Избранные произведения

ПОЭТ, БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ШКАБАВАСОМ

Созерцая образ Владимира Николаевича Корчеганова и его поэзию, в моём сознании возникает мифологическая картина, воссоздающая прошлое и современное его бытие как человека и поэта. В этом мифологическом образе показывается, как он выбирал свой жизненный путь, на котором поизошло много интересных и ярких событий.
Посреди бескрайнего поля на высоком холме стоит Великое Дерево, Священная Яблоня, достигающая пышной кроной неба. На яблоне сидит верховный бог народа Мокша Шкабавас и управляет миром, раздаёт счастье (определяет судьбу) людям, животным, птицам, растениям, — всему живому на земле. Добр, но строг верховный бог, поэтому всё перед ним трепещет, хотя и не испытывает большого страха. С далёкого берега Мокши из деревни Садовка, пройдя много километров, к Великому Дереву пришел светловолосый юноша с голубыми глазами. Ему 17 лет, он высок ростом, строен и очень красив, так же красив, как несказанно красива мокшанская земля. «Благослови меня, Шкабавас, на добрую и долгую жизнь!» — попросил он верховного Бога, низко склонив перед ним голову. «Благословляю тебя понимать душу и сердце народа и слагать для него песни и сказки», — сказал Шкабавас.
После благословения Шкабаваса юноша начал догадываться, о чём говорят деревья и травы, звери и птицы, стал угадывать мысли и чувства людей. Перед ним открылся мир говорящий, мыслящий, чувствующий, имеющий, как и он, страсти и желания. Это означало, что в нём зародился поэт, призванный рисовать лики добра и красоты, которые открывались ему.
Юношу, который приходил за благословением к Шкабавасу, звали Владимир Корчеганов. За минувшие 50 лет многое изменилось в мире, кое-где поменялись местами добро и зло, прекрасное и безобразное, мудрость и глупость. Изменилась лицом и своими нарядами наша великая страна, иными стали её нравы и песни. Владимир Корчеганов, как человек и поэт, остался таким, каким родился на свет по воле Высшего Разума. Общечеловеческие ценности для него неизменны.
Владимир Корчеганов — мокшанский поэт. Но благодаря многочисленным переводам его произведений на русский язык, стал известен и в России. Его стихотворения переводили на русский язык такие большие поэты, как Сергей Макаров, Сергей Скаченков, Григорий Елинер, Игорь Феординов, Александр Терентьев. На русском языке его стихотворения публиковались в журналах «Волга», «На страже родины», «Рабоче-крестьянский корреспондент», в газетах «Литературная Россия», «Тюменская правда», «Тюмень литературная», в различных литературных альманахах. В. Корчеганов — прекрасный исполнитель своих произведений, талантливый оратор. Он часто встречается с читателями — с земляками-ковылкинцами, жителями многих районов Мордовии. Со своими стихами поэт выступал в Самарской, Нижегородской, Рязанской, Псковской областях и, разумеется, в Мордовии, где он побывал во всех её районах. Тесные творческие связи В. Корчеганов имеет с литературно-художественным и общественно-политическим журналом Новгородского отделения Союза писателей России «Новгород-литературный», возглавляемым А.Н. Молокановым, большим другом многих поэтов и писателей Мордовии. На страницах журнала часто публикуются произведения известных поэтов и писателей России (Ю. Бондарев, И. Переверзин, Е. Раевский, Д. Киршин, Н. Переяслов, В. Ганичев, С. Макаров, А. Молоканов, С. Куняев) и Мордовии (П. Любаев, В. Корчеганов, Б. Просвирин, А. Шаронов). Благодаря А.Н. Молоканову, творческие связи писателей Мордовии с писателями Новгородской земли, откуда пошла русская земля с её народом, языком, культурой и государственностью, приобрели достаточно масштабный характер. Великий Новгород как был, так и остаётся неиссякаемым источником русскости, сохраняя её изначальную чистоту и питая ею всю русскую землю. Стихи В. Корчеганова и А. Шаронова включены в сборник «Все поэты Новгородской области» (2013).
На эрзянский язык стихи В. Корчеганова переводили лучшие эрзянские поэты — Иван Калинкин, Михаил Втулкин, Николай Ишуткин, Александр Арапов, благодаря переводам которых он стал известен эрзянскому читателю.
В 1985 г. В. Корчеганов с яркой речью выступил в с. Константиново на торжествах, посвящённых 90-летию С.А. Есенина, где он, как один из талантливых поэтов, достойно представил писательскую организацию Мордовии и саму республику. В память об этом знаменательном событии поэт-мокшанин написал проникновенные стихи:

Расцеловано зорькой малиновой,
Вплыло солнце в село Константиново,
Снова стёжка-дорожка светла,
И лучи золотятся рассветные,
И впадают сквозь окна приветные
В дом, где Снегина Анна жила!

На сторонке Сергея Есенина
Белым цветом черёмуха вспенена,
Хороводит берёзки весна,
И охвачен я думою странною —
В этом доме мы встретимся с Анною,
Словно тут и доныне она!

На экскурсии дети и взрослые,
А за окнами — травушки росные,
Люди к дому идут и идут,
И душа у людей навесенена, —
Словно снова услышат Есенина,
И прочтёт им поэму он тут!
Это очень живописное и хорошее стихотворение переведено с мокшанского языка на русский известным русским поэтом Сергеем Макаровым. Блистательным перевод получился, разумеется, потому, что талантливо написан оригинал. Перевод может быть хуже оригинала, но он очень редко бывает лучше его.
В конце 90-х годов 20 века В. Корчеганов был делегирован от Союза писателей Мордовии на Конгресс интеллигенции России, в котором участвовали писатели, учёные, общественные деятели от всех республик и областей нашей страны. Конгресс проходил в Государственной Думе под руководством Г.А. Зюганова. На Конгрессе выступили выдающиеся русские писатели Ю. Бондарев, В. Распутин, В. Белов. Слово было предоставлено и В. Корчеганову. Он в своей речи говорил о состоянии духовной культуры и литературы Мордовии, внёс предложения по решению существующих проблем. Результатом работы Конгресса, в частности, стало создание телеканала «Культура».
Народный поэт Мордовии Иван Калинкин истоки достоинств произведений В.Корчеганова видел в яркой творческой одарённости и в активной жизненной позиции поэта. В 1984 г. народный писатель Мордовии Яков Пинясов писал о Корчеганове: «Я рад, что Владимир Корчеганов считает меня своим учителем и наставником.., мои надежды видеть в нем поэта оправдались… В этом году в Саранске выходит стотысячным тиражом его книга для детей в переводе на русский язык А. Терентьева «Друг мой, солнышко»… Мной рекомендована для издательства «Детская литература» книга стихов для детей В. Корчеганова «Крылатые сани»… У поэта немало творческих удач, верю, что впереди их будет больше, так как поэт В. Корчеганов верен своему избранному пути».
Большую роль в становлении В. Корчеганова как поэта сыграли известные мокшанские писатели Максим Бебан и Фёдор Атянин. Общение с ними, одобрение ими первых его шагов в литературе и доброжелательная критика помогли ему найти свой путь, определиться с приоритетами творчества. Никто не поможет человеку стать писателем, если у него нет художественного таланта. А если у него есть талант, состоявшийся опытный писатель в состоянии помочь молодому автору развить его, разобраться в том, в каком направлении предпочтительно двигаться.
Благословенный Шкабавасом, В.Корчеганов в своем творчестве использует сюжеты, мотивы и образы народной поэзии, что, с одной стороны, сближает его поэтический менталитет с менталитетом народа, с другой стороны, делает его произведения более близкими людям и наполненными высокого социально-исторического смысла. А. Пушкин, М. Лермонтов, Н. Некрасов, В. Маяковский, С. Есенин стали великими поэтами потому, что опирались на народное поэтическое творчество, из него брали темы и сюжеты многих своих произведений, через него постигали миросозерцание народа, образ его мыслей и чаяний, историю развития его духа.
В. Корчеганов — лауреат смотра-конкурса на лучшее литературное произведение о работниках органов внутренних дел, лауреат Всероссийского фестиваля народного творчества, лауреат 1-ой степени городского фестиваля самодеятельного художественного творчества «Моя весна — моя Победа» в номинации «Автор-исполнитель» (2005), лауреат 2-ой степени городского фестиваля-конкурса самодеятельного творчества ветеранов труда «Моя весна — моя Победа» в номинации «Автор-исполнитель» (Саранск, 2016).
В 2013 г. издана книга В.Корчеганова «Избранное», в которую вошли пьесы-сказки «Работник колдуна», «Волшебный мешок», стихотворения, повесть «Муравьиный лев», очерки «Народный поэт» и «Садовка, деревенька моя», песни. Стихотворные и прозаические переводы сделаны А.Терентьевым и А. Громыхиным. Во всех своих книгах, стихотворных и прозаических произведениях В. Корчеганов предстаёт не только как мокшанский поэт, но и как поэт российского масштаба, ибо он пишет обо всей нашей России, видя её величие и красоту, былинную мощь, а также негативные процессы, происходящие за последние десятилетия.
В литературе Мордовии второй половины 20-начала 21 века есть немало талантливых писателей и поэтов. У эрзян это К. Абрамов, И. Калинкин, М. Втулкин, Н. Ишуткин,                А. Арапов, у русских — А. Терентьев, А. Громыхин, В. Юдина, у мокшан — М. Бебан, И. Девин, Ю. Кузнецов. К последним, безусловно, относится и Владимир Николаевич Корчеганов. Отличительная особенность стихов В. Корчеганова — простота в слове и ясность в мыслях, что даётся только поэтически одаренным писателям. Его несомненный талант проявляется в разнообразии тематики произведений, в многоголосии их художественного языка, в умении просто и понятно говорить о самых сложных явлениях и событиях. В. Корчеганов — необыкновенно активный, много работающий поэт и вездесущий человек. Он реализует себя не только за письменным столом, но и в общении с людьми, в сфере многоплановой общественной деятельности. В. Корчеганов — сын своей эпохи, но такой сын, который помогает эпохе быть такой, какой следует. Многие писатели сегодня, в пору обесценивания культурно-духовных ценностей, опустили руки. В. Корчеганов работает и живёт, засучив рукава — как это делал в свое время В. Маяковский. Он может про себя сказать словами Маяковского: «Мы не уйдём, хотя уйти имеем все права. В наши вагоны на нашем пути наши грузим дрова». Поезд, в который поэт сел в 1959 году, в момент публикации первого стихотворения, продолжает двигаться вперед. За это время с паровой тяги он переключился на электрическую, но суть его не изменилась. Поэтическую первозданность, влюблённость в жизнь и человека, в Мордовию и в Россию он не только сохранил, но обогатил новыми мыслями, чувствами, красками.
Можно позавидовать не только поэтической одарённости Корчеганова, но и его человеческой непосредственности, за которой скрывается богато одарённая личность. Молодой поэт Александр Петров-Чиршев посвятил В.Корчеганову стихотворение, в котором говорит о той светлой доброте, которая присутствует в его поэзии:
Я стараюсь быть похожим,
Дорогой поэт, на Вас.
Как и Вы, взбираюсь тоже
На Пегасе на Парнас.
Пусть Ваш солнечный котёнок
Греет детские сердца.
Как и мне, он многим дорог,
Видно, будет до конца.
Вы певец добра и мира,
Нет в стихах ненужных слов.
Я хочу, чтоб Ваша лира
Приносила всем любовь.

В. Корчеганов, как человек своего времени, размышляет о судьбах России, пишет о славных и трудных страницах в её истории. Он откровенен в своих думах о текущем времени, горд за великие свершения любимой им родины. В стихотворении, написанном в 1985 году, он писал:

К концу идет двадцатое столетье —
Невиданных людских свершений век.
Впервые, в космос выйдя на ракете,
Как мал наш мир, увидел человек.
На нем еще пока пылают войны,
Но, если б нашей не было страны,
Быть может, тяжелей и беспокойней
Жила земля в предчувствии войны.
И Октябрем рожденная держава,
Путь у которой в коммунизм пролег,
Стоит, как богатырская застава,
Большим и малым войнам поперёк.
Мы гордо держим ленинское знамя
Над миром, как бы ни был ветер крут,
Всегда заветы ленинские с нами,
Мы славим братство, утверждаем труд.
Мы роем шахты — выше терриконы,
Чтобы не кровь, а сталь лилась рекой,
И наши справедливые законы
Написаны рабочею рукой.
(1985, перевод С. Макарова)

Сказанное В. Корчегановым 31 год назад, ныне признано всеми. Было наше время — и мы были великими — во всём: в труде, науке, искусстве, литературе, политике. Поэтому мы говорим: татаро-монгольское иго длилось 247 лет, а Россия выжила и даже возвеличилась. Так будет и теперь. Мы вернёмся в наше Большое Время. Пророческими оказались слова о том, что «Октябрем рожденная держава, Путь у которой в коммунизм пролег, Стоит, как богатырская застава, Большим и малым войнам поперёк». Теперь той державы нет и никто не стоит «Большим и малым войнам поперёк».
Стихи В. Корчеганова на родном языке публиковались в журнале «Мокша», газете «Мокшень правда», в переводе на эрзянский язык — в журналах «Сятко», «Чилисема», газете «Эрзянь правда». Последние 10 лет поэт активно публикуется в общероссийском литературно-художественном журнале» «Новгород литературный». Его произведения напечатаны в многочисленных коллективных сборниках и альманахах. Только одна география его публикаций говорит о том, что он есть поэт, известный во многих регионах нашей страны.
Владимир Николаевич Корчеганов родился 9 марта 1941 года в деревне Садовка Ковылкинского района Мордовской АССР. После окончания в 1959 году Ежовской средней школы работал литейщиком, газовщиком, оператором на Саранском заводе «Электровыпрямитель». Заочно учился на юридическом факультете Казанского государственного университета, окончил Всесоюзный заочный Высший лекторий журналистики в г. Москва. С 1968 года — сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института источников света им. А. И. Лодыгина. Литературной деятельностью начал заниматься в 50-е годы, первое стихотворение напечатано в Ковылкинской районной газете «Ленинский путь» в 1959 году. После много публиковался в республиканских газетах и журналах. Литературными наставниками молодого поэта были всесоюзно известные писатели и поэты — Яков Пинясов, Максим Бебан, Фёдор Атянин, Александр Малькин. Они заметили незаурядный художественный дар молодого автора и благословили его. Поэт издал на мокшанском языке книги «Судьбань тяште» («Звезда счастья»), «Луганязе-лаймонязе» («Луг-лужок», 1977), «Ожука, монць» («Погоди, я сам»,1980), в переводе А. Громыхина и А. Терентьева на русский язык изданы книги «Друг мой солнышко» (1984), «Штрафной удар» (1988), «Весна» (М.: Детская литература, 1986), «Волшебный мешок» (1995), «Свет негасимый» (1998), «Теплота души» (2000), «Солнечный котёнок» (2001). В 2006 году издана книга избранных произведений «Судьбы людские», куда вошли стихи и проза на мокшанском языке, стихи в переводах на русский язык           А. Громыхина, С. Макарова, И. Деордиева, С. Скаченкова, на эрзянский язык — И. Ишуткина, А. Арапова, И. Калинкина, М. Втулкина.
В 2013 году увидела свет книга под названием «Избранное». В неё включены стихи, повести, очерки, песни в переводах А. Терентьева и А. Громыхина.
Лучшие стихотворения Корчеганова вошли в массовый песенный репертуар. Популярными стали песни «Моя весна», «Я о Мордовии пою…», «Письмо поэту», «Вербы», «Кровянеет рябина», «Майская черёмуха», «Мать», «Песня о счастье», которые часто можно услышать в исполнении самодеятельных и профессиональных артистов и коллективов Республики Мордовия.
Музыку на его стихи написали В. Строкин, Н. Кошелева, В. Кисляков.
В. Корчеганов — заслуженный работник культуры Республики Мордовия (1990), член Союза писателей СССР (1989), Заслуженный Поэт Республики Мордовия (2015), Председатель ветеранской организации Союза писателей Мордовии, Почётный Ветеран России (2014). В 2005 году В.Н.Корчеганов избран действительным членом Академии русской словесности и изящных искусств им. Г.Р. Державина, награждён золотой медалью «Г.Р. Державин» этой Академии. Решением Российского Комитета ветеранов войны и труда награждён памятной медалью «70 лет Победы» (медаль вручил генерал армии М.А. Моисеев).
9 марта 2016 года Владимиру Николаевичу Корчеганову исполнилось 75 лет. Можно сказать, что это вершина в жизни человека. Но взобравшись на вершину, можно на ней долго находиться и, с её высоты созерцая открывшееся пространство, продолжать творить свои дела, обрамляя их узорами накопленной мудрости и жизненного опыта. «Единожды жизнь каждому дается. Все это знают. Знаю это я. Так пусть же голос мой навек сольется Со всеми голосами бытия», — размышляет поэт. Его голос, безусловно, слился «со всеми голосами бытия». Он полон творческой активности, много работает и пишет, оставаясь в душе молодым и сильным человеком. Великое Дерево, Священная Яблоня, под кроной которого он получил благословение от Шкабаваса понимать душу и сердце народа и слагать для него песни и сказки, неколебимо стоит посреди мокшанской земли и дает ему силы исполнять предназначение Поэта.

Поэт — что надо! — Корчеганов,
Он детям друг и взрослым, нам,
Стихи слагает без изъянов
По солнечным и хмурым дням.

Давно сидит он на Пегасе
И на Парнас летит, туда,
Где тот лишь, кто в стихе прекрасен,
Живёт, сияя, как звезда.

Он часто в гости к Аполлону
Заходит — и бог рад ему,
Его стихов певучих звону,
Его мокшанскому уму.
В Мордовии поэтов много,
В России столько — всех не счесть,
А он один по воле Бога,
В нём от Бояна что-то есть.

Мокшания — страна, как сказка,
Прекрасны дочери её,
Они — их больше пол-Саранска —
Очарование моё.

Красой их светел Корчеганов,
Поэт — во всей моей стране,
Стихи слагает без изъянов
И дарит их тебе и мне.

Не все поэты знамениты,
Не обо всех идёт молва,
А Корчеганов — именитый,
С ним дружат Питер и Москва.

Это стихотворение написано мной 4 мая 2016 года. Предстаёт ли в нём В.Корчеганов в своем подлинном образе? На этот вопрос даст верный ответ тот, кому оно посвящено.
У таланта нет ни безмена, ни аршина, которыми можно было бы его измерить. Поэтому наши суждения и оценки субъективны. Каждый видит мир таким, каков он сам. Чем выше человек в своём опыте и знаниях, тем дальше и глубже он видит. Чем поэт талантливей, тем охотней и легче признаёт талант других поэтов, тем разумней и мягче его критика. Нищий тем плох, что ничего не может дать другому нищему. Не нищий тем хорош, что он в состоянии помочь нищему. Мне кажется, что именно под этими углами зрения мы смотрим на себя и других.
Поэзия — самая высокая и сложная сфера проявления человеческого духа. В других областях гениев сотни и тысячи, в поэзии — единицы на 150 миллионов человек. Но помимо великих поэтов есть талантливые и одарённые поэты, которые тоже делают большое дело в литературе и поэтому нужны ей. Ибо мир состоит из противоположностей: без тьмы нет света, без холода — тепла, без зимы — лета и т.д. Без заурядного человека нет человека незаурядного. Мировой Разум, управляющий миром, каждой его части дал целесообразное назначение, независимо от их размеров и свойств. И в этом смысле все явления в мире равнозначны, ибо одинаково нужны.
В.Н. Корчеганов одарённый поэт. Поэтому литературу Мордовии и в особой степени литературу мокшанскую без его имени мы не можем себе представить.

А. ШАРОНОВ,
член Союза писателей России,
доктор филологических наук, профессор,
действительный член Академии
русской словесности и изящных искусств
им. Г.Р. Державина







МОЯ ЛАМПАДКА

Раззадорится день и настанет,
Затуманится над головой,
И меня в твоей жизни не станет,
Не услышу и я голос твой.

Все забудется. Только украдкой
Будет сердце о прошлом болеть.
Глаз любимых живая лампадка
Долго в памяти будет гореть.

Сколько дней отпустила судьба нам?
Или я обманулся судьбой?
А она во главе каравана
Через ночь позвала за собой,

И лукавой луны поцелуи
Прилепила к ночному окну.
Хоть кричи, хоть запой аллилуя —
Никогда я тебя не верну.

А душа, как и прежде, упряма,
Расставанье не хочет принять:
Раздвигает оконную раму,
Чтоб любимые плечи обнять.

Утешая ее, сам тоскую —
Ты молитвою стала моей.
На лампадку твою голубую
Смотрит нынче другой соловей.





РОДИМЫЙ ДОМ

Посвящается Н.В. Кудашову

Постаревший дом родимый,
Песнь тревожная моя.
Ты под ивой нелюдимой
Молча слушал соловья.
Ты делил с ней боли сердца,
Льнул к ветвям ее щекой.
Злые ветры-иноверцы
Нарушали твой покой.
Одиноким, ветхим старцем
Ты встречаешь новый день.
Лишь луна в игривом танце,
Шляпу сдвинув набекрень.
Проскользнет по своду крыши,
Подмигнет — лукав пятак —
Да с крыльца дождинку слижет,
Да лучом осветит мрак.
От твоей калитки, полем
Слов моих летела вязь.
Душу, трогая до боли,
Песня тихая лилась.
Кто целебней знает средство
Песни родины моей,
Где клубок катилось детство
От калитки до дверей?
Убегало, уплывало
Детство, росами звеня…
Как тебе осталось мало,
Дом родимый от меня!




    
ГЛУБОКАЯ ОСЕНЬ

Лениво солнце.
Небо остывает...
Горящая листва давно уж отцвела.
И день, как тень, так быстро тает,
Небесная, и та тускнеет синева.
Прощаются стада с пожухлыми лугами,
Вдыхая запахи осенние земли,
А над грудастыми промокшими стогами
Отточьями любви взлетают журавли.
Прощальным звоном одаряя землю,
Они кричат, прощаются с тобой,
Я всей душою этот крик приемлю —
Своей строкою и своей судьбой.





 















ВОЛШЕБНЫЕ СТРУНЫ

Уж за спиной родимые пороги,
И, сколь печаль с тоскою ни глуши,
Лишь песня заглушит тревоги —
Родная песня, песня от души.
Напев мокшанский,
Струн твоих волшебных
Нет ничего дороже и родней!
Я пью строкой настой
Всех трав твоих целебных
И приторных, и горьких дней.
Звенящая струна не оборвётся,
Пусть соловьиный стих
Слетает с горьких губ,
В мокшанской песне
О родной земле поётся,
О крае, что навеки сердцу люб.

   
















ПЕСНИ СЕРДЦА

Сверкали звезды.
Мы  прощались.
И я шептал Вам: «Напиши».      
Цветы нам хитро улыбались    
От всей цветастой их души.
И муза сердце согревала,
Слова любви сгущались в мёд.
Душа моя тот мёд собрала
И растопила сердца лёд.

            























МАТЕРИ

Шумбрат!
Что за утро!
Шумбрат, мой мордовский край!
Мама  милая,
Ты нежней перламутра,
Грусть-тоской меня не карай.
Это я!
Твой сын заплутавший,
Лошадей что ночами пас
И домой приходил, уставший,
В дом, где ты не смыкала глаз.
Сколько было любви меж  нами,
Сколько гордости за меня,
Не напрасно кормила блинами
С жару-пылу, прямо с огня.
Нет тебя уж давно на свете,
Да и я уже стал седой,
Но всегда я так же в ответе
Перед  мамой, перед страной.















В  КОНСТАНТИНОВЕ

Желание, что трещина—
Волною по судьбе!
Мать — русская ты женщина,
Я кланяюсь тебе.
Меня земля кормила,
Мой голос был  певуч,
А ты меня любила,
Молила: «Будь везуч».
Колокола немели
Берёзками Руси,
Стихи мои звенели,
Молили, — «паруси»!
О, Снегина! О, Анна!
Вся в бело-голубом,
Как выспренно, как странно
Быть мне твоим рабом.
Сергей Есенин рядом,
 В руках у нас перо,
Любви червонным ядом
 Жизнь ставим на зеро.

Вот стригунок по полю
Бежит, судьбой звеня,
Он плавит, славит волю
И слово от меня.
Вцепляюсь в гриву крепко,
Бегу, кричу: «Шумбрат!»
Есенинская скрепка...
«Серёга, ты мне брат!»

               



***
Нет, мы еще не разлюбили,
Мы под своей живем звездой...
Смотрите чаще
На рябины
И чище станете душой!

Они напоминают детство,
Село,
Благую тишину...
Они ведь жили
По соседству,
Они баюкали луну...

Пусть в городах они —
Другие...
Но связь совсем не прервалась,
В их естестве...
Они ж — БЛАГИЕ!
И благость воскрешают в нас!

Чтоб были лучше,
Чтоб любили,
Чтоб сохранили шар земной...
...Смотрите чаще на рябины!!!...
Светлейте ржавою душой...









НА НАШЕЙ УЛИЦЕ

Не какой-нибудь курортник,
А подводник,
Ас-моряк,
Строит дом красивый плотник,
Бравый парень-весельчак!

Позади
На море служба,
Благодарности,
Значки...
Он кладет кирпич жемчужно,
Все движения легки!

Неспроста оно, конечно...
И бетон здесь — не бетон...
Взором
Королевы здешней
Парень
Нежно облучен!

Смотрит девушка игриво,
Шутит вновь
С весельчаком...
Значит,
Осенью красиво
Вместе въедут в этот дом...

Солнца  луч
На белом платье!
Луч от солнца иль от щек?..
Зазвенит шальная свадьба!
Что еще?
А что еще?!


***
Мы в полночь встретились...
Как нам сверкали звезды!
И ты просила что-то написать...
И сердце согревалось,
А березы
Стояли тихо,
Словно бы сказать
Хотели что-то
Нежное, родное...
И с той поры,
С той сладостной поры
Одна меня, как Муза, беспокоишь,
Живя во мне, как трепетный
Порыв...
О, эта золотая неизбежность!
Одна ты чертишь линии в Судьбе!
Мне хочется собрать
Цветов всю Нежность
И подарить, Любимая, Тебе!..


            
















МОЛОДОСТЬ

Молодость, как вешний день, прошла.
Но в душе еще немало сини...
Что я?..
Лишь бы молодеть России!
А с Россией жизнь всегда светла!

Не грущу от хворей и порош...
Что мне эти хвори и пороши!
Мне ж нести моей России ношу!!!
Нет почетней и роднее нош!

Я под этой ношей не согнусь!
Молодость прошла. Но хватит силы...
Лишь бы молодеть моей России!!!
Расцветай же, молодая Русь!!!


   
















СВЕТ НЕГАСИМЫЙ...

В твоих глазах — удивительный свет!
Свет негасимый? Свет непрестанный?..
Верю: любовь не сойдет на нет,
Как не растает твой образ желанный...

Ты мне нагадана дальней звездой!
Ты мне нагадана сердцем желанным...
Светишься НЕЖНОСТЬЮ НЕЗЕМНОЙ —
Свет негасимый!
Свет непрестанный!..
























МНЕ СКУЧНО БЕЗ ТЕБЯ...

Вечер... Ветер гонит
Снег седой...
Где же ты, любимая?!
Что, ах, что с тобой?!

Слышишь ли, как сердце
Пылкое стучит?!
Напиши хоть строчку!!!
Не молчи...

Твои  письма — музыка
Для моей души!
Или ты забыла всё?!
Напиши!!!

Ведь любовь — навечно!
Ты одна в судьбе!

...Мне бы в этот вечер
Улететь к тебе...














СТАРЫЙ КУЗНЕЦ

Нет давно уже кузницы той,
Что стояла за нашим селом...
И тропа поросла лебедой,
Забывая уже о былом...

Лишь рябина пылает огнем,
Помнит старого кузнеца...
И поведать все может о нем —
До конца...

Как он рано вставал,
Как Победу ковал,
Как костыль его
В полночь
Одиноко стонал...

Умер в кузнице старой
Одинокий кузнец,
Не дожил до Победы —
Умер, как на войне...

Кровянела рябина...
Задыхалась война...
Время слепо рябило,
Как во все времена...

