг Серафимы можно прочитать на портале «Stihi.ru».






   РОЖДЕСТВЕНСКОЕ   НЕБО


Смотрю в рождественское небо,
и там ярчайшая звезда
(та, что сверкала и тогда!..),
та, что блистать там будет после
и после нас надменной гостьей,
ко мне доносит свысока
строкой печального стиха
ушедших ангелов молебны…

Закрыто небо надо мною
скопленьем белых облаков,
и в том движении пластов
вот только этот треугольник
открыт из космоса настолько,
чтоб видеть дивный свет звезды,
иль…в небесах твои следы
внезапной вспышкой световою…

Здесь, в глубине ночи морозной
переливаются снега…
И так немыслима хрупка
нить моего воображенья…
О, небо, в чём благоволенье
твое?  В чём вечности рука?
И важно ль для судьбы витка
мила я или одиозна?

Природы тайная музы;ка
звучит в поэзии зимы,
в гирляндах снежной бахромы…
А голос моего молчанья
похож на что,  ;  на лепетанье,
или на вал морской волны?..
Мглы озарения чудны…
И милосерден зим владыка.




       РОЖДЕСТВЕНСКАЯ  ТАЙНА


Скоро месяц, как тянется этот туман…
Видно, там, в небесах прячут что-то такое,
что пока нам ещё видеть лучше не стоит.
У высоких небес свой божественный план…

А, быть может, туман позабыл те слова,
что его без труда в облака превращает,
и он просто с надеждой к земле приникает
в ожидании помощи, иль волшебства;

опасаясь слегка сделать что-то не так,
настороженно ластится к водам залива…
Но рождественской тайны великое диво
раскрывает небесный Земле зодиак.

И нисходит в проулки, дома и луга
долгожданная сказка высокой звездою,
осеняя сознание вестью благою…
А туман?  ;  обратился опять в облака.




       ФЕВРАЛЬСКИЕ   ЗАРИСОВКИ


Вдалеке, за деревьями утренней трассы,
словно шар перекатывается красно
солнце по горизонту…   Вот… мягко оно
отрывается  всё ж от Земли и атласно

очень медленно вправо сдвигается, к небу,
прячась то за домами, то в голых ветвях,
иль на миг между стен зависает в щелях,
и…выныривает, наконец-то,  волшебно

выше крыш  городских, обретая свободу…
И видны на снегу уже корочки льда
с кружевными краями… Темнеет вода
на реке у высоких обрывов поодаль…

Бурым цветом кусты прошлогодней полыни,
и огромные стаи зимующих птиц,  ;
длинных, замысловатых живых верениц,
хороводы величья над снежной равниной…
 
И, сплетаясь в магическом лёгком круженьи,
или танце, выписывают сообща
под неслышную музыку, ею дыша,
виражи и фигуры всей массой и в звеньях…

Крики их, или песни, а, может, молитвы
на один только им и известный мотив
раздаются, земные заботы забыв,
в поднебесье, зарёю рассветной облиты…

Так летят и колышутся по ветру,  в сини,
как ажурное ткани одной полотно,
птицы в небе февральском легко и вольно,
и торжественно в этой зимы благостыни…

Завладев безраздельно пространством и мною,
как единое целое двигаясь вниз,
влево, вправо и вверх, как диктует им жизнь,
совершив разворот, улетают к зимовью…

И когда-то давно, встарь, мы, люди земные,
переняли у птиц  ;  верю, именно так!  ;
эту радость движения музыке в такт,
раскрывая в душе уголки потайные…




      БЕЛОЕ  СОВЕРШЕНСТВО


С утра идёт февральский тихий снег,
идёт весь день и падает весь вечер…
И, кажется, ссыпать он будет вечно
на нас свой белоснежный оберег,

посёлки укрывая, города
и шар земной от горестей вселенских,  ;
строения и формы совершенство,
и содержания и… чистота.

Звёзд колдовство в зиме растворено…
Я слышу, как шуршат в ночи снежинки,
укладываясь слой за слоем дивно
в сугробы и намёты под окном…

Бесчисленные в свете фонарей
снежинок искры и огни, и блики
переливаются… Рассвет и ночь на стыке.
И снег кружится, белого белей…




         КРИНИЧНЫЙ  ЗВОН


Февральский лес сквозит зелёной хвоей,
зелёный мох, зелёная трава …
Бежит ручей по руслу ведовства,
сзывая незатейливой игрою,

и прибегает к маленькой церквушке
в обрывистых высоких берегах.
Опавших листьев мокрых вороха
лежат ковром на тропках и опушках.

С особым наслаждением вдыхаю
лесного влажный воздуха настой.
И перепрыгиваю озорной
ручей легко, хотя и замечаю:

две вместе перекинутые жерди
через него лежат невдалеке…
Сегодня солнца нет в лесном мирке.
Синичка где-то так поёт усердно.

И больше тишины не нарушает
ничто. Вот перевитых два ствола
берёзы и осины  ;  поднесла
природа миру диво, забавляясь…

Криничный звон серебряный приемлю,  ;
по лесу разливаясь далеко,
он Божьей благодатью широко
напитывает воздух, лес и землю.

Я припадаю к этим брызгам чистым,
так просто набираю воду в горсть,
и жадно пью ; холодную до слёз
живительную влагу струек быстрых…

Блестят кресты на куполах часовни,
всё ; в святости, любви и доброте…
И рядом воздвигаются в труде
большого храма стены и основы.




         ЗАВЬЮЖЕННЫЕ СТРОКИ


Февральский снегопад несёт свои забавы.
Как над землёй кружа;т и птицы и снега,  ;
захватывает дух и ладится строка
от совершенства их движений своенравных.

Мятежные ветра приносят вихрей стаи,
высо;ко поднялась пьянящая метель,
и в музыке её звучит виолончель,
безудержной игры мелодию слагая.

Вот на лету меня подхватывает вьюга
упругим, волевым размашистым крылом,  ;
с неистовством её я здесь к лицу лицом,
морозным, снеговым захлёбываясь духом.

Вздымает и несёт она в жемчужных блёстках
холодную снегов серебряннсть шутя
в веселии своём, и по ветру летят
чарующе её растрёпанные космы.

Заносит снегопад знакомые дороги,
в метельной кутерьме моих не слышно слов,
и не видны уже следы твоих шагов…
Но тем весомей строф завьюженные строки.

Волнующе-хмельна снегов слепящих пляска,
и оттого свет дня белесо-студенист.
Есть в ветров хохоте какой-то скрытый смысл,
а в хаосе пурги  ;  реальная подсказка.

Как будто над землёй подъёмной силой ветров
я вовлекаюсь в вихрь порывом боковым!
И ропот суеты почти неуловим
в ликующей зимы феерии победной.

И слышен жизни клич мне в голосе метели,
и белизна снегов ссыпается в стихи,
и слог вбирает дух волнующий стихий,
и я во власти их гармонии всецело.





      ПЕРВОЗДАННОСТЬ


Деревья в инее, как в платьях.
Конфорки газовой, как кот,
огонь мурлычет и поёт.
О чём?  ;  хотела бы узнать я…

В окно заглядывает зимний
февральский день  ;  весь в полноте,
в сребристо-белой чистоте,
алмазно-радужно-картинный…

Слетаю в эту первозданность
покоя, солнца и снегов,
нарушив девственный покров
и дня узоров филигранность.

Наедине с природой дикой…
Ковром пушистым устлан путь.
И можно просто зачерпнуть
переливающихся бликов,

в сугроб зарыться бесшабашно,
в морозность белую, лицом,
иль пробежаться босиком,
как  на спор в юности  ;  бесстрашно…

В снежинках  ;  солнца отраженье.
Раскрасил небо голубым
февраль, не будучи скупым,
и синим  ;  от деревьев тени…

Душа насыщена озоном,
и тон ритмичный сердца чист!
Играет виолончелист,
тот, из стихов,  ;  непревзойдённо!




         ВЕСЕННЕЕ  ДУНОВЕНИЕ


Весенний апрельский пригретый пригорок,
ещё он без зелени и без травы.
Укрывшись от ветров игры молодых
в деревьях леска, поднимаю свой ворот,
устроившись  средь прошлогодней листвы.

