1812 Театр действий ч272

Ч272
Театр действий

Театр действий растворил французкое величие и славу,
В истоках вечных русской силы и любви,
Собрал в кулак Великую Державу,
И изменил настрой  в ведении войны.

Переговоры исключив в итогах сечи,
Из лексикона Света и Величия родов,
Избавив русских от раздумий в речи,
Обрушив яростью народа путь врагов.

Метавшихся в огне и славе Малоярославца,
Пытаясь доказать в строю избыток сил,
И показав , что ждёт жестоких иностранцев,
Когда в сердцах солдат огонь и пыл.

Неумолимой пеленою застилает поле встречи,
Творя в умах желание победы изнутри,
Избрав исток величия любви на вече,
Жизнь отдавая , ради счастья и Божественной Любви.

Спасавшей всех , кто был лишён свободы,
Жить вечной радостью в домах,
И брошен на путях исхода,
В страданий круг , рождавший смерти страх.

За новорожденных , лишённых права жизни,
За раненых , просивших помощи в бреду,
За унижение Величия Отчизны,
За то , что не расскажешь в горе никому .

И дух сражения явил управу,
На действия заклятого врага,
Возвысил в вечности Россию как Державу,
И изменил итоги октября.

На поле боя , доказав Величие  Опор,
Всем показав истоки героизма рода,
В огне , испепелив страны позор,
Закрыв на век пути развития исхода.

Взыскав с них жертву, воздаянием любви,
Ведущую войной к всемирной славе,
Творя в России преступления в те дни,
Служа и веря родовой расправе.

