Ангелы, или записки капитана русского флота

- Ваше превосходительство, волны, сильные волны, но повреждений нет. «Макаров» развернулся вокруг себя, и теперь стоим на месте, – помощник протяжно отчеканил доклад и уставился на меня.
- Странно, в этих местах и такие волны, чтобы развернуть наш линкор, ладно, свободны, – Андрей Евгеньевич, мой старший офицер по званию, но молодой по годам, выровнял стрункой тело, подтянул руку к голове и вышел.
Я медленно глянул на часы, 5:25, странно, странно, теперь уже вряд ли усну. Ветер гудел снаружи, дождик набирал обороты и превращался в ливень. И вдруг снова это – скрежет металла, весь корабль, словно стиснут и сдавлен, начинает хаотично двигаться на огромном морском полотне. Я выскочил наружу, огромная волна, обнимая металл выше и выше, пролетела вдаль.
- Тревога, срочный подъем, сейчас же, - вскрикнул я на Евгеньевича, и ринулся на капитанский мостик.
- Ничего, ничего страшного, просто странные большие волны, ни у нас, ни у других наших кораблей повреждений нет, - проговорил рулевой и продолжил смотреть вдаль.
- Ясно, свяжи меня с «Богатырём».
- Так точно, ваше сиятельство, сейчас сделаю.
- Владимир Иванович, Пономарёв на связи, да, да, тоже волны, развернуло, так точно. Нет, потерь нет, всё в порядке. Хорошо, да.
Контр-адмирал Литвинов был спокоен, уверенно напомнил про наш вечерний пасьянс и попросил не переживать.
Но меня коробило, что-то не так, не может быть здесь таких волн ни с чего, просто так. Хотя неважно, всё обошлось и отлично. И уже в какой раз день пролетел незаметно и просто, здесь в Сицилийской бухте, не взирая на декабрь, нету льда, нет мороза, всё замечательно. Будем тренировать наших гардемаринов, пусть уж знают и понимают, что такое служба в императорском флоте нашего царя Николая. Но забавные они, 16 лет, столько рвения, столько гордости и самоотверженности, смешно, но не дай им бог, туда, в русско-японскую… Ой, не дай уж бог…
- Ваше превосходительство, капитан Петров-Чернышин на связи, срочно вас просят, - старпом испуганно смотрел в мои глаза и продолжал что-то бормотать.
- Хорошо, хорошо, успокойся, сейчас, сейчас иду, - и опять часы, медленно и уверенно, отбивающие ритм наших жизней и как-то холодно, невзначай, показывающие 22:05.
- Да, да, слушаю. Что? Как? Не может быть? – я замер в непонимании и недоумении, - конечно, я согласен, надо помочь, обязательно. Сейчас буду, пойдём вместе к Литвинову. Да, да, сейчас же.
Иногда даже в самые беспокойные моменты я умел сохранять своё спокойствие, мог трезво думать и ясно видеть, что к чему. Но сейчас это было невозможно, Мессина, городок в 70 милях от нас лежит в руинах, землетрясение разнесло всё и всех, и мы ближайшая помощь - русские военные корабли на учениях. Люди гибнут, просто так, сейчас, прямо там.
Шлюпка приблизилась к борту «Богатыря», шёл дождь, на палубе стоял капитан Петров-Чернышин. Взгляд холодный, глаза тусклые.
- Что?
- Адмирал не хочет им плыть на помощь пока не получит одобрения от Николая…
- Он с ума сошёл?
- Не знаю. Пойдём, может вместе уговорим.
Литвинов сидел в кресле и курил. Дым нервно трепетал и щекотал воздух.
- Владимир Иванович, дайте телеграмму царю, а я пока на свой страх и риск пойду им на помощь, вы останьтесь здесь, до получения ответа, а там видно будет, - адмирал боялся всей этой ответственности, боялся по-военному и страшно, я это видел, потому улыбался, сам испытывая ужасный страх, страх остаться бесчеловечным.
- Хорошо, Володя, хорошо, иди, но я тебе не давал таких приказов, ты понимаешь это?
- Так точно, ваше превосходительство.
Я ринулся в шлюпку.
- Полный ход, полный ход, поооолный, - орал я уже десятки минут спустя на капитанском мостике своего «Макарова».
Мессина горела, мы врезались в порт и встали, якорь упал и оторвался, но мы сошли на берег. Я видел войны, я видел раненных и убитых, но то, что увидел я здесь было адом. Нас встречали окровавленные женщины в нечеловеческом испуге, издавая страшные звуки на незнакомом итальянском.
- Так, третья, четвёртая бригада разбирает этот квадрат; пятая, шестая – здесь; седьмая и восьмая там, чуть левее белого развалившегося храма, и Евгеньевич, давай гардемаринов помягче, не бросай в самое пекло. Да, первая и вторая разбираем дома у той площади. Слышим стоны, звуки - копаем, копаем, пока не вытащим, вам ясно, ясно, орал я, стоя у самого края моря и смотря в глаза своим морякам, ясно? Мы здесь, чтобы помочь, мы должны помочь.
Во мне горел человек, я не мог остановиться в желании помочь и спасти, ибо я русский, ибо я служу царю, я люблю свою семью и берегу их и буду беречь также, как тех, кто помирает здесь, - все эти мысли резали мою голову, я чувствовал, что вхожу в неистовство, неистовство сострадания и боли. Слова и команды метались, решения становились упругими, жёсткими. Господи, я до сих пор помню, как держал парня, которого нам было не вытащить, чтобы корабельный врач смог ампутировать его ноги. Я отдавал команды, бросался сам в самое, самое пекло.
Но больше всего я запомнил тот лёгкий хрип старушки, протягивающей мне свои руки, и со слезами бормочущей: «Анжели, Анжели, Анжели…..».
Да, не были мы ангелами, не были, мы были людьми, настоящими людьми, которыми должен быть каждый человек.
Потом пришли ещё три наших корабля, и 3000 моряков делали всё, что могут сделать люди.
Позже был ещё корабль британцев, они помогали по-человечески честно.
Я потерял там 10 гардемаринов, 10, чёрт побери, 10 юнцов, которые остались под завалами, романтично пытаясь помочь другим людям, а ещё пятерых моряков и двух офицеров, но спасли мы сотни, сотни, а может и тысячи, сейчас это не важно.