И не бродят здесь кони...
Чахнет новь наших сел...
Кто о кузнице вспомнит?
Лишь рябина —
И всё...





ЭТЮД О КОСМИЧЕСКОМ ЦВЕТКЕ...

Ты похожа на звезду!
Вся ты — из сияния!
Я всегда к тебе иду —
В мыслях и желаниях!

Уже столько, столько лет
Сердце потревожено!
Если даже
Скажешь «Нет»,—
Все равно хорошая!!!

Я тебя в душе сберег!
Нежной, хаотической...
Мы с тобой — один цветок!
Может быть, космический!..



















***
Мне грустно...
Ты уже меня не любишь...
Зачем же разлюбила?
Мне ж теперь
Жить одному
Среди житейских рубищ,
С тоской седой
Глядеть на дверь...
И слушать,
Слушать,
Слушать,
Слушать:
Быть может,
Прозвучат шаги твои...
И только
Скорбь
Вселять
В больную душу!
Дай
Хоть глоток
Сжигающей любви!..


               










***
«Устал я жить и сомневаться...
Где та Отчизна, коей предан был?
Какому мне отечеству предаться?» —
Об этом меня спрашивает сын.

И снова сердце боль в тисках сжимает...
И снова слезы... Боже, боже мой!
Страна моя совсем не заживает...
И снова тучи над моей страной...


      























ЛЮБИМАЯ

Потерять тебя боюсь!
Ты одна, одна лишь только!
Вновь живу, как на иголках...
Вряд ли уж остепенюсь...

И судьба твоя — в моей!
И рука твоя — в моей!
И душа твоя — в моей!
Поцелуй меня скорей!
И забудем суету мы...
Вечер льется все нежней...
Ты одна —
В судьбе моей!
Без тебя мне жить
Угрюмей!..



















***
Весенний день
В природе дышит нежно...
А я тоскую снова по тебе...
И это всё — как сон!
Как неизбежность!!!
Иль ты одна,
Одна в моей судьбе?!
Давно тебя не видел...
Где ты?
С кем ты?
Но верю я,
Что ты придешь ко мне...
Склонюсь к тебе —
И будешь в звездных лентах
Моих мятежных рук
Сгорать в огне...



















***
Нет ни горести, ни веселья...
Что-то новое
В душу вошло...

Улетела,
Как тучка весенняя,
От меня ты —
Себе же назло...

Будешь мучиться,
Будешь каяться...
А пока улыбаешься лишь...

Не всегда ведь
Мечты сбываются.
Знаю:
Скоро ты
Откипишь...

А рябина уже
Отрябинилась,
Облетела вся на ветру...
Разлюбила?..
Ты вновь
 Полюби  меня!!!

...Не зову тебя, не зову...


    





НЕЗАБУДКА

Когда я умирал с тоски
И жизнь меня томила жутко,
Движеньем жертвенной руки
Меня спасала незабудка...

Нет, не цветок —
Он очень мал...
Он хрупок...
И устало вянет...
Тебя я незабудкой звал,
Томясь от сладостных желаний...

Пусть ты забыла и ушла,
И мне ночами
Снова жутко,
Стоит на краешке стола
В стакане старом
Незабудка...




         











***
Вот и промчались
Светлые дни...
Лето, куда же,
Куда ты уходишь?..
Душу усталую
Снова тревожишь...
Ты хоть немножечко
Повремени...

Ну, а за осенью
Будет зима.
Вот так и в жизни
Увянувшей нашей...

Грустно блуждаю
Средь кленов опавших...
В сердце уставшем —
Мозолей сума...


               














***
Хорошо с друзьями говорить.
Не лукавить
И тепло дарить.
Только редко
Вместе мы с друзьями —
Будто по-другому
Стыдно жить...

Нежно друга
За руку возьму.
И забудем
Жизни кутерьму.

Друг порой
Дороже даже брата —
Я доверюсь
Полностью ему!

Рад всегда я
Преданным друзьям.
Людям,
Что не роют
Подлых ям...

Вот опять
«Шумбрат!» родное слышу...

Жизнь — и ту
Я с другом — пополам!..






ОСЕНЬ

Дышат
Стылой прохладой
Рассветы,
Убаюкивая тишину...

За мое село
Уходит лето,
Крыльями
Зелеными
Взмахнув...

Все прошло...
И лишь в душе — мозоли,
Да седые мысли обо всем...

Отгремела
Жизнь моя грозою...
Осень хворо
Входит в старый дом...















МОЯ ВЕСНА

Поседели виски...
И опять не усну,
Прошлое печально вспоминая...
Но в Россию верю,
Как в весну.
А весна —
Всегда молодая!

Расцветай,
Любимая страна!
Собирай
Угаснувшие силы...
Ведь на свете этом
Ты одна
Для меня весна —
МОЯ РОССИЯ!


















МАТЬ

Когда она
Положит руку на плечо,
Усталость исчезает сразу.
О, мама!
Для тебя я маленький еще...
И ты боишься
Зависти и сглазу.

Возможно, я,
Как прежде, непутев
И позабыл порог
Родного крова...
Я знаю:
Ты не любишь
Громких слов...
Но дай, Господь,
Чтоб ты была здорова!..

















ЗИМНИЙ ЭТЮД

Пустые, без яблок, ветки
Рисует на окнах зима...
Я вновь не смыкаю веки
И нежно схожу с ума...

Я думаю о Любимой,
Которая далеко...
И зимы мои все зримы...
А сердцу так нелегко!..

             























***
Я счастлив,
Когда расцветают
В деревне больные сады
И тихо
Над речкою тают
Лучи рыжеватой звезды...

Приходят хорошие мысли...
И снова, в ладах сам с собой,
Любуюсь, как прежде, я жизнью,
Обычною жизнью земной...

Все дни мои — красные даты!
Пусть нет орденов на груди...
Но много ли надо,
Когда ты
До истины на полпути?!


















ВЕЧЕР В ДЕРЕВНЕ
 
Вспоминаю: деревня, вечер...
Над рекою плывет луна...
Твои волосы льются на плечи.
И кругом стоит тишина...

А глаза — такие родные!
Они манят меня и пьянят!
Где теперь ты, моя красивая?!
У какого сидишь огня?..

Мои кудри уже серебрятся...
Столько грустного серебра!..
Почему ж до сих пор мне снятся
Те далекие вечера?..




















АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Вновь нежностью
Души открыты...
Все суетное —
Прошло...
Шепчу перед сном,
Как молитву,
Священное имя твое!
Пусть поздно
Мы встретились...
Что же...
Наверно, такая судьба?
Ты стала всего мне дороже!
Я вряд ли забуду тебя!
Так надо, наверно, природе
На звездные тысячи лет...
Любовь моя всё колобродит,
Не сходит, светлея, на нет...
А годы все тише, все зримей,
Нам их не вернуть уже...
Но имя, любимое имя,
Навечно пребудет в душе!













МАТЬ

Не забудет мать сына—
Думы все —
Лишь о нем!

И во снах снова видит:
Вновь сын в доме родном...

Не погиб в том кровавом
Сорок первом году...

А проснется — от скорби
Невмоготу!..

Снова слышится голос:
«Что ты, мать! Не тужи...»
А за домом —
Колосья белесые ржи...
Тихо месяц над полем
Куда-то плывет...
Скорбь, как песня немая,
Сына молча зовет...

Не придет он, родимый!
В сорок первом году
Встал навечно, былинно,
Преграждая беду,
Чтобы в русских просторах
Не лютела она...


Материнское горе —
На все времена!
Горе станет былиной,
Связь веков не прервет...
Снова видит мать сына...
Снова молится... Ждет...

Оживают молитвы!
Память сладит с войной!
Не закончились битвы —
Сын вернется домой!..


























КАК УСЛЫШУ ГОЛОС ТВОЙ...

Что со мною, я не знаю...
Но хожу я сам не свой,
Лишь услышу, дорогая,
Голос твой...

Ах, голос твой!!!

Мои чувства —
МОЛОДЫЕ!!!
В сердце —
Трепетная  дрожь...

В твой альбом
Кладу цветы я
И надеюсь:
Все поймешь!
Ты альбом откроешь нежно —
Словно молодость свою
Возвращая неизбежно...
Я тебя боготворю!!!

Помнишь, как луна бледнела,
Нам завидуя с тобой?..

Столько лет уж пролетело!
Боже, как луна светлела!
Как мудрела и глупела!..

А ты снова —
КОРОЛЕВА!!!
...Лишь услышу  голос твой...



ПИСЬМО ЖЕНЩИНЫ ПОЭТУ

Дышит белой черемухой
Майский рассвет...

Одиноко к окошку
Спустилась звезда...

Твои письма в душе,
Мой любимый поэт!
Я тебя вспоминаю всегда...

Вспоминаю я руки...
И губы твои...
Ах, как скорбно поет соловей!..
Вряд ли встретимся мы...
Но душа так болит!
Знай: давно она стала твоей!

Одиноко в избе...
Только майский рассвет,
Соловей
Да в окошке звезда...
Твои песни — в душе,
Мой  любимый поэт!
Я тебя вспоминаю всегда!..



          







***
Нет, не возьмут меня
Мрачные мысли.

Сердце открыто
Житу-жнивью...
Радуюсь солнцу!
Радуюсь жизни!
Тихо живу...

Сердце слагает
Нежные песни —
Людям и звездам,
Тихой реке...

И оттого я —
Нежный кудесник!
Разве кудесник
Будет в тоске?

Ах, до чего же
Земля вся красива!
Дышит простор синевой!
Знайте:
Живу для одной я России!
Лишь для России —
Мое волшебство!..









***
Сердце не возьмут ни старость, ни дремота...
Жизнь прекрасна только наяву!
Я люблю работу — до седьмого пота!
Оттого, наверно, и живу!

Все рукам по силам!
Все душе по силе!
Быть иным никак я не смогу!
Я тружусь для матушки-России!
Все мы, все мы перед ней в долгу!

Будь же щедрой, нива!
А земля — красивой!
Никакой не будет страшен враг,
Если на земле матушки-России
Будет столько верных работяг!..


      

















Я — МОКШАНИН!

Я — мокшанин!
И этим горжусь!
Мой народ — терпеливый и добрый —
Подпирает великую Русь,
Как Атлант сребробородый…
Я — мокшанин!

В нашем тихом краю благодать.
Соловьи распевают за Мокшей…
В старом домике ждет меня мать.
Что соблазн мне заморский?!..
Я — мокшанин!

Вечно в дружбе пребудет народ.
Никому не отнять его силу.
Всей душою я верю в Россию!
Этой верой душа и живет!
Я — мокшанин!

Я своей судьбою горжусь!
Мой народ работящий и добрый
Подпирает великую Русь,
Как Атлант сребробородый…
Я — мокшанин!










РОДНОЙ ЯЗЫК

Я мать свою благодарю,
Что по-мокшански говорю.
Со слова «мать» возникла речь…
И, как родную мать,
Ее нам надо всем беречь
И в песнях прославлять!

Язык мой ярок и велик,
Как русский, как любой язык!


 























ПИЛОТКА

Помню,
Помню тот надрывный год...
Осень...
Станция наша...
Мы отца провожаем на фронт...
Он пилоткой нам машет...

Детство кончилось в тот же миг.
Боже, сколько всего испытали!
Вместо детских забавных игр
На быках мы пахали...

А отец с войны не пришел —
Был убит в сорок пятом...
Радость славной Победы и шок —
Возвратились в село
Два солдата!
Уходило же под пятьдесят...
Не измерить нам горя...
...Провожают служить ребят.
И цветов, и улыбок море...

Но смотреть не могу без слез,
Когда машут пилоткой...
Как бы снова им не пришлось
Лечь на злобные доты...





Как бы снова
Жестокий  свинец
Не хлестнул
В пашни наши...
Мне ночами
Снится отец.
Он пилоткой
Мне  машет...






























РЕБЯТА ИЗ ОМОНА

Да, они отважны и сильны,
И были в переделках непростых…
Славная милиция страны —
Эти  парни,
Сильные ребята,
Вы еще услышите
О них!

Вы еще услышите о них,
О тяжелых буднях огневых,
Пуля, нож, удавка и кастет
В жизни вашей
Не оставят след!

Да, они покой наш берегут,
Проливают кровь свою порой.
Низкий им поклон
За тяжкий труд!
Дорог,
Страшно дорог
Наш покой…

Их привозят
В цинковых гробах.
К ним
Не снисходительна судьба.
Слезы у невесты молодой…
Дорог,
Страшно дорог
Наш покой!



Да, они отважны и сильны,
И были в переделках непростых…
Славная милиция страны —
Эти  парни,
Сильные ребята,
Вы еще услышите
О них!






























ФОТОСНИМОК

Осени позолота...
Сердце тяжко болит...
Вновь на старое фото
Мать с тоскою глядит...

А на снимке — три сына...
Не вернет их война...
Кровянеет рябина.
Будто в скорби она.

Мать на фронт провожала
Молодых сыновей...
Фото вновь задрожало
Так надрывно у ней!

Плачут ли фотоснимки?
Плачут... Им все больней...
Болью праведной слиты
С памятью матерей!

Не вернутся три сына...
А тоску не унять...
Тихо плачет рябина,
Кровянея опять...









 
РАДОСТЬ ЖИЗНИ

Дышит жизнь
Счастливыми цветами,
Нежно обнимает всех живущих…
Только никогда
Не будут с нами
Наслаждаться жизнью пареньки,
Пали что за нас
В боях минувших,
Не успев
Сложить своей строки…
Кажется,
Что бродят вновь их тени.
Прошлого
Не сосчитать ступеней…
И не все
Повержены враги…
















СНОВА ГАСНЕТ ЗВЕЗДА…

Звезды падают, падают…
Ах, эта звездная дрожь!
Почему,
Почему в моей памяти
Нежно живешь?

Молодая!
Красивая!!!
И — святая, скажу!…
И любовью
Тебя
Вряд ли я удержу…

Ты одна,
Словно Муза поэта!
И — больше —
Душа!
Но опять
Нет ответа…
Снова гаснет звезда,
Чуть дыша…

Снова сполохом звездным
Объят окоем…
Как нам
Вечно с тобою
Быть вместе,
Вдвоем?

Нет ответа…
И жизни почти я не рад…
Что же звезды
Так страстно и нежно горят?

 ЛЮБОВЬ

Попробуй взвесь любовь…
Найдешь весы ли?
Любовь…
Любовь…
Ты красишь жизнь мою!
О боже,
Как друг друга мы любили!
Я до сих пор
Тебя еще люблю!
Любовь моя —
Ты солнечная песня!
И к счастью
Многотрудная тропа…
И что с того,
Что мы с тобой не вместе!
Люблю тебя!
И вот горит строка!





















МОЙ ПУШКИН…

Мой  Пушкин!
Ты — со мною вместе,
Не заменить тебя
Никем!
Я верю, что тебе —
Не 200…
Тебе —  навеки 37!
Ты, словно луч
Благого света
На фоне пошлой чепухи,
Меня, мокшанского поэта,
Вновь вдохновляешь
На стихи!
Ты делаешь меня
Красивым,
Ведешь, как мудрый
Старший брат!
Шумбрат, Поэт!
Шумбрат! Шумбрат!
Ты — светоч подлинный
России!

Тебе красиво соловьи
Поют у Мокши ясноликой…
Ты будешь — навека! —  великим,
Бессмертны все стихи твои!






Удел поэта — быть Собой,
Не подчиняясь злому року…
Мой Пушкин,
Я всегда — с тобой,
И ты всегда,
Всегда живой,
Как подобает быть
Пророку!
Пока Россия в мире есть,
Пока еще жива планета,
Тебе, как Светочу-поэту
Воздастся
Праведная честь!

Мой  Пушкин!
Ты — со мною вместе,
Не заменить тебя
Никем!
Я верю, что тебе —
Не 200…
Тебе — навеки 37!



















ТВОИ БЕРЕЗЫ

На березы твои
Я смотрю из окна.
А на улице скоро
Настанет весна!

И березы твои
Будут так зелены!
И мне снова
Приснятся
Весенние сны…

Будешь в снах этих снова,
Молода, хороша…
И зовущий твой взгляд
Ощутит вновь душа!

А пока что березы
Машут ветками мне…
И, как я, вновь мечтают
О нежной весне…

Ах, березы! Березы —
Память первой любви…
Ах, душа молодая,
О любви говори!






Мимо окон твоих
Очень тихо пройду.
И тебе на крыльцо
Положу вновь звезду…

Утром двери откроешь,
Улыбнешься лучам…
И березы прошепчут
То, что ведомо нам…






























ВЕСЕННЕЕ

Солнце нежностью
Излучается…
Март
Пьянит тебя и меня!
И глаза твои
Зажигаются,
Звездопадного ждут
Огня!
Ах, глаза твои!
Сколько тайны в них!
Сколько нежности
Голубой!
Я бы умер вмиг
Без твоей любви!
Ну, побудь еще
Чуть
Со мной!
А весна звенит
Ручейковостью!
И она, как ты,
Молода!
Вечно —
НЕЖНАЯ!
Вечно—
НОВАЯ!
И беда мне с ней —
Не беда!





Никогда пусть жизнь
Не кончается,
Звездопадного
Ждет огня!
Солнце нежностью
Излучается!
Март пьянит
Тебя и меня!


   
























ВЕСНУШКИ

Поцеловала девушку весна
И на щеках
Оставила веснушки.
Та девушка
В мои мечты вошла,
И ей теперь
Завидуют подружки.

В ее веснушках —
Солнца нежный свет.
В ее глазах —
Сиянье неземное…
И девушке —
Всего 17 лет!
Вы знаете хоть что это такое!



















***
Мы тонем все
ВО ЗЛЕ…

Неужто в нем
Мы сгинем?

Нам надо
Быть добрей
А то
Совсем погибнем!

Поверьте
В КРАСОТУ!
Иначе жизни нету…

Не бросьте
В ПУСТОТУ
Нам данную
Планету!

Она ж для всех
ОДНА!
Другой
Уже не будет!…

… Но Черный Сатана
Иудит и иудит…









ПЕВИЦА

                Посвящаю М.Н. Антоновой
В твоих песнях,
Задушевных, звонких —
Суть народа и его мечты.
Стала
Нашим нежным жаворонком
С голосом
Жемчужной красоты.

Ты поешь —
И молодеют ветры.
И уходят грусть и неуют…
На земле
Певиц красивей нету!
И они
Не так, как ты, поют!


Ты поешь —
И слушает Россия
Голос жаворонка
Не дыша…
Не стареет пусть
Твоя душа,
Наша
Лучезарная
Мария!





Дивных песен
Нежные лучи
Край берез
Стозвонно прославляют…
Голос твой
В моей душе звучит
И меня, поэта, окрыляет!


 



























ПЕСНЯ ЛЮБВИ

Я таю от твоих объятий,
Делюсь с тобой
Своей мечтой…
С тобой я —
ВЕЧНО МОЛОДОЙ!
Ах, как свежо
Твое порхает платье!

И от тебя
Не оторвать мне губ.
Я стал бы без тебя
Холодной льдиной…
О! Никогда
Тебя я не покину!
Шепни мне,
Что тебе
Всегда я люб!

   
















СЕРДЕЧНАЯ ПЕСНЯ

С тобой попрощались в полночь.
Над нами
Искрились звезды.
А ты меня попросила
Что-нибудь написать…

Теперь о тебе одной лишь
Шумят и шумят березы,
Слагая сердечные песни…
И мне о тебе мечтать!

Мечты превращаются в строчки…
А губы твои
Все снятся!
Хорошая!
Дорогая!
Шептунья моих ночей…
Когда же те майские ночи
Навечно  к  нам возвратятся?
Пою о тебе одной лишь!
Я — вечный твой соловей!













ГРУСТЬ

Все жду тебя!
Все жду…
И в сердце — грусть…
И в парке вешнем,
Где бродили мы,
Твои следы…
Их помню наизусть…
Твои следы…

Я здесь опять,
Опять брожу один…
И, как свеча унылая, горю,
И тесно сердцу моему
В груди…

Иль никогда
Тебя не разлюблю?!

















ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

До сих пор в груди печаль не тает
Ледышком тяжелого свинца.
Даже ветер на земле не знает,
Где могила моего отца.

Мне остался от отца-солдата
В треугольник сложенный листок.
«Может быть, — писал отец когда-то, —
Не найдет тебя письмо, сынок!
Если буду я настигнут смертью,
Ну так что ж! —
С войны отец писал, —
Я за нашу Родину, поверь ты,
Не жалея, жизнь свою отдал.
Пусть земля немеет под ногами,
Пусть сечет свинцовая пурга,
Мы пройдем сквозь пламя!
Наше знамя
Утвердим над логовом врага!»

Оборвали жизнь солдата пули…
Карабин сжимая за цевье,
Вечно стой
У мира в карауле,
Горе неизбывное мое!..











***
Сколько тягот вынести пришлось
На плечах солдат своих Отчизне,
Сколько материнских горьких слез
Пролито — попробуй их исчисли!

Но войною понесенных ран
Время до сих пор не залечило…
Не забудет каждый ветеран
Черную удушливость тротила.

Не забыть войну, как страшный сон,
Но, о смерти проклиная память,
Только ради мира меж племен
Нужно память о войне оставить!





















***
Вербы шепчут над рекою,
Ночь какая! — посмотри,
Выходи-ка ты со мною
Слушать песни до зари.

Ты под вербу приходи-ка,
Наша тропочка одна.
Звезд небесных земляника
И зерниста, и крупна.

С неба ягодкою красной
Соскользнет метеорит…
Неужели же напрасно
На душе огонь горит?






















***
С чужой судьбой моя судьба не схожа,
Но, как и все, я чувствую порой,
Что я немало лет на свете прожил,
И, может быть, закат не за горой.
И потому люблю вставать с рассветом,
И слушать шепот листьев за окном,
Лишь на заре движение планеты
Заметно нам. И не приметно днем.
Единожды жизнь каждому дается,
Все это знают, знаю это я.
Так пусть же голос мой навек сольется
Со всеми голосами бытия!
Пусть долго будет для меня крылат
Рассвет, перерастающий в закат!






















***
Прошу тебя: ты будь всегда
красивой.
Пусть говорят: нет вечной
красоты,
Но я хочу, чтоб в жизни
торопливой
Навек счастливой оставалась
ты.

Хочу, чтоб с нами
навсегда осталась
Весна, впервые сблизившая
нас,
Чтоб никогда не тронула
усталость
Твоих весенних васильковых
глаз.

Нам быть друг к другу
бережнее надо,
Ты мне «прощай» сказала,
уходя
До вечера на службу…
И для взгляда
Стал мир темней осеннего
дождя.
И как бы ни был чист
и ярок день, —
Вечерняя с утра на сердце
тень.






***
Ушла весна, укрылась где-то,
Ее дороги далеки.
Хоть долго ждать, но ливнем света
Вернутся майские деньки.

Жаль, молодость не повторится!
Едва прошла пора весны,
А на висках уж серебрится
Морозец первой седины.

Но не напрасно пролетели
Твои весенние года,
Как зерна золота, созрели
В руках мозоли от труда.

Пускай, что чувствуешь усталость —
Ты проложил в пути свой след…
Заря весны в плодах осталась,
Хотя цветов на ветках нет.

















БЕРЕЗОВЫЙ ВЕТЕР

Все лето легкокрылый ветерок
С кудрявою березонькой играет.
Как будто что-то шепчет
И считает:
— А не упал какой-нибудь листок?
Когда ж он сам
Нечаянно сорвет
Под осень
Первый выцветший листочек,
То вновь его
Вернуть на ветку хочет, —
Упасть на землю
Долго не дает.





















ВОЛШЕБНЫЙ  МЕШОК
(пьеса-сказка)


КАРТИНА ПЕРВАЯ

По заснеженному лесу,
По сугробам волк бредет,
Низко голову повесив,
Песню грустную поет.
В голубую тишину
Долго воет на луну.

ВОЛК
Я уже не ел три дня,
Нет добычи для меня.
Съел бы звезды и луну,
И березу, и сосну.
Я сильнее всех зверей.
Кто в лесу меня хитрей?
Кто в лесу храбрее волка?
Ой! Боюсь… Качнулась елка.
Вроде снег зашевелился… 

ГОЛОС
Кто осмелился — решился
На поляне песню петь?

ВОЛК
Ба! Да это же медведь!
Спит медведь в своей берлоге
Поперек моей дороги.
Спит медведь и видит сны,
Есть не хочет до весны.
У меня же на боках
Шкура тощая в репьях.
Можно ребра сосчитать:
Раз, два, три, четыре, пять.
Вот бы с Мишкой подружиться!
Вместе легче прокормиться!
Подойду-ка я к нему,
Может быть, и подниму.
Эй, Топтыгин, поднимайся,
Из берлоги выбирайся,
Будем мы совет держать!

МЕДВЕДЬ
Уходи. Хочу я спать.

ВОЛК
Поднимись.

МЕДВЕДЬ
В такую рань?

ВОЛК
Уж заря горит.

МЕДВЕДЬ
Отстань!
Волк! Иди своей дорогой,
Не буди меня, не трогай.

ВОЛК
Слышь-ка, снова захрапел.
Только я не оробел.
Вот возьму-ка я дубину
И толкну медведя в спину!

МЕДВЕДЬ
Что наделал ты, волчище?
Отвечай на мой вопрос:
Почему в мое жилище
С улицы впустил мороз?
Ой, я холода боюсь!
Ой, сейчас я простужусь!

ВОЛК
Ты же в шубе!

МЕДВЕДЬ
Ну и что ж?
Уходи. Весной придешь.

ВОЛК
До весны могу, медведь,
Без еды я помереть.
Нужно нам держать совет,
Что добыть бы на обед:
Или сала, иль мясца,
Зверь бежит ведь на ловца.

МЕДВЕДЬ
Нет, с тобой я не согласен.
Ну какая польза в мясе?
Глянь-ка, жиру одного
Мне хватает своего!

ВОЛК
На охоту мы пойдем,
Если ты, конечно, встанешь,
И в лесу медка найдем,
Полный улей…

МЕДВЕДЬ
Не обманешь!
Волк! Меня не проведешь,
За версту я чую ложь.
Медвежонок малый знает,
Что пчелиная семья
Мед зимой не собирает,
Пчелы спят зимой, как я.

ВОЛК
Вспомнил я: за ближним лесом,
Там на пасеке одной
Скрыты улья под навесом…

МЕДВЕДЬ
Там барбос сторожевой.

ВОЛК
Пса там нет.

МЕДВЕДЬ
А вдруг на складе
Где-нибудь сидит в засаде
Пчеловод —старик с ружьем?

ВОЛК
Нет его.

МЕДВЕДЬ
Тогда пойдем.
А не холодно там?

ВОЛК
Жарко.
Выползай скорей, Медведь!

МЕДВЕДЬ
Очень солнце светит ярко,
Надо мне очки надеть.
Ох, как все вокруг бело!
Сколько снега намело!
Что ты, волк, глядишь с испугом?
ВОЛК
Лапу дай — и будь мне другом!

МЕДВЕДЬ
Другом? Я тебе не друг.
Это знают все вокруг.
Я — медведь, а ты — злодей.
Ем я мед, жую малину,
Ты ж воруешь у людей
Их домашнюю скотину.

ВОЛК
Не пойдем сегодня к людям,
Скот их трогать мы не будем.
Здесь, в лесу, ты знаешь, Мишка,
Где-то прячется Зайчишка.
Ведь малину, землянику
Любишь ты?

МЕДВЕДЬ
И ежевику!

ВОЛК
На малине все цветочки,
Все зеленые листочки
Летом Заяц съел опять…

МЕДВЕДЬ
Надо зайцев наказать!
Это же грабеж, разбой!
Где они? Иду с тобой!

ВОЛК
Здесь, в лесу! Зимой холодной
Зайцы лапками стучат,
Только я, я — волк голодный,
Знаю, где найти зайчат.
МЕДВЕДЬ
Ну тогда пойдем, дружок.
Тихим шагом. Я, однако,
Отлежал в берлоге бок.
Не беги. Ты не собака.
Мне в простудную погоду
Захотелось что-то меду.
Надо к ульям завернуть,
А потом — продолжим путь! 