Александр Аверьянов. Cражение за Малоярославец

                Ночью приехал генерал, присланный принцем Евгением, и всё объяснил: «Вчера Дельзон не встретил неприятеля в Малоярославце, но он не счел возможным расположить всю свою дивизию в этом городе, стоящем на возвышенности, за рекой, за оврагом, в который легко можно было при неожиданном ночном нападении опрокинуть всё войско. Поэтому он остался на низком берегу Лужи и поручил всего лишь двум батальонам занять город и следить за высоким берегом. Ночь приближалась к концу; было четыре часа; за исключением нескольких часовых всё спало в бивуаках Дельзона, как вдруг русские под предводительством Дохтурова с ужасными криками выскочили из лесу. Смятение охватило часовых и распространилось на всю дивизию. Это уже была не рукопашная, а артиллерийская пальба. С самого начала атаки грохот орудий раздавался на три лье, оповестив вице-короля о серьезном сражении».
В заключение в этом рапорте было прибавлено, что тут подоспел принц Евгении с несколькими офицерами, его дивизия и гвардия следовали за ним. По мере его приближения перед ним открывалось обширное поле сражения, расположенное на возвышенности; у её подножья протекала Лужа, берега которой отбивали отряды русских стрелков.
Позади их с высот города русский авангард обстреливал Дельзона, а дальше по высокому берегу стремительно приближалась вся армия Кутузова двумя длинными чернеющими колоннами. Их ряды, то развертываясь, то смыкаясь, подымались к городу по обнаженному спуску, достигнув которого они заняли прочную позицию, дававшую этому многочисленному войску все преимущества. И уже русские начали загораживать старую Калужскую дорогу, которая еще вчера была свободна и которую мы могли бы занять; но отныне Кутузов будет отстаивать её шаг за шагом.
В то же самое время неприятельская артиллерия воспользовалась высотами, примыкавшими к реке, и её выстрелы попадали на дно того оврага, где скрывались отряды Дельзона. Положение было невыносимо и всякое замедление могло кончиться нашей гибелью. Нужно было прибегнуть или к быстрому отступлению, или к стремительной атаке, а так как и отступать нужно было, двигаясь вперед, то вице-король дал приказ к атаке.
Большая Калужская дорога пролегает по узкому мосту реки Лужи, затем через овраг, примыкающий к Малоярославцу, поднимается к этому городу. Русские в огромном числе занимали этот овраг. Дельзон и его французы бросились туда, очертя голову. От такого напора русские были опрокинуты и скоро наши штыки заблестели на высотах.
Дельзон, будучи уверен в победе, объявил о ней. Ему оставалось пройти лишь один только ряд зданий, но его солдаты заколебались. Он двинулся вперед, ободряя их жестами, голосом и собственным примером, как вдруг пуля ударила ему в голову и он упал. Его брат бросился к нему и, сжимая его в своих объятиях, хотел собственным телом защитить его от выстрелов и сумятицы, но вторая пуля сразила его самого — и оба брата одновременно испустили дух.
Это была тяжелая потеря и нужно было заместить убитых. Гильмино занял место Дельзона, опрокинул и загнал сто русских гренадеров в церковь и на кладбище, на ограде которого они держались. Эта церковь возвышалась налево от большой дороги и ей мы были обязаны победой. Пять раз мимо неё проходили преследующие нас русские колонны и пять раз наши выстрелы, направляемые из этой церкви то на их фланг, то на их тыл, приводили их в смятение и задерживали их натиск; затем, когда уже мы стали наступать, то русские, благодаря этой позиции, очутились между двух огней и тем самым мы достигли успеха.
Едва успел Гильмино установить такую диспозицию, как вдруг целая стая русских набросилась на него; его оттиснули к мосту, где держался вице-король, наблюдавший за сражением и подготовлявший резервы. Сначала даваемая им подмога не имела значения: он посылал один за другим слабые небольшие отряды и, как это всегда бывает, такие отряды, не представляя собою серьезного подкрепления для натиска, были поочередно разбиваемы.
Наконец вся 14 дивизия была пущена в дело, сражение в третий раз перешло на высоты. Но едва французы достигли городских домов, едва они удалились от центрального пункта и очутились на широком открытом месте, не защищаемые ни с какой стороны — их силы оказались уже недостаточными. Истребляемые выстрелами целой армии, французы в смятении остановились; к русским всё время подходили свежие силы и наши поредевшие полки должны были отступить, тем более, что неровность почвы усиливала это смятение, и им снова пришлось стремительно спуститься с возвышенности, покинув всё.
Ядра, направленные в этот деревянный город, подожгли его: в своем отступлении наши попадали в огонь пожара, который гнал их под огонь выстрелов; русские ополченцы озверели, как истинные фанатики; наши солдаты тоже рассвирепели; начался рукопашный бой; солдаты вцеплялись друг и друга одной рукой, нанося удары другой, и оба, как победитель, так и побежденный, скатывались в глубины оврага или в пламя, не разжимая рук. Там умирали раненые, иные задыхаясь в дыму, другие — пожираемые раскаленными углями. Их почерневшие и обуглившиеся скелеты являли собой ужасное зрелище.