Совсем где-то рядом трезвонит синица,
пространное что-то выводит скворец,
и солнце скрывается в дымке вконец…
И строки, теснясь на потёртых страницах,
совсем не торопятся в новый столбец…

Ищу нестыковки, присутствие смысла
и рифмы, и, кажется мне, что творю,
и вдруг с удивлением осознаю,
что я не одна здесь, что кто-то не быстро
ко мне приближается по пустырю…

На шорох оглядываюсь осторожно  ;
два пятнышка жёлтых, как чьи-то глаза,
и мне отвести от них взгляда нельзя…
Уж долго и пристально смотрит тревожно,
смятенье какое-то в душу внося…

Ну, что ж, видно мне подобру-поздорову
пора уходить из незваных гостей,
но вижу, застыв,  ;  как сказать бы точней,  ;
что я нахожусь на виду, безусловно,
компании милой таких же ужей.

Они отползли неохотно, увидев,
какая большая и странная я,
на них не похожа, с ногами двумя,  ;
но всё ж, иногда,  с любопытством завидным
бесстрашно поглядывали на меня.

Помельче  ;  те, ясно,  ;  ещё молодые,
а те, что солидней  уже и длинней  ;
родители. Сколько же здесь их семей!
Я облюбовала места их жилые,
нарушив покой территории сей…

А, может быть, я заняла чьё-то место
на этом пригорке, в лугах, на Земле,
в пространстве, во времени, в дне, в ремесле…
Нет, видимо, я рождена поэтессой,
и место моё  ;  у Любви на крыле!

Сегодня и завтра, в любое мгновенье
всегда нахожусь там, где быть я должна,
и делаю то, что я делать вольна  ;; 
в том Силы и Разума благоволеньи
небесном, великом на все времена!




        ОТГОЛОСКИ


Метёт последняя метель
по закоулкам звонким марта,
снежинок крупных и лохматых,
но редких вьюжит карусель.

Я их ловлю, и я им рада,
почти весенней их игре,
их неуёмной кутерьме
как отголоскам снегопада…

Но тают многие из них,
так и земли не достигая,
и нам так тонко намекая
о временности дней земных…

И всё ж стремительным потоком
на землю ринулась весна!
Зима нам больше не страшна,
для дел иных настали сроки…

С сосулек свесилась капе;ль,
стекает с веток вспышкой света,
и, ка;пель радостью согрета,
душа проснувшихся земель…

Переливающихся ка;пель
сверканье в солнечных лучах,
в моих ладонях и в стихах,
и в струйках, что летят на паперть…

В витринах вымытых киоска
средь экзотических цветов   ;
сиянье солнечных кружков,
пушистых крапинок мимозы…

И отсвет мартовских закатов
от окон зданий вдалеке
играет счастьем в косяке
оконной рамы красновато…

Стаккато  чистое звучит
в хрустальной музыке сосулек,
слетая в праздность мест и улиц,
где островками снег лежит.




       ХМЕЛЬ  ВЕТРОВ


Юго-восточных ветров хмель
волной  в заливе гонит льдины  ;
серо-зеленые махины,
набрякшие в воде,  ;  в апрель.

Тепло, и кромки льдин крошатся,
и крошевая полоса
так и звенит, буквально вся,
от волн, что друг за другом  мчатся,

и тает прямо на глазах,
и приближается поспешно
к другому берегу успешно,
подрагивая второпях.

И я смотрю, как лёд картинно,
позванивая и шурша,
как бы последний сделав шаг,
весь исчезает враз, едино.




          ПРЕДПОЛЕТНОСТЬ


Из-за зарослей ив грациозно выходит,
по-хозяйски осматривает всё вокруг
важный аист, ступая на утренний луг,
подмечая любое движенье в природе.

Убедившись в своей абсолютно надежной
безопасности, твёрдо, но всё ж, не спеша
к озерцу направляет весеннему шаг,
что от паводка образовалось, возможно.

Наклонившись, там пьёт он холодную воду,
чистит тщательно перья, как полы у фалд,
и такой удивительный свой ритуал
он разыгрывает, мне как будто в угоду.

Тянет вверх свою длинную белую шею,
запрокидывая осторожно назад
свою голову, будто бы мягко скользя
по упругому воздуху утра за нею.

А потом ею вниз, а  ;  то влево и вправо
мягко двигает, переминается, ждёт,
или в стороны ею спокойно ведёт,
или ею вращает медлительно-плавно.

Вниз, по очереди, тянет красные ноги,
отставляя легко далеко их  назад.
Я смотрю, не моргая, на этот обряд.
Что ему там какие-то чуждые йоги!

Распускает широкие белые крылья
с чёрным краем зубчатым, одно за другим.
И, мечтою уже предполётной томим,
шумно взмахивает ими дерзко и сильно.

Наконец, приседает, отталкивается,
и красиво взлетает в звенящий апрель,
оставляя весеннюю луга пастель
и желанье моё улететь с ним ; из детства.




           ГОЛОГРАФИЯ


Объяли майские пустынные луга
меня особым умиротвореньем.
И это добровольное плененье
душой приемлю я,  ;  послушна и кротка…

Такими пёрышками в небе облачков,
в голубизне, иль множеством барашков  ;
отточено  ;  наброском карандашным
весенний горизонт усеян до краёв.

И достигая в далях большей густоты,
они, редея к центру небосвода,
невольно создают богоугодный
над головой воздушный купол высоты.

Там, в этой высоте, где чувствуется всё,  ;
как у Дали,  ;  и даль и необъятность,
какая-то сквозит замысловатость,
торжественность и магия высот.

И не приплюснуты так просто к небесам
два облака, что вытянулись к югу,
они под этим куполом упругим
висят в прозрачном воздухе  ;  к стихам!

Где явно видно и над ними, видно  ;  под
пространства воздуха открытого кристальность
и в нём  ;  высоких слов материальность,
и светлых мыслей удивительный полёт

за свод небес, где реют синие ветра,
где властвует божественная сила,
где сказочная птица уронила
в полнеба мая белых два пера.




         ЧИТАЯ    СИМОНОВА


Из тех подростковых затерянных лет,
когда ещё дух подсознанием движет,
из тех не «программных» запрятанных книжек
открылся мне тайный поэзии свет.

Томил непонятно «ребяческий глаз»
Есенина, трогали «слезы собачьи»,
но Симонов, тему войны обозначив,
открыл грани новые мира для нас.

Захватывал сразу военный сюжет,
и строфы врезались в сознание прочно.
Смогу и сейчас я прочесть эти строчки
уже по прошествии множества лет.

Как за душу брали герои стихов
любовью, отвагой и сложностью судеб.
Но горше ; что? ; время военное будет,
иль мирное ; их матерей или вдов?..

Мы больше у книжных героев учились
мечтать, защищать, ненавидеть и ждать,
и плыть по течениям жизненным вспять,
и взрослыми стать поскорей торопились.

И, книги листая трехтомника вновь,
я насмерть стою здесь, на Буйничском поле,
беру рубежи, отступаю порою
и освобождаю родной Могилев.

Читаю роман, и врываюсь не раз
с живыми отчаянно в гущу атаки.
И черным по белым станицам бумаги
ложится печаль о погибших за нас.

И черною горечью в белых снегах
остались лежать наши мертвые вечно,
но память о них для живых бесконечна,
и пишем мы в прозе о них и в стихах.

С той давней поры столько вод утекло…
Лишь время ведет счет всем нашим потерям,
утратам и солнечным дням или серым,
сполна возвращая добро или зло …

Отцвел переступень по всем берегам,
и запах плывет над лугами особый.
И воздуха свежестью высшею пробой
вещает сентябрь о себе по утрам…

Мы чтим наших павших и славим живых,
хоть выживших нынче осталось немного…
И целая жизни за нами дорога,
и тысяча строчек чужих и своих.




   ПОДСКАЗКА К НОЯБРЮ


Мой знак пребудет в Водолее,
взойдя на уровень иной,
где марсианский дух мечтой
мятежно-красной пламенеет.

Где всевозможные отсрочки
и полумеры сгинут прочь,
и сны пророческие в ночь
сойдут картиною лубочной.

Порывом эволюционным
стихий бунтарских осенит
во мне и творчество и быт
огонь планеты благосклонной.

И я, возможно, повзрослею
и умалю свой эгоизм,
и пыл  напрасных укоризн
уйму прохладой Водолея. 

Мы соберемся в этот вечер,
посмотрим времени в глаза…
Как прежде, будет полон зал
в гостинности библиотечной.




      КАЖУЩИЙСЯ ПАРУС


Кто в этой жизни без причин
хоть раз не предан был жестоко,
не возвышался одиноко
над грязью жизни, словно сфинкс.

И кто обиды не держал,
и не прощал, и не прощался,
но в доброте не сомневался,
и зла другому не желал.