ВОЛК (в сторону)
Покажи ему дорогу,
Съест медведь пчелиный мед
И опять в свою берлогу
Сны досматривать уйдет.
Нет, он радуется рано,
Мы сейчас в село пойдем,
Я сначала съем барана,
А на пасеку — потом.

ВОЛК И МЕДВЕДЬ
(поют)
Что нам вьюга! Что нам снег!
Мы теперь друзья навек.
Ну-ка, лапой лапу — стук!

МЕДВЕДЬ
Я — твой друг!

ВОЛК
И ты мне друг!

ВОЛК И МЕДВЕДЬ
(вместе)
На охоту средь зимы
Ранним утром вышли мы.
МЕДВЕДЬ
Не придумала природа
Ничего вкуснее меда!

ВОЛК
Кому — мясо, кому — мед!

ВОЛК И МЕДВЕДЬ
(вместе)
Веселей, друзья! Вперед!



КАРТИНА ВТОРАЯ

Горит заря. Подобен снег туману.
Волк и Медведь выходят на поляну.

МЕДВЕДЬ
Волк, дружище, погляди:
Что белеет впереди?
То ли терем, то ль изба,
То ли дудка, то ль труба?

ВОЛК
Это чей-то теремок.
На двери висит замок.

МЕДВЕДЬ
Значит, в погребе там есть
Мед… Его мы сможем съесть!

ВОЛК (в сторону)
Ох, ему на ум идет
Только мед и мед, и мед.
Не подумает, небось,
Чтоб жаркое там нашлось.
МЕДВЕДЬ
Может, от берлоги ключик
К этой двери подойдет?

ВОЛК
Двинь плечом! Ведь ты могучий.

МЕДВЕДЬ
Дверь разбита! Где же мед?

ВОЛК
Сам лезь в погреб на разведку.
Я на полках поищу.
Может быть, найду котлетку…

МЕДВЕДЬ (шепотом)
К меду волка не пущу.
Где же мед? Здесь, в погребочке,
Вижу только грибы в бочке.

ВОЛК
Слышу: заскрипела дверь…

МЕДВЕДЬ
Кто пришел к нам? Что за зверь?

(Выходит Заяц с мешком)

ВОЛК
Это заяц! Вот так гость!
Угощенье мне нашлось!

ЗАЯЦ
Добрый день, друзья лесные,
Как я рад! Как счастлив я!
Не мечтал уж до весны я
С вами встретиться, друзья!
Коль явились невзначай,
Вам сейчас согрею чай!

ВОЛК
Шутишь? Как тебя схвачу,
Моментально проглочу!

МЕДВЕДЬ
Не спеши. Сначала надо
Учинить ему допрос.
Меда или шоколада
Ты нам, Заяц, не принес?
Отвечай: куда пешком
Ты с утра ходил с мешком?
Может, в нем лежит бочонок
С медом?

ВОЛК
Иль поросенок?

ЗАЯЦ
Я березовые ветки
Собирал…

ВОЛК
А где котлетки?

МЕДВЕДЬ
И конфетки?

ЗАЯЦ
Я совсем
С детства сладкого не ем.

МЕДВЕДЬ
Повтори-ка, заяц, снова…
ЗАЯЦ
Я совсем не ем мясного.
МЕДВЕДЬ
Что в мешке?

ВОЛК
Сейчас с тобой
Мы расправимся…

ЗАЯЦ
Ой-ой!
Мясо там. И мед. И квас.
Нес подарки я для вас.
Я давненько жду вас в гости…

МЕДВЕДЬ
Мед — ко мне, а кости — бросьте!

ВОЛК
Что в мешке? Я не пойму.
Я не вижу поросенка.

МЕДВЕДЬ
Здесь и с медом нет бочонка.
Ветки всякие, кора.

ВОЛК
Обманул! Не жди добра!

ЗАЯЦ
Ой, не ешь меня. Зачем?

ВОЛК
Есть хочу. Возьму и съем.

ЗАЯЦ
Дайте вымолвить словечко!
МЕДВЕДЬ
Говори.

ЗАЯЦ
Здесь, недалечко,
Я приметил старика.
Нес он два больших мешка.
Сел в лесу он на пенек,
Развязал один мешок,
Вынул из мешка бидон,
Полон сладким медом он.

МЕДВЕДЬ
Много меда-то?

ЗАЯЦ
Бочонок.

МЕДВЕДЬ
Правду говоришь, Зайчонок?

ВОЛК
Эй, Топтыгин, не мешай,
Ну-ка. Зайчик, продолжай.
Значит, дед открыл мешок…

ЗАЯЦ
Там баранины кусок.

ВОЛК
Что же ты не уволок?

ЗАЯЦ
Уволок. К мешку подкрался,
Цап мешок! Чуть не попался!
Дед — за мной, а я бежать.
Где ему меня догнать!
Только видите, друзья,
Взял не тот мешочек я.

МЕДВЕДЬ
Как? Весь мед оставил деду?

ВОЛК
Надо нам идти по следу.

МЕДВЕДЬ
Далеко ушел ли дед?
У него ружья ли нет?

ЗАЯЦ
Нет у деда, видел я,
Ни собаки, ни ружья.

ВОЛК
Мы догоним старика.

МЕДВЕДЬ
И оставим без мешка!



КАРТИНА ТРЕТЬЯ
 
Лесной заснеженной опушкой, след в след ступая,
друг за дружкой, стараясь снегом не скрипеть,
бредут Волк, Заяц и Медведь.

ЗАЯЦ
Сколько здесь берез и елок!

МЕДВЕДЬ
Ох, как снег для пяток колок!
Без дороги вязнут ноги,
Далеко ли до дороги?
ВОЛК
Далеко утопал дед,
Нет дороги, следа нет.
Что ж! На ужин заяц есть,
Я его успею съесть.

ЗАЯЦ (грустно)
В лапы к волку я попался!
Если б мог я стать ежом,
Я бы волка не боялся
Никогда в лесу большом!
Есть клыки у волка,
У меня иголки.
Нет, уж лучше птицей стать,
Я тогда бы мог летать.
А еще в глуши лесной
Я хотел бы стать лисой,
А лиса бы зайцем стала…
Вот бы ей тогда попало!

ВОЛК
Что бормочешь ты, Косой?

ЗАЯЦ
След ищу.

МЕДВЕДЬ
Идем потише.
Жарко мне, хоть я босой.

ВОЛК
Вон — село. Я вижу крыши.
Как старик в село зайдет,
Мясо пропадет…

МЕДВЕДЬ
И мед!
ВОЛК
Поторапливайся!

ЗАЯЦ
Глянь-те,
И на цыпочки привстаньте,
Вижу, вижу старика!

МЕДВЕДЬ
Не понять издалека,
Вроде там чернеет точка…

ВОЛК
Нужно глянуть с бугорочка.
Не серчай, дружок-медведь:
Чтобы дальше поглядеть,
Я тебе на спину вспрыгну,
Старика увижу — крикну.

МЕДВЕДЬ
Что там видишь?

ВОЛК
Вижу след.

МЕДВЕДЬ (Зайцу)
Прыгай волку на хребет.
Что увидел там, вдали?

ЗАЯЦ
В поле, на краю земли,
Вижу старика с ружьем.
Ай, лечу я кувырком!

МЕДВЕДЬ (отряхиваясь)
Что? Оружие при нем?
Нет, я дальше не пойду,
Не хочу попасть в беду.
ВОЛК
Обманул нас, Заяц! Что ж!
От расплаты не уйдешь.

ЗАЯЦ
Слово честное, друзья,
Был он раньше без ружья.
Но, по правде говоря,
Мы ружья боимся зря.
Я сумею, так и быть,
Человека обхитрить.

МЕДВЕДЬ
Как?

ВОЛК
Да! Как? Давай ответ!

ЗАЯЦ
Нам совсем не нужен дед.
Лишь мешочек нужен нам…

МЕДВЕДЬ
Мед в мешке.

ВОЛК
И мясо там.

ЗАЯЦ
Тихо дедушка идет,
Заскочу-ка я вперед.
Сам себе скажу: «Не трусь!»,
Лягу, мертвым притворюсь,
А потом случится чудо,
Вы увидите отсюда.

МЕДВЕДЬ
Не обманешь?
ВОЛК
Не сбежишь?

ЗАЯЦ
Волк, о чем ты говоришь?

ВОЛК
Верю. Но в последний раз.

МЕДВЕДЬ
Догоняй же!

ЗАЯЦ
Я сейчас.

(Быстро обогнал сторонкой Заяц старика с котомкой,
поперек тропинки лег под развесистый кусток).

СТАРИК
Вот так чудо! Это заяц
На моем пути лежит,
В шубке беленькой, красавец!
Но не дышит, не дрожит.
Подвернул неловко лапку.
Знать, убил его стрелок.
Что ж, сошью из шкурки шапку,
Зайца положу в мешок.
Вот сейчас нагнусь немножко
Да сниму мешок с плеча…
Что за чудо! По дорожке
Дал мой зайчик стрекача!
Значит, ранили зайчонка,
Далеко не убежит,
Поспешу за ним вдогонку…

МЕДВЕДЬ
Видишь, Волк, мешок лежит.
ВОЛК
Так хватай его с дороги!

МЕДВЕДЬ
Потащу мешок к берлоге.

ВОЛК
Что-то в нем гремит!

МЕДВЕДЬ
Бидон
С медом.

ВОЛК
Вкусно пахнет он.
Волоки мешок в овраг,
Будем есть.

МЕДВЕДЬ
Как бы не так!
Как придем в берлогу, ляжем,
Там мешочек и развяжем.

ВОЛК
Отдавай, мешок, Медведь,
Больше не могу терпеть,
Отдавай!

МЕДВЕДЬ
Нет, не отдам,
Все разделим пополам,
Тебе — мясо, а мне — мед.
Соглашаешься?

ВОЛК
Идет!

МЕДВЕДЬ
Разбирай мешок зубами!

ВОЛК
Не топчи добро ногами!

МЕДВЕДЬ
Поднимай и вытряхай!
Поскорей! Живее!

ВОЛК И МЕДВЕДЬ
(вместе)
Ай!

ВОЛК
Здесь какие-то железки.

МЕДВЕДЬ
Здесь отвертки и стамески.
Вот рубанок, молоток.

ВОЛК
Вот пила, а вот брусок.
Где баранина?

МЕДВЕДЬ
Где мед?
Может, вновь мешок не тот?

ВОЛК
Видел сам: у старика
Больше не было мешка.
Да и страшного ружья
Что-то не заметил я.
Обманул нас Заяц, видно.

МЕДВЕДЬ
Ох, как грустно и обидно!

ВОЛК
Не уйдет от нас Зайчишка,
Мы его разыщем, Мишка!

МЕДВЕДЬ
Нет, теперь за зайцем сам
Ты гоняйся по лесам.
Я устал. Совсем измучен.
Волчьей глупостью научен.

ВОЛК
Я при чем? Ты сам пошел
Отбирать медок у пчел.

МЕДВЕДЬ
Ты меня подговорил.

ВОЛК
Значит, глуп ты, Михаил!

МЕДВЕДЬ
Ах, обманщик! Прочь с дороги!
Не ходи к моей берлоге!

ВОЛК
Попадешь, медведь, в беду,
Я на помощь не приду.

МЕДВЕДЬ
Пусть узнают все вокруг:
Ты мне — враг.

ВОЛК
И ты не друг!
(расходятся)
ЗАЯЦ
(из-за куста)
Положу-ка я в мешок
И пилу, и молоток.
Отнесу мешок назад,
Дед находке будет рад:
Ведь в мешке полезный
Инструмент железный.
Будет масло, будет мед
Для краюхи хлебной
У того, кто в путь берет
Тот мешок волшебный.
Но в мешочке скрыт секрет:
Нет в нем каравая
И бочонка с медом нет
Только для лентяя!
И пока в лесу большом
Волки и медведи
Жить хотят чужим трудом, —
Мы им не соседи!
Ходят, прячутся в тени
Где-то за кустами…
Но в своей беде они
Виноваты сами!
Если станут мирно жить,
Плутовство забудут,
Будут с ними все дружить,
Уважать их будут.
Будет весел, вам скажу,
Лес великолепный!..
А теперь я завяжу
Свой мешок волшебный!








МУРАВЬИНЫЙ ЛЕВ

Повесть

СПЕЦИАЛИСТ  ПО  МЕЛКИМ  КРАЖАМ

Телеграмма была короткой: «Из отпуска возвращайся. Жду. Катаев».
Буров несколько раз перечел телеграмму, сложил вдвое, сунул в нагрудный карман своего летнего, почти неношеного костюма, вздохнул: «Опять отдохнуть не придется, задергали совсем. Но делать нечего, надо ехать».
Инспектор уголовного розыска старший лейтенант милиции Буров только три дня назад приехал погостить к матери, старой колхознице в свою родную деревню Садовку. В этом году он особенно нуждался в отдыхе. Чувствовал это сам: год выдался трудный, дел было много, не очень-то сложных, чаще всего мелкие кражи и хищения с производства. Вынес кто-нибудь деталь с завода стоимостью рублей пятьдесят всего-то, а приходится возиться месяц, разыскивая расхитителей. Он сам понимал, что дело его нужное, за год уличенные им расхитители возвращали государству порядочную сумму, но Бурова и впрямь донимала мысль, что розыскная работа начинает его утомлять своей обыденностью.
Три года назад, выпускником юрфака, он приехал по направлению в этот, тогда совсем незнакомый ему, районный город. Женился здесь, обзавелся какой-никакой, но своей, не общежитской комнатой, но к чужому городу так и не привык, тянуло в родные места.
Как всякий сотрудник, он затаенно мечтал о большом, крупном деле, о раскрытии из ряда вон выходящего преступления, а заниматься приходилось мелочами и бесконечным составлением протоколов. Была еще одна причина неудовлетворенности службой: в первые же дни работы ему было поручено дело о краже в квартире гражданки Лысцовой. Давно это дело висит на нем. Он не раскрыл преступления, не нашел грабителей. Воры унесли из одежного шкафа вещи, но не оставили ни одной ниточки, ведущей к следу.
Эта первая неудача не очень бы поколебала в Бурове веру в свои способности, если бы не иронические улыбки сослуживцев. Да и начальник отдела уголовного розыска Катаев с тех пор стал давать ему задания полегче. С раскрытием мелких краж Буров справлялся, и чем лучше справлялся, тем больше на него наваливали таких дел.
— Это дело поручите Бурову, — частенько говорил на утреннем оперативном совещании подполковник. — Он у нас специалист по мелким кражам.
Катаев говорил серьезно, но Бурову почему-то всегда чудилась в этих словах скрытая насмешка.
— Опять, наверно, мелкая кража, — размышлял Буров над телеграммой.— И что человека с места срывать? Без меня что ли не обойдутся?
Но телеграмма была срочной, и она звучала как приказ.
— Мама, — сказал Буров, протягивая матери бланк, — меня срочно вызывают на работу. Собери, пожалуйста, мой чемодан, книги не забудь, они на тумбочке. А я пока пройдусь.
— Что случилось, сынок? — встревожилась мать. Она раза два приезжала к сыну в гости в город и знала, что сын редко бывает дома, и винила в этом сердитого — таким он представлялся ей! — начальник Бурова. — И отдохнуть-то не дает черт этот.
— Мама, — укоризненно проговорил Буров, — раз вызывают, значит, важное дело.
— Ну, тогда езжай. Не давай грабить честных людей. Вот у нас весной у Демидовны, у соседки-то, поросенка украли, а она его растила, растила, как за ребеночком, ухаживала…
— Нашли? — по привычке спросил Буров.
— Кого?
— Ворюг?
— Воров-то нашли. Куда они денутся? Свои же племянники поросенка утащили. Да что в них толку, в ворах-то! Поросенка они ж съели.
— Долго, наверно, искали.
— Долго, долго, — согласно закивала мать, — целых три дня. Ты бы побыстрее нашел.
— Так ты собери мне чемодан, — отводя от матери глаза, помрачнел Буров и поглядел на часы. — Через час пригородный пройдет, нужно успеть.
— Езжай, раз кража, — вздохнула мать. — Помоги людям. И Леночке, женушке своей, поклон передай, за подарок спасибо. Но что-то давненько, однако, она мне не пишет. Не ладите, что-ли?
Буров, не ответив, вышел на улицу, побрел, изредка по-мальчишески поддавая ботинком камешки на дороге, издали оглянулся на домик матери. «Обветшал совсем, — с внезапной жалостью подумал он. — Покрасить надо, и штакетник поправить. Некому, и мне некогда. Эх, был бы жив отец, такой бы мы с ним домище отгрохали!»
Отец Бурова, старый солдат-фронтовик, умер от застарелых ран два года назад. До последних дней работал старик, крепился. За три дня, проведенных в Садовке, Буров не успел сходить на могилу отца, отпуск представлялся ему длинным, почти бесконечным, а теперь он решил хоть на бугор выйти, посмотреть в сторону деревенского погоста, где похоронен его отец.
Погост был у реки. Берег оброс старым темным черемушником. В детстве Буров с мальчишками бегал туда за ягодами. Днем кладбище не пугало. Там у реки он натолкнулся однажды на большущий лобастый валун, невесть откуда взявшийся на равнинной травяной пойме. Сейчас Буров вспомнил о нем. «Ведь розовый гранит. Надо с каким-нибудь скульптором познакомиться, чтоб памятник отцу вытесал. Хороший будет памятник».
Он недолго глядел с бугра на голубенькое кладбище: сердце заныло. Такой простор распахнут вокруг! Солнце сияло. Лошадь, лениво переступая, паслась на пойме. Кузнечики стрекотали, потирая ножками о крыльица. И хищная птица, кобчик, что ли, парила над заливным лугом, изредка пронзительно попискивая, чтоб вспугнуть затаившуюся в траве какую-нибудь живность. Но ни в чью смерть не верилось. И все же она была, была там, под зелеными березами, в черной глубине земли.
Буров сорвал одуванчик, подул на пуховый шарик, поглядел, как потянулась под ветром стайка белесых парашютиков, осаждаясь на землю, и зашагал домой.
Чемодан был уже собран. Рядом стояла сумка, из которой торчали зеленые стрелы лука.
— Это-то зачем? — спросил Буров у матери.
— Продукты на дорогу, яички, творожок. Жаль, пирогов испечь не успела. Тесто надо было с вечера ставить…
— Какая дорога, три часа езды…
Буров не любил таскать продуктовые сумки, особенно, если было видно их содержимое. Еще студентом он сам для себя придумал психологический практикум: определять по содержимому сеток-авосек доходы, вкусы и вообще жизнь их владельцев. Таким способом он рассчитывал развить свое профессиональное воображение, но сам не любил открыто носить продукты, а если доводилось, то ему всегда казалось, что все знают, что он несет, куда и зачем идет. Из-за этого он даже цветы своей будущей жене в пору короткой, но взаимной влюбленности дарил редко. «Бирюк ты! — подшучивала над ним Елена, знавшая эту черту его характера. — Это ты за всеми наблюдаешь, но поверь, до тебя, когда ты не в форме, никому нет никакого дела. Все заняты только собой. Чем больше будет людей на земле, тем уже будет круг знакомства». Буров возражал, спорил, горячился, и Елена обрывала спор, примирительно улыбаясь: «Как врач-невропатолог, заявляю, что тебе дискуссии вредны». Так было. А теперь они совсем не спорят, как-то незаметно вышло, что Буров стал во всем соглашаться с женой.
— Завернула бы получше, мама, — недовольно проворчал Буров, потянул сумку за ручки. — Неприподъемная. Огорчать мать отказом взять сумку он не решился.
— Сейчас, сейчас, — заторопилась мать. — А то и вправду еще и утянут сумку-то в поезде, увидят, что в ней…
Буров хохотнул.
— Да кто ее возьмет, мама? А утянут — я найду.
— Ты найдешь, знаю, знаю, — согласилась мать, — ты все найдешь. Помню, ты вот еще какой был… Отец принес банку краски, окно надо было подновить, отшелушилось за зиму окно. Я краску на чердак от греха подальше спрятала. А ты сыскал.
— Это нам нужно было: штаб покрасить, — смутился Буров. — Мы тогда в тимуровскую команду играли… А краски я тебе в следующий раз привезу и дом покрашу.
— Когда-то будет этот «следующий раз»?
— Скоро. Вот дела закончу, вернусь догуливать отпуск.
— Буду ждать, — мать поглядела на будильник, — а ты опоздаешь?
— Да, пора, мама.
Они обнялись, и Буров ушел, оглянувшись только раз у поворота: мать стояла у калитки. В руках ее был платочек. Леночкин подарок. Но она не махала им, а прижимала платок к глазам.
Едва Буров сошел с пригородного поезда, как его окликнули:
— Валерий Петрович! Валерий Петрович!
Навстречу Бурову спешил Володька Кашкин, сотрудник их отдела. Но лейтенанта в нем сейчас было не узнать — он был в штатском костюме и в шляпе, скрывшей короткую «милицейскую» прическу.
— Ого, нагрузила тебя маманя! — после обоюдного приветствия затараторил Кашкин. — Давай чемодан понесу. Тяжелый какой! Не ограбил кого?
— Ты к делу, — поморщился Буров, — зачем вызывали?
— А разве ты не соскучился?
— Нет, — отрезал Буров.
— Зато дела по тебе соскучились. Ох, и соскучились.
— Ты не тяни резину. Что случилось? Сроду отдохнуть не дадите. Хотел позагорать, на рыбалку сходить…
— Теперь позагораешь. Одним словом, операция предстоит.
— Какая?
— Под шифром «Ловись рыбка большая», — съехидничал Кашкин, — и маленькая».
— Опять, что ли, кража?
— Ага.
— И опять маленькая?
— Да нет, Валерий Петрович, — посерьезнел Кашкин, — на этот раз крупненькая. Галантерейный магазин грабанули.
— Э-э, — протянул Буров, — опять вещички, дамские сорочки… Стоило мне портить отпуск по пустякам. Сам, что ли, без рук?
— Да нет, — сказал Кашкин, — ширпотреб на этот раз не тронули. В магазине был ювелирный отдел.
Буров приостановился.
— Кашкин, — четко сказал он, — не морочь мне голову. Ты же знаешь, что не я занимаюсь драгоценностями, а старший следователь Фомичев.
— Знаю, не ты. Но вчера Григория Павловича вызвали в Москву на совещание экспертов.
— Его, значит, нельзя вернуть, а меня можно. — Буров искренне разозлился.
— Мне-то что? — Кашкин поставил чемодан Бурова на тротуар, — можешь возвращаться рыбу ловить. Но вызывал тебя не я, а Катаев. Я сам жду не дождусь отпуска. Хочу по турпутевке за границу махнуть, посмотреть, как там люди живут.
— Да, — высказал свою заветную мысль о путешествиях Буров, — каждому нужно год пожить в Москве и хоть недельку побывать за границей. В Древней Греции юношей сначала отправляли посмотреть мир, а потом уж принимали в лицей.
— Мир-то тогда какой был! — засомневался Кашкин. — Отпуска хватило бы объехать. Одно Средиземноморье…
— Тебе бы отпусков хватило объехать и нынешний мир, — усмехнулся Буров. — У тебя в году и так два лишних. Когда ты свой заочный юридический закончишь?
Буров, как всякий выпускник стационара, снисходительно относился к студентам-заочникам.
— Будто не знаешь, — полуобиделся Кашкин. — Диплом через год. Да и какие это отпуска! Сессии! С утро до ночи просидишь в библиотеке, гору литературы перелистаешь, голова пухнет. Одна история криминологии чего стоит. Вывесили как-то у нас в аудитории список необходимой литературы, заглянул я в него, а там статья «О конокрадстве и конокрадах». В деревне рыжего хомута не сыщешь. Зачем мне ее читать? Коней сейчас почти не осталось, кто их будет воровать?..
— Автомобили крадут, — возразил Буров. — Психологически это то же, что конокрадство, потому профессор, наверно, и рекомендовал вам эту статью… Но мы как-нибудь потом поговорим о психологии.
— Знаю, это твой конек, — усмехнулся Кашкин, — только что-то от нее мало проку… Надо ловить преступников, судить и сажать эту нечисть, вот и все.
— А вскрывать причины преступлений? Или все списывать на пережитки капитализма? Без знания причин преступности, разве можно с ней бороться?
— Вот ты и вскрывай… Они будут взламывать сейфы, а ты причины вскрывай. — Кашкин опять поставил чемодан на тротуар. — Может, еще три года с галантерейным магазином провозишься? Ворюги-то скрылись, ищи теперь в поле ветер. А говоришь ты красиво. Тебе бы, Валерий Петрович, лекции в институте читать… Пока! Горотдел за углом. Сам дотопаешь.
Кашкин круто повернулся и зашагал прочь. Буров с досадой посмотрел ему вслед. «И зачем я всегда спорю с этим мальчишкой»? — подумал Буров. Ему самому не было еще тридцати, но он чувствовал себя старше своих двадцати шести лет. — Ведь он в теории ничего не понимает. Хорохорится только. Но это пройдет, и чем раньше, тем лучше. Разбросанный он какой-то. Впрочем, я ведь и сам был таким.
Буров вспомнил, как тяжело давался ему первый курс института. Он и в школе много читал, но поток информации, обрушившийся на него с первых дней в вузе, захлестнул его, словно придавил плечи. Он хватался за все, все было интересно. Первую зиму он жил, как полярник, окруженный вечной ночью, изредка полыхающей северными сияниями городских реклам и киноафиш: днем — лекции в аудиториях, вернее, часы чтения украдкой от преподавателей журналов, вечером — опять чтение, но уже свободное, в зале научной библиотеки. Зимний мир был сужен до треугольника: дом, институт, библиотека. Он погрузился в книги с жадностью кладоискателя, напавшего на неизвестную фараонову гробницу. В одиночку, не желая ни с кем делиться радостью приобретаемых фактов, философских чувствований, отлитых в золотые слитки логики, он попытался разъять недра литературного многовековья. Ему все казалось целиной. Он стал книгожорой, трудягой, сетующим на краткость рабочего дня. Дней не хватало. Он захватывал вечера и часть ночи. Он развернул целое производство, цель которого было живейшее поглощение человеческой премудрости: пухли папки с выписками и заметками, росли груды тетрадок, исчерканных математическими формулами, графиками, ромбами, замысловатыми завитушками и просто чертежами, которые вырисовывало его уставшее перо. Он хотел постичь все, хотел стать всем, все пережить, обо всем поразмыслить. Он то бросался в историю, то пробовал изобразить акварелью розу. Вычитав, что Архимед одним из первых изготовил астрономический глобус для демонстрации движения звезд, он купил в канцтоварах на деньги, сэкономленные на студенческом буфете, огромный глобус и водрузил его на свой письменный стол. Глобус толкнул его на изучение географии, потом картографии. Узнав, что глобус стал применяться на средневековых кораблях раньше карты он увлекся историей мореплавания. В ушах поселился шум морской раковины. На пути из библиотеки его стало пошатывать, как юнгу. Здания выплывали навстречу лайнерам в желтых сотах огней. Однажды, роясь в каталоге, он ощутил озноб, будто кто-то поднял на всех окнах фрамуги, перед глазами замелькали злыми белыми огоньками самозарождающиеся снежинки. Сев на стул, он попытался поймать их в ладонь. Снежинок не было. Он понял, что это малокровие, и что нужен отдых. Найти причину усталости — наполовину от нее избавиться. И Буров почувствовал облегчение, когда на пути из библиотеки ему попалась высокая арка с надписью «Парк культуры и отдыха». Отдыха-то он и не знал за всю осень и зиму, даже сны его не освежали.
В последний месяц они стали особенно цветистыми, настолько реальными, что не хотелось просыпаться. Человеку ручного труда, человеку конвейера отдыхать — значит наслаждаться короткой возможностью помыслить о своем личном, посидеть в тени на пенечке, отбросив косу или топор, покурить или поглядеть в окно цеха: во дворе ветер, звуки, краски, отвлекающие от режущего звона дисковой пилы или назойливого мелькания шурупов, гаек и болтов. Человеку, привыкшему с детства измерять тяжесть труда мускульной нагрузкой, трудно представить, что мысли тоже имеют вес. Самоцельные мысли, не дававшие никакого практического результата, кроме груды исписанных общих тетрадок, незаметно парализовали волю Бурова. Первую сессию он чуть не завалил.
Ушатом ледяной воды показались ему сначала слова декана, вызвавшего его на беседу: «Молодой человек, у вас не голова, а склад… Только склад без кладовщика. А если сказать банальнее, то вы плывете в море знаний, не видя берега. Подгребаете знания под себя. Но так можно утонуть, захлебнуться. Наша задача — сделать из вас специалиста не узкого, широкого профиля, но не поверхностного всезнайку. Поэтому вам кое-что нужно от себя отгребать»…
Декан порой говорил туманно, но Буров понял его, хотя с ним не согласился. И все же Буров нашел в себе силы признать, что способ самообразования, избранный им, бессистемен. Засев за учебники, он увидел, что профессора правы, ставя ему на экзаменах тройки с натяжкой: ни одного предмета он глубоко не знал, книги только перелистывал, не вникая в суть. Это открытие отрезвило Бурова, притом навсегда. Всю зиму он наверстывал упущенное: составил жесткий план занятий, прикрепил его на цепочке из канцелярских скрепок к столу и ежевечерне карандашом галочками отмечал выполненные пункты. Дело пошло на лад. А весной, когда из скверов и обочин шоссе запахло душистым заваренным смородинным чаем, Буров почувствовал, что окреп. Ему стали нравиться незнакомые девушки, сменившие зимние наряды на пестрые плащи, отчего они стали вдруг стройнее, приметнее в толпе. И толпа сама стала улыбчивей. Зимой он не видел вокруг себя столько приветливых лиц. Короткий зимний день быстро гасит человеческую улыбку.
И теперь тень ссоры, промелькнувшая между ним и Кашкиным, не заставила Бурова нахмуриться: «Пройдет это с ним, пройдет», — уверял сам себя Буров и верил в это самоуверение.
Машинально вытерев ноги о резиновый половичок перед дверью, Буров зашел в горотдел. В дежурной части ему сообщили, что начальник уголовного розыска отдела подполковник Катаев давно ждет его. Буров оставил вещи в дежурке и пошел к Катаеву. Всего три дня он не был на работе, но идя по коридору, отвечая на приветствия спешащих, как всегда, сослуживцев, Буров поглядывал по сторонам так, словно зашел в милицию в первый раз.
Подполковник Катаев на приход Бурова поначалу не обратил внимания. Катаев сидел в кресле за столом, подслеповато рассматривая какой-то документ и посмеивался.
— Буров! Послушайте, что тут мои грамотеи пишут… «Направляем дактокарту задержанного, просим проверить последнего по картотеке отпечатков пальцев рук человека». Сущая абракадабра! — Катаев перестал смеяться. — Вы на нашей последней конференции на какую тему доклад читали?
— «Охрана общественного порядка — дело каждого».
— Помню, помню. Хороший был доклад, грамотный. А какую тему взяли для следующего?
— «Изучение личности преступника», — не моргнув глазом, ответил Буров, припомнив, что у него есть старый, еще студенческий реферат. Он недоумевал: неужели его за тем только и вызывали? Да и конференция состоится еще не скоро.
— Вот что, Валерий Петрович, я прошу Вас подготовить и вывесить стенд «Знай русский язык». У нас восемьдесят процентов сотрудников с высшим образованием, пишут вроде неплохо, но остальным нужно подучиться… Это же безобразие! — Катаев ткнул очками, сощелкнув их дужки, в документ. — Такой запрос в Управление отсылать нельзя, нас засмеют.
— Будет сделано.
— Да ты не спеши, дружок, — Катаев перешел на «ты». — Это не сегодня. Вижу, ты совсем замучился, все думаешь: и зачем меня Катаев вызвал, не из-за этой же чепухи. Стенд — не чепуха. Но есть вещи посложнее: сегодня ночью в новом микрорайоне ограблен магазин.
— Знаю, — вставил Буров.
— Право, не будь обижен, пойдешь в отпуск в августе, лето еще длинное, а сейчас бери машину и езжай в магазин, посмотри, что там бандиты натворили. Там уже дежурят с утра двое наших, но место происшествия осмотрено только предварительно. Вот, — Катаев передал Бурову папку, — здесь кое-что уже собрано. Посмотри, прежде чем выезжать. Область уже оповещена. Скоро прибудет следователь из Управления, тебе будет полегче.
— Разрешите идти?
— Иди. Нет, постой. Кашкин тебя встретил на вокзале?
— Да.
— Возьми его с собой? Где он?
— Он уже на месте происшествия, — ответил Буров, нехорошо подумав о Кашкине: «Подвел ведь, не сказал, куда пошел. Ищи теперь ветра в поле».