Впрочем, не все из наших одинаково ревностно исполняли свой долг. Один из командиров, большой говорун, забившись на дно оврага, проводил время в разговорах вместо того, чтобы действовать. Он держал при себе в этом безопасном месте ровно столько солдат, сколько нужно было для того, чтобы оправдать его присутствие в этом овраге, предоставляя остальным своим подчиненным действовать наугад, каждому порознь — так, как им вздумается.
В резерве была одна 15 дивизия. Вице-король вызвал её в дело. Она двинулась вперед, направив одну бригаду налево, в предместье, другую направо, в город. Это были итальянские рекруты, которые сражались впервые. Они бросились в гору с восторженными криками, позабыв об опасности или презирая её по тому странному свойству, благодаря которому жизнь в её расцвете менее ценится, чем на склоне лет, или может быть потому, что молодые меньше боятся смерти, не чувствуя её приближения, и в этом возрасте, богатом всеми дарами природы, они расточают свою жизнь, как богачи свое состояние.
Схватка была ужасна; мы в четвертый раз отбили всё и снова всё потеряли. Рекруты резерва, пылкие вначале, очень скоро потеряли мужество и, обратившись в бегство, вернулись к старым солдатам, которые, соединившись с ними, снова повели их в сражение.
Тогда русские, воодушевленные своим успехом и своим всё возраставшим числом, спустились с правой стороны, чтобы овладеть мостом и отрезать нам отступление. У принца Евгения оставался всего один последний резерв, он сам пошел в бой вместе со своей гвардией. При виде этого и заслышав призывные крики вице-короля, остатки 13-ой, 14-ой и 15-ой дивизий воспрянули духом — они сделали последнее усилие и в пятый раз бой перешел на высоты.
В это же время полковник Перальди и итальянские стрелки штыками оттеснили русских, которые уже достигали моста с левой стороны, и, не переводя духу, опьяненные дымом и выстрелами, через которые они прорвались, ударами, которые они наносили сами, и, наконец, победой, — они далеко устремились в долину, собираясь захватить неприятельские пушки.
Но одна из глубоких расщелин, которыми покрыта эта почва, заставила их остановиться под смертоносным огнем: их ряды разомкнулись и неприятельская кавалерия напала на них; они были отброшены к самым садам предместья, тут они остановились и снова сомкнулись; Дюрье, Гиффлинга, Трецель, французы и итальянцы — все принялись отчаянно отстаивать верхние ворота города и русские подались, наконец, и отступили, укрепившись на Калужской дороге, между лесом и Малоярославцем.
Таким образом, восемнадцать тысяч итальянцев и французов, столпившихся в глубине оврага, победили пятьдесят тысяч русских, расположившихся над их головами и имевших все те преимущества, которые дает город, построенный на крутом подъеме.
Тем не менее армия с грустью смотрела на это поле битвы, где пали убитыми и ранеными семь генералов и четыре тысячи французов и итальянцев. Потеря неприятеля не могла утешить нас. Эта потеря не была вдвое больше нашей и их раненые могли быть спасены. Кроме того мы вспоминали, что, находясь в подобном же положении, Петр I жертвовал десятью русскими на каждого шведа и считал, что не только потери обеих сторон равны, но что он даже выиграл в этой ужасной сделке. Наши особенно печалились при мысли о бесполезности этой кровавой схватки.
В самом деле, костры, запылавшие налево от нас в ночь с 23-го на 24 оповестили нас о приближении русских к Малоярославцу; тем не менее было заметно, что наши подвигаются к ним медленно, что лишь всего одна дивизия на три лье в окружности, лишенная всякой подмоги, беспечно двигалась вперед, что различные корпуса были далеко отодвинуты друг от друга. Куда же делась та быстрота и та решимость, которую выказали наши при Маренго, Ульме и Экмюле? Чем было можно объяснить это вялое и замедленное передвижение при подобных критических обстоятельствах? Неужели наших задерживали их артиллерия и обоз? Это предположение было наиболее правдоподобным.
Император выслушал рапорт об этой битве, находясь в нескольких шагах направо от большой дороги, в глубине оврага на берегу речки в деревне Городне в старой развалившейся деревянной хижине ткача. Эта деревня была расположена в полулье от Малоярославца, возле одного из изгибов реки Лужи. И в этом-то подточенном червями жилище, в грязной темной комнатке, разгороженной пополам холщовой занавеской, решалась судьба армии и Европы!
 
Сегюр Филипп-Поль - Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

Давлеющей над истиной борения внутри,
Войною жить, творить и счастье мерить,
Что силой , что-то можно изменить,
Если в неё безгрешно Богу верить.

Смотрящему на роль чужих лампас,
Оставить после битвы чисто поле,
И получив очередной приказ,
Лишить себя и землю счастья воли.

Вобравшей дух юдоли в счастье тьмы,
Над полем битвы утром ранним,
И опрокинув , их идущие ряды,
Творить любовь каноном покаянным.

На веки вечные создав здесь храм добра,
Стоящий в небе над Божественной Землёю,
Увековечивший любимых сердцем имена,
Стоявших насмерть , Вечною Кремлёвскою Стеною.