Как жить нам, что нам выбирать,  ;
бесстрастно и громкоголосо
жизнь задает свои вопросы
и утверждается опять.

Я стала лучше видеть даль
и чаще в полночь просыпаться…
А стоит ль возраста бояться,
где круче творчества спираль.

Чтоб ненароком не разбить,
мечты высокой не касаюсь,  ;
она, как кажущийся парус,
уже спасенья не сулит.

Непознаваемая грусть…
Мой мир  ;  придуманная сказка.
Но зарастают воды ряской,
и мой сосуд волшебный пуст.

Живу, витая в облаках,
на Землю только опускаясь
лишь для того, чтоб сняв усталость,
опять взлететь в своих мечтах.

Укрылся времени вихор
в красе снегов первоянварских,
и голос времени бунтарский
звучит на грани двух миров.

И вдохновение в ночи
приходит всплеском строф и строчек,
и рифм бессонницей клокочет,
и в исступлении  ;  кричит.

И до утра мне не уснуть,
и ночь лежит открытой книгой,
и дух вершит и правит игры
воображения и путь.

К чему вопросы задавать.
Ты загляни в глаза мне просто,  ;
там,  у реки, в лугах покосных
девчушка учится летать.




      БОЖИЙ ЗАМЫСЕЛ


Сегодня по замыслу Божию
мне в высь голубую смотреть,
где в небо апрельское брошена,
как кистью свободной художника
ветвей обнаженная сеть.

Вверху надо мною колышется.
Еще далеко до тепла,
но песня знакомая слышится
скворца,  по-особому дышится
и муза ко мне снизошла.

Как будто из космоса грузится
какой-то особенный ритм
иррациональной иллюзией,
и новая, высшая музыка
во мне, нарастая, звучит.

Весеннее небо морщинится,  ;
как складки на лбу  ;  облака.
И так ему хочется вылиться,
но все ж невозможно обидеться
на дождь, что бежит по щекам.

Как время несется стремительно!
Узнать  по знакомым чертам
нас в мире, где все относительно,
уже все сложнее значительно  ;
взята не одна высота.

До срока проблемы отложены.
А как от себя убежать?
Но может мне что-то хорошее
с густой тополиной порошею
еще предстоит написать.

Даны  всем нам знаками вечности
красоты величья миров,
потери  ;  как знак быстротечности
и память  ;  на веки нам вечные,
и слезы печали  ;  потом.

Вся жизнь  ;  перед Богом стояние,
а смерть  ;  перед кем и когда?
И тянутся воспоминания,
и больше не ждешь сострадания,
и капает с неба вода.

Смятение дней суматошное…
Чертами знакомыми лиц
иль глаз возвращает мне прошлое
надеждами неосторожными
тебя  ;  под кружение птиц.

Зовущий и плачущий благовест.
Притихли и дождь и земля.
Минуты безмолвности тягостной…
Но солнце весеннею мягкостью
открылось мне, благоволя.

Тоскою ночей бессловесною,
волнением света и дня
смотрю  в синеву поднебесную,
где незавершенною песнею
глядишь свысока на меня.

Иду с головою склоненною
в печали своей и грехах,
душою неся отстраненною,
как ветви еще  ;  обнаженною,
вопрос  ;  «Как ты там в небесах?»

Пространство напитано звуками,
иль мыслями  ;  все о тебе.
И вот, все хожу и аукаю,
кручинюсь столь ранней разлукою
и жду в приглушенной мольбе.



 
         АПРЕЛЬСКОЕ


В окне  ;  апрель, пора в луга
бежать, смотреть на облака.
Они полны весенних ливней,
плывут под радугу по синей
канве небес издалека.

Пригрело солнышко вверху,
и я из города бегу
умыться ветром и весною.
Апрельский день бежит за мною,
слагая новую строку.

Душа в весенних шепотках…
Играя в солнечных лучах,
дрожат на кончиках травинок
алмазы утренних росинок
в апрельских девственных лугах.

Природе радуется шмель,
птиц опьяневших карусель,
дух обновления витает…
И первый дерзостно взлетает
аккорд кузнечика в апрель.

От храма  ;  звон колоколов,
до теплых дней недалеко.
И в строй моих стихотворений
небес стекает откровенье
и хмель туманных облаков.

Дни ожидания пройдут.
Я окуну лицо  ;  не тут!  ;
в траву в просторах Друиторских,
где за селом у скал громоздких
уже акации цветут.




            ВЕЧЕРНЕЕ


За рекой, на монастырской колокольне,
прозвучал сначала кратко медный звук,
подождал и, оглашая все вокруг,
загудел неторопливо и спокойно.

В перелеске, на затерянной полянке
не спеша уже вечернее идет,
по всему, приготовление, и ткет
паучок последний штрих в своей гирлянде.

Шелестит и копошится меж корнями
старой ивы кто-то долго и хитро.
Уронила, торопясь, свое перо
птица, быстро пролетая над лугами.

Грациозно опускаясь и взвиваясь,
мерит телом всем зеленый землемер
ширину руки моей на свой манер.
Муравей бежит, инстинкту подчиняясь…

Я слежу, как солнце быстро исчезает
за деревьями, за мостом, за рекой…
И, прижавшись в тишине к стволу щекой,
в неге умиротворенно растворяюсь.




           ГОЛУБАЯ НОЧЬ


Небес фиолетовый александрит
над нами плывет, синевой отливая,
и кружится, кружится «Ночь голубая»,
и музыка вальса звучит и звучит.

Играет оркестр духовой нам одним,
мы кружимся медленно в сумерках лета,
грустит в нас прекрасная музыка эта
и сладко из детства манит нас былым.

Размеренно-слажены наши шаги,
и сомкнуты в музыке души и руки,
и нет расставаний и нету разлуки,
сегодня с тобой мы, как раньше, близки.

Кружусь, и в твоих отражаюсь глазах,
и ты у меня отражаешься тоже,
и в это поверить еще невозможно…
Но руки мои у тебя на плечах.

Как радует сердце волнующий вальс!
Подарена  ;  нам!  ;  эта ночь голубая.
На миг я в объятьях твоих замираю,  ;
боюсь, вдруг она оборвется сейчас…

Пусть времени власть наших лиц не щадит,  ;
мы  вместе! Что будет потом, мы не знаем.
Пока духовой нам оркестр играет,  ;
мы те же, и музыка вальса звучит!




ПОЛУНОЧНОЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ


В гармонии  сердца и мысли
с полуночи и до утра
рождает движение высей:
привычные взмахи пера,

суждений художника вольных
дух, цельность звучания строк,
нехоженых жажду дорог,
инсайда сверкание молний,

и голос, как вспышку сверхновой
звезды за парсеками лет,
и дальний предвидения свет,
и отзвук раскатов громовых,

небесных серебряность звонов…
Как выплеснуть в строки любовь,
упругость тугих парусов,
тревожность вокзальных перронов,

величие круга земного,
сердечной поток доброты,
манящий призыв высоты,
цветка аромат лугового…

Здесь память и будущность жизни
и прикосновение дня…
И полночь заворожена
строфы новизной и изыском.

Благими порывами сердца
сознание раскрепощу,
и легкую мысли вмещу
мечтательность в строф эфемерность.

И все, что уже не вернется
и то, что появится в срок
внесет в вдохновение строк
всю слаженность мира и солнца…

Идя предрассветною тропкой
в свету затухающих звезд,
прохладу я чувствую рос
и трав пробудившихся шепот,

восторг, удивление, легкость,  ;
я чувствую, что я жива,
всю силу и власть естества,
его обаянье и строгость…

Строптива, дерзка, иль послушна,  ;
о том не пытаюсь судить.
Сегодня хочу говорить,
а завтра уже  ;  только слушать.

И после замечу, быть может,
в экстазе высокой мольбы
божественных планов судьбы
подобие или несхожесть.

Мне чужды иль богоугодны
все встречи земного пути?..
Что в них я смогла обрести,  ;
привязанность или свободу…

Что ценного волей вселенской
мне было дано преподать,
посеять во мне иль отнять,
постичь интуицией женской…

Себя постигаю, иль твердо
шагаю по чьим-то стопам…
По чьим? И что я воссоздам,
а может, открою? – Бесспорно!

Оценится ль столь благосклонно
тот неординарный мой слог,
те витиеватости строк,
инверсии  след  обнажённой …




             СТЕКЛЯННЫЕ БУСЫ


Чтоб всласть нанизать на размеренность строк
мне утренней благости трепет искусно,
в рассветный речной августовский песок
заря обронила стеклянные бусы.