МЕСТО ПРОИСШЕСТВИЯ

Кашкин был на месте.
— Вы опять с чемоданом, Валерий Петрович? — ядовито спросил он Бурова, вышедшего из спецмашины с чемоданчиком, где были аккуратно уложены нужные инструменты.
— Не язви, — предупредил его Буров. — Лучше доложи, что сделано вами до меня.
— Разве Катаев не дал тебе протокол осмотра? Я там чертеж сделал.
— Дал. Где завмаг со сторожем?
— Они задержаны. Сидят в помещении.
— В каком таком помещении?
— Рядом. В киоске союзпечати. Я их в магазин еще не водил. Привести?
— Пока не надо. Но задержаны они зря. Нужно было просто взять их адреса, пока они — только свидетели.
— А потом разъезжай, ищи их по городу, а то и по Союзу… Пойду отпушу.
— Ладно, — вдруг согласился Буров. — Веди их сюда поодиночке и найди двух понятых.
— Есть! — отчеканил Кашкин, приметив нарастающее раздражение Бурова.
Буров приступил к осмотру места происшествия. Сначала он обошел вокруг магазина, тем самым очерчивая широкий круг поисков улик, чтобы потом постепенно сужать его до той точки, где произошло преступление. Беглый осмотр не дал ничего утешительного. Магазин был одноэтажный, совсем новый. Вокруг громоздились груды неубранного мусора, тротуар был покрыт строительной пылью и основательно затоптан прохожими за день: попробуй разберись, какой след из тысяч принадлежит преступнику. Осмотрев территорию вокруг магазина, Буров приступил к осмотру стен. У магазина их было три, три кирпичных стены, четвертая снизу доверху стеклянная. Стекло было цело. Буров подошел к опечатанной двери. Крыльцо магазина было застлано старыми пожелтевшими окурками, обрывками бечевки и газет.
Буров задумался. Он вспомнил, как самостоятельно осматривал в первый раз место происшествия — квартиру гражданки Лысцовой. Как и на студенческой практике, он старался тогда ни на шаг не отойти от ответов на заученные в институте вопросы, подлежащие выяснению при осмотре. Тогда он осматривал ограбленную квартиру, словно сдавал экзамен по криминалистике, последовательно отвечая в мыслях на пункты: каким путем воспользовался преступник для того, чтобы проникнуть на место происшествия; каковы пути передвижения преступника на месте происшествия; время пребывания преступника на месте происшествия; какие действия производил преступник на месте происшествия.
Методически, холодно отвечал тогда Буров на эти сухие вопросы, но место происшествия так и осталось «местом происшествия», преступник найден не был. Вот и теперь, осматривая магазин, Буров отвечал на те вопросы, но уже привычно, не выискивая их в памяти, словно и не задавал их себе самому.
Вернулся Кашкин с двумя понятыми, продавцами соседних киосков, со сторожем и завмагом.
Буров хотел сначала допросить завмага Никитину, молодую миловидную женщину, но сторож высокий, с виду крепкий старик, сам начал рассказывать. Видно было, что рассказывает он уже не впервые.
— У меня вчера, как сердце чуяло… с вечера настроение было плохое. Вышел я осматривать магазин, дверь в сторожку запер, вон она, на углу… У меня из нее входа в магазин нет, да и ключей от магазина мне не дают… Только зашел за угол, навалился на меня кто-то. Больше я и не помню ничего. Опомнился, связанный лежу, голова болит, дышать нечем, во рту тряпка.
— Где это тряпка? — перебил Буров, оглядывая старика.
— Да меня утром какой-то прохожий нашел, тряпку вынул, я ее куда-то швырнул сгоряча, побежал в милицию звонить.
— Веревка где, какой вас связывали?
— У меня веревка, — вставил Кашкин, — я ее здесь подобрал.
Буров осмотрел веревку. Обыкновенный бельевой шнур. Весь в узлах.
— Приобщи к делу, — кивнул он Кашкину и вновь обратился к сторожу: — А вы того прохожего случаем не запомнили?
— Нет, темно было, да и спешил он куда-то.
— Куда, как вы думаете?
— Известно куда, на работу.
— Но ведь еще темно было.
Старик замешкался, замолчал.
— Светало уже.
— Это у тебя, дедушка, в глазах, наверно, с испугу темно было, — подковырнул Кашкин.
Буров гневно посмотрел на лейтенанта.
— Тебе бы, сынок, такой испуг, — спокойно ответствовал сторож, — может быть, и разум пояснел.
«Ровно отбрил старик Кашкина!» — подумал Буров, вслух сказал: — так когда, Михаил Тимофеевич, вы могли осматривать магазин?
— Ночью.
— В котором часу?
— Да часов-то у меня нет. Был будильник в сторожке, да сломался.
— Звезды на небе были?
— Ни луны, ни звезд. Облака.
— А тогда, кто напал на вас, не запомнили? Лицо не разглядели? — спрашивал Буров, уже чувствуя безнадежность допроса.
— Сзади напали. Скрутили, глаза завязали.
— Чем?
— Шарфом.
— Шарфом? Где он?
— Да вот он, у меня на шее. Это мой шарф. Меня простуда по ночам донимает, я и летом ношу шарф, грудь грею.
— Ну что ж, — вздохнул Буров, — пройдемте, товарищи, в магазин.
Пломбу с дверей магазина сняли. Буров попросил всех остаться у порога, а сам прошел внутрь. Огляделся. В глаза ему бросилась куча штукатурки, лежащая в углу около кассы. В потолке вместо вентиляционной квадратной решетки зияла дыра. В нее вполне мог протиснуться человек. Все стало ясно: грабители проникли в магазин через потолок. Буров тщательно оглядел штукатурку, словно размазанную по полу, и несколько обломленных кирпичей, несколько раз сфотографировал мусор и дыру в потолке и все вокруг и спросил у завмага:
— Перед уходом с работы вы не забыли вчера включить сигнализацию?
— А как же! — ответила Никитина, — разве такое можно забыть?
Буров не ожидал другого ответа. Он все глядел на штукатурку: следов на ней не было. Их и не могло быть: за кассой валялся веник. Он был в белой пыли.
— Не забыли, значит включить сигнализацию? — Буров собирался с мыслями.
Никитина ошеломленно поглядела на штукатурку, на дыру в потолке, на пустой прилавок, где вчера лежали под стеклом дорогие вещицы, плечи ее поникли, словно их придавила груда упавшей с потолка штукатурки.
Пройдемте к вам в кабинет, — предложил Буров.
Увидев, что сейф в кабинете цел, Никитина чуть не заплакала от радости. Ключи от сейфа и кабинета у не были отобраны Кашкиным еще утром, но Кашкин не сказал ей, что сейф грабители не тронули, а наоборот, намекнул ей об очень крупном ущербе.
— Слава богу! — натужно улыбнулась Никитина. — Я думала, они и сейф сломали. Мы ведь на ночь самые дорогие вещи в сейф кладем. На всякий случай.
Буров еще раз допросил сторожа, составил протокол и отпустил старика домой.
— Зачем старика отпустил? — возмутился Кашкин, — ведь он все врет.
— Почему ты так думаешь? Какой смысл ему врать?
— Как же! Я сразу понял, что врет. Тебе не говорил, думал, догадаешься: такой здоровяк и дает себя скрутить веревкой, будильник во время ломается, кляп изо рта вышвыривает невесть куда — я эту тряпку все утро искал, так и не нашел! Прохожего не помнит, преступников тоже, не было для него ни луны, ни звезд, а тут же светало… Арестовать его надо, пока не поздно.
Краем глаза Буров заметил, как потупилась при этих словах Никитина.
— Лейтенант Кашкин, займитесь лучше с Никитиной составлением описи похищенных вещей. Сверьтесь по документам, по документам, по накладным, — добавил он, взглянув на Никитину, — что продано, что похищено, что уцелело… А я пока пройдусь…»
Буров вышел из магазина и еще раз обошел его кругом, ища пожарную лестницу на чердак. Лестницы не было. Решив поспрашивать жителей, не видел ли кто поблизости какую-нибудь лестницу, Буров обошел ближайший квартал, побывал в домоуправлениях, нигде лестницы не нашлось. «Значит, — на ходу размышлял Буров, — преступник в самом деле действовал не в одиночку. Минимум двое их было. Одному на чердак не влезть, высоко. Рискованно конечно. Но воры знают, на что идут. Раз они смогли, сможем и мы».
Буров вернулся в кабинет завмага. Кашкин с Никитиной составляли подробную опись украденных товаров.
— Володя, — сказал Буров, — я знаю, ты неплохой гимнаст. Идем-ка со мной… А вы продолжайте составлять опись…
Подводя недоумевающего Кашкина к стене магазина, над которой виднелось чердачное окно, Буров спросил лейтенанта:
— Ты там был?
— Чего я там забыл?
— Ты мальчик, что ли? Там же следы…
— Верно, — признался Кашкин, — не успел туда заглянуть, да и Катаев вызвал, тебя встречать послал… но мы сейчас туда залезем. Надо лестницу какую-нибудь приволочь.
— Искал. Нигде нет.
— Нет? — догадываясь, в чем суть, спросил Кашкин, — тогда как же они туда взобрались, циркачи?
— А вот мы сейчас и проведем экспериментик… А ну-ка, лейтенант, подставляй плечи, сыграем в чехарду.
Кашкин нехотя пригнулся.
— Погоны, погоны не сорви, — покряхтывал он. После встречи с Буровым на вокзале уже побывал дома и надел форму.
Буров влез ему на плечи, распрямился, балансируя руками, ухватился за карниз, подтянулся и чуть не упал: навстречу ему с шумом вылетел голубь. Перевалившись в окно, Буров хотел пройти к тусклому световому пятну, к пробоине в потолке, откуда снизу на чердак тек свет, но этот свет его слепил, и он зажег карманный фонарик. Увиденное озадачило его: пол был застлан пылью, гладкой, как стоячая вода. На нем не было ни одного следа.


ЗАРЫТАЯ СОБАКА

Спрыгнув на землю и отряхнув колени, Буров встретил вопрошающий взгляд Кашкина:
— Ну что там?
— Ничего.
— Как ничего?
— Ни одного следа на потолке. Вы техника-эксперта для осмотра сигнализации вызывали?
— Утром был. В деле ведь есть справка эксперта…
— Есть, — согласился Буров. — Но мне кажется, сигнализация все-таки не была вчера вообще включена.
— Мне тоже кажется, что Никитина вчера забыла включить сигнализацию, а теперь не сознается, боится.
— С Никитиной я поговорю сам. Вы опись составили?
— Да.
Буров забрал опись, положил в планшет.
— Иди отдыхай, — сказал он лейтенанту. — И вы идите, — обратился он к завмагу.
— Вы меня отпускаете? — обрадовано спросила Никитина.
— Идите. Завтра к десяти явитесь в горотдел. Погодите, я выпишу вам повестку. И еще напоминаю, вы, как свидетель, без разрешения прокурора не имеете права разглашать тайну дознания до конца следствия.
— Ну теперь затаскаете, — вздохнула Никитина.
Бурова тронула обреченность, просквозившая в ее голосе, и он устало улыбнулся, попытался ее утешить:
— Ничего. Вам просто не повезло. «И мне не везет», — подумал про себя. — Ни одного следа, ни одной зацепочки.
Кашкин и Никитина ушли. Буров сел составлять общий протокол осмотра места происшествия. Писал он кратко, ясно, не вдаваясь в рассуждения. Размашисто расписавшись и не перечитывая протокол, Буров наказав дежурным оперативникам не отлучаться с поста от магазина, сел в поджидавшую его машину и поехал в горотдел.
Уже смеркалось. У высоких облаков на востоке засветились края. В кабинете Катаева горела настольная лампа. Буров поднялся к нему. Оторвав взгляд от бумаг. Катаев жестом предложил ему сесть.
— Докладывайте.
Буров молча положил перед подполковником протокол осмотра. Катаев внимательно прочитал его, потер рукой лоб.
— Фактов немного, — сказал. — Но кое-что есть.
— Какие факты, — вздохнул Буров, присаживаясь, — нет ничего.
— Как нет? — Катаев надел очки. — Вы что хотите, чтоб преступники вам свой домашний адресок оставили? Они и так кое-что оставили, веревку, например. Сейчас уже поздно, а завтра сдайте веревку в техотдел на экспертизу. На ней как вы указали, есть узлы. Вот эти узлы нам и надо распутать. Кстати, Кашкин настаивает на производстве обыска у сторожа и у завмага. Не запросить ли у прокурора санкцию на обыск, как вы полагаете?
Буров нахмурился. «Уже побывал здесь, доложил», — подумал он о Кашкине.
— Обыск ничего не даст, — сказал он твердо.
— Верно. Кашкин спешит. Преступники не потащут домой награбленное, скроют, будь то сторож, завмаг или кто другой. Вы правильно поступили, что не задержали свидетелей, — Катаев с ударением произнес слово «свидетели». — К утру постарайтесь проверить их показания, продумать версию и составить план поиска. Нельзя упускать время. А сейчас поезжайте домой, Будет возможность, поработайте.
— Я переночую в отделе. Жена не знает о моем приезде, не хочу ее расстраивать своим возвращением да и расспросы пойдут.
Катаев улыбнулся: «У меня супруга тоже домашний следователь. Так что мне придется отбыть домой. А вы можете располагаться в моем кабинете, в вашем дивана нет, а здесь можно часок вздремнуть. Но вы ведь не ужинали? А у меня там, — он указал на тумбочку, на которой стоял электрочайник, — только сахар да чай.
 У меня чемодан в дежурке, Вениамин Максимович, там есть что пожевать.
— Мать, небось, на дорожку припасла?
— Да, мама, — ответил Буров, — я брать не хотел.
— Хлеб в дороге не тяжесть. Ну, я пошел.
Катаев надел фуражку, пожал Бурову руку, и скоро за окном взревел мотор отъезжающей машины. Буров походил по пустоватому кабинету, включил электрочайник, постоял у окна и вновь опустился в тяжелое старомодное кресло, прикрыв глаза. Спать не хотелось, но мозг обволакивала какая-то ленивая дремота, словно все мысли застыли. Буров не любил такого состояния. Усилием воли он заставил себя встать и подойти к большому темно-зеленому аквариуму в углу кабинета.
Подполковник Катаев разводил рыбок. Дома у него все комнаты были заставлены сосудами с рыбками. И на работу он привез аквариум и как-то признался Бурову, что любит наблюдать за рыбками, это мол, помогает работе воображения.
Аквариум,  подсвеченный  сбоку  лампой,  казался в сумраке каким-то фантастическим экраном иллюминатором, глядящим в подводный мир. Буров отколупнул коробку из-под леденцов, лежащую рядом с аквариумом, взял щепотку корма, покрошил в воду и пощелкал пальцами по стеклу, как это делал Катаев. Рыбки устремились вверх. «Ловись рыбка большая и маленькая» — припомнилась Бурову издевка Кашкина. Везучий он парень. Нераскрытых дел за ним не числится. Работает результативно. Представлен к значку «Отличник милиции». Но Буров не раз подмечал, что Кашкин любит поиграть и сыщики, страсть у Кашкина к переодеваниям, милицейскую форму почти никогда не носил, за что не раз получал нарекания от Катаева. За день раз пять одежку сменит, шныряет по базару, по захудалым столовкам и забегаловкам, всюду — свой парень, со всеми разговорится. И сегодня вот Бурова встретил в шляпе. А может быть, так и надо? Кашкин в толпе неприметен, и лицо у него самое обыкновенное, незапоминающееся. А у Бурова — родинка на шее, уши большие. На улице Буров всегда чувствовал, что на него смотрят, словно знают его профессию. Напряженность скованность, тугодумность — Буров не раз проклинал эти свойства своего характера. Они мешали ему и в школе, и в институте. С ним почему-то не дружили, то ли он был всегда хмур, неулыбчив, то ли потому, что чересчур старался завоевать авторитет у сокурсников своими знаниями, своей строгостью. По крайней мере, его редко приглашали в компании. Буров подозревал, что и жена вышла за него замуж потому, что в этом районном городишке у нее не было лучшего выбора. Живут они вроде мирно. Но не оттого ли, что редко видят друг друга? Но любит ли его Елена? Почему все чаще ворчит, дает понять, что не он, а она глава семьи, что ей трудно и одиноко? Работа, вечная занятость — вот где загвоздка. Вот где собака зарыта. Буров это знал, но переменить жизнь, чаще бывать дома — это было не в его силах. Первые неудачи по службе понизили в нем уровень самоуважения, но возбудили уважение к товарищам по работе, таким же обремененным заботами людям. Буров старался не отстать от них, но все же порой ему казалось, что за глаза его считают неудачником. Если бы они знали, что не дает покоя Бурову эта проклятая нераскрытая кража трехлетней давности!.. «И зачем мне поручили такое серьезное дело! — думал Буров, возвращаясь к сегодняшнему происшествию. — Проверяет меня, что ли, Катаев. Чтобы еще раз убедиться в моей никчемности, в неспособности выполнять сложные задания? Надо было бы отказаться… Отказаться? Нет, сначала надо сделать все возможное, откопать эту «зарытую собаку».


