Сезон

Улиточный туман переползает вброд
в три дома хутора, пустеющие сёла,
y церкви никого, её беззубый рот
глотает прихожан нездешнего посола.
Сезон унылых дач, когда уже с утра
бутылкой о стакан позвякивает сторож,
но что-то в сторожах от ключника Петра,
и спорить с ним грешно, его не переспоришь.
В белёсом киселе увяз вишнёвый сад,
а рыбы и хлебов достаточно сегодня.
В саду гуляет фавн, смешлив и голозад,
и птичьи голоса, что музыка Господня.
О как же хороша отрава нежных губ,
как зимняя пчела, медлительна погуба.
Ей видится во сне предутреннем инкуб,
его тревожит сон желанием суккуба.
Здесь рядом ад и рай, свисают со столбов
обрывки проводов, не знающие связи.
Линейки черных шпал, последняя любовь,
увядшие цветы стоят в стеклянной вазе.
Шальные поезда мгновение не длят,
до первых петухов отчаянно и хмуро
уходят в никуда, и выпасом телят
раскачивают жизнь прыщавые амуры.
Туман глядит в окно, его тяжелый взгляд
сползает по стеклу, опасливый, сторожкий.
Любовники не спят и скоро заголят
улиточных страстей чувствительные рожки.
Крыльцо, столетний дед, лицо, как божий лик,
и времени табак дымится в козьей ножке -
кадильнице для всех юродивых калик,
и хочется пожить, хотя б ещё немножко.