И так, растворяясь в небес синеве,
в обыденность дня безмятежность плеснула,  ;
оранжевой бабочкой лета вспорхнула
в сюжет и легко уместилась в строфе.

И в тысячный раз я опять удивлюсь,
как все просыпается в утреннем свете,
как все оживает в ультрафиолете,
и солнца величию я поклонюсь.

Открытость и темная сущность вещей…
Возвышенность чувств и слова укоризны…
Счастливые, светлые бусинки жизни…
Прозрачность и черные бусинки дней…

Простые находки и утра дары,
невидимый свет или видимость света,
родные глаза и чужие советы…
Под чьей я защитой? Быть может,  ;  зари!

Рассветы плетут наши  нити судьбы.
Как здесь, на Земле мы встречаемся редко…
Ушедшие посланы к свету за светом,
живые оставлены их не забыть…

Смываются волны душевных скорбей,
и свет зажигается уединенья,
и жизни навстречу твой шаг  ;  как знаменье,
и космоса ритмов звучанье ясней.

И как над поверхностью темной болот
волшебного лотоса чистый и нежный
плывет и сияет цветок белоснежный,  ;
так дух наш парит над землей и поет,

нетронутый тиной пустячных идей
и слякотью жизни в полете свободном
над пропастью плотских желаний, над сонмом
соблазнов и низких инстинктов людей.

Кто это придумал, зачем и когда,
что правила жизни для всех изначально
равны на Земле?  ;  Все мы здесь уникальны,
как наши задачи для каждого дня.

Как в жизни мы думаем, так и живем.
Как в наших дорогах нам не ошибиться,
чтоб мыслью, как чистой водою напиться
и радостью сердце наполнить потом.

Придуманный мир мною  ;  как наяву,
он также прекрасен, хоть был или не был.
И, глядя в прозрачность высокого неба,
легко улетаю в его синеву.

Что наша печаль  ;  только акт небольшой
из пьесы забытого репертуара.
Что наши слова  ;  только пыль от удара
простой или творческой мысли земной.

Что мне всех устоев условность и бред,  ;
божественным правом дарованной жизни
бегут эти строки  так безукоризно,
как волны залива рассвету вослед.

Пусть сотней печатей сокрыто от глаз
вся правда о том, что мы дети индиго…
Но в таинстве жизни сегодня  ;  мой выход!
А что остается Земле после нас?

А что остается в душе навсегда?   ;
Любовь!  ;  Это жизни пора золотая
и неиссякаемых сил кладовая,
и ярких событий в судьбе череда.

В родимых местах снова встретить зарю
кто в жизни хоть раз не испытывал жажду?
Но в детство, к себе возвратившись однажды,
становимся мы одиноки в миру,  ;

в том мудрость особая все-таки есть…
На сходе Луна, благодать без границы…
И сходят, и словно струятся в страницы
стихи, строки жизни и помощь небес.

Веселая радужность в бликах воды…
успеть бы в родные и близкие лица
вглядеться, вселенскому свету открыться,
успеть бы, и быть со стихами на "ты".



           ПОВОД


Твоя мужская сильная рука
раскачивает легкие качели,
раскачивает мягко, еле-еле,
а, кажется, под звезды, к облакам.

Качели  ;  просто повод подойти,
а так  ;  проходишь, глаз не поднимая…
«Давайте, я Вас лучше раскатаю»…
И нет меж нами ничего, почти.

Нет ничего, лишь в майской полумгле
берез сережки, звезды в небе темном…
Нет ничего. Мы даже не знакомы.
И ничего не будет. Только всплеск

не то тревоги, то ли колдовства,  ;
какой-то сопричастности вселенской
к чему-то высшему, к какой-то тайне женской,
к началу тонкому земного естества.

В твоих глазах (боюсь в них заглянуть)  ;
веселый колокольчик в звездах синих…
И никнет взгляд мой в этой благостыни,
хоть мне не девятнадцать лет, отнюдь.

Молчание мое… Твой монолог…
И ток искрится звездный между нами…
Качается со мною двор с домами,
как маятник отсчитывает срок.

Отсчитывает время  ;  для меня,  ;
ты остаешься жить в своем  ;  отдельно,
ведь только я качаюсь на качелях,
и мне комфортней, если я одна…

Меняет май небесный алгоритм.
Мне хорошо сегодня этой ночью.
И ритм качелей звездных слышен четче,
и в такт им явен: чистый сердца ритм,

моих стихов гармония и спектр
и наши единение и тайна,
и радость тихая во мне без края,
и наши непосредственность и смех.

Дрожат слегка в сгустившейся ночи
созвездия, где Дева молодая
свой колос золотой несет, внимая
чьей взора синеве и мыслям чьим…




            ИГРА ВООБРАЖЕНИЯ


Как звенит тишина над лугами в томленьи,
как на ноте одной и тревожит мой дух,  ;
это кажется мне, иль подводит мой слух?
Хулиганство ль весны? Игры воображенья?

Как-то странно звучит надо мною пространство,
словно кто-то затеял со мною игру,
завязал мне глаза и обходит вверху,
и звоночком трясет, полный чар и лукавства.

Кто чудно так вознес эти нагроможденья,
кто плетет так легко кружева облаков,
миражи фантастически дивных дворцов,
и чему я внимаю так благоговейно.

В суете и печалях своих потаенных
мир вращается наш по орбите земной…
Где вы сказки и радости жизни былой,  ;
в этой легкости строчек стихов обнаженных.

Там, под небом высоким и сводчатым где-то,
там остался твой взгляд и навечно исчез…
Так зачем мне роскошество синих небес,
невесомость закатов земных и рассветов…

Как же мне до тебя в небесах достучаться,
и то должен быть окрик, иль возглас, иль зов,
как слова подобрать, да и хватит ли слов…
От навязчивых мыслей куда мне деваться…

Подожду теплых дней и шагну наудачу,
и страницу из прошлого переверну.
Только ночью душа, сон тревожный спугнув,
по тебе, словно ангел, по-прежнему плачет.

Бесполезно рассчитывать на пониманье,
время гнать, ожидая чего-то еще,
опереться надеясь  на чье-то плечо,
и пытаться тому находить оправданье.

Хоть мы виделись раньше, в былые года,
только глядя друг другу в глаза, мы не знали,
что тогда же уже мы себя потеряли.
И найдемся ль еще? И вернемся ль сюда?

Ну, а завтра, а позже  ;  какими мы будем?
И откуда мы? Слыша себя и других,  ;
из какого мы мира,  ;  из мира иных?
Мельтешат торопливо машины и люди…

Я не стану стучаться в закрытые двери,  ;
заколочены ставни, разбито окно…
Время чуть покачнулось, приторможено,
и сосуд расколола проблем эфемерных.

И догадкой пришло озарение поздней,
и сошла на меня благодать с вышины
откровеньем великой земной тишины,
солнцем завтрашних дней под десницей Господней.

Где высокого духа  искрит напряженье,  ;
там положенный путь прохожу я земной.
Посмотри же, Господь с высоты голубой,  ;
это я! И Твое я есть уподобленье.




                СОПРИЧАСТНОСТЬ


Чистый звук прозвучал пробуждения затемно где-то,
прозвучал для меня обновлением звонких фанфар.
Не погас за окном освещения яркий фонарь,
но дыхание нового дня пробежало по веткам.

Зажигаю свечу и несу этот свет пред собою
без учета потерь и оглядки на пройденный путь.
Знаю, в мутном колодце сомнений ключи не живут.
Пусть колодец души моей чистые мысли омоют.

Суетливую серость отброшу, как сор из квартиры,
и уйду пробежаться в луга, пока все еще спят,
силы в том мне сегодня небесные благоволят,
раздвигая мои горизонты познания шире.

Я познаю земного и высшего нерасторжимость,
устремлением воли себя и стихи укрощу,
точной фразой сознания в будущность радость впущу
и вберу этой жизни свободу, как необходимость.

В нашу кровь проникает как воздух, как запах из детства
тот магически-сладостный творчества тайный гипноз
и, захватывая, словно музыка блещущих звезд,
ремесло поднимает поэзии до совершенства.

Раньше я трепетала, по книг корешкам пробегая,
но сейчас, когда рвутся из сердца потоки стихов,
разрушая устои классических первооснов,
ни пред кем я священного трепета не ощущаю.