ПОДДЕЛЬНЫЙ КЛЮЧ

Попивая чай, Буров нехотя перечел свой протокол. Словно говоря сам с собой, стал размышлять. «Ну что ж, приступим к построению мысленной модели события. Но фактов все-таки маловато. Недостает информации. Какой? Он вновь перечел протокол, мысли никак не хотели вязаться в логическую цепочку, между их звеньями зияли пустоты, и пустоты пока нечем было заполнить. — Так что известно? Ограблен магазин. Когда? По показаниям сторожа время ограбления можно определить только приблизительно. Но почему приблизительно? Во время ограбления не было ни луны, ни звезд. С этого и начнем».
Буров достал лист бумаги и под линейку разграфил его на четыре части: Графы озаглавил: «Известное», «Неизвестное», «Как узнать?», «Что узнать?»
Что ж, теперь будем решать задачки. Первая: необходимо точно установить время ограбления. Как?
Ответ Буров нашел мгновенно, едва только бросил взгляд на письмо Катаева о своей службе в авиации. Аэродром! Необходимо позвонить на метеостанцию местного аэродрома и узнать: какая погода была ночью и в какое время началась безоблачность.
Буров снял трубку и позвонил на аэродром. Представился. Дежурный синоптик через минуту сообщил ему нужные сведения. Сильная облачность развилась прошлой ночью в два часа. Возможно, именно в это время сторож вышел на обход магазина. Светало в три. Час сторож лежал без сознания. В три или в половине четвертого на него наткнулся случайный прохожий. Почему случайный? Сторож уверен, что прохожий шел на работу. Какая работа в четыре утра? Транспорт не ходит. Значит, на работу прохожему идти недалеко. Куда?
Буров подошел к настенному плану города. План его разочаровал. В новом микрорайоне вообще не было ни одного промышленного предприятия, кроме служб быта. Опасаясь сосредоточиться на поиске прохожего и пойти по ложному или тупиковому пути. Буров вернулся к истории со сторожем и сразу понял, что при его допросе допустил глубокий промах, не спросил, сильно ли болит у него голова, то есть не узнал важного, какой силы был нанесен сторожу удар по голове? С виду сторож здоровяк. От простого толчка он вряд ли бы потерял сознание на целый час. Видно, ударили чем-то крепким. Завтра необходимо будет справиться в районной поликлинике об общем состоянии здоровья сторожа. Может мыть, Кашкин прав. В ссорах с Буровым Кашкин всегда отстаивал интуитивный способ расследования, с чем Буров не был согласен. Но сейчас он засомневался: а вдруг это ограбление, по сути, примитивно? Например, у сторожа были сообщники, они по уговору связали его даже стукнули легонько, по уговору вошли в магазин с отключенной сигнализацией, взяли ценности для отвода глаз пробили вентиляционную решетку и спокойно ушли? В том, что грабители проникли в магазин не через потолок, Буров не сомневался: пыль на чердаке не тронута. Следов там нет. Следы в магазине заметены веником. Отсутствие следов и есть первый след взломщиков. Но как они вошли в магазин? Ключи от магазина были только у заведующей, сторожу их не дают — он сам сказал. А если у него был поддельный? Надо срочно взять на экспертизу замок, поддельный ключ непременно оставит в замке царапины. Под микроскопом они будут видны так же четко, как трещины на потолке. Но чем выковыряли вентиляционную решетку? Конечно, ломиком. Ломиком должны были ударить и сторожа, если он не был в сговоре с грабителями. Ах, сторож, сторож! Притворился беспамятным. От удара ломом ты бы голову на плечах не удержал! Что ж, придется признаваться Кашкину, что в своих подозрениях он был прав. Везучий, черт!
Буров, обрадовавшись итогам своего анализа, решил немедленно ехать в магазин, чтобы изъять дверной замок. Он позвонил в дежурную часть, вызвал патрульную машину и вскоре был на месте происшествия.
— Что новенького? — спросил он у сонного сержанта, охранявшего магазин.
— Все по-старому, — ответил сержант, зевая, — Караулю.
— Приведений? — спросил Буров и вдруг ужаснулся: «Да что это со мной! Я вроде и шучу-то, как Кашкин, глупо…».
— Ходят тут всякие мимо…
— Кто?
— Парочки влюбленные.
— А-а.
Буров объяснил сержанту цель своего ночного визита, поручил ему снятие замка, а сам прошел в магазин, стеля перед собой фонариком световую дорожку. Ломик, который он искал, оказался под прилавком. «Как же я его вечером не нашел?» — подосадовал Буров, но власти огорчению не дал, влез на прилавок и уперся, согнув руку, ломиком в потолок рядом с дырой. Все было ясно: сторож повыше Бурова, выломать вентиляционную решетку и вывернуть несколько кирпичей, стоя на прилавке, ему не стоило труда.
«Но почему не стоило?» — Буров припомнил свои размышления в кабинете подполковника. По подсчетам грабителям оставалось на пролом решетки всего полчаса.
«Тьфу ты!» — обругал себя Буров, — их же было несколько. Один долбил отвлекающую дыру в потолке, другие грабили. Потом они вышли, заперли дверь, связали сторожа, сами удалились. А сторож лег у двери своей дежурки и стал ждать первых прохожих… Надо зайти к нему в сторожку. Может, там и украденное спрятано, бывает, ищешь ветер в поле, а он в спину дует.
Буров взял у сержанта вынутый замок, прошел к комнатушке сторожа, отпер дверь, щелкнув выключателем, оглядел помещение: стол, табурет, топчан, застланный старым полушубком, подушка, будильник на столе. Буров потряс будильник: внутри корпуса задребезжал сорванный с пружины маятник. Буров откинул с топчана подушку, под ней лежала пустая водочная бутылка. Буров наклонил ее: на бутылке вытекло несколько капель.
«Они еще и водку пили, для храбрости, — поморщился Буров. — Однако, сколько ошибок я наделал при первом осмотре, ротозей!»
Завернув в полушубок подушку, поломанный будильник, бутылку, чтобы сдать эти вещи на экспертизу, Буров одной рукой стал запирать сторожку. Кое-как запер, но уронил ключ. Нагнувшись к порогу Буров рядом со своим увидел второй ключ.
Он сразу узнал его: это был ключ от магазина.
Утром в следственном отделе состоялось оперативное совещание. Вопрос был один: расследование кражи в магазине. Сотрудники, привлеченные к расследованию, были уже в сборе, ждали Катаева. Каждый занимался, чем мог: Буров, невыспавшийся, но радостный от предвкушения своей победы, в десятый раз перелистывал записи, Кашкин потихоньку грыз семечки, пряча шелуху в карман спортивной куртки, остальные перешептывались, многозначительно кивали друг другу: у всех была своя версия ограбления. Буров знал и давно убедился, что совместный перебор версий преступлений очень полезен, но на этот раз решил до конца отстаивать свою точку зрения. За ночь, задремав только на заре, он, перебрав вариант за вариантом, остановился на одном: грабитель — сторож.
Катаев вошел в кабинет без стука. На ходу поздоровался, сел за стол и оглядел присутствующих.
— Извините, товарищи, я опоздал. Докладывайте, Буров, что у вас там? Вижу, вы всю ночь не спали. Вот поэты всегда воспевают творческую бессонницу, а по-моему, это чушь. Не спать вредно. Впрочем, один журналист написал статью о зимних купаниях, сидя в теплой ванне.
Все оживились. Всем была известна манера подполковника начинать разговор с пустяков, не касающихся дела. Но Буров вдруг догадался, что Катаев тоже долго не спал: или дописывал свое письмо к знакомому или вспоминал свое прошлое, север, авиацию… «Был перехватчиком, — думал о нем Буров, — теперь следователь, но ведь это тоже вроде перехвата…»
— Итак, Валерий Петрович, докладывайте.
Буров подробно доложил о результатах своего вечернего и ночного расследования. В заключение добавил:
— Сторожа надо арестовать. Лейтенант Кашкин вчера был прав. Он заранее предупредил меня о необходимости применения решительных мер к подозреваемому. Повторяю: сторожа надо заключить под стражу.
— И как можно быстрее, а то смоется, — вставил Кашкин и подмигнул Бурову.
— А сейчас прошу вас высказаться по поводу доклада Бурова.
— Нужно подождать результатов экспертизы.
— Хорошо, подождем — согласился Катаев. — Но раз вы молчите, и вам, как Бурову, все ясно, выскажусь первым я. Наблюдения, выводы и доказательства, приведенные Буровым, имеют смысл. Но тем не менее его версия — только рабочая гипотеза. Мне кажется, что вы, Валерий Петрович, кое в чем поторопились. В вашем докладе есть несколько туманностей. Вы собрали еще не все факты. Каких не хватает, не знаю. Нужно вторично опросить свидетелей, сторожа и завмага, прежде чем зачислять их в разряд подозреваемых. Лейтенант Кашкин, доставьте свидетелей в горотдел. Только повежливее с ними, поаккуратней.
Кашкин ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
В дверь постучали.
— Войдите.
Вошли эксперты и оперативник, которому Буров приказал с утра изучать амбулаторную карту сторожа в поликлинике, собрать справки и характеристики.
Справка из райбольницы свидетельствовала, что сторож-пенсионер, ограниченно трудоспособен в связи с двумя черепно-мозговыми травмами, полученными в годы Великой Отечественной войны.
— Видите, — обратился Катаев к Бурову. — Человек страдает расстройством памяти, головокружениями, и чтоб свалить его с ног, лом не нужен. Экспертиза вещей старика доказала отсутствие в них штукатурной пыли, следовательно потолок он не ломал. В будильнике испорчен маятник, и ржавчина в нем десятилетней давности, на корпусе следов ударов не обнаружено, так что сторож будильник тоже не ломал. Пустая бутылка. Но кто ж не грешит? К тому же, ночью и впрямь уже холодновато. Веревка? — Катаев, разбиравший справки экспертов, помедлил. — Веревка… На ней морские узлы. В каких войсках во время войны служил сторож?
— В войсках НКВД по охране железных дорог, — ответил по своей справке Буров.
— Как видим, от моря далеко… При бомбежке, наверное, его контузило, — Катаев задумался, и Буров понял его задумчивость. — Это очень важно, что он был солдатом, а не моряком. А еще важнее то, что экспертиза установлена, что верхний тканевый слой веревки пропитан земляничным мылом. Хорошо, что не хозяйственным. Мы, мужчины, стиркой почти не занимаемся… М-да… — протянул Катаев. — Думай тут обо всем… Веревка принадлежит какой-то женщине. Впрочем, она могла быть сорвана со столба в каком-то дворе. Пропажа не великая, владелец веревки в милицию не обратился, но нужно попытаться его разыскать — обойти дворы ближайших кварталов… Вы, Буров, этим займитесь.
Катаев взглянул еще на одну справку эксперта. Брови его шевельнулись.
— Вы на экспертизу с замком отдавали оба ключа или только найденный?
— Оба, — ответил Буров. — И тот, что нашел, и тот что взяли у завмага.
— По данным экспертизы, — заключил Катаев, — оба ключа идентичны. Подделки нет. Вот так. Теперь, Валерий Петрович, я сам ничего не понимаю. Надо подумать. Повторите, вы где нашли второй ключ, который приняли за поддельный?
— У порога сторожки.
— Не в самой сторожке, а у порога?
— Да.
— Почему вы его не обнаружили при первом осмотре?
Буров развел руками: «Его не было при первом осмотре».
— Не было?
— Уверен.
— Уверены? А вдруг он лежал в пыли, и вы ночью, заходя в сторожку, ногой вытолкнули его на свет?
— Порог цементированный. Правда, рядом был какой-то мусор.
— Какой-то, — передразнил Катаев. — Вот мы уже и не так уверены… Вечером к магазину никто не подходил?
Буров вспомнил, что по словам сержанта мимо магазина проходили влюбленные парочки.
— Интересно, очень интересно.
— Вы считаете, что ключ подброшен? — спросил Буров.
— Может быть. Эх, — вздохнул Катаев, — сколько упущений, страх подумать! Вы, Валерий Петрович, были дома?
— Нет. И не пойду, пока не закончу расследование.
— Так, так… А когда закончите дело, домой-то вернетесь? Вернетесь! — за Бурова ответил Катаев. — А как откроете дверь, если жена будет на работе?
— У меня есть свой ключ.
— Вот и у завмага был второй ключ. Это же проще пареной репы. Мы оказываемся глупее разбойников, Валерий Петрович. Они нас за нос водят. Садитесь. Сейчас мы сообща набросаем схему допроса Никитиной и сторожа.
Буров подсел к Катаеву, и они стали набрасывать план.
Никитину ввели в кабинет Бурова. Она плакала. Кашкин, вошедший следом, кривил губы. Буров догадался, что он уже чем-то успел напугать Никитину. Жестом он заставил Кашкина удалиться. Буров был не в духе. Он ругал себя за поспешность ночных выводов о преступлении.
— Присаживайтесь, — сказал он Никитиной, — что с вами?
— Я, я во всем виновата, — разрыдалась Никитина. — Я потеряла запасной ключ от магазина. Я вчера не сказала вам.
— Потеряли ключ? — Буров перестал сердиться на себя. — Когда потеряли, вчера?
— Нет, не вчера. Позавчера. Я только потом спохватилась, утром, когда за мной приехали из милиции. Я отдала им ключ от магазина. Он у меня в сумочке был. В связке с другими. А запасной там же был, но отдельно, в кармашке, рядом с кошельком. Но его там не было, и кошелька не было.
— Постарайтесь припомнить, где вы потеряли ключ и когда именно обнаружили пропажу? — Буров старался привести беспорядочную речь женщины в нужное русло.
— Где? Не знаю. А спохватилась утром.
— Почему же сразу не сообщили?
— Думала, что найду. Может быть, где-нибудь дома завалялся…
— И кошелек тоже? Где вы были позавчера вечером?
— В кино, — всхлипнув, ответила Никитина.
— Вчера вы говорили, что были дома… Одни были в кино? — Буров ожидал, что Никитина сейчас сошлется на какую-нибудь подружку, но она молчала, Буров продолжал допрос, словно не заметив ее замешательства.
— В каком кинотеатре были?
— В «Космосе».
— Хороший был фильм?
— Американский. Про золотоискателей.
— Вы любите приключенческие фильмы?
— Люблю.
— Я тоже, — продолжал налаживать контакт Буров. — Только некогда ходить. Работа. А на последний сеанс не хочется… Вы на какой сеанс брали билет?
— На восемь тридцать.
«Она же сама себе яму роет, — подумал Буров. — Магазин закрывается в восемь, за полчаса она никак не успела бы в кино… Сейчас она скажет, что у кинотеатра ее ждал парень».
Буров знал все паспортные данные о Никитиной. Она была не замужем. Вслух сказал:
—Вы наверно, очень спешили?
Никитина опять заплакала.
— Я, я во всем виновата, я, наверно, забыла включить сигнализацию. Я очень торопилась. Покупателей в магазине было немного, да и магазин я велела закрыть раньше времени… И ключ потеряла.
— С кем вы встретились у кинотеатра?
— С Виталием.
Буров почесал родинку на щеке. «Ну вот, теперь надо искать этого Виталия. Веревочка начинает вроде распутываться».
— Кто он, где работает?
— Не знаю. Он сказал, что он студент, приехал на каникулы к матери.
— Откуда?
— Я не спросила.
— Где вы с ним познакомились?
— В магазине.
— В каком?
— В нашем.
И Никитина стала рассказывать, как она беседовала с продавцами ювелирного отдела, как в магазин зашел высокий симпатичный парень, как они познакомились, как он пригласил ее в кино на вечер и показал два билета.
— И вы пошли? С незнакомым человеком?
— А что тут такого? Разве он преступник такой?
— Он вас потом домой проводил?
— Да.
— А к себе вы его не приглашали?
— Что вы, — возмутилась Никитина. — После первой встречи? Мы только на лавочке возле дома посидели, а потом Виталик заторопился, сказал, что мать у него строгая женщина, что ему пора домой. Было уже поздно.
— Час? Два?
— Около этого.
— Да, — подавил в себе раздражение Буров. — Счастливые часов не наблюдают.
В ходе дальнейшего допроса Буров выяснил, что Виталий не назначил Никитиной вторичного свидания, пообещал, что сам зайдет к ней в магазин, что во время киносеанса он пожимал ей руки, поставив ее сумочку себе на колени, что о потерянном кошельке она не жалеет, в нем всего-то был рубль мелочью. Буров осторожно дал понять Никитиной, что ему хотелось бы встретиться с этим Виталиком.
Никитина подписала протокол допроса. Буров дал ей свой служебный телефон на случай ее встречи с Виталиком, предупредил ее, чтобы она позвонила ему о Виталике незаметно для самого Виталика. Никитина стала догадываться, с кем она была в кино. Буров отпустил ее, а сам с бумагами поднялся к Катаеву. Подполковник с интересом прочел документ.
— Кажется, напали на след. А я уж было подумывал об общем допросе всех продавцов магазина… С допроса Никитиной и надо было бы начать следствие, но не было данных. Судя по всему, она говорила правду. Хотя, как знать. О потерянном ключе, о невключенной сигнализации она молчала… Но на этот раз, Валерий Петрович, версия будет попроще. Допустим, что Виталик — гастролер. Пользуясь доверчивостью Никитиной, ее легкомыслием, в данном случае, просто преступным, Виталик каким-то образом, вернее всего, в кино, похитил у Никитиной ключ от магазина. Она, наверно, сказала ему при свидании, что пришла на свидание прямо с работы, что, наверно, сигнализацию забыла включить, и Виталик сделал вывод: ключ от магазина у нее в сумочке. Случай, как говорится, сам шел в руки. Проводив ее домой, он после свидания связал сторожа, вышедшего на обход, обокрал его, для того, чтобы пустить следствие по ложному пути выковырил вентиляционную решетку ломиком, выбросил ключ… Правда, нужно выяснить, где он мог взять ломик… но детали прояснятся потом. Сейчас Виталик, разумеется, в бегах. Немедленно отправьте в областное управление приметы подозреваемого… их немного, высок, черноволос. — Катаев читал протокол допроса, — в клетчатом пиджаке… Все что-то лучше, чем ничего.
…Все что-то лучше, чем ничего. И попросите, чтоб в Управлении посмотрели, нет ли у них в картотеке подобных случаев. Преступник дерзок, действовал похоже, по заранее задуманному плану… Предупредите вокзальную милицию и аэропорт. Хотя, наверное, уже поздно. Но для полной картины нужны сведения о прошедших за эти сутки поездах. Поручите это Кашкину. Сами чем займетесь?
— Поеду искать владельца веревки.
— Добро. Следователь из Управления к нам выехал, но еще не прибыл, до его приезда надо собрать как можно больше фактов. Идите.
У подъезда горотдела Буров увидел Никитину. Она ждала его.
— Вы спрашивали, какой из себя Виталик, — сказала Никитина. — Я припомнила, у него на правой руке была наколка.
— Какая?
— Якорь.
— Подождите меня здесь.
Буров вернулся в горотдел и сообщил в Управление дополнительную примету подозреваемого.
Потом Буров и Никитина шли по городу. Служебная машина была в отъезде. Буров не стал ее ждать, решив пешком прогуляться до злополучного магазина, возле которого надо было еще раз осмотреть жилые кварталы. Никитиной с ним было по пути.
— Что же мне за это будет? — после молчания спросила Никитична. Она немного успокоилась, но синие, не косметические, тени под глазами говорили о бессонной ночи, о крайней степени усталости. Она словно спала на ходу. Да и у Бурова была резь в глазах, словно в них попала пыль от штукатурки.
Над городом плыла летняя жара, у бочек с квасом толпились очереди. Буров тоже словно задремывал на ходу. До летних армейских сборов после четвертого курса института он не верил, что солдаты порой засыпают в строю. Спят, но идут. Но во время одного марш-броска он и впрямь заснул и очнулся только от команды по роте: «Стой». Это было, может быть, только минутное забвение, но оно показалось тогда вечностью. Главное, что он после этого ухода в забытье почувствовал в себе волну бодрости. Позднее, разговорившись с одним старым артистом народного театра, он узнал от него, что артист в коротких антрактах между сценами приучил себя спать ровно пять минут. Буров позавидовал ему. Он не артист, но для каждой встречи со свидетелями и обвиняемыми, при каждом осмотре и допросе ему также нужна свежесть мысли. Напрасно говорят о беспристрастности следователей и судей. Цену этой внешней беспристрастности Буров знал хорошо. Это не пристрастность, а выработанная профессиональная непредубежденность к десяткам и сотням людей, которых порой приходится необоснованно и обоснованно подозревать в проступках и преступлениях и которым порой нельзя показывать свои чувства. Но как трудно соблюдать в себе самом непредубежденность, особенно если перед тобой за одним столом, покуривая и куражась, сидит явный преступник. Буров повидал их уже немало. Редко кто из них сразу сознавался в совершенном злодеянии, чаще лгали, выкручивались, а по закону ложные показания им нельзя ставить в вину, каждый из них старался подольше растянуть предварительное следствие, подольше побыть обвиняемым, а не преступником: у обвиняемых до суда еще немало прав.
Опытные рецидивисты научились пользоваться этими правами: заявляют отводы, пишут жалобы, внезапно, уже на суде, изменяют показания, чтобы было назначено повторное следствие. Даже из колоний, не отсидев и месяца, начинают бомбардировать всевозможные гражданские организации письмами, полными слезливого притворного раскаяния, и заверениями в своей трудовой перевоспитанности. Это чтоб срок сбавили или условно освободили. Какими-то путями находят адреса уважаемых граждан, пишут им. Кое-кто из доверчивых и сердобольных попадается на эту отравленную приманку. Однажды в горотдел явился заслуженный учитель с письмом одного заключенного, просил помочь парню досрочно освободиться. «Стихи ведь пишет»! — убеждал учитель.
Стихи были о маме. В колониях много пишут стихов о мамах. Только там о них и вспоминают… Пришлось объяснить учителю, что на счету этого заключенного две кражи и убийство. Особенно поразил учителя портрет своего подопечного: весь в наколках, даже на веках — мелкая татуировка: «гот мит уис». Как тут быть беспристрастным? Какой мерой оценить вред, приносимый обществу преступником? Бурова всегда мучило сознание того, что при расследовании даже мелкого хищения в круг поисков всегда магнитно вовлекаются люди, непричастные к преступлению, но их приходится допрашивать, и тем самым бросать на них тень подозрения. Это и есть моральный вред, тот самый вирус, которым преступник заражает окружающих. А радиус действия этого вируса не поддается числовому определению.
Буров не раз пытался найти зримый обобщенный образ преступника-одиночки, пока. Отдыхая прошлым летом у матери в Садовке, загорая на берегу речки, приметил случайно в песке крохотную с осыпающимися краями воронку… Это было гнездо муравьиного льва — хищной, зарывшейся в песок личинки, подстерегающей добычу. Муравейник был рядом, и Буров видел, как муравьи волокли в него сухие травинки, сосновые иголки, суетились, пошевеливая усиками-антеннами при встрече друг с другом. Труженики… Они бегали по своим дорожкам, почти по краю зловещей воронки, не замечая ее. И вот один мураш сорвался с нее, быстро-быстро перебирая лапками, стал карабкаться вверх, но песок тек вниз и увлекал муравья на дно, в песке уже шевелились крючья-челюсти хищника, стреляющего по муравью песчаными струйками… Буров отнял у муравьиного льва жертву, соломинкой вытолкнул муравья из воронки. Но он был уже ранен. Встречные муравьи ощупывали раненого товарища антеннами, словно утешали. Буров подумал, что они унесут раненого в муравейник, но муравьи равнодушно бежали мимо, погибающий собрат их не интересовал, ими руководил слепой инстинкт естественного отбора: слабый и неосторожный должен погибнуть. «Нет, — подумал тогда Буров, — среди людей так быть не должно». Ловушка муравьиного льва крепко впечаталась ему в память. Буров, наконец, понял, в чем смысл его детских и юношеских мечтаний о сказочной стране, где все люди добры, где нет ни забот, ни горя, понял, в чем смысл его жизни, в чем цель его работы: помогать, уберегать людей от зла.
Молча идя рядом с Никитиной, он изредка поглядывал на нее. Она чувствовала его взгляд, и каждый раз на ходу пыталась поправить выбившийся из-под косынки локон. «Вот и ты попалась муравьиному льву, как мураш, — жалостливо думал о ней Буров. — Молодая. Красивая. Незамужем. Хочется внимания. Вот и ослепила тебя чья-то белозубая улыбка».
— Что вам будет? Не знаю, — ответил Буров на ее вопрос. — Суд покажет.
— Суд?
— Суд. Что поделать! Но сначала нужно найти грабителя, вернуть похищенное…
— Вы все-таки думаете, что это Виталик? — Может быть. По крайней мере в ваш адрес суд вынесет частное определение, как-никак ваша неосторожность и забывчивость помогли вору совершить преступление. Нет, нет, — Буров заметил испуг Никитиной. — К уголовной ответственности вас не привлекут, если, конечно…
Буров не договорил. Он не верил, сердцем чуял, что ключ у Никитиной был выкраден, что сама она его никому не отдавала. Никитина попыталась улыбнуться.
— Но, — продолжал Буров строго, — с должностью завмага вам на время придется расстаться.
— Что, переведут в продавцы?
— Это решит начальство горторга. Характеристику отдел кадров вам выдал хорошую, — сказал Буров, подумав: «Ох, уже мне эти характеристики! По ним порой не поймешь, кому они конкретно выданы. Одно понятно: если пишут о ком-то «морально устойчив», значит, «трезвенник».
Незаметно они дошли до магазина. Он работал, только ювелирный отдел был закрыт. Двое рабочих в спецовках, заляпанных краской и мелом, ремонтировали вентиляционную решетку. Для следствия после фотографирования эта улика была уже не нужна.
Никитина смущенно поздоровалась с продавцами. Продавцы сухо ответили ей и отвернулись.
«Вот она, работа муравьиного льва, — с неодобрением взглянул на продавцов Буров. — Ничего не знают, а уже считают Никитину виновной, порасспроси их сейчас, наговорят на нее бог весть чего, и плохим руководителем она у них выйдет, и нечистой на руку.
— Вы часто своим работницам объявляли выговора? — Буров хотел убедиться в своей догадке.
— Бывало, — призналась Никитина, — за плохое обслуживание покупателей, за невежливость. Девочки мои почти все деревенские, на язык бойки, могут такое ляпнуть… — она обернулась к Бурову, тронула его за локоть, — пойдемте отсюда».
Проходя по галантерейному отделу, Буров взглянул на витрину.
— Давно завезли? — он указал на брикетики земляничного мыла.
— Недавно. Идет нарасхват. — На крыльце магазина Никитина остановилась.
— Пойдемте со мной, — предложил Буров, — погуляем.
Неторопясь, перебрасываясь редкими репликами, они обошли все ближайшие дворы. Никитина не замечала, что Буров нарочно старается проходить мимо детских площадок, где на столбах домохозяйки обычно развешивают после стирки белье. Все веревки на столбах были целы. Что ж, преступник мог прихватить веревку из своего дома или купить ее в хозмаге.
— Портфель у Виталика не тяжелый был? — спросил Буров.
— Не знаю. Вроде пустой был.
— Да, так всегда, — вздохнул Буров, думая о своем.
Приметив вывеску «кафе» Буров почувствовал, что проголодался. Ночью он так и не воспользовался матушкиными припасами.
— Может быть, зайдем пообедаем? — предложил он Никитиной. Та охотно согласилась. Время было еще не обеденное, и столовая пустовала. Только в буфете, где продавалось вино на розлив, серой гусеницей шевелилась очередь. На ближнем столике, над которым красовалась надпись, извещающая, что этот стол диетический, поблескивала батарея пустых винных бутылок. Буров усмехнулся. И в будни, и в праздники он видел жизнь с тыльной стороны. Перед прейскурантом он немного поспорил с Никитиной о выборе блюд, пробил в кассе чеки, отстранив протянутую Никитиной трехрублевку, усадил ее за стол у окна перед огромной пальмой.
Толстая повариха стояла к нему спиной и помешивала черпаком борщ в дымящемся котле. Остальные поварихи сидели в уголке и прихлебывали кефир прямо из бутылок. Буров терпеливо ждал.
Наконец, толстая повариха обернулась, и черпак ее чуть не утонул в котле.
— Валерий Петрович, вы?
Румяное вспотевшее лицо поварихи расплылось в самой добрейшей улыбке. Буров ответно улыбнулся, хотя эта неожиданная встреча его не очень обрадовала: повариха была той самой гражданкой Лысцовой, на квартире которой три года назад произошла кража и которой Буров, не найдя преступников, так и не может вернуть похищенные вещи. Лысцова в год кражи часто вызывалась в горотдел, и сам Буров не раз наведывался к ней, не теряя надежды найти хоть какую-нибудь зацепку, ведущую к следу. Все было напрасно.
— Вы ведь в городе работали, — Буров протянул Лысцовой чеки. — Четвертый год уже здесь парюсь, — словоохотливо сообщила Лысцова, — здесь до дому близко. А вы что-то совсем забыли обо мне, не навещаете.
— Простите, Нина Анисимовна, — Буров принял у нее тарелки с борщом. — Вы вот мне борщ подаете… А меня, наверно, и кормить не следует. Вещи я ваши так и не нашел.
— Шут с ними! — отмахнулась Лысцова, — давно другие нажила. Да разве всех бандитов переловишь? Вот вчера тут рядом магазин ограбили. Я сразу догадалась вы за мной пришли.
— Как за вами? — Буров ничего не понимал.
— Погодите, я сейчас вам все-все расскажу, — зашептала повариха. — Вы несите поднос-то, несите. Я сейчас к вам приду.
Лысцова из кухни прошла в зал и подсела к столику, мельком взглянув на Никитину.
— Почему вы решили, что я пришел за вами? — Буров переставлял с подноса тарелки.
— Я ж в свидетели, наверно, попала, — таинственно зашептала повариха.
— Да объясните толком, в чем дело? — Буров сел.
— А в том, — повариха наслаждалась нетерпением слушателей. — На работу я выхожу рано, еще ночью. До шести надо уже сварить завтрак в столовой. Прошлой ночью я чуть не проспала, утром чуть счет бегу на работу, ног не чую. Вижу: у магазина, это у галантерейного… да вы знаете! — какой-то пьяный мужик лежит. С вечера, думаю, нализался. Не люблю пьяниц. Своего пьянчугу, слава богу, в лечебницу на два года отправила. Так вот. Хотела я проскочить мимо. Гляжу, а мужик связанный. Своего я тоже связывала, когда буйствовал. Никудышненький мне мужичонка попался-то. Гляжу на этого. Кое-как стащила с него веревку, а он как замычит... Тряпка у него во рту. Как он тряпку вырвет, да как опять замычит… Я и бежать. А в обед узнала: это сторож магазинный был. Его грабители связали, потолок в магазине прорубили. Денег, говорят, стащили уйму… Вечером пришла с работы, белье простирнула, потащила в тазу во двор, сушить, глядь, веревки-то на столбе нет. Не моей ли, думаю, веревкой сторожа связали? У меня веревку уж не раз срезали, почти каждую неделю новую привязываю. Знаю, кто балует. Тут одна компания по подъездам отирается. С гитарами. Не иначе, как они.
— Что ж вы сразу ко мне не пришли? — Буров в сердцах стукнул кулаком по колену.
— Сомнение взяло, — невозмутимо продолжала Лысцова, вдруг не моя это веревка? Мало ли веревок на свете?
— Вы белье каким мылом-то стирали?
— Земляничным. Хозяйственное вышло все, и порошка не было. Да и стирки-то было не мешок… а что?
— А то, что это ваша, ваша, Нина Анисимовна, веревка, — говорил Буров, сам не веря такой неожиданной удаче, — только надо было сразу прийти к вам.
— Я и хотела. Но ко мне Виталик приехал, племянник. Ключа у него от дома нет. Да и шляется он по улицам допоздна, все сердце изныло, нарвется на кого-нибудь, еще изобьют. Сидела, ждала его.
— Виталик? — Никитина положила ложку и испуганно поглядела на Бурова. Тот на нее. «Свои же племянники поросенка украли», — почему-то вспомнились ему слова матери.
— Откуда Виталик приехал? — Буров старался успокоиться.
— Да из Саратова, на каникулы. Он там в речном училище учится.
— Земляничное мыло… веревка… морские узлы… речное училище… Виталик» — беспорядочно проносилось в мозгу Бурова. А повариха все тараторила:
— Виталика сейчас жду. На обед должен прийти. Я его малость подкармливаю. Отощал студент прохладной жизни.
При слове «студент» Никитина дернулась. Буров взглядом приказал ей молчать.
— Мне надо позвонить, — сказал он, вставая.
Буров набрал номер подполковника Катаева. Он хотел доложить о своем открытии, но Катаев не стал слушать.
— Прибыл следователь из Управления, — пророкотала трубка. — Немедленно разыщите Никитину и срочно явитесь с ней в горотдел. Обо всем доложите на месте.
Трубка смолкла. Буров вернулся в столовую.
— Нина Анисимовна, вам надо поехать с нами.
— А как же обед… сейчас народ придет… А Виталик? — растерялась Лысцова.
«Да, как же Виталик?» — Буров и сам был растерян.
Лысцова вдруг заулыбалась, глядя мимо Бурова. Буров и Никитина оглянулись. В столовую заходил чернявый парнишка. Буров взглянул на Лысцову, на парнишку, на Никитину, понял: это Виталик. Но те тот.
Через полчаса Буров и Никитина прибыли в горотдел. В дверях Буров столкнулся с Кашкиным. Тот был уже не в спортивной куртке, а в форме. В руках он держал фуражку и задумчиво снимал с фуражки пылинки.
— Везучий ты, черт! — сказал он Бурову. — У тебя глаз — алмаз. Поймал твоего грабителя.
— Где? — опешил Буров.
— На вокзале…
— Значит, это ты везучий, — Буров с завистью посмотрел на Кашкина, — ты же был послан на вокзал.
— Да не на нашем вокзале! — почему-то зло сказал Кашкин.
Он нахлобучил фуражку и вышел.
В кабинете подполковника приезжий следователь сообщил Бурову, что в областном центре на вокзале задержан дважды судимый за кражу некий Виталий Рогачев, недавно вернувшийся из мест заключения. При обыске в его портфеле обнаружены драгоценности. Поводом для задержания послужила татуировка — якорь на руке. Клетчатый пиджак Рогачев спрятал в портфель, сам был в безрукавке, это его и выдало. Никитиной предъявили несколько фотографий разных лиц. На одной она узнала своего позавчерашнего ухажера.
После короткого совещания следователь из Управления, забрав с собой Никитину для очной ставки с преступником, уехал в областной центр.
— Ну вот, — Катаев пожал руку Бурову, — быстро вы справились с этим делом.
— Я не при чем, — отрезал Буров. — Просто счастливый случай. Надо было сразу же досконально допросить Никитину.
— Без данных экспертизы, — возразил Катаев, — ее показания были бы только одной из версий. А сколько их было! Городишь, городишь огород… Но разве попусту? Мне, Валерий Петрович, тоже поначалу очень трудно было. Юридический я заочно кончал, уже в возрасте был. А ты молод. Ну, иди, возвращайся к блаженству отпускника.
Буров забрал в дежурке свой чемодан, сумку и пошел домой. Идти ему было в противоположную сторону от района, где жила и работала гражданка Лысцова, но он знал, что непременно вернется — сколько бы лет ни прошло! — к делу о краже в ее квартире. Вернется и найдет, извлечет на свет преступника — этого до сих пор не найденного «муравьиного льва!»