Записано капитаном российского флота В.Ф. Пономарёвым 30 декабря 1908 года.

Темно. От России также, как и от моей чести осталось ничего. В Стамбуле в феврале уже прохладно, но льда и морозов нет. Водка так безудержно и уверенно всё ещё согревает мою душу. Я – сторож, теперь просто сторож, здесь на другой земле. Катенька, жёнушка терпит, она любит, детки тоже могут жить и так. Какая, чёрт возьми, холодная опять сегодня Луна, ненавижу.
- Ponomareff??? Ты ли это? В чём дело? Почему? – педантичный итальянец смотрел мне в глаза и размеренно искал ответ. А я его узнал, это был Арлотта из Мессины, теперь атташе, здесь в Турции.
- Volody, нельзя так, нельзя…
- А как иначе, у меня забрали всё, чем я жил…
- Нет, поверь мне, Италия тебя помнит, а уж Мессинцы любят. Напиши им письмо, письмо просьбу тебе помочь. На, на мою визитку. Да, что там визитку, давай завтра здесь же мне передашь, а я сам всё решу.
Честь, истинная честь русского офицера, стоит ли она сегодня что-нибудь, думал я про себя, смотря на свою жену и детей. Стоит ли? Боль, сокрушительная боль, но я написал:
«Жители Мессины. После землетрясения 1908 года я спас 1050 человек, будучи командиром русского крейсера "Адмирал Макаров", который первым пришёл в Мессину. Находясь с женой и детьми в Константинополе, бедствуя без малейших средств к существованию, я обращаюсь к вашим сердцам, мессинцы, на этот раз помочь мне. Если бы каждый из вас дал, что может, это составило бы некоторую сумму, которая позволила бы мне начать какое-нибудь дело.
Адмирал Пономарев, Командор ордена Св. Маврикия и Лазаря.»
Через три дня я получил 5000 лир, землю, дом и работу в Мессине. Я, капитан, русского флота, мог ли поступить иначе, мог ли, когда Родина меня забыла и там остались люди, которые не знают кого им беречь?

Записано капитаном российского флота В.Ф. Пономарёвым 3 марта 1921 года.

От автора:
Владимир Фёдорович Пономарёв умер в Югославии в октябре 1927 года.
SH