Пусть возвышенность строк превратится в мою повседневность.
Как количество в качество ночь переходит в рассвет.
Поэтесса я, а не как кто-то сказал, что  ;  поэт,
вы слыхали меня, наступающий день и окрестность!

Трепетаньем загадочным край горизонта расцвечен.
Осознанием космоса наша пронизана кровь.
Может  мы здесь из дальних галактик, систем и миров?
Как понять нам себя в наших жизни дорогах и встречах?

Каждый видит явление так, как к нему подготовлен.
Мне достаточно знакам поверить, чтоб в сердце создать
волны Силы, и счастье, как радость творенья познать,
связь привычек земных отмывая строкой безусловной.

Разметались по небу высокому крылья рассвета…
Я иду налегке, настоящая, в силах земных,
с багажом своих странных и неподражаемых книг
и ловлю в тишине новоявленный голос планеты.

Постоянный, настойчивый труд над собой и над словом
открывает запоры пространства, куда я стремлюсь.
Я во времени утра и знании дня укреплюсь.
И пишу эти строки в защите Твоей и любови.

Человеческий суд не смешон ли пред Божеским взором…
Как сверкание в сердце  ;  рассветных лучей благодать!
Устремляю свой взор за небес окоем, чтоб понять,
как текущего суть затуманивается простором.

И, наверно, у края рассвета я сердцем познаю
тайну неповторяемости начертаний небес,
и почувствую новые силы сегодня и здесь.
Разве сердцем моим кто-то кроме меня управляет…

И пусть мною взращенный удачи цветок возгорится.
В полусвете стихий  ;  мои книги, как якорь судьбы.
Солнце на горизонте! Восторг! Небеса голубы!
Пусть же будет со мною всегда Провиденья десница!

Все, что есть в нас, что будет  ;  завесой окутано тайной.
Ты ж всегда сокровенные мысли мои узнаешь,  ;
там эмоций и чувств в океане любви  ;  не сочтешь…
Но Твое указание  ;  быть,  ;  в карте памяти главной.

Красота всей природы, души и высокого духа
шлет невидимых глазу союзников жизни моей.
И бледнеют пред этим сиянием силы теней,
и ссыпаются строки сердечные в солнечных буквах.

Пусть прошла я немало дорог  ;  стерты обувь и ноги,
но зато за плечами возможностей крылья растут.
Радость чистой усталости, творчества, сказочных утр!
Как не ассоциировать жизнь с устремленьем высоким!

Капля мудрости не переполнит края океана…
Точным знанием будущих и настоящих веков,
как и прошлого, окружены мы как сетью узлов,
нужно только вопросы себе задавать постоянно.

Как тускнеют со временем прошлого грани алмазов,
превращая былую песнь в ветхости шум колеса…
Настоящим и будущим движут мои паруса,
но того, что я ведаю, не умаляю напрасно.

В каждом сердце людском и во мне почиет искра Божья.
И бегут облака  ;  горы Бога над нашей судьбой.
И лишь изредка молнии свет полыхнет надо мной,
освещая познания тайны и бездны, быть может.

Грани слова выкристаллизовываются с годами…
В ветер солнечный строф попадаю легко, как в силок.
Облака возвышаются странностью формы и строк.
Позабытые лица. Ненайденный вход. Небо. Камень.

Жизни прожитой заново не перепишешь решенья,
но хотелось бы все же, на то Твоя, Господи, власть,  ;
устоять перед светом Твоим, проникающим в нас,
и почувствовать тот окрыляющий голос Вселенной.

Все изменится к лучшему,  ;  я так хочу и надеюсь.
и отдушину в этой мечте нахожу для себя.
Поединков и споров безумство давно не любя,
выбираю сияющий  путь, а не омут бездействий.

Предрассветный мой сон, несомненно, был вещим сегодня,  ;
белоснежный фрегат у причала, волна в серебре…
Я ищу торопливо кого-то глазами в толпе.
и торопится кто-то навстречу, спускаясь по сходням.

За собой увлекая метущее множество птиц,
улетают за край горизонта ветра голубые…
Запах солнца и жизни, земли и пространства живые,
и рождение тайное новых, туманных страниц.

Мы вольны выбирать сами грань между злом и
                добром,
есть у всех высота сопричастности и отчужденья.
Но на то по судьбе и дана нам рука провиденья
и несхожее с принятым кем-то владенье пером.




    ОКТЯБРЯ  АРАБЕСК


Что возносит тебя до небес,
опускает на грешную землю...
Красно-желто-кленовое время!
Октября золотой арабеск!

Подними в этот воздух густой
вороха разноцветные листьев,
понеси их по дворикам чистым
вдоль домов, по тропинке пустой.

Брось в лицо мне их ветреность брызг,
закружи их в стремительном танце,
завихряющим протуберанцем
унеси их в небесную высь…

На траве мокрой  ;  луж зеркала,
там плывут облака в неизвестность
и мои ощущения детства,
и места, где я раньше была…

Сеет дождь, но сильнее горчит
дух полынный в лугах опустевших,
нет тебя, в остальном  ;  все как прежде.
Клен побегами хмеля обвит…

Что ищу я в себе, средь людей,
вне себя, в кинофильмах и книгах,
в закоулках и храмах религий,
в философии разных идей,  ;

что нас греет, что дорого мне,
что так близко душе или сердцу,  ;
старый медленный блюз, или скерцо,
спуск крутой или бег по лыжне…

Совершенствуя выбранный слог,
я могу без интриг и амбиций
перелистывать жизни страницы
перекрестков своих и дорог

и грустить об ушедшем тайком…
Льнут кленовые к окнам ладошки…
Постараюсь мечтать о хорошем
и не думать совсем о плохом.

И стихи, сочиненные мной,
диски с фильмами, с музыкой, книги
не несут обстоятельных выгод
тем, кто их овладеет судьбой.

Но он станет духовно богат
и моей благодатью отмечен,
что божественным правом навечно
нам дана, будь ты зрел или млад…

Как к решению ключ наша жизнь
наивысшего, разума школа,
чтоб естественно, как с полуслова
прочитать затаенную мысль.

Что скрывает заоблачный свод…
Помнишь время, где мы обнимались…
А теперь, вот, навечно расстались…
Научи меня верить, Господь,

и любовью своей осени!..
Изменю заведенный порядок!
Осень! Юной девчонкой нескладной
в безмятежность мою загляни!

Я сегодня, как в осень, всмотрюсь
в отражения глаз в зазеркалье, ;
там и блеск в уголках изначальный
и глубокие заводи чувств.

Не стесняюсь покуда смотреть
в зеркала,  ;  на кого я похожа?..
На себя и на девочку тоже,
что мне машет из замети лет…

Преломление света в вине
ярким солнечным зайчиком бьется.
И мое отраженье смеется
в зеркалах и души глубине.

Что сильней может быть нас самих,  ;
только мы в наступающем завтра…
И, что временны мы  ;  тоже, правда,
но вне времени дух наш и стих.




            ЯЗЫЧНИЦА


Как светло на душе от летящего снега,  ;
только музыка дня, вдохновенья накал
и текущих небес ярко-синий кристалл,
и грядущего времени звездный оттенок.

Я себя ощущаю язычницей больше,
под снежинки лицо подставляю и смех…
Мы тончайшая пятая сущность. Мы век
и мгновение, боги и смертные столь же.

Но пустынны заснеженных тропок изгибы,
и на всем протяженьи пути  ;  никого…
Для кого этот мир красоты  ;  для кого?
Для меня ли одной? Кто вершит этот выбор?

Без касания взглядом высокого неба
как прожить на Земле  ;  без рассветов и звезд,
как не петь дерзновенному апофеоз,
как, слагая строфу, не поверить в свой жребий…

Снег валит с высоты и в сугробы ложится,
с серых хлябей небесных летит на меня,
и бежит по лугам, извиваясь, лыжня,
и кружат надо мною бесстрашные птицы.

Все мы грешники неба, и снег тоже грешен …
Зимний день золотится в вечерней заре…
Воздух, словно хрустящий, висит в полумгле…
Все притихло  ;  и небо, дома и скворечни…

И из давних заснеженных далей и лет
дух разносится хлебный с дворов и проулков…
Там машина околицей катится гулко,
и я плачу, и рву на куски твой портрет.

Потянулись лиловые тени к закату.
Темно-синих разводов легла полоса,
словно цвет мною сорванных прямо с куста
в детстве гроздьев осенних хмельных винограда.