                ТЯФТАМА СУДЬБАЗЕ

Козк шинь стямась
   Келептсь фатанц,
Олась заря тяштень
     валдсь.
Лямбе шири ванць
     пзьгатась,
Ерай кадомс шачем
     тналть.
Эряфсь полафтсь. Стакат
      шитне,
Но сон срхкси тумс аф
      сяс.
Магазиттнень эса питнец
Ярхцамбяленц сонь изь
      кас.
Аф прокс кадсамазь минь
      толгавсь,
Туй сон аньцек сай
      тундас.
Пара мяльса лии. Валги
Тума пряста пальма пряс.
Шкайсь бславазе сонь
     тяфта, —
Аф сонць арьсезе тя
     койть.
Сонь, няк, родинанза
      кафта,
Кафцьке пизонза
     роднойхть.
Эряфсь полафтсь. Стакат
      шитне,
Цють аф сязьсазь эряф
      уськть.
Магазиттнень эса питнесь
Моньге седиезон сусксь.
Но лийкстамс аш коза
       тейне,
Эрямс пизозе монь фкя.
Пал аф пови — ваймяйхть
      пейне…
Афоль машта ба кшинясь.
Мон кирдьса и сахарть
     коронц,
Чайнясь тяни — «пейня»
     ведсь…
Сяс эсь мархтонга мон   
      спорян:
Аф ли сась ни эряфть
     пец?
Аф! — тя кизефксти
     отвечань. —
Вярде паваз тейть аф
     прай.
Нармонь пацят аш месть
     вешемс:
Аньцек трудса панжи
      райсь.
Пови сахарсь кядь
      кучказот,
Кда тевса аф удат.
Вестьке аф улят тон вача,
Кда вачезьге трудят.
Конязон судьбазе
    серматф, —
Шачемстон тя печатсь
      путф…
Трудти прафтонь нинге
      емлакс,
Алякс касфтомань монь
      трудсь.


 БОРАЗДАЗЕНЬ МУЙНЕ

I
Сонцень стяма пингонц
Аф юкстасы зарясь…
Велень увфть козк маряськ,
Кудса стяме миньге.
Вальмава мон ванан:
Мезень гайф ульцяса?
Пингсь вдь нинге рана,
Пиндол-вандол расась.
Тняра ломанць коста?
Мезенкса синь пуромсть?
Ванан: прокс киноса
Пульхки велень юромсь.
— Мезе лиссь, азк, тядяй?
Алязе монь коса?
— Церазе-иднязе,
Лиссь пяк оцю осал:
Модась войнань толса,
Велесь сясы олькси.
Аляце стясь рана,
Озась ваксозт, канзедсь.
Содалине тяшканц —
Косьфталень сухарнят.
Велесь ризфта пяшкодсь —
Аф илядыхть алят.
А тон нинге одат:
Церанят, аф церат.
И аф касфнят серот…
Аеркс пона Гитлерсь
Ваяль шини калмос!
Марнек мирти канды
Оцю ризф и сталмот.

«Кие стамось Гитлерсь? —
Арьсень мон эсь пачкан, —
Мес сон павазшиньконь
Сельмоведьса начфни?»

II
Етась тага киза.
Аньцек ушесь варьхмодсь.
Суви-явси вармась.
Паксяв терди кизе.
А исяконь сизефсь
Пакарнянень луви.
Тядязе монь кизефтсь:
«Бораздаце муви?»
Сельмостон «шувархнень»
Клоконяса нарнян…
Зарясь менельть архни,
Вармась сувозь арни.

III
Шабань кальдерьфсь — базар
Ягор атянь перьфке,
Атясь тейнек корхтай,
Сакалонзон шерьфти:
— Удомантень таньфоц,
Шабанят, юкстама:
Сявость алянь канкснень —
Тяни тефне стамот.
Айгорть кильтьке, Паша,
Кемоста киртьк ноктанц.
Алашась пяк кашан:
Пстидемс ломань нокай.
Тон, Ванюша, сокать
Сяда лацкас ладяк,
Алганяста сокак,
Ешмот-месть тят када.
Марстонь паксясь кели,
Грацень паця лаца

Боразданте веляст,
Араст ряцок-ряцок.


Кеняртьф атясь тейнек,
Мес минь алякс тяфта
Войнать стака кевонц
Лезнетяма прафтомс.

IV
Тяфта етнесть пинкне,
Иттне алякс арасть —
Тялясть-понжафтсть тингса,
Капас пулфтка марасть…
Сась Победань кеняртькссь.
Гитлер лефксне калмафт…
Тиемс мзяра кенерьф,
Сяськф мзяра сталма!
Кида мзяра перяф
Од зиянонь толти!
Ванфтсаськ марса эряфть,
Штоба афольхть ольксе
Тядятне и иттне,
Ару менельть ала
Улельхть такорхт китне,
Павазсь панжель яла.

   
 











ПИЛОТКА

Мондейне аф юкстави, аф юкстави
Ся шись, мзярда одкс пингозе лоткась.
Тусь алязе, и седиезе шави,
Шуказе веле песа сон пилотканц.
Уматнень соксеме, и качадсь модась.
Букатнень бокста локша китьксне содавсть,
Но сельмоведю вайгялезонк тонадсть…
Крьвястезь мазы зарянять салюттне,
И пайгокс кайгихть морса кеняртьф куттне:
Солдаттне фронтста орден мархта сашендсть…
Да сятнень еткса алязе монь ашель.
А тяни вов ни эряф алян монцьке,
Но кда вдруг угадяван перронца,
Тркстадезеван, козк солдатсь вагонца
Ардомбачк тейнь яфчасы пилотканц.

   

















АЛЯЗЕ

Ваймосон тячемс ризфозень сталмоц:
Кивок аф содасы алязень калмонц.
Коза сон прсесь, коса сон тюрсь,
Кодапт медаленза мяштьсонза ульсть…
Мяляфтса, мекольдень сермац сонь сась:
«Еню ульхть, цераняй, оцюста каст.
Врагоньконь каршес псиста тюрян,
Эряви — тага подвиг тиян!
Порафонь качамса комачавсь шись,
Инголи, инголи! — терди минь кись…»
Оду сонь эздонза ашельхть кулят.
Кодама паксяса, аляй, удат?..























ТАШТА ФОТОСНИМКА

И тага сявсы фотоснимкать тядясь,
Аф весть ни сельмоведьса штафть.
Трнатыхть лафча сире кяденза
И шаржу-шаржу шура шяярь пряц.
И тядять олаф сельмованфоц фатяви
Эсь колма церанянзон ликснон лангс.
Войнаса шавфнень — колма браттнень —
Фкя-фкада аерфтозень куломась.
Но тядянь седись стаки учи эсост,
Най ванфни тядясь позанянди рость…
Путь-путь! — фототь лангс тядянь сельмоветтне.
И мярьгат, тяфта аварди фотось.
























ПОЛАНЦ НЕЛЬГОЗЕ ВОЙНАСЬ

Тя од авась эрек, мазы,
Кода панжемста сиренць.
Сельмованфоц толня кази,
Пидетянза седис мянь.

Да сон обжаф пяк судьбаса —
Поланяц юмась войнаса.
Авась алянь тефнень содась.
Тевс-кис тернезе сонь модась.

Соксесь, витцесь и инзась,
Тяшнесь серманят — ризнась:
«Тяни аляфтопт идняне,
Сельмоведюфт монь киняне.
Учезь сельмонят аф концян.
Церанянень ванфсна — тонцень».

Тядя, тядя… Тяшнеть тяфта…
Тага алянь тевти прафнеть.
Ризфонц марясак странать,
Сюдозь лятфнесак войнать.














ЛЯТФНИХТЬ ОБЕЛИСКНЕ

Тусть ни ичкози ся шитне,
Етасть пичедезь-ризназь.
Братскяй калмонь обелискне
Лятфнихть колгаст аньцек най.
Удыхть шавф геройхне алост,
Калмомарснон лангса панчфт.
Кда етат сяда малав,
Няят ризфу лама ванф.
А перьфпяле эряфсь лакай:
Жойняйхть серот, сатт и вирьхть…
Сянкса аляньке бойс якасть,
Штоба панжель шачем ширсь.

 




















ФАЛУ СЕДИСА

Аф юкстасы тядясь церанц,
Конанди сон лемнесь моронц.
Няйсы онцтонза: сон кудса,
Кяденц тядянц лафтус путсы.
Корхтай: «Пичефкссь эсот архты…
Тядяй, васедеме мархтот!
Ванца, ефси сиренят,
Прясот акша сюренят.
Тят ризна тон, тядяй, вакссон,
Инксот эряфозень максонь!..»
Тядясь сргозсь, мяльняц петьфкя,
Пичефкссь  мяштьсонза хоть сетькяй,
Мярьгат, церац стаки эряй
И зиянти китнень перяй.





















СИРЕ ТАНКИСТТИ

Лятфнят эряфцень мзярда,
Стаки сельминголет стяй:
Толбачк танкаса тон ардат,
Танкать бокоц толти шяйф.
Ведьге, карафова ётнят,
Терди инголи приказсь:
Машфтомс толса
Козы доттнень,
Лисемс сяськомань кибряс.
Тяни ваймосемс сась пинге,
Тяни вастозт састь лият.
Кда эряви, то синьге
Етайхть лацот толу ятт.





















КАСФТОМАНЬ НАРОДСЬ

Кизоль. Яфодсь пораф варма:
Тевонц шаромонза кармась
Инекуй войнась,
Щась шинельхть странась…
Алянь валхтка эста кулень:
— Мон туян, тон каст.
Кда мархтон мезе ули,
Стяк тон аля вастс!..
Инксон сон юмась войнаса,
Куду изь мрдав.
Но аф уроз шабакс касонь,
Анцемс ашезь сав.
Лезнесь тядязе страназти,
Тейнек лездсь народсь.
Сяс спасиба оцю азан, —
Арань ломань еткс.



















ФАЛУ ТОН МАРХТОН

Мон кеняртьфан,
Мес шачень-касонь
Рабочаень
Семьяса-тналса.
И вестенге
Аф лоткан сясы
Тонь шнамдот, тядяй,
Пара валса.
Тонь пиндолды
Медальце мяштьсот.
Сонь трудса сатыть,
Хуш и сизсеть.
Сон тейне,
Кода заря тяште.
Най валдопнесы
Тевса кизень.
Да, моньге, няк,
Аф теждя кизе.
Аф теждя эряфса
Мунь васта.
Тон мархтонат —
И етай сизефсь.
Сонь сявсы кядце
Лафтубрястон.

 









ТЯДЯНЬ ВАЛХТ

Тейне тядязе монь корхнесь:
«Цебярь ломанькс, церай, ульхть,
Тяить китнень лангста сорхнень,
Эряфть вайгяленцты кульхть.
Валхнень вармати тяйть еря,
Ломанть паронц тяк юкста,
Ульхть аф эсь прянь няи цера,
Эряф кистот тят курькста!»
Касонь, виде янга молян,
Стихса шнаян мокшень крайть,
Вармас шава валхт аф ерян,
Васьфтьса кудозон эрь сайть,
Пичефкс аф тиян лиянди.
Кие ризфонь потмос повсь,
Лездан эстокиге сянди,
Няфтьса эзк мон, молемс ков.
Марнек седиень псинязень
Казьса ломаттненди монць.
Марян павазуста прязень, —
Вяти эсон тядянь енць.

   













МОНЬ ЗАВОДОЗЕ

Мзярда ардан вишкста эсь ульцяван
И вельхкссон ваны лямбе шись,
Автобусть вальманц пачка няйса — нява —
Заводозень, ков серьгядемань кись,
Мзярда тейне кизода аф ламоль,
Кудряне ашесть пяльне шаржу инкст…
Мон шарьхкодине, мезе ливозсь стамось,
Сяс эряй тянемс седисон ся псись.
— Ну кода: мялезт тя работась, цера?..
Аф вийсь, а енць вдь, мяляфтк, лазы кев…
Станоксон инксне таргавсть-пяярсть моразь —
Мон васенцеда тиень алянь тев.
И кенярьксозти сяда пяк крьвязень,
Козк шарьхкодине, кодама кисан.
Резецькять оржац сталень кедня сязи, —
Вольфрамста седи колбати путан.
Да. Тянивок мон покодян заводса,
Аф няян паваз эряфсон лиякс.
Вдь ошса палы лампочкатнень еткса
Монь кядьсон тифське валдопни шинякс.

   














***
Тялонь вармась вяшкозь пани
Китнень ланга ловонь пульть.
Косат, кельгомнязе, тяни?
Лажатф вайгяльнязень кульк.
Кадок паваз нармонькс тяста
Лии тоза, косат тон.
Ктмордатанза псиняста,
Ляды мархтот танцти онкс.




























КУТТНЕ СТАКИ СТЯЙХТЬ

Тяса кадонтф паксясь шаволь,
Тяса варматне уфасть.
Тяса сюне менельсь авардсь,
Сяпи нярьхкамасне кассть.
Шись тунданнекс эжди вяре.
Аньцек солась тядде ловсь,
Модав пезсь бульдозерть нярец,
Сяпи тишесь калму повсь.
Венептсь кяденц экскаваторсь,
Нежедсь нардю пильге лангс,
И кшнинь коморсонза фатясь
Пяле тонна сталма канкс.
Стройкать вельхксса менельсь валдомсь,
Эрек лямбе максси шись…
Нярьхкамаснень унксснон алда
Павазсь ломаттненди лиссь.

 

















ЯЛГАКС УЛЕМАСЬ

А вдь уленди и тяфта:
Апак учт зиянць тейть сай,
Мяльце корхтамс ялга мархта,
Вешендить синь — аф мусайть.
А угадявихть кибрязот
И зиянцень тейст азоть —
Шири нярьснон пувордайхть.
«Мезе тиемс, кода улемс? —
Еран эздонт, ялгат, кулемс».
А синь кядьге тейть аф максыхть,
Нинге эсь потмоваст рахсихть:
«Вов ни гулесь псити повсь,
Ванцаськ, кода сяда тов…»
Тяфтамотне фкя шинь ялгат.
Тя — аф ялгакс улема.
Арьсихть: кода вал мума
Сяда оржаняста сялгомс.
Стапнень ваймосна куштафт,
Марнек макшеса сувафт.
Но аф ламос теест сави
Эздот безярдемс. Сонць пингсь
Рахси лангсост. Ванат, синць
Тага ужес инголдавихть.
Тейть пшкядихть стапне эста:
«Эрька, посабляка-лездта».

   








КОРОЖ

Корожсь азоркс лиенди,
Пешкоткшни веньберьф.
Кальдяв тевнят тиенди,
Пацянзон хоть керхт!
Кальюрняти малады,
Кулхцонды, и эзк
Цефксть пряс осалсь калады:
Теланцты кенчт пезсть…
Но мон веть аф нолгадан,
Шуфтти килькшт путан.
Пови шяйтанць — толганзон
Лангстонза лийфтян!
Аерксть кеденц ваткаса,
Сельмонзонды — сорхт.
Катк лиятка шарьхкодихть,
Кода колсемс морхт.

   

















 ***
Ласькозь етасть валда шитне.
Киза, эздонк тумс срхкать?
Коза молихть тяни китне,
Меки тядде аф мрдат?
Аф. Туф кизось — етаф пинге,
Етафсь вестьке аф мрдай.
Тяфта эряфсонок миньге:
Афи фатят — тялось сай.
Пара мялезт, кда кизоть
Эряйть тевса лаказь свал.
И тят лажна, мес пяк сизеть,
Содайть таньфонц ливозть-салть.
























ШАМАНЦ ВАЛДОПНИ СТИРНЯТЬ

Эхи велеса мон кельгса
Мани сексенда илядть!
Ковнясь уи куттнень вельхкска,
Шаманц валдопни стирнять,
Кона кельгом церанц учси.
Ковнясь вяри куци, куци.
Мон стирть малазонза сань,
Лямбе кяденц сонь кундань.
Етась лама, лама киза, —
Етафсь меки аф мрдай.
Пяк кувалгодсь етаф кизе,
Моньге тялозе ни сай.
И кудрянень пурса архни,
Моли седиезе — лонть!..
Васетькшнян ни тялоть мархта,
Хоть и аф мялезон сон…
Веле песа тянемс кельгса
Лятфнекшнеманц ся илядть:
Ковнясь уи куттнень вельхксса,
Шаманц валдопни илянь.















СТИРЕНЬ ВИДЕНЦЯМА

Кудса конашкава пара! —
Морай лац магнитофонць.
Сявонь кядезон гитара,
Да и моразевонь монць.
«Ламос, ламос эсот учень,
Равжа сельме лейтенант.
Лама серма тондейть кучсень,
Тяни тяшниснон синь ванк.
Сон аф сяшкава ни мазы,
Но и кальдявоцка аш.
Оцю павазса тонь кази, —
Аньцек кельгомонза маштт.
Лама церань седи токай,
Мархтот васьфтемань кулясь,
Сяка кельгомдот аф лоткай
Мокша велень од стирнясь.
Тейне конашкава пара!
Минь люпштаме фкя-фкянь кятть.
Тяни корхнемадонк сняра —
Афи саты фкя илядсь.»




 










АФ ЮКСТАВАТ

Мзярда опапневонь-юмсень
Кяждолонц потмоса судьбать,
И, мярьгат, ваймозевок кулсесь,
Тон эста варжамон монь сать.
Туцятнень тусттнень срафтыть вельхксстон,
Мрдафтыть меки валдонц шить,
Пчкафтыть сялги сяворксть мяштьстон,
И панжить ваймозти од кить.
И тянемс павазсь мяштьсон шави,
Ся пароце тонь аф юкстави.

 

























СЕДИЕНЬ МОРОТ

Мархтот явонь пялевеста,
Вельхкссонк вяре цифтордсть тяштть,
Тейне эняльдеть тон эста:
«Мезьге лятфнеманди тяштть.»
Кулхцондсь седизе тонь валозт,
Музась ваймозень крьвястсь.
Шинек-венек мялень салазь
Эрят седисон, стирня.
Мяльне аф фкя киза мешкакс
Лиендсть, валгондсть панчфста панчфс:
Одксшить, павазть лямбонц эшксса
Эряфть потмос тиендсть шаркст.
И сянь колга ладянь морот,
Мезе сединясон пихтсь,
Сясы кенярдемга еран
Каземс тондейть лямбе стихт.



















УЧИХТЬ ЗАРЯТЬ ЛИСЕМАНЦ

Велеть пеге, кальхнень алга
Ляйнясь содай шудеманц.
Фкя-фкянь кельги кафта ялгат
Тапсезь берякть тишенянц.
Васце оцюлгофнесь церась,
Сяльде стирське кепсесь прянц.
Но синь фкя-фкянь эса кородсть,
Фкя-фкянь салаване ванфтсть.
И вов церати сась пинге
Молемс армияв, служамс.
«Эрь ни явихть тяни киньке», —
Церань седись шавозь шавсь.
Стирень седись токавсь юрнек,
Стирсь путняфты сельмоветть…
Серма кучсь солдатти курок,
Учи, учи — аш ответ.

   
















***
Кати-кие, кати-кода
Серма кучсь солдатти весть:
«Стирцень лацкас ашить сода,
Сон лиянди путни честь.»
Од стирсь пичеди и ордатф,
Серманц учсесы солдатть,
Киньге мархта лац аф корхтай,
Аньцек содай куфкснеманц.
Куфкснесь ламос аль аф ламос,
Но весть седиец кфчядсь:
Кулевсь ся солдатть мрдамац,
Конань учсезе куватьс…

Станяк топаз кальхнень алга
Ляйнясь содай шудеманц,
Станяк тага кафта ялгат
Тапсихть берякть тишенянц.
Тяни кашт молисна аяш,
Тяни валнясна лият:
— Азк, тон ванды тяза саят?
— Тонць лиянди аф туят?
И синь эстокиге савор
Фкя-фкянь ашкодыхть кргас,
И аф мяльсна стаки явомс,
Васьфнихть зарянь лисемать.











ЛАЖАТФАН ТЕЙТЬ

Сась илядсь, и вармась пани
Китнень ланга ловонь пуль.
Косат, кельгомнязе, тяни? —
Лажатф вайгяльнязень кульк!
Кадок пачкоди сон тяста
Мянь Саранскяй ошть кучкас.
Кадок вий сон тондейть максы
Оцю тевонь стака частть.
Лядсь аф ламос тейне учемс, —
Киньке шоворихть минь марс,
Аньцек сермат тяшнек-кучсек
Али тонць аф ламос артт.
Сась илядьсь, и вармась пани
Китнень ланга ловонь пульть.
Пчкялькс седиезе тяни
Тондейть нармонькс лиезь туль.

 

















ТЯТ ВИЗДЕ

Тят визде, мес тонь кядьсот пуворкст,
Тя — мазышити аф зиян.
Мзярда кельме вармат сувондсть,
Тон ашеть кочксе теждя ян.
Тят визде тевцень тейне няфтемс,
Тон тевса ломанень тряйсь-щайсь.
Эрь, лямбе кядняда тонь сяфте,
Катк псисна ваймозон сувай.
Тят визде серцек етамс мархтон
Да кирдемс пусма мазы панчф.
Ня панчфнень тонцень кяттне касфтозь, —
Вдь модать мархта ладять флангс.
Тят визде, мес аф някакс щафат,
Аф шовай тянкса кивок кяль…
Тон стане ваймозон сувафат —
Най эсот келькселень пчкялькс.
Тят визде! — тондейть мярьган нинге,
Тяк матне ваймостот толмарть.
А кие содасы: сай пинге,
Судьбаньке шоворихть, шять, марс?..















СЕДИЕЗЕ ЭСОТ УЧИ

Седиезе эсот учи,
Валда пичефксса ризнай.
Шись мзярда лямбе кучи,
И илядень эшесь сай.
Кожфсь туцятнень ала морай,
Кази кельгиенди тол,
А мон якан ськамон, церась,
Солан лажатфти штатолкс.
Максы кельгомазе майста
Вии пацят, валда ень,
И ни кафонянек гайфтьсаськ
Седи моронязень монь.
Седиезе эсот учи,
Учемась пяк стака канкс.
Кельгомась волнанят кучси,
Веши седиценди ян.
Веши, кочкай мазы мора,
Веши шить и веши веть:
Нармонькс мяштьстон лиемс ерай,
Гайнязь
    пачкодемс тондейть.

   












***
Валда павазть тейне кандыть,
Седиезон тон сувать,
Сяс аф пельса тячить-вандыть,
Мяльнень, кельгомняй, кундать.
И синь лемцень мельге шарыхть,
Няйса, панжат, кода панчф.
Етат ошка — мельгат ваныхть,
Салсят лама церань ванф.
Катк синь таколткшнихть —
                тейть сяка,
Аньцек валозенди кульхть:
Сединь псицень лаказь лакафтк,
Тяконя тон тейне ульхть.

 





















ЭЖНЯТ ЭСОН

Эрьготьф акша коволть малас
Уи салаване ковсь.
Цильфне еколдыхть пильгала,
Моронц читорфнесы ловсь.
Щека прянень пиди вармась,
Палы-цифторды эрь тяштсь,
Вальмя клянцьса акша таратт,
Мезе фталост эздон кяшф?
Но синь пачкастка кунара
Няйса эрек толцень тонь,
Кона фалу сембе вастса
Эжни седиезень монь.

 






















ПИТНИ ПЗЬГОННЯТ

Стирть тунданясь, нать, шаманц палазе,
Да и пзьгонца сияк валозе.
Шиста шис тунда стирнясь мазоми,
Пади, кельгомац тядде азови.
Тага ваномать сявсы, ванонды,
Седиюронцты пичефкс кадонды.
Тядде стирти тусь комозце тундась,
Одонь седити кельгомась кундась.

   

























***
Лама цера перьфкат шары,
Енюфт, мазыхть, кода фкя.
Кона эздост сяда пара,
Кинди казят мзолфкя?
Вакскан етат бта пава,
Няят еткстост аньцек монь.
А тянь эса тейне павазсь,
Вдь кунара келькте тонь.
Валда паваз тейне кандоть,
Седи потмозон сувать.
Таколдозь учсаськ минь вандыть —
Свадьбань шити аф куватьс.

   





















***
Пиже парьхциень лугава,
Раса начкса валф кинява,
Коса ляйнясь кичкоряй,
Сась монь каршезон стирня.
— Мазынязе, азка лемцень…
Тяфта ичкози срхкать?
— А тонь кодама, шта, тевце?!
Етак вакска, архт кигат.
— Вай, стирня, да мес тон тяфта
Ерят кяжи, ордаж ванф?
Цебярь церать тяк юмафта,
Няйсак, комболдан вер санкс.
— Васькафнят тон, няйса, цера,
Пади, стирьдотка мянь усф.
— Виденц азыть, но мон еран
Аньцек лацот мазы мумс.
Шятта, эряфозе ули
Лацот мазы, кайголь моркс.
— Вай, мзяроксть тякось кулентьф,
Ворьготть кистон, церамор.

 














НАЧКА ПУЛА

Зарянь лисезь, расань прамста,
Мзярда танцти удомась,
Сенем менель — океанцта
Мельдень тяштенясь юмась.
Вага эста ош кучкава
Арнесть пинет и увасть.
Тятярдсь начка пула ава,
Оратф касат кити прась.
Ардсь сонь ваксозонза пине, —
Арьсесь, палнянь канды мусь.
Козк никсазе авать шиненц —
Мярьгат, сялгозь — гавкснезь тусь.
Мольсь ульцява аля ломань,
Ваны: кие тяза мадсь?
Савор авать вельхксс сон комась,
Арьсесь: прафтозе урмац.
Пульсонц варжама сон венемсь —
Лездоманц лиянди кельгсь.
Яфодсь шамазонза шине —
Комлявть мяштезонза сельгсь.
Капотьфть шамац нинге одонь,
Мазышивок нинге кирдсь.
Аньцек ся вов апак содак:
Мес ни прамозонза симсь?
Вага ардсь и спецмашина,
Медсестра лиссь и сержант.
Ош кучкаста аеркс шинеть
Эшеньфти фургонти кандсть.








АПАК ЛУФТ СЕРМА

Аварди-кольгонди ушесь.
Тихольди савор исась.
Ялганьконь койканянц ужес
Озась и лажнай сестрась.

Стрелкасна часттнень пзьгатакс
Пацянят марняс прдасть.
Сетьме. Аф уды палатась,
Сетьмоф дежурнай сестрась.

Варьхмодсь, и почтатьке кандозь:
Сермат, газетат, журналхт.
Ризфоньке сяка изь янга,
Тошксеме фкя-фкянди валхт.

Няеськ конвертста минь лемонц
Ялганьконь — кулси боецть,
Касфтозе ризфоньконь кемоньксть
Кядьс аф кундави конвертсь.

Кинь жа пяк кельгомга кядец
Мазыста букватнень тяштсь:
Кельгомняц, или жа тядяц?
Пади, и тона, и тя.

Стаки сон ашезь са ежес,
Ашель и виец уколть;
Сельмоньконь нарнеськ минь ожас,
Ащеме кашт апак мольхть.


Эрьда жа, эрьда минь панчсаськ
Апак луфт серманц солдатть,


Келесонк морафтсаськ, ванцаськ,
Ули, шять, мяленцты лад!

Киньге изь токафтов суроц,
Етнесь хоть кажнайсь толбачк,
Васьфнезь и смерттьке аф шуроксть,
Тянкса жа вийсна изь шач.