Как бы вдруг за чужою мечтой не погнаться…
Ветер дует в лицо мне упрямо с реки,
в новый путь отправляться зовет, вопреки
завихрениям сложным морозного танца.

Сколько Солнце бы раз над Землей не всходило,
сколько не заходило бы за горизонт,  ;
всех согрело оно, всех, кто жил и живет,
всё запомнило в точности, всё охватило:

и тебя, и меня, и оградку у леса…
Для чего мы пришли на планету Земля,
что глубинного нам наша жизнь принесла,
что должны совершить мы все порознь и вместе…

Что должны отпустить прочь и без сожалений…
Мир для нас ли, иль я для него рождена…
В этот вечер морозный земной Рождества
беззаботно лишаюсь иллюзий последних.

Преуспеть не спешу  ;  в свое время придет
все само. Мой рассвет постучится в оконце,
будет день, освещенный блистательным Солнцем,  ;
тот, что имя мое с высоты назовет…

В упоении строчек  ;  размашистость крыльев,
в напряжении слова сквозит высота,  ;
откровение неба коснулось листа…
Я земную печаль в эту слаженность вылью.




        САМОДОСТАТОЧНОСТЬ


Вот возьму, идеальный порядок
наведу, разложу по местам
все в квартире, не строя догадок,  ;
вдруг заглянет кто завтра с утра.

Освежу белизной занавески,
пыль сотру наверху с хрусталя,
что-нибудь поменяю в прическе,
все сначала начну, как с нуля.

Но не шлет никого провиденье…
И, коснувшись, однажды вдруг лба,
понимаю, что все, несомненно,
делать можно самой для себя,  ;

просто надо, чтоб мысль завладела
сердцем, выдалось время с утра,
ни при чем остальное  ;  предельно,  ;
даже то, что случилось вчера…

Вот возьму вдохновенье в охапку,
снова сильную вещь напишу,
и откроется людям внезапно,
кто, по сути, я, чем я дышу…

Но промчатся стремительно годы,
совершенствуя рифму и стих,  ;
я пойму,  ;  не кому-то в угоду
я пишу в завихреньях земных.

Не для всех, для других и кого-то
любим, плачем мы или творим,
поверяем, теряем, находим,
предаем забытью и храним.

Не затем, чтобы кто-то заметил,
не затем, чтоб к источнику благ
получить доступ приоритетный,  ;
все сейчас у меня есть и так!

Радость жизни, присутствие Бога,
наслаждение каждого дня
и знакомая к дому дорога,  ;
это все уже есть у меня!

Все дано мне давно, от рожденья
и живет, прирастая во мне,
как дыханье, как сердца биенье,  ;
безвозвратно, и днем, и во сне:

нега Солнца, рассветного ветра,
стук веселый дождя по стеклу,
узнаваемый почерк поэта,
васильково-ромашковый луг,

скос заснеженных склонов и всплески
укрощенных ладонями волн,
мощь поддержки земной и небесной,
слог высокий, что мной покорен,

изобилие россыпей звездных,
сопричастность к земной красоте,
откровенная претенциозность,
поэтических грусть антитез,

по лугам  ;  аромат земляники,
шёпот струек ночных родников,
звездный отблеск «волос Вероники»
и насыщенность дней или снов,  ;

жизни самодостаточность… Впрочем,
можно просто на небо смотреть
и не думать… Кузнечик стрекочет,  ;
для себя, и для мира  ;  на треть…



        ИНАЯ   ОЧЕВИДНОСТЬ


Средь ярких звезд и легких облаков
скользит по небу лунная пирога
под взглядом пристальным моим и зорким Бога,
наполненная призрачностью снов.

Разбросаны и в капельках дождя
всё также ветки мокрые березок,
и тот же свет слагает виртуозно
узоры круговые, как всегда…

Не отклоняясь от начертанных путей,
в своей судьбе мы движемся как звезды,
стихов и мыслей жизненная россыпь
стекается с небес в страницы дней,

звучит в душе искомый звук, и вот  ;
ни с чем другим написанным не схожа,
строка бежит мурашками по коже,
затягивая в новый разворот

судьбы и времени, к манящей высоте,
в пространственно иную очевидность,
где мысль земная как алмаз гранится
и искры рассыпает в темноте.

Когда спешит наитие ко мне,
канвы тугую строчку зарождая,
и, словно бы меня освобождая
из лап земной реальности извне,

я верю, что однажды, поутру,
чуть Солнца луч покажется на стеклах,
я уловлю посланий биотоки
о будущем,  ;  и все предам перу.



             ЛЕГКОВЕСНОСТЬ


Я день провожаю насущный к закату,
идя по тропе над обрывом крутым
к резвящимся ласточкам береговым
речною косою, одна, без оглядки

и без сожалений своих легковесных,
внося в вольнодумную цельность строфы
свет нашей глубинной духовной Любви
и тень наших долгих раздумий житейских.

Летит впереди, расчищая дорогу,
приветствует по окончаньи пути,
поддерживает, помогая идти,  ;
любовь неземная,  ;  касание Бога,

что существовало всегда,  ;  в этот вечер,
уже при рождении нашем, давно
и, что здесь всем нам безвозмездно дано,
и, что неизменно, нетленно и вечно.

Весь воздух насыщен каким-то медовым
сиреневым запахом майской весны,
и я всем лицом опускаюсь в родник
густых ароматов соцветий лиловых.

Покой, тишина и любовь во вселенной,
и строем высоким биенья сердец
Амур забавляется  ;  маленький лжец,
и ночь зарождается новым рефреном…




                ОТТЕНКИ


Какой-то глазастый и странный немой  паучок
глядит на меня сквозь оконные стекла снаружи.
Легко сквозь него Друиторские воды и сушу
я вижу за далью бегущею дней и дорог.

Где я собираю тепло винограда в охапки
и ягоды спелой черешни в пригоршни кладу,
где трактора плуг чернозема ведет борозду
и тысячью солнц  поспевают подсолнуха шляпки…

Рассыпался солнечный свет из-за скал высоченных
и высветил бликами детства в страницах стихов
оттенки узоров моих домотканых ковров
и жизненных взглядов моих многогранных оттенки…

Ты чуть прикрываешь глаза, видишь море и скалы,
и мост, и село, и акации в белом цвету,
и сердца от радости  громче размеренный стук,
и, кажется, будто бы можно начать все сначала…

И мысль в тебе эта живет и творит, и трепещет,
хоть часто в былое попасть невозможно без виз…
Как рукопожатие на расстоянии в жизнь
летят наши редкие письма друг к другу навстречу.

Мы словно летаем по жизни  ;  от срока до срока,  ;
красивые странные птицы над грешной землей…
Струюсь  тонким запахом радуги света живой,
в падении роз лепестков слышу зов издалёка…

Лечу над садами в страну виноградного детства,
к зовущим мелодиям звонким холодных ключей,
к громадным мерцающим звездам прогретых ночей,
к насыщенным краскам и запахам строф полновесных.

Скольжу по волнам мыслей в завтра, почти как у Грина,
и скорость и музыка ветра в моих парусах…
Надежду ищу для себя в наступающих днях,
в настое синеющем утра  ;  сверканье вершины.

Единое целое мы с бытием и вселенной,
ни с кем и ни с чем не сравнимы в разлёте стихий…
Вношу самобытность и неординарность в стихи,
и вижу биение света моих озарений.

Живем только раз, помня право свое на ошибку,  ;
меняю уверенно предначертанье судьбы,
поодаль держусь от навязанной кем-то тропы,
и, крылья расправив, сознательно делаю выбор!

И время теряет впустую оратор тщедушный,
трактуя пространно, долбя нам об этом и том…
Что всем и ему та дорога моя  ;  напролом,
моя поведения линия, или окружность?..

Рождает природа во мне волны ассоциаций
и ритмы небесного транса, и рифмы стихов,
лепя образцы исключительных форм облаков
и столь же невообразимых их конфигураций.

Расхожая фраза,  ;  в сравнении все познается,
но с чем же мирским ликование духа сравнить…
И я вспоминаю,  ;  пытаюсь лишь восстановить
трепещущих фраз иль видений моих  мимолетность.

Вся магия неба  ;  закаты и звезды, рассветы,  ;
творений следы, что для нас оставляет Господь,
чтоб высь озирая, звенели и дух наш, и плоть,
и, радуясь, в нас трепетала бы каждая клетка…

Сияние света по всей ширине перехода,
на стыке слоёв бесконечных сплошных облаков,  ;
как нынешний день и как прошлого встреча миров
и мира грядущего…Свет у небесного входа.

Пойду незнакомой дорогой,  иными путями,
к концу ожиданий приду, в обновленную рань,
где новое счастие свыше протянет мне длань
и новой судьбою во мне зазвенит родниками.

Пусть время запомнит меня освежающим ветром
в дыханьи июльского дня, в колыхании трав,
где третьего тысячелетия солнце вобрав,
играет манящими красками слово поэта.



                ПУТЬ

Когда иду в луга я, вся облита Солнцем,
и тень моя как бы ложится в заметь лет,  ;
я оставляю на Земле свой тонкий след,
и ангел Божий за спиной моей смеётся.

Иду я никого в пути не задевая,
но также и не замечая никого…
Весь мир во мне одной  ;  и тот, что далеко
и тот, что возле постоянно окружает,

и тот, что высоко над нами есть, и все же
от мира этого, от этой я Земли,
от этих я цветов, что в поле расцвели,
от них стихов моих и ритм и многосложность.

В движении моем рождается,  как песня
преображающая мысли чистота,
простыми красками Земли живой свита,
и брызжут искрами слова в строке чудесно,

снопами будто вырываются из горна,
стучатся в сердце, и за далью синей лет
рукой истории рисуют дня портрет
в страницах жизненных невидимых просторов.

На фоне ярком небосвода голубого
и редких хлопьев белоснежных облаков,
на ветках тонких, голых, нотками рядком,
в вершинах ветреного тополя большого,

усевшись будто на каком-то нотном стане,
«восьмою долей» птицы черные шумят…
Моим очищенный сознаньем во сто крат,
звучит галдёж уже как пьеса для органа.

Лугов некошеных метелки диких злаков,
цветов вкрапления лиловых, островки
ромашек белых, землянику, васильки,  ;
запечатлела  память в сердце тайным знаком.

Я устремляю взгляд на лик природы новой,  ;
струится свет в мои наброски, на листок,
приносит истины искомой мне глоток,
и пробивает в рифме солнечное слово.

Небесный шелест и касанье крыльев свыше…
Реальной жизни нить, видения и сны
и плоть земная нам для радости даны,
и дух незримый, невесомый и неслышный,

и чувство странное наития шестое,
и дуги радуг, расцветившие стихи…
Иду в лучах весны по берегу реки,
а сердце снова там, где детство золотое…

Я около тебя, я приближаюсь к скалам,
смотри, уже я у околицы твоей…
От взгляда широты и мыслей ткань прочней
и строф. Милее блеск в глазах твоих усталых.

И сладок миг, когда, внезапно оглянувшись,
ты замечаешь вдруг, случайно, невзначай,
что кто-то машет вслед тебе,  ;  не забывай!  ;
и провожает долгим взглядом  благодушно…

Непознанность души и судеб притяженье,
и эфемерность всех материальных благ…
И слово, что дает возможность сделать шаг,
и шепоты небес, и помощь, как спасенье…




              ВЗГЛЯД


Разорван сон пронзительным гудком,
но все спокойно, и в ночи июльской
летит состав, стучат колеса гулко
над железнодорожным полотном,

на стыках рельс,  так, за верстой  ;  верста
(в окне  ;  поля, перроны, полустанки),
и выбивает ритм дорог и странствий
знакомый с детства  ;  та, та-та, та-та…

Скрипит вагон, везет меня домой
из мест моих морских воспоминаний,
из солнечно-черешневых желаний
под сладко-абрикосовой Луной.

Где силы проверяет океан,
заманивая вглубь тебя бесстрастно
подводно-колыхающего царства,
где ты плывешь, зажата в акваланг.

И выплываешь, сделав свежий вдох,
на сушу сходишь, с морем обручившись,
как Афродита  ;  с пены возродившись
вся  ;  от макушки и до пальцев ног.

Румянит тело ультрафиолет
на склонах можжевелового утра,
и ты живешь и дышишь полной грудью,
хоть сколько б ни было тебе сегодня лет…

И чей-то взгляд намерено меня
касается, а может быть невольно…
Но мчит состав меня куда-то в полночь,
качая звезды в сумраке окна…

Там, впереди, в вокзальной суете
взгляд беспокойный вынырнет из света,
и я рванусь к нему на миг из лета
и … от объятий отклонюсь в тщете…



         ДОВОЛЬСТВО

Из целей своих исходя,  ;
мне это действительно надо!  ;
стою под кустом винограда,
что прячет меня от дождя.

В каких-то шагах от меня
колышется море под ливнем,
но мокрого ветра порывом
я к зарослям пригвождена.

Пустынны и море и пляж,
но я пережду непогоду …
И с шумом в соленую воду
бросаюсь, как на абордаж.

Серебряный дождь не утих,
и море все в лунках дождинок,
и нем мой с дождем поединок…
Но сладок доверия миг,  ;

живем на единой волне
я с морем и врозь, и сегодня,  ;
я здесь, на поверхности водной,
оно  ;  у себя в глубине.

В восточной, где мыс стороне
мелькание бликов случайных,
и новое жизни звучанье
рождает реальность во мне…

Как радость на этой земле,  ;
так море прильнет и отступит,
печаль растворит и углубит,
и на сердце выведет след.

Циклон отступил на восток,
в прорехах туч  ;  пятнышки сини,
и радуги мост перекинут
к грядущему дню, за буек.

И сколь еще будет дождей,
и сколь освежающих ливней,
и радуг, и ветров порывных,
и солнцем насыщенных дней.

           ***

Подует норд-ост или вест…
Какие к небесному счеты…
Пребудут какими  погода
и дня указующий перст…

Июльская лета пора,
на солнце немыслимо жарко,
а здесь  ;  виноградная арка
в уютном пространстве двора.

Здесь медленней время течет
в преддверии южного рая…
Алиса мурлычет, встречая,
и Джек сторожит у ворот.

Гроза подбиралась тайком,
так исподволь, мягко ворчала
и исподтишка всех застала
врасплох, не стесняясь ни в чем.

По веткам стекает вода,
дождь бьет в виноградные листья,
но голос грозы  ;  бархатистый,
и в воздухе дня  ;  чистота…

Последние капли дождя
с кистей винограда слетают
и в теплой земле исчезают,
в душе не оставив следа.

Двор в запахах мокрой травы,
цветов и в прогалинках солнца,  ;
и память о том остается
простым окончаньем строфы.

Июль не бывает без гроз,
и нет без Одессы июля
в единой гармонии улиц
и ветра морского, и роз.

          ***

От солнца и моря в душе
такая царит эйфория,
что кажутся волны морские 
живым воплощеньем уже.

Просоленность ветра и тел…
И в дымке вечерней Одесса,
напористость гребней белесых
и пыл их в своей наготе.

Ступни лижет с шумом волна
в извилистой ленте прибоя…
Открой мне ты, море, какое,
похоже ли ты на меня.

К прибою торопиться тень,
За деревом прячется солнце,
и новая сказка начнется
у моря, в году перемен.

Морская прохлада бодрит,
и берег вечерний пустеет.
А море довольство лелеет
и делит со мной на двоих.

И я остаюсь разгадать
и слушать прибой до рассвета…
О, ночи у моря и лета
и звездных небес благодать.

И облаком нового дня,  ; 
огромною птицей в полнеба,  ;
в лучах златокудрого Феба
приходит рассвет для меня.

          ***

Волнуется море зачем…
И так глубоко оно дышит,
что речи людские не слышны
за шумом прибоя совсем.

И в таинстве водных стихий
какой смысл вложило ты, море,
в то раковин форм и узоров
изящество, я же  ;  в стихи…

Ткань водорослей на песке
унизана сетью моллюсков,
и в зелени крапинки-бусы,
как снег в новогодней хвое.

Толпы отстраненно звучит
прибрежное многоголосье,  ;
день ворох июльских забросил
шаров разноцветных в зенит.

В сияющей голубизне
они надо мной проплывают,
почти облака задевая
и клин журавлей в вышине.

Играет поверхность воды
волшебными бликами света…
Душою и телом раздеты,
мы нежимся в море мечты.

У моря мы все  ;  дикари,
приемлем любые проказы  ;
и как-то становимся разом
природы большими детьми.

Мы солнцепоклонники здесь
и дети простых удовольствий,
рабы рамок времени жестких
и боги  ;  в одеждах и без…

Закручена солнца вокруг
в спираль облаков кучерявость…
И легкая в теле усталость,
и плавность в движении рук.