Келеса шувоськ минь калмонц,
Максоме мельдень салют,
Келеса явоськ и сталмонц
Апак луфт сермань ся кудть.

Конанди седиень токазь
Серманьке миньге лийкстасть,
Конаса учсиень щекас
Сельмоветть снавнякс курькстасть…



















МЕС ТОН АРАТЬ МАЛАКС?

Мес тон арать малакс,
Мялезон пяк туть,
Кафта тополь ала,
Акша вальмя куд?
Кие тяфтамсь тоса
Акша гуленясь,
Кона ендол толса
Ваймозень крьвястсь?
Лувондса коль серматфть:
«Медицинскяй пункт».
Тяста мон — од церась —
И урмазень мунь.
Ранакиге стяян,
Ки трвав лисян,
Арьсян, пади, няян
Тя кудть гуленянц.
Ськамонза сон якай
Тяза тячить самс.
Седиезе лакай,
Ерай виденцямс.
А мзярс изь няев
Акша гуленясь,
Пичефкс тиендсь теень
Шаволды кинясь.
Вакскан етнихть ломатть,
Валозевок аш…
Вдруг монь прязе комась,
Эрьгязевок маштсь:
Акшелды халатса
Од стирнясь тихтядсь!..
Мувор шаба лаца

Новольдень мон кятть.
Тага аф пшкядян,
Валнят аф муян,
Мяштень эжди кяднянц
Виздезь аф кундан.
Ламоксть, ламоксть нинге
Арсень кить трвас.
Павазу сась пинге —
Стирсь монь тяфта васьфтсь:
«Мес аш удомаце,
Куфксни цера, азк.
Кодама урмаце,
Шять, пчкафтса тязк?..
Етай веня монцьке
Содань куфкснема,
Сельмот ашень конце,
Тяка жа «урмась»
Седи алон коцай,
Ваймозень плхтай…
Эрьси тяфта одста
Аф минь мархтонк най…
Арсек сиденяста
Тя кинязень лангс,
Пади, вага тяста
Муме ваймонь канкст…»
Ашень азов сяка
Фкявок вал лац-ряц…
Ськамонза коль якай
Тя кудть гуленяц.
Мяль кирнян мон прясон:
Кода улема?
Эрьда тинге азость,
Мезе тиема.





ВАЙМОСОН ЛАЖАДОЗЬ КАННЕТЯ

Каштордозь пяяри лопатне
Ацазь ни велень кинять.
Лажадоть мондейне — содате,
Содате тостонь стирнять.
Тапсесайть меки ся яннятнень
Шачема вастонь ширьге…
Ваймосон лажадозь каннетя
Солдатскяй аф теждя киге.
Сяньге мон мяляфтса, содаса,
Корхнеть тянь квалма аф весть:
Шачема ширеса-модаса
Тондейть и паваз и честь, —
Казенди панчфкат и золотат,
Ваймоцти эрьгат уфай,
Эрьгаса козяшинц поладат,
Мазышинц мазепнят най.
Мон жа, и лацон монь ялгане,
Ванфнесаськ тя мазышить:
Панттнень и туцятнень фталгавок
Перяськ тонь кудозт сай кить.
Но и тя пингонь служамаса
Мяльне коль станяк и фкакс
Лажатфтозь седицень анасазь
Лажатфкя седизень ваксс.

   









ТЕРДИХТЬ ПАКСЯНЬ ПАНЧФНЕ

Поэма

Велесь оцюволь, кувакаль,
Мазопнезе Мокша ляйсь.
Ульсь сонь эряфсонза всякай,
Всякай эряенза няйсть.
Ульсть и козят, ульсть и ашуфт.
Козять ярмакоц и кшиц.
Ашуволь — кинь модац ашель
Да кинь оцюль нолашиц.
Ульсь тя велеса и стама, —
Сон аф козяль плямас-родс.
Хуш и модацка аф ламоль,
Но, а сероц сатнель одс.
Шапи, шуви, нуй и ляди, —
Ашель сонь афсодамшиц.
Золотанне, корхнесть, кядец —
Тя Ведерников Микижть.
Лакси узерьса и, мярьгат,
Лаксефсь инксса инзетьф тя.
Сафтсы, коза путомс эрьгя:
Понай пикс — путк стяда — стяй.
Серонь касфтомстонга няйсы,
Коза мезе видема.
Томбаньбача няи ляйса:
Коса калхт аш — аф ульмай.

Етнесть кизот кизонь мельге,
Мокшесь лама ведьта кандсь.
Полафтсь Ордаж велеть лемоц,
Лем путсть тейнза «Гигант».
И Микижень председателькс
Тоза кочказе артельсь.
Саты виец аль аф саты —
Микиж сталмода изь пель.
Чатордсть утомса сусекне,
Стакаль сталмоц трудошить.
Топодсть ашуфненьге пексна,
Трудса музь синь козяшить…

***
Етнесть кизот кизонь мельге,
Мокшесь лама ведьта кандсь.
Ордатфонди арась велесь,
Уроскянди шарсь «Гигантсь».
Вальмятне горбыльса шавонтфт,
Ляи нарыясь кинясь.
Грацень пизотневок шавот,
Шуфттне ризфти сюконясть.
Велеть содаса кунара, —
Содаса мянь эрь куднянц.
Арьсень, тоса ваймамс пара,
И «Гиганту» тага сань.

Ламоль лядида лугаса.
Коршазь пеелепне мольсть,
И фкя морос шоворсть тяса
Кожфонь зойфсь и ведень жольфсь,
Ванан. Няйса: тона лядись
Сембонь эзда фталу лядсь.
Мезе шорсесь вишкста лядемс?
Лотксесь. Аф мяль вельде лядьсь.
Пароль содамс: Мес тя тяфта?
И мон ваксозонза сань…
Мярьгат, учсесь васьфтемс мархтон,
Ваня монь и учсемань.
Нльне кенярдсь сизеф церась:
Мувсь и лоткамска туфтал,
Шири пеелемонц ердась,
Мянь циннязевсь токаф стальсь.
Сяльде ялганзовок пуромсть.
— Перекур! — мярьгсь бригадирсь.
Лиендсть перьфканк сяськт и пуропт,
Панчфкятненди мешкат лийсть.
Таргась папироска пачка,
И кругть эзга пачкась тусь.
Ванянь кядьска пачкась пачкодсь, —
«Сизеф» етафтома мусь.
Качафтсь-тись бригадань азорсь,
И плманжа лангс сон стясь.
Лядеманц Иванонь азондсь,
Оржа валса сингорясь:
— Улель атяце тонь шиса,
Лядемс асу мулеть, шять,
Лихтелезе нолашицень,
И юкстафтольхце ульцять.
А то мяльсот аньцек стирьхне,
Етксост вежлявшицень муть.
Кштима аньцек тонь и кирнельхть.
Аф Микижень плямакс туть.

Етась пинге, и Иванонь
Ошста васьфтине — сей сась.
Арьсезь лангозонза ванонь:
«Мес кибряце тяза прась?»
Церась сельмоса ункстамань,
Кеподсь лафтунзон, пшкядсь:
— Велеса пяк рана стяма,
Покодема мянь илядьс.
Синнек шинек-венек казфнень,
И тят сода ваймамши,
И тят сода фкявок праздник…
Салу таньфоц велень кшить.
Стане лофцоняське, вайське…
Кизефтьсазь тонь лемцень синь.
Лядят тише куженяса —
Кужесь банядонга пси.
Сяськта мзяра! Сяськсь сон стама!..
Веронь шокши — вай, вай, вай!..
Китни, кяжи сонь пупамац, —
Пеелемце кядьстот прай.
Велеса аш цирк, театра, —
Содасак тянь, няить тонць, —
Пингце етафнемс пяк стака,
Фалу сельмотне прокс коньфт.
Ванца эряфть паронц ошса,
Сясы, ялгай, тяза сань…
Одонь мяльса, ваймопожфса
Ошень эряфти кундань.

Сон культурнай эряф ушедсь,
Шяярьхтьке кувакат кадсь.
Якай ошева Ванюша,
Вяри, вяри кепотьф пряц.
Серес — поталаку токай, —
Эхянь атякс церась туф.
Кали тя аф муй работа?! —
Клокса эрьхтезь лазсы шуфтть.
Лоткси сембе куттнень каршес,
Луви, мезе кенкшти тяштьф:
Магазин — хозяйствань паршихть,
Омбоцеса марьхть и пяштть…
Шаракофтозь прянц эташне, —
Мазы кудс повсь сельмованфсь.
Метрань серьсот валхне тяса,
Тяштьф: «Кафе и ресторан».
«Вай, да тяза ни сувама!..»
Мзол! — нолдазе швейцарсь.
Эса ваномада лама,
Няйсак шотцень, ков тят шар.
Каршесонза од стирь пеедсь,
Мазы сельмованфонц казсь:
— Мезе, кандомс тееть, цера?
И примазе стирсь заказть.
Сембе танцтись, мезе ерась,
Курок эвондась шрать лангс.
Сявозе сюлекать церась —
Ушедозе пялепанксть…
Сяка тев стирть лангс сон ванондсь,
Цяткокс сельмонза крфасть.
Афи ащеви стулть лангса,
Всякай мяльхть пси пряти састь.
Кячказкс мяндезе пря суронц,
Кячказсь ванфонц стирть кундась.
Ся тянь шарьхкодезе курок,
Пеедезне малав сась.
Сась и озась шраня пети…
Сельмованфне налхкозь налхксть.
Ваня панар сивонц петни,
Вешендсь азомс васень валхт.
Вал стирсь сяда курок ердась,
Конань кяльбряняса кирдсь:
— Кда шяярьхнень тонь, цера,
Кодамс касас, мярьгольхть — стирь.
Пароль тяфтамть мархта содамс…
Пади, рьвяце нинге аш?..
Азка, цера, лемце кода? —
Сяда малав од стирсь шаштсь. —
— Монцень? Рита мярьгихть тейне.
— Ну а мондейне — Иван,
Инксот! — Ваня тага пеедсь,
Штась винаса мзолфканц.
Копордась-тись, няренц нардась,
Путсь фужеронц и пшкядсь:
— Эзьке аньцек ширен шароть,
Эзк монь мялямозон лядьсь
Картаста бубновай дамась.
Дамась… Дамась эхянь тон!
Сембе пяльде: сельмос, шамас…
Кельгом картанязят монь!..
Пароль мархтот ялгакс улемс,
Фкя-фкянь кядняда люпштамс.
Пароль эздот тейне кулемс
Сединь токай, лямбе «да»!
Сянкса содамаль ефкс лаца,
Конань кодама судьбац.
Ошу сань — и ошть аф кадса,
Вели тядязе монь лядсь.
«Паксянь тев» наукат етань,
Соксень, видендень умат…
Еран ошса вов работамс,
Сяда цебярня мума.
Эх, а тон, Бубновай дама,
Етать кодама ки-ян?
Рита арьсезь кирендсь шама,
И сусксь алуце трванц:
— Монь аш тядязевок, Ваня,
Касонь акань пяле мон.
Тонафнень и шабат ваннень…
Тяфта эрязь кочкань ень.
Шумордань торговлянь школа,
Тяни практикас сей сань.
Сяльде таргавама молян:
Мезе мярьгихть, сянь миса.
— Эста, Рита, нинге фкяня, —
Няфтсь фужеронц лангс Иван, —
Кда велень пульста мянень,
Тяни топодемс симан.
Нинге корхнесть стане-стане,
Лятфтазь малады илядть.
Рита инжикс терди Ванянь,
Карман учемот, кле.
Ритань серьгядезь лиятне,
И сон тердихненди тусь.
Ваня стясь буфету шятязь,
Тоса копоркс анась-мусь.
Ресторанцта лисевсь церась…
Сельмостонза валдсь юмась.
Тумс ульцять кувалмос ерась.
Мяндевсть пильгонза и прась.

Шобдава топчання лангса
Галош вастса ежес сась.
Мяляфтсы — сон ресторанцоль…
Тоса буль! — бульнясь винась.
Ерай шарьхкодемс, сон коса,
Вихца кепси шары прянц.
Кодане шта повсь тя осалс,
Кода сатозе зиянць?
Мес шта види щекац пайготьф?..
Маряй цингорф. Кенкшенц панчсть..
Кули кельме кашкомф вайгяль:
— Стяк, Ведерников Иванць!
Аньцек тяни церась шарьхкодсь,
Што аф пиксса сотнеф сон…
Мастора ведь парьня, карьхкя,
Сипть и ароптк комляв енть.
Целай карьхкя нолдась Ваня,
Лопафтозе клдоманц.
Эсь кувалмованза ваны…
Каршесонза лейтенант.
Вага щамонзонга кандозь,
И квитанцияня кандсть…
Пяле сяда! — Афи андозь, —
Аньцек удоманкса пандсь.
Васта мусь ош пестонь стройкав.
Тоса марасть сери кутт.
Тевда пяшксе, аньцек покак,
Аньцек одонь вийцень путк.
Етась ков, и сась получкась, —
Трешниконьбес лувонтф трудсь.
И Иван кундазе ручкать,
Ведомостти кяденц путсь.
Молембачк сон лувондсь «кассанц».
Луви, шукиесы прянц, —
Ефси мялец ашезь каса:
Саты аньцек ни авансс.
Аф кржа савсь, афи лама, —
Аф эрь шить тонь ресторанць.
Саты ярхцамбялень рамамс,
Но а нинге щама лангсь.
Моли ресторанонц вакска,
Пели — Рита афоль лись.
Васетькшнемс сон валга макссесь,
Да пяк питни тоза кись.
И сон кядьгучканзон ванондсь, —
Пуворкст. Кода сявсы ломть? —
Куфкснезь, савор моли Ваня,
Сединяц сонь моли — лонть!
Общежитиянь кроватти
Церась велясь, прянц мянь шавсь.
«Месендема ванды? Кати.
Муцсемс тяни пря мзярс?»
Церась арьсезь нльне эводсь:
Ванды тага сякось — вай!
Кядезонза ломонц сяви…
Сяка тевонцты кундай.
«Пезе! — эстейнза корхтась, —
Мзярс аф поздна — тяста ворьть!»
Теждя чемоданнянц мархта
Ворьгодсь ошста, кода ворсь.

Вов и велеса Ванюша, —
Кенярдсь тядяц — церац сась.
Семботь ванондома ушедсь,
Тонашиста прокс мрдась.
Арьсесь церась, конянц чакась:
«Маряк, тяса аньцек юфт…
Местема мон ошу якань,
Тязк аль пуворкст афольхть мув?
Кали ашить сода, цера,
Нльне тянь, што сивольсь, вайсь,
Медняське и кшинди серось
Ошу велеть эзда сайхть!»
Кудсна кардонь шири шары:
Поталакоц вов-вов прай,
А кияксоц — етат — тары…
Прокс юкстазень вярдень Шкайсь.
Бта стряндасть тядят-церат,
Кочксесть эряфонди ень…
Мезьге павазть мумс аф шоряй,
Павазсь — оцю трудса — тонць!
Недяля пчкафнесть пуворкст,
Кочксесь вийнзон Иван.
Прянцты алянь ежет пуроптсь
И лиссь кудста заря лангть.

… Кенярдсть Ванянди колхозса,
Ваня музе бригадирть:
— Коса стака, молян тоза, —
Бригадирть сон кяденц кирдсь.
Кульсы-марясы Ванюша —
Перестройкась тяза сась:
Велесь полафнема ушедсь,
Велесна од кити прась.
Лятфнихть тевонц-кинц сонь атянц.
Касы паксянь козяшись.
Тихтедсть смузю арендаторхт…
Кинне ливозсь, сянь и кшись.
Кда модать кельгсак тядякс,
Тевти седиге кундак,
Покак, сокак, видек, ляденть…
Эстейть парось — трудендак.
Кайги перьф Иванонь славац,
Лемонц вяри кеподсь трудсь.
Пудонь сера шити сяви,
Тяни путови од кудсь!
«Мусы тядязе од кудса
Павазть, валдть и козяшить…
Ошть монь лацоннетне сюцезь —
Шачем вели вешсазь кить!» —
Арьси Ваня лядембачка,
Афи маряй сизема,
И хоть копорецка начка,
Но а тишесь рядонь мадсь.
Павазу сон сембе пяльде:
Ули палоц, ули кшиц,
Касфни тядянц пара мяленц,
Пара мяленц — шумбрашинц!
Аньцек ся…
Сон ков аф ванксты —
Сярхкай церань седи юрть…
Ресторанонь шраня лангса
Зрнянь толса палы суркссь.
Няи сон аф расань каштаст,
Конат пеелемти срадсть.
Няи…
Нят сиянят тяса,
Ритань мяштьста ледерь прасть.
Кельгом стирсь ся аш лугаса,
Соньфтемонза церась лядьсь…
И ризнамась стаки касы, —
Сардонди стирсь седис лядсь.
Ваня арьсесь тяштемс серма,
Анамс… хоть ни ликонянц…
Сермань валнят кочксесь церась,
Солсесь-юмсесь шиньфсь-туманць.

Шапихть куд и щепкат ляцихть.
Шочкне смолафт — пичень вирсь.
Оржа узерсь Ванянь кядьса
Колси сетьмонц шачем ширть.
Мярьгат, онцта сргозсь велесь, —
Катфоль сон юкстаф ки лангс,
Тяни панчси сельмот келес,
Лафтус лаподсь велень канкс.
Тяса-тоса кенкшне панчсевсть, —
Бралги эряйхне мрдасть…
Шратнень лангса роза панчфне
Перьфкаст инжихнень прдайхть…
Ванянь тядянц перьфке пуромсть
Тядят. Синьге идьсна састь.
«Тяни свадьбатне туйхть курок!» —
Фкя мяльс тядянь мяльхне прасть.
Тядясь крестась роза панчфнень,
Арьсесь паваз тядянь крезсь…
Качадсь сура пачань таньфса
Ванянь кудса од куд озкссь…
И тя пингста панжевсь кенкшсна…
Мака панчфокс Рита сась!
Ванянь седиц псиста пянкштадсь,
Сетьмось абондозь илась.
 
***
Шумордавсть торговлянь курсне,
Ошу кадовсь ресторанць.
Тяни катк стирсь павазть мусы
Магазинцонза «Гигантть».

 














МАКАР АТЯНЬ КЕВОЦ

Поэма

1
Кевть сянь няине кунара,
Армияса вчек служань…
Полконеконь вастоц пароль:
Порат, лашмот и лугат.
А сияне ляйге шудесь,
Ляйть сянь лемоцоль — Исеть.
Берякова сери нюдихть,
Цильфснон комболфнезень ведсь.
Миньге строямазь весть ротнайсь,
Азондсь тяфтама приказ:
«Сави ведень пачка етамс»,
Коза молемс — васта азсь.
Ошть котельнянзонды анасть
Пенгат — стама уштомбяль.
Тевти улеме минь анокт —
Кис срхкаме пара мяльхть.

2
Вагот пенгятневок. Марафт.
Пенгянь капат, кода пантт.
Пинень кавкснемавок марявсь, —
Тяса эряйхть, улема.
Пенгя мархнень фталда няевсь —
Кеворди волнат исетсь.
Тяйня яння таргавсь ляи,
Тоза баба моли ведьс.
Маладсь мушка сакал атя,
Копорьсонза ружияц.
— Кати азорхт тяса, кати?.. —
Сиресь корхтась — тарнась пряц. —
Мон аф пенгат тяса ванан,

Пенгя мархне нят аф монь.
Тейне аф эрявихть анокт, —
Ся аф виренне законць.
Ванан: ломатть састь, да однят,
Да солдатонь щамса щафт.
Ва и арьсень: молемс содамс,
Кит и местема сей сафт…
Вирьса няемс ломань — праздник,
Инжикс сашендыне аш.
Сявок нинге сави азомс, —
Атясь сяда малав шаштсь: —
Моньге церане военнайхть,
Армияса лейтенантт. —
Аньцек сермат кучсихть тейне.
А монць синцень коль учсян.
Эрь… Да тявок тейне пара:
Вальмалон солдатт Шкайсь кандсь. —
Атяньке кисетонц таргась,
И крьвястезе трубканц: —
Арядова, церат, пялон,
Бта отпусконь илас.
Моньге — сиреть — петьсасть мяльнень:
Бта эсь служайне састь.

Атять бабацка примамазь
Эсекс, мзолды трват.
(Пеедиста ломанць мазы,
Маряк, кемонень-крда).
Калдорфтсь шаванят и куцюфт,
Нардась пиндолды стакатт,
Атять тяза-тоза кучсесь,
Тянь да тонань, кле, кантт.
Афкукс, кода тядянь пяле
Поза шовса шадсь илась.
Азор атять — пара мялец,
Мярьгат, церанза мрдасть.
 3
Тязк ни шра ваксса тейнек
Атять мархта корхнемс савсь.
— Мокшат? Кода савоть сей мянь —
Сянгяря Сибирь кучкав.
— Велеса мон постуф улень,
Ванонь стаданц фкя муллать.
Весть куля муллати кулевсь:
Раскулачендамс кулакть.
Еню татарсь сяда курок
Арьсесь пильгокинзон штамс.
Тейне мярьгсь: «На максан, уроз,
Вашеняня эстейть трямс».
Етась киза — тейне вашесь
Тага вашеняня кандсь.
Мянень, сюдоф урозсь, вачта,
Стявонь кеме пильге лангс.
Тага етасть кафта кизот,
Азомазь кулакокс монь.
И сей няфтезь моньге кизень…
Ся кунароль, етась онкс.
Тяза вов Исеть трвати
Мокшетне — минь — саме сей…
Лиендсть чавкатне и грацне,
Комболфтсь ведензон Исетсь.
Тунь разведкас вирьгучкати,
Муйне тона оцю кевть…
Тяфта сей судьбазе пачкодсь,
И кевть маласа мунь тев.
— А рьвяцень, азонтк, кода
Васьфтить эряфонь кибрязт?
Ванан, корязтка сон од вдь…
— Эрьке, Оля, тонць тянь азк.
Бабась куфкснесь, вайме таргась,
Сонга озась скомнять пес,
Ожасонза шаманц нардась,
Азондсь. Лотксесь весть аф весть:
«Мельган предколхозась якась,
Но мон ашень моль рьвакс.
Седиец сонь кяжса лакась,
Лангозон сон кагод макссь.
Сяльде кельме кабинетса
Мольфнесть пефтома допрост.
Ежес сафнемазь эй ведьса,
Мяштьстон сязезь нльне крезть».
Атясь кулхцондсь, сей-тов ванондсь,
И сонць шукиезе прянц:
«Сволочнень ба синцень тянкса
Кельме томбас пряснон лангс!»
Сяльде тага — тифтень кружка,
Тага тифтень печф куяр.
Атясь вадердазе мушконц
И мондейне тага шарфтсь:
— Эрь, а тяни, пади, ванцаськ
Менель серьса кев-скалать…
Тя монь мялямозень ванфтсы,
Мезе серматф кевти, ватт!..
Мзяра век ни кевсь тя тяса?!
Сонь шнизь пизепне резь-резь!
Афи кири, афи касы,
Хоть и летьке модас пезф.
Ули, аш ли летописец…
Коза тяшнеф кевть судьбац?
Тянь аф азсазь ковське, шиське,
Тя историяти лядсь.
Якстерь кевти букват шупонтфт:
«Тя — Макаронь кевоц» — валхт.
Аш куштафкя, аяш нупонь,
Ару, кодане хрусталь.
Прашендыхть и солсихть лофне.
Эряфсь моли… Стама тевсь…
Паньф мокшалять колга ефксокс
Кармай ащема тя кевсь.

 