Сегодня на теле моем
куяльницкой грязи целебность,
и скрыта моя загорелость,
но я негритянка притом.

Полдневное солнце палит,
и я в тень комфортную прячусь.
И зонт надо мною  ;  как парус
с его островами вдали.

Гряда облаков кучевых
рождается на горизонте,
но в мире сильнее их  ;  солнце
и высшая власть синевы.

Качаются чайки в волнах,
в душе  ;  ни проблем, ни желаний,
лишь шорох прибоя шаманный
и вечность в его кружевах.

И в этом роскошестве дней
уму не приемлемо как-то
прямое присутствие НАТО
и их боевых кораблей.

           ***

Как, море, тебя мне воспеть?
Какие придумать сюжеты,
чтоб новыми красками лета
в себе море запечатлеть.

Великою тайной полны
немые глубины морские,
и наши заботы земные
уходят в витийство волны.

Почтение морю отдам,
ты знаешь, что не одинока,
когда оно гребнем высоким
прокатит тебя по плечам…

Мы связаны с морем родством.
Чем больше ты, море, штормило,
тем тоньше упругую силу
твоих ощущала я волн.

Морской дует ветер в лицо…
И в трепете моря и света
подарком одесского лета
в песке подбираю кольцо.

Тоскующий голос сирен?  ;
умолкли призывные звуки.
Уже предстоящей разлуки
томит ожиданием тень…

Как дни незаметно прошли!
И лишь для меня у террасы
оттенком малиново-красным
бутонов пять роз расцвели.

Романтика ветров морских!
Каким бы большим ни бывало б
ты, море,  ;  тебя будет мало
в моих притязаньях земных.

Дай, море, существенный шанс
твою мне почувствовать благость,
чтоб что-то во мне отозвалось
и вызвало твой резонанс.

Ничто  не приходит извне,  ;
душевного частью покоя,
движеньем морского прибоя
шумит уже море во мне.

Нахлынет на берег прибой,
меня умоляя остаться,
но время пришло расставаться
и мне возвращаться домой…

Волною мой смоется след.
Но море во мне остается
дыханьем июльского солнца,
мечтой, уходящей в рассвет.

Над морем рассеяна грусть.
Воды рассекая пространность,
я чувствую мелкую зависть
к тем, кто остается… Мне ж в путь.

И море в желаньях своих,
надеясь на новую встречу,
меня обнимает за плечи,
сжимая в объятьях морских.

Над морем плывут облака,
и ветер относит их к югу…
Возьми меня, жизнь, на поруки,
чтоб глубже звучала строка.




              ВОПЛОЩЕНИЕ


В рекламе чай цейлонский чья-то пьет семья,  ;
забытый, невозвратный рай былого…
Наверно, счастья не бывает много,
но что вообще сегодня счастье для меня…

Я здесь сама с собой накоротке …
Родные стены, прежние обои,
шкаф книжный  с детской мебели построен,
ковры молдавские, кроссворды в рюкзаке,

картина, парусник, до пола зеркала,
проигрыватель давний, телевизор,
большое кресло  ;  тень былых коллизий,
три фото детские  ;  такою я была

и есть, и буду в воплощении земном…
Книг запах устоявшийся на полках,
системник, компас  ;  прошлого осколки
и карта звездная, и мысли ни о чем…

На потолке неподражаемый узор
отбрасывает свет хрустальной люстры,
и чистый звон ее хруста;лек узких  ;
чуть тронь  ;  слетает в комнаты простор…

Здесь было многое  ;  и фейерверки чувств,
и радуги эмоций, и печали…
лишь одного  ;  здесь скуки не бывало,
хоть временами и просачивалась грусть…

Здесь атмосфера необычности царит…
Все здесь намо;лено и выплакано вдосталь…
И, каждый день свой начиная, просто
хочу поймать в окне тот первый луч зари,

то ветра первое дыхание в снегах…
И я, как ветер, в непрестанности движенья,
в стремлении вперед и в мысли воспареньи,
не отвергая ничего в земных делах,

но не привязываясь близко ни к чему
в полете творчества, в общении и встречах,
в решении своих противоречий…
Я  ;  ветер духа, не подвластна никому…

Над чашкой липового чая вьется пар,
и день встает в морозной дымке утра,
и двор в блестящий белый иней убран,
и укрощенье бед и снов несет январь.




       РОСКОШЕСТВО 


Цветет, роскошествует липа
в июльских двориках ночных…
Я в этих запахах хмельных
вся! И всё в сумерках так зыбко…

От фонарей ночных на небе
не видно звезд, и я иду
туда, где свет не застит тьму,
где распростал вширь крылья Лебедь.

И там, запутываясь в звездах,
я нахожу себя в стихах,
или затерянной в лугах,
или в снегах крутых утесов…

В уединении с собою,  ;
кто я, какой могу я быть,
что приносить и как творить,
живой смогу ли быть водою,

наученною светом солнца,
и быть готовой ко всему,
и соответствовать чему,
и что хранить в души колодце…

То ангел, или провиденье,  ;
кто мне указывает путь…
И в чем пути земного суть
до наших дней со дня творенья…

Склоняет ночь к раздумьям зрелость…
И мне важней сейчас понять,  ;
чего стараюсь избегать
я, а не то, что б мне хотелось.

Сливаюсь полностью с природой…
Раскрыла полночь свой шатер…
И строки рвутся на простор,
внимая звездности аккордам.

Уже огни ночные гаснут,
и небо полностью мое…
И все во мне обнажено,
и ночь в моей сегодня власти…

Душистых ворохи соцветий
свой источают аромат,
и наслаждением объят
мой мозг в восторженности летней…




       ПРЯНИЧНЫЙ   ДОМИК


За этой калиткой дорожка таится,
ступеньки и двери,  ;  а можно в обход…
Над древним, крутым перепадом высот,
что облюбовали все здешние птицы,  ;

есть пряничный домик с террасой во дворик,
в цветник, или садик,  ;  в забытый раек…
Под грушей раскидистой есть ангелок
и прошлого вглубь уходящие корни.

В ветвях золотятся и падают в травы
и ворохи яблок, и прожитых лет…
И в звуках гитарных дрожит полусвет
и юности, и озарений недавних.



    ПРИТЯЗАНИЕ  НА  ИСПОВЕДЬ         


Всемогущему Богу земель и небес,
мною видимых въявь и невидимых даже,
всем святым Твоим ангелам, милым и важным,
всем небесным, земным твоим тварям, что  несть,

пред великим Твоим и святым алтарём,
пред Твоим милосердным величеством света,  ;
исповедуюсь: грешно зачата я в лето
и в грехах, словно дикая кошка,  во всём

я вращаюсь… Тебе, о, святейший Отец,
исповедуюсь прямо, открыто и тайно
в искушеньях осмысленных или случайных,
неумеренных я ощущений ловец…

Исповедуюсь, Боже, Тебе, не хитрю,
в прегрешениях жизненных мелких и тяжких,
хоть и не зарекаюсь, что где-то однажды
там, в грядущем я это  вновь не повторю…

Согрешила в прощении давних обид,
в усмирении духа и в мировоззреньях,
в поцелуях, в любви, в слишком вольных сужденьях.
Устояла в том, в чём не любой устоит.

Согрешила сполна в ощущениях всех  ;
в обонянии, зрении, слухе и вкусе,
в осязании, в образе каждом и в чувствах,
и во всём том земном, чем считается грех,  ;

в белой зависти, в радости строф без причин,
согрешила в изяществе мыслей и слова,
в небрежении к мщенью, к интригам, злословью,
к воровству и ко лжи, к поруганью святынь,

к подозренью, коварству,  невежеству,  злу…
Согрешила, что светлой жила я надеждой,
не вникая, святой я была или грешной,
в силе духа, в спокойствии, или в пылу.

Окрылённостью чувств я грешила порой,
дерзновенным мечтам предавалась невольно,
так и в гордости я согрешила, настолько
сердца, сколько и глаза, и в славе пустой…

Всё же больше, чего  ;  приносила я  вред,
иль весомую пользу? Но непониманье
я встречала всё ж чаще за благодеянья,
отражая неправедность травли и бед…

Согрешила ль, скупясь на любовь и тепло?  ;
что была независима, бескомпромиссна,
жизнь деля и людей, как углы биссектриса,
на своих и чужих, в мир идя напролом…

Исповедуюсь в том, что смогла сотворить
вольно или невольно судьбой быстрокрылой,
в малом или большом, в чём уже согрешила,
в чём ещё по судьбе предстоит согрешить…