СИРЕ КИРЬХКС

Повестьста пакшт


ТЮЖЯ-ЯКСТЕРЬ ПУТЬКТ

Куцеманов оду-ряд дежуряма лиссь колмоце шиня. Ванозень рапортонь журналхнень. Ётаф кафта ветнень кодамовок зиян ванови васттнень эса ашель.
«Вишке даволда меле фалу сетьме», — арьсесь сон эсь пачканза. Кемоньшка частста теенза звонясь Кильдяшкин майорсь. Кизефтезе, мезе однясь. Куцеманов азозе: ломаттне эсь вастоваст, фкявок пост шава изь ляда.
— Нинге весть теест азк, — меколи мярьгсь Кильдяшкин, — катк улихть оржа сельмот, «стяда» пилет. Кие содасы, салайхне, шять, ёрасазь петемс аф удалаф тевснон.
Аньцек путозе трубкать, цятордозь корхтазевсь рациясь. Патрульнайсь Шарахин нюрьхкяняста пачфтезе: кирдсь кафта ирецта цёрат, кизефтезе Куцемановонь, мезе мархтост тиема.
— А коса кирдить?
— Продуктовай магазинть фтала.
— Ускить отделу, тонцьке эряват, — мярьгсь Куцеманов. Ётась сей-тов кабинетка и варжакстсь вальмава. Ушеса мольсь лов мархта пизем, вальмя сельмотне бта авардсть.
— Тяфтама пингоня цебярь азорсь пиненц аф паньцы ушу, а нят пульхкихть магазиттнень перьфке, симондихть, — пшкядсь сон кати эстеенза, кати помощниконцты, конань инголе ащесть учебникт и эчке тетратть. Шуриксь нльне валхтозень сельмованоманзон и, бта сргоземда меле, варжакстсь Куцемановонь лангс, учсь, мезе ся азы сяда тов.
— Тя мон эстейне. Лувонтт, лувонтт, — и тага кармась якама кабинетка, лятфтазе, кода васенда няезе Шурикть и корхнесь мархтонза. Сон сась тяза работама аф кунара. Кода-бди виздезь-тапарякшнезь азозе, што омбоце кизось ни тонафни университетса.
— Аф стака ули и тонафнемс, и дежурякшнемс мархтон?
— А мезе тият… Алязе кулось, тядязти лезды аш, — и сон стакаста таргазе ваймонц, мезсь эстокиге крьвястсь Куцемановонь седиса ужяльдемань цятконя, и сон тянемс аф мадонды.Тя цятконясь содафтозе эсь прянц тя ётктьке, сяс сон прянь яфодезь мярьгсь эстеенза: «Вов кода уленди эряфса: финцне юмафнесазь ётка пингснон крыленця лангса симондезь и визьксста кройсезь, а омбонцне кенерькшнихть и работамс, и тонафнемс».
Тя пингть вальмять ала марявсь машинань увнама. Куцеманов шарьхкодезе — синнесь. Афкукс, аф ламос ащезь патрульнайсь Шарахин и шофёрсь сувафтсть кабинету кафта аф содаф цёрат.
— Вагот потяфатне, дежурнай ялгась! — потмозонза ваймонь аф тяльгондезь, ушедсь Шарахин, — аф куцьфтевихть коданга.
Вятьфнень озафтозь шуфтонь диваннять лангс. Куцеманов оржаста варжакстсь ирецтотнень сельмос. Ингольдень фронтовикть-разведчикть тяфтамоль промозоц: сельмованфонь коряс шарьхкодемс тя или тона ломанть ваймонц и мялензон-арьсеманзон. Но васенцеть, отала шяярьть, таргозьф трва и пялес коньф сельме цёрать лангс ваномста мезевок изь шарьхкоде. «Мес тяфта? Аф сяшкава и ирецта, а удомась матрай эсонза. Кали сон эряфсонза васенцеда варжазе винать таньфонц?» Кизефтезе каршесонза ащить:
— Мзяра тячи нафодеть?
— М…мон ёфси аф симондян, начальник ялгась. Хоть проверямасть.
Шарахин нажядсь малазонза, никсазе.
— Ёфси аф яфоди эздонза. А вдь вятемстонза вельсесь кафта пяли, кода и вов мархтонзось. Мон ёрайне ускомс синь видеста вытрезвители.
— Панжить сельмотнень и ватт видеста лангозон, — казямста мярьгсь Куцеманов отала шяярьти.
Ся кулхцондсь.
— Тя аф винати ирецта. Ваность, конашкава пиндолдыхть лангу лисьф сельмонза, бта клянцеконнет. Примась наркотик.
Кизефневить, мярьгат, орхкадезь сяряди вастонцты. Кафта пяли шарондозевсь стулонц лангса, эняльдсь, штоба нолдалезь, кле, сань мянь Куйбышев ошста, Саранскяйса эряй стирь ялгазе.
— Нят мезень ампулат? — вдруг кизефтсь Шарахин. — Вай, да сонь шприцоцка ули!.. — И сембе тя паршить путозе шрать лангс. Сяльде музе паспортонцка.
— А моннеть зепонзон эса синтьф семишниковок аш, — пшкядсь тякобасом омбоце вешендись. — Но вина шинесь эздонза яфоди, кода боцькаста!..
Куцеманов ванондозе паспортть. Афкукс, пропискась Куйбышевань. Апак рьвяяк.
— Мзярда сать Саранскяи? — кизефтезе оталать Шарахин.
— Исяк илять.
— Кодама поездса?
— «Куйбышев—Пичкиряева».
Тя ёткть Куцеманов паспортть потмоста таргась стирень фотокарточка и поездонь билет. Ванозень. Сяльде пшкядсь:
— Мзярда, мярьгат, сать?
— Исяк илять.
— А вов билетсь аф исяконне. Вете шида ингольдень. Тямасть васькафне миньге и тяк кирнефте эсь пряценьге. А коста содасак вов сонь? — Куцеманов няфтсь омбоце киртьфть лангс, конанди кемзисемгошка кизоль.
— Кельгома стирезе эряй подъездсост.
Куцеманов марязе, кода пильгалдонза тушендсь нежедема вастсь и нльне мярьгокшнесь милиционерхненди, штоба сят атьксталезь тяста тя «наркоманть», но пакет потмос ашкотф ампулатнень кядезонза сявомдост меле бта пидевсь пси ведьса: пакетть лангс тяштьфоль, кинди и мзярда аноклаф тя лекарствась.
— Нятне коста? — кяжиста мярьгсь Куцеманов.
— Минь… Монь… бабазе сяряди. Вов и рамань тяфтама лекарства тястонь аптекаста. Минь тоса тяфтапт аш.
— Рецептце коса?
— Сонь сявозь аптекаса.
— Кода бабацень фамилияц?
— Фролова Анастасия Ивановна…
— А мес пакетть лангса лиянь фамилиясь? И вов ня ампулатне. Синь аноклафт аф исяк, а ниле шида инголе… Вешендесть нинге весть и сяда лацкас, сюреняньбес, — мярьгсь Куцеманов милиционерхненди. «Калнясь» шаронды ульмоняньконь перьфке, но кодавок аф ёрасы фатямс кячкаскяньконь…» — арьсесь сон эсь пачканза.
— Коста ня ярмакне? Мезенди каннесак тняроть повжиресот? — кулевсь Шарахинонь кяжи вайгялец. — Коса работат?
— Слесарькс фкя заводса.
— Кодамса?
— Сон военнай, азондомс аф мярьгихть.
— Ожука, ожука, — шоворсь корхтамати Шурикське, — мон сонь лятфтайне! Тона дежурствадонк инголе мон якань вели. Рузаевкаса озань таксис. И вов сонга, да нинге кафта ялганзон мархта, тосоль. Пачкодеме Саранскяи, водительти венептсь ведьгемонь цалковай, а зепстонза таргазе марнек тя пачкать.
— А мес тянемс мезьге ашеть кашторда? — апряказь кизефтезе Куцеманов.
— Аф пяк надиянь мялямозень лангс, да и шобдаль.
— Кульсак, Безобразов? Тон Саранскяи сать аф исяк, а вете шида инголе, — кемоста азозе Куцеманов и шарфтсь милиционерхнень шири: — Тяштеда кафцьконь лангс актт и вятесть горотделу, тоса азсасть, кит синь. — А мон звонян тостонь дежурнайти.
Ванозь киртьфнень кядьгопорьснон, кядьзяярьснон — аш ли тоса кодамовок татуировкат, мезть коряс содаволь документфтомть лемоц. Цёрать кядьлапшенза пяцкафтольхть аф штави краскаса.
— Мес пяцкафт кяттне?
— Кияксоньконь архтозь, вов и пяцкайне, — отвечась Безобразов.
«Улема, фкя клеткастот нармоттне», — арьсесь Куцеманов, меле мярьгсь: — Прважасаськ кафцьконь горотделу. А тяни… Следовательть самс кирдемат аф марса.
Куцеманов лятфтазе: Карев следовательсь надияфнесь, кда кирдеви кодамовок подозрительнай, то хуш шить али веть гайфтельхть теенза. Трубкаста марявсь авань вайгяль, Каревонь рьвац азозе, што мирдец нинге работама вастсонза. Тя Куцемановонь сядонга пяк кеняртьфтезе. Эстокиге мярьгсь Усейкинонди ардомс машинаса грабаф аптекань врачть инкса.
…Карев и Людмила Васильевна врачсь кабинету сувасть пцтай фкя пингть. Кафцьке кармасть ванондомонза пакетть лангста сёрматфть.
— Нятнень коста мусть? — валдашкодсь шамац Людмила Васильевнань.
— Вага сонь зепстонза, — няфтсь Куцеманов Безобразовонь лангс.
— Ня препараттнень аноклакшнине фкя сярядиенди. И шприцське монь.
— Тон сонь мзярдовок няендить? — кизефтсь Карев.
— Афи васьфнине.
— Пара. Спасиба лезксонкса, — мярьгсь Карев врачть тумста и эняльдсь, штоба ся ванды шобдава саль теенза. Азондозень кабинетонц и телефононц номерснон…
Милицейскяй машинась арды ошень шава ульцява. Шамов капитанць сяка тев варжакснесь вакска ётневи куттнень, тротуархнень лангс. Пульхки ломаньда кржаль. Ситердсь пиземня. Тя Шамовонь аф мялезонзоль. Сон, сире чекистсь, содазе, тяфтама погодась пяк шорси преступникть вешендеманцты.
Вов и грабаф аптекась. Сонь крыленцянц лангса ащесь копорьготф атя и нозондсь сигарета пенц. Кенкшське памортьфоль.
— Суван аньцек монць и пинень вятись, — мярьгсь Шамов мархтонза сайхненди. Пинесь курок музень пильгокитнень и цють кирдевсь шяксонза, сяшкава эрязста тусь инголи. Но ведьгемоньшка аськолкста меле кармась тапарякшнема, фкя вастса шарондома, а меколи ёфси лоткась вешендемда. Тяда меле аптекав сувасть сембе, кит тяза ардсть. Аптекать потмоса сембось шарфтфоль прянц лангс: медикаменттне, каготтне и инструменттне, нльне шратнень потмоста каготтне ёряфтольхть кияксть келес. Улема, салайхне пяк эряскодсть. Шамов приметазе, кияксса пяк ламоль пялес палф сардоняда.
— Лампочкать крьвястеманц пельсть, а валдопнесть сардоняса, — мярьгсь сон. Но эзк потась тя арьсеманц эздовок: вдь салайхне мархтост сявондихть электрическяй фонарикт. Сянь ровнайста палы толняц сяда аф приметави сардоняса чиркстыемать коряс. Кали ворхне семботь тянь тиезь аньцек колендеманкса: вдь аптекаста мезевок питни ашесть ворьфте. Арьсекшнесь-арьсекшнесь и комась мастору, кочказень пялес палф сардонятнень, ашкодозень кагод потмос и путозень зепозонза.
— Кона пингста грабазь аптекать? — тумстонза ни тага весть кизефтезе сторожть.
— Мон ашелень пяле частшка. Пади, ся ёткова.
Мзярс криминалисттне тиендсть фотоснимкат преступлениянь тиема вастса, Шамов мековасу якась коридорга и месть-бди никссесь. Куцеманов тянь коряс шарьхкотькшнезе, тя срмаф шама, оржа шалхка алять тевоц эрси аф сяшкава теждя, кода сон арьсесь тяда инголе.
   

СЮРЕНЯСЬ ТАРГАВСЬ ИЧКОЗИ

«Следственнай практикаса уленди, мзярда салайхнень эзда конацка сонць сай или звоняй милицияв, штоба кяшемс пильгокинзон», — шачсь Кильдяшкинонь пряса тяфтама мяль аптекань ваныть мархта корхнемда меле.
А ванысь афкукс тяфта тись: аптекань кенкшть тапамдонза меле, сонць звонясь оперативнай дежурнайти, цють аф сельмоведень пачк эняльдсь, штоба верондальхть теенза: работама, кле, сань аф ярмак мельге панеманкса, а кудса стак нюрьксемать сюнеда.
«Пади, мон эльбятькшнян: стакащемда лувондса муворкс тя атять?» — кизефнезе Кильдяшкин эсь прянц. Нинге весть сявозе ваныть трудовой книжканц кядезонза, ванондозе тостонь эрь сёрматксть, но мезевок осал ашезь мушенда: пенсияс тумозонза сон мезьсовок апак пяцкак. Мяленза явсть кафту.
Аптекань ваныть мархта тевсь нинге мзярс кяшфоль шобда вирьс. Стрелковай клубоннесь жа арсесь коль сяда шарьхкодевикс. Кеняртькшнемок ингольдень версиянц видешинцты, Кильдяшкин мярьгсь: «А пильгокитне вятихть фкя вастс!»
И сонь видецоль. Кефкие частть малава ваныхнень оцюнясна, потмозонза ваймонь аф тяльгозь, корхтась телефонца оперативнай дежурнайти Куцемановонди:
— Сань стрелковай клубу сторожть проверяма, кенкшть аф панчсы. Варжакстонь вальмава. Ванысь киякс кучкаса. Маласонза стане жа праф аф содаф ава. Арьсян, матри, кулофт — конацка афи шерьхки.
Тя ульсь тревогань сигнал. Куцеманов эстокиге стясь тумблерть ваксста:
— Стрелковай клубу — тяникиге! — ювадсь сон пальтанц щамста. — Шурик, лядат тязк, кда мезе, азсак, косан, или пачфтьсак рацияса.
Стрелковай клубу пачкодсть эстокиге. Тостонь бригадирсь, эрек, корхтамань кельги авась, чакоргодозевсь эстокиге, кода вирьса сязьгатась. Но сонь баснянзон кулхцонкшнемс ашель мзярда. Мезе азондсь бригадирсь, сембось тяфталь: кенкшсь стаки ашезь панжев, а прафне афи срхксесть таромска калдорфтомати.
— А лия вастова аш куване сувамс? — кизефтсь Куцеманов.
— Аньцек тирть пачка, — эзк азозе бригадирсь, — но тоса, няйсасть, конань сереса кирпицень перяфкссь.
Лездсь форточкась.
Мзярда оперативнай группась потмосоль, абондомась фатязень сембонь: прафне бта ловажатольхть. Аф сторожсь, аф авась ёжес стаки ашесть сашенда.
— Эряви тердемс скорайсь, — мярьгсь Куцеманов.
Якстерь крёз мархта машинась сась курок. Врачсь лац-ряц ванондозень сторожть и авать, а меле азозе, што тя — алкогольнай отравления.
Мзярда ирецтотнень кандозь скорай помощень машинав, Шамов и лядыхне ванондозь комнатать, косоль ванысь. Мусть кафта шава сюлекат. Эздост портвейнась симфоль аф кунара. Фкя шранять потмоста таргасть кярькс панжема.
— Нят сейфнень эзда, коса ванфневи нарезной оружиясь, — азозе ваныхнень оцюнясна. — И мезенди синь кадондсазь теенза?..
Тя пингть Шамов и Куцеманов фкя-фкянди азозь эсь мяльснон-арьсемаснон:
— Стака верондамс, — кеподезень лафтувонзон Куцеманов, — штоба литра портвейнати кафцьке куломс иредельхть.
— Улема, тяда инголе каподсть, — мярьгсь Шамов.
Ваныхнень оцюнясна Сокоровась марязе синь корхтамаснон и пшкядсь:
— Сторожть проверяйне частшкада тяда инголе — ёфси кятаволь. И вестенге ашине приметне, штоба постса улель копордаф.
— А кие тя авась? Коста сон тяза повсь? — Шамовонь тя кизефксоц ульсь эсь прянь кизефнемакс лиятнендивок. — Шять, палакс алга усксевида? Ашель ков сувамс, и вов сей юпадсь. Но вдь кда сторожти аф содаф — афолезе нолда.
Эста ня кизефксненди ответонь максы ашель. Тевсь арась шарьхкодевикс тячи отделонь начальникть Кильдяшкинонь сторожть мархта корхнемдонза меле.
— Кодамоль масланцяце ёткшинь илядня?
Ванысь, сонь фамилияцоль Салмов, стакаста таргазе ваймонц:
— Васькафтовонь, начальник ялгась, бта шяйтанць тапарямань.
— Кие ся авась мархтот, мяляфтсак?
— Аньцек суваманц и винада симомать, а лия мезевок аф мяляфтан.
— Мезе азсть врачне?
Салмов трнаты кядьса кармась капшама мяштьстонза зепонянц, лихтсь тоста мянцеф каготкя и венептезе Кильдяшкинонди. Ся лувозе и цють ашезь кярьмоде пря шяярензонды: барбамильнай и алкогольнай отравлениянь признакт.
— Тон содасак, мезьда трескафтодязь? А?..
— Портвейнада. Поздна илять калдорфтозь кенкшть. Мон арьсень, тя бригадироньке. Но кодак панжине, няень аф содаф ава. Сон пшкядсь лемсон. А сяльде мярьгсь, кле, цёраце кучемань. Вага тейть кучсь казне. Минь, кле, марса работатама, тячи получканьке.
— И тон ся авать сувафтыть потму?
— Ушеса шобдаль, мольсь лов мархта пизем, сяс и нолдайне.
— Эстокиге панжесть сюлекатнень?
— Аф эстокиге. Авась мярьгсь: вов, кле, фкять тейть, а омбоцеть сявса мархтон куду. Но калякондаме-тиеме, монга и сонга арьсеме стопканянь симомс. Авась каясь сонценнеть эзда, а мон эсь сюлекастон. Сяльде ушедоме тага калякондакшнема. Меле тага каяме стопкань, но сятнень ашеськ симе. Сонь сась ушу молемац. Мон няфтине, коза молема. А ся ёткова, штоба варжамс сонь винанц, стопкатнень полафтыне.
— А кода сон ашезь талакода?
— А стопкатне ёфси фкя лацотольхть.
— И мезе?
— Маряса, удомась матразь кармась матрамон. Ёрань теенза мярьгомс, штоба сон туль, а мон аф ламос мадолень.
— А сон?
— А сон мярьгсь, цютькя ащи-тии и туй.
 Салмов ангорякшнезе-тиезе касмонц, бта ёрась мезе-бди лятфтамс тага, но меколи яфодезе кяденц и мярьгсь:
— А сяда меле… Шавомак, мезьге аф мяляфтан!..
— Да коста мяляфтомс, кда верозт кенерсь ни сувамс наркотиксь… Ну, а авать лемонц или костонь, ашить юкста?
— Тячивок няине. Щамонь магазину якань. Ванан, сон тоса нуланц мархта шаронды — кияксть шнисы. И цёразевок — Ванясь — тоса работай грузчикокс. Кизефнине, кодама стама вина кучсесь мондейне ся авать вельде.
— А сон мезе мярьгсь?
— Тон, кле, аляй, сиредембяльхть ёньцта кармать лисендема.
— А цёраце мзярдовок дежуряма вастозт якась?
— Кода мле, яксекшнесь. Сувай костовок ётамбачк, то ярмак кизефти, то тяфтак калякондама.
— Архт тяни следовательти, Карев сонь фамилияц, и семботь, мезе азондоть тейне, азондсак теензовок.
Каревонь кабинетоц пякстафоль. Но учемс савсь аф ламос. Сась аф ськамонза, мархтонза вятсь кафта ават, эздост фкясь стрелковай клубонь ваныти содафоль — тя винада каваняец.
— Тон мондейне? — пшкядсь Карев Салмовонди.
Атясь азозе эсь прянц.
— Ну эста вага мезе, — мярьгсь Карев аватненди. — Аф ламос учеда коридорса, а тон, атяй, аде сувак.
Салмов следовательти азондозе сяконь жа, мезе и Кильдяшкинонди.
— Кодама эсь пингстонза угадять! — мянь кенярдсь Карев атять корхтаманц аделамда меле. Панжезе кенкшть:
— Варанова, сувак сей.
Салмов и Варановась варжакстсть фкя-фкянь лангс стане, мярьгат, аф кунара равжа ката ётась ётковаст. Карев тянь приметазе, сяс и ёрась кизефтемс, содайхть или аф фкя-фкянь. А Салмов апак кизефтть пшкядсь:
— Вага, следователь ялгась, тя ямть пидиец, — няфтсь Варановать лангс. — Цёразеньге тапарязе ёткозонза…
— Ся кинь, мярьгат?
— Цёразень — Ванять. Цыпкин фамилияц.
— А мес сон Цыпкин?
— А сон лия алянь эзда. Омбоце рьвязень.
Каревонь кизефксонцты Варановась отвечась аф эстокиге. Кле, ёткшинь илядня пяк ирецтолень и мезевок аф мяляфтан.
— Но вдь щамонь магазинть кияксонц штайть тон, — ашезе када сяда тов лабордома. — Мзярда сонь пякснесазь?
— Кафксоса.
— Магазинонь продавецне и директорське корхтайхть, што тон Миша цёрацень мархта ся илядня тосоледе и куду туде марса. Тяконь мондейне азозе Мишаське. Кинди эздонт верондама?
Варановась аньцек лпнафтозень лоткс ваяф сельмонзон и люпшнезень лазонтф суронзон. Карев ванць эрь шерьхкоманц мельге, учсь. Меколи маштсь кирдемшкац, вайгяленц эчколгофтозе:
— Эста вага сон азсы, кодамолеть ся илядня. — Карев кошардозе Салмовонь: — Азк, атяй, тятярдезь сон сась тейть, али кода?
— Кятавняста.
— Кульсак, Варанова? Тон ся илять кятаволеть и тят сёпонда. Миша цёраце кудса удось или аф?..
Тага аш кашт моли. Тага мялень мольфти учсема.
— Салмов, эрь, путк кядцень протоколть алу и архт куду, — пшкядсь Карев. — Лувомс тейть максса?
— А мезенди. Тяштить и пара.
Салмовонь лисемда меле Варановась сяда эреклась, юкссевсь кялецка. Виденцясь и ушедсь атять цёранц Цыпкинонь сюдома, мес ся кошардозе тяфтама винань кандома.
— Но вдь сон тейть макссь лия сюлека и, улема, кемоста наказась, штоба ня сюлекатнень афолить тапаря?
— Мярьгсь.
— Тя и азомаль кунаркиге.
— А коса тяни Миша цёразе?
— Курок няйсак.
— А сон, што ли, тага мезевок колендсь?
— Содасак сяда меле.
Протоколть сёрмадомста Каревонь пряса стаки шарсь сяка мяльсь: Варановась мзярошкаска арестовандама. Но кодама вешемс туфтал? Тяфтама туфтал ашель, сяс сон тусь следственнай отделонь начальникти Путилинонди. А ся мярьгсь:
— Аре полковникти.
Тегурин полковниксь ащесь мес-бди аф мяль вельде. Шамац нусьманготфоль. Кулхцондозе Каревонь, крхкаста таргазе ваймонц, мярьгсь:
— Ваность тинць. Но кда эльбяттяда… сави вазень валхтозь сюконямс пильгозонза: простиндамасть, пожалняста!.. Аф лиси тяфта. А?..
    

КАЕНДАМА

Вагононь купеса васенда ниленестольхть, а пяле ки лангса лядсть кафонест. Фкясь юстициянь советниконь щамсоль, а омбоцесь — милициянь майороль. Тяни корхнемасна ламода сяда эреклась. Лац-ряц содасть фкя-фкяньге.
— Розов Юрий Семёнович. Сызрань ошень прокуратурань следователян, — кяденц венептемста мярьгсь васенцесь.
— Кильдяшкин Владислав Иванович. Саранскяйста, охранань отделть начальникоцан.
— Командировкас тушендомазе — рьвязти кафта шинь забота. Мезе аньцек мархтон аф марай, — путнесь шрать лангс ярхцамбяльхть Розов.
— А моннесь тянь лангс ваны суроньбачк, — мярьгсь Кильдяшкин. — Тонць, кле, мезе эряви рамат… И тянцка рьвяце тонгозе? — Кильдяшкин пеедезь няфтсь коньяк сюлекать лангс.
— Тя эсь заботазе.
Мельцек-мельцек ётнесть разъезттне, станциятне. Валомне шамсь сюлекаське…
Мзярошка пингта меле купень кенкшти покорфтсть сурболдаса. Подносонц мархта сувась проводниксь и кизефтсь, аф эряви ли пси чайня.
— Аньцек лимон мархта. А тон кода, Юрий Семёнович? — кизефтезе ялганц Кильдяшкин.
— Монь койсон, фкя шра ваксса кафта ялганди — мезе фкяти, ся и омбоцети.
Чайда меле синь кунтф мадондсть вастоваст и куватьс корхнесть, мес и кинь сюнеда эвондакшнихть правань и закононь колсематне.
— Анок преступникт аф шачендыхть. Синь тиендьсыне эряфсь, лиякс мярьгомс, ся ломаттне, конатнень ёткса сай пингонь преступниксь пульхки, — азозе мяленц Кильдяшкин.
Розов козкснесь-тись, пшкядсь аф эстокиге. Сяльде кеподезе прянц, нежедсь кенерьбакаренц лангс и прялдонза лихтезе сумканц, таргась тоста киреньксокс ашкотф кагод лопат. Орадозень и венептезень Кильдяшкинонди, кона ащесь кунтф пялес коньф сельмот.
— Лувсайть нянь, эста корхтаманьконь поладсаськ. А мон снярс лисян таргама. Тон, ванан, аф коленкшнят качамонь нилендемаса?
— Шабакс ушеткшнень. Но мянь уксондонь, сяльде кядезонга ашине кунце цигаркать.
Кильдяшкин шашфтозень вальмянь келенятнень, штоба шись афоль ляце видеста сельмонзонды, меки матсь кунтф и кармась лувондома машинкаса печатлаф каготтнень. Синь тяштьфтольхть прокурорти.
«…Мон — воронь шайкань оцюнян. Кизодон 25, образованиязе апак аделак высшай, семьяфтоман. Алязе колхозсонк председателель, тяни кулось, а тядязе эряй тозк. Сёрмадан аф сянкса, штоба ляпоптемс киньге седиенц, а каендаманкса, лия ломаненди оцю ризфонь тиеманкса. Кда азондомс сембе преступлениянень, то сатоль оцю томонди. Сяс лятфтасайне аньцек сятнень, конат теенть, арьсян, содафт ни. Васенда мокшэрзянь ширезонт повонь нилешка кизода инголе. Монь эста аньцек панемазь юридическяй институтста, колмоце курсста. Панемазь, а зепсон ашель трёшниковок: стипендия ашесть макса, ашель кинь лангс надиямска. Москуста сань «нумолкс». Фкя станцияса, Мордовияса ни, кундамазь и валхтомазь поездста, вятемазь милициянь линейнай отделенияв.
Няезь, лангстон кедть аш мезенц ваткамс, летьмядемазь кенкш фталу и архт, коза няихть сельмотне, аньцек маласост тят шаронда. И мон шарондома ашень карма, а тунь маластонь разъезду, коста арьсень озамс кодамовок пригороднай поездс и кода-аф кода пачкодемс Рузаевкав. А тоста лийфтамс Куйбышеву. И вов кить лангса грузовой машина, водительсь шаронды перьфканза, шувонды каймоса. Няемань, тердемань. Лезтт, кле, пезонь, кодавок аф лисеван. Кафоненк автомашинать таргаськ. Кизефтемань, коза молян.
— Монць ускте, — мярьгсь водительсь. Аф аньцек Рузаевкаса, а Саранскяйсовок ульхтяма.
Рузаевкаса водительсь сявомань столоваи. Тоса ярхцаме-тиеме, азондыне мезе лиссь мархтон, од ялгазе тейне корхтай:
— Кли прокуроркс тонафнеть, цёрась ёжуват. Ули фкя аф пелькс тевня. Тихтяма доверенность, и фкя вастса получат ярмакт. Паспортце вдь ули?
— Ули.
Тевоньке лиссь. Колма тёжятть кашторды каготкятне зепсонкотольхть. Туме ичкоздень буфеткас, мянь ошть пезонза. Симондеме илядьс, а сяльде мадоме водительть пяли. Омбоце шиня ярмакнень явоськ пачк, и мон тунь. Пяле ковшка пульхконь сия-тува. Сань велезонк. Кудстотне бзоргодсть лангозон, мон сельгонь и меки тунь станцияв. Сяда меле куду пря ашень няфне. Появасть од ялгане. Курок арань теест оцюнякс-вятикс. А водительть — Цыпкинонь — мархта сотнефтолеме фкя пиксса. Тя мон мярьгонь теенза ётамс работама щамонь магазину грузчикокс.
Сон содафтомань тостонь отделонь заведующайть, инь мазы стирть Калинкинать мархта, конань кельгса тянемс. И, шять, сонь инксонза тяниеньге сань сей, штоба мекольцеда варжакстомс сельмозонза, кельксемс седиень солафты мазышинц, анамс кядьстонза прощения саламань-коламань тефнень инкса, конатнень колга сон мезевок аф содай. Колма кизода тяда инголе мон сашендонь тяза эсь ялгазень, ингольдень судендафть, наркоманть Н.В. Безобразовонь мархта. Минь ульсь ётксонк ладяф: эрь васедеманьконь «штамс» аф винада симозь, а саламань тиезь.
Цыпкинонь ульсь ни тевонь тиемс приметафоц: грабамс Германияста саф старшай лейтенантть (лемонзон-пилензон аф содасайне), кона тоста усксь питни паршихть. Ванфнеськ кафтошка ши, тевоньконь тиеськ».
Кильдяшкинонь сидеста тотназевсь седиец: вдь тя сонь квартиранц тяфта ароптозь!.. Трнаты кядьса лувсь сяда тов:
«А кафта недяляда тяда инголе мон тага арнень Саранскяи, кельгома стирезень мархта васедема. Ёрань рьвяямс и тумс коза-коза масторть пес, сельгомс сембе тя ингольдень тефнень лангс. Сон и кучезе телеграммать, што магазинозост састь авань орнят. Мон теенза надияфнень рамамс тяфтама. Но коста содайне, што тоса орняда мянь ведьгемоньшка, ашезь кирдев ингольдень уски вийсь, кода учань стадав повф врьгазть: месть рамсемс фкя, кда можнат ворьфтемс сембе.
Васендакиге Цыпкинонди мярьгонь кода-аф кода сатомс накладноень бланка, магазинть штампонц, печатенц, директорть и главнай бухгалтерть подписьснон образецснон. Сон тянь тиезе сяка шинякиге.
Вов тяфта и ушедовсь грабамань операцияньке. Арьсефоль тяфта: магазинть пякстамда ингольне кадомс потму эсь ломань. Сон мувсь — уборщицать цёрац Мишась. Теенза мярькфоль кефкие частста норхцадемс рубильникть, штоба мадоль толсь, эста сигнализациясь работама аф кармай. А кодак минь сатама, потма ширде коламс вальмять, куване и кармайхть лихневома саф машинати товархне. Машинать саламанц сявозе эсь лангозонза Цыпкин, сон, няк, шофёроль. Но минь ашель оружияньке, аньцек монь пистолетозе. Цыпкин азозе, што тяфтама оружия можна добувамс стрелковай клубста, конань ваныец сонь аф родной аляц…
Мезе ульсь сяда тов — теенть содаф.
Пильгокиганк тусь милициянь оперативнай группась, а сяльде уголовнай розысконь инспекторхневок. Тапарясть Безобразов и Варанов Мишаське: фкясь аптекаста салаф ампуланзон, а омбоцесь кядензонды петьф радомин краскать мархта. Цыпкин эводсь следствиять эзда, коль учсесь арестовандаманц. И сянь вастс, штоба тя пингть улемс работаса, кармась симондема. А меколи ардсь тейне, нолдазень сельгонзон, цють аф аварди. Мон сонь кучине меки Саранскяи. Сяльде марянь куля: сон печкозе Варановать. Мезенкса? Эсь прянц идеманкса.
Вага мес тяшкава токавонь седи юрти, куватьс арьсекшнень и меколи монць тяштень прокуратурав…