Кто есть кто
Все о душе, о русской говорят,
Загадочной, и многим не понятной.
И объяснений тьма на всякий лад,
Но нет толковых и предельно внятных.
В риторике зерна не отыскать,
Нет и в трудах с идеями крутыми.
Им, как ни странно, не дано понять,
Мы генетически являемся другими.
Творец у нас из звеньев ДНК,
Изъял геном жестокости зловредной.
И следом Его щедрая рука,
Еще один внедрила милосердный.
Так повелось с языческих времен,
Из старины туманной и глубокой.
Закон жестокий был среди племен,
В нем зуб за зуб и око в нем за око.
История земли - лавины войн,
И летописцы все по ним сверяли.
Известно ныне множество имен,
Великих потому, что убивали.
Агрессором Россия не была,
В ней знаменитых воинов не мало.
Она на помощь угнетенным шла,
И от нашествий землю защищала.
Француз коварный – дьяволу под стать,
Сын Корсики, земли от нас далекой.
Войдя в Москву, позволил убивать,
И проявлять свирепую жестокость.
Москва в огне, отождествляла ад,
Звон колокольный был подобен стону.
В Кремле конюшни, нечистоты, смрад,
Мишени – православные иконы.
Там митры* надевали на коней,
С кадилами на шее гнали кругом.
И в сполохах взмывающих огней,
Сгорали и иконы и хоругви.
Повсюду кровь витает всюду страх,
Сжимая душу непомерным грузом.
И крик, и плач стоит в монастырях,
Монахинь, обесчещенных французом.
Ни что не остается без следа,
За все судьбой им выделится квота.
Бесславно сгинут, где то, навсегда,
В лесах смоленских, брянских и болотах.
Но было так, что брошенных солдат,
Лечили наши женщины, кормили.
И объясняли жалость на свой лад,
«Они не по своей здесь воле были»
Падет Париж, и вот он Нотр Дам,
И казаки с лохматой бородою.
И в обмороки падают мадам,
Когда калмык их трогает рукою.
Есть право Императора казнить,
Столицу сжечь, что не горит – разрушить,
И в алтарях гривастых разместить,
Устроив в них роскошные конюшни.
Такое в мыслях трудно допустить,
Нам «варварам» с Востока и « невеждам».
И Нотр Дам, который де Пари,
Красуется все также как и прежде.
Отбросив частности, прослеживая путь,
Отечества до нынешнего века.
В нем милосердия Божественного суть,
Заложена в российском человеке.
Часть 2
Но, что мы про Москву, да про Париж,
Где Новый свет и Альбион туманный?
Где прочая Европа старых крыш,
Огромный мир ее колониальный?
Британия – владычица морей,
Владениями правила веками.
И бриллиант в короне королей,
Из копей взят был черными рабами.
Там европейский алчный осьминог,
Раскинул щупальца над Африкой, Востоком.
И все, к чему он присосаться мог,
Текло на Запад золотым потоком.
Американский север наполнял,
Поток переселенцев многоликий.
Там правил кольт и правил капитал,
Не зря тот запад назывался диким.
Индейцев гордых «огненной водой»,
Подлогом грязным, подкупом смиряли.
И друг на друга шли они войной,
И скальпы у соперников снимали.
Кто покорился власти от господ,
Перемещен в границы резерваций.
И может сгинуть в них индейский род,
И только в книжках Купера остаться.
Есть связь времен в событиях тех лет,
С днем нынешним в особой его части.
Мы видим революций, пестрых цвет,
Где главный принцип – разделяй и властвуй.
Потом рабов надумали везти,
На рудники, плантации, заводы.
Три миллиона их из тридцати,
Нашли причал свой в океанских водах.
Где рабство там убогая мораль,
Столетия зла без страха наказаний.
И постоянство это – как не жаль,
Становится законом оправдания.
Раба могли и до смерти засечь,
Особых, беглых, извалять в мазуте.
Осыпать перьями, под гоготанья сжечь,
Несчастного из племени джибути.
И это все дошло до наших дней,
И корни зла не высохли, не сгнили.
Пример тому был ад концлагерей,
Где тысячи невинных загубили.
За три столетия изменился код,
Добра на зло, жестокость в человеке.
И переходит он из рода в род,
И будет так до окончания века.
И потому от атомных грибов,
Два города пылали словно факел,
Полмиллиона явленных рабов,
Сгорели в Хиросиме,Нагасаки.
Когда решился северный Вьетнам,
Уйти из под опеки англосаксов.
То получил подарочный напалм,
Ковровые бомбежки от альянса.
И как же нам без цифр, господа?
Без них не утверждаются законы.
Взрывчатки в тоннах сброшено тогда,
Пятнадцать полновесных миллионов.
Оранжем, диоксином** с высоты,
Рассыпанным и воздухом влекомый.
Губили лес, посевы и цветы,
Людей морили словно насекомых.
И с той поры прошло немало лет,
Но до сих пор от ядов, радиации.
В потомках проявляют страшный след,
Болезни и уродства от мутаций.
И тысячи вопросов бродят в нас,
Все очень грустно – где найти ответы,
Где пресловутый, якобы, баланс,
В земной юдоли между тьмой и светом.
Часть 3
Тобой, Россия я всегда горжусь,
Ты на земле тот самый лучик света.
Ты, издревле имея имя Русь,
Стремилась к исполнению Завета.
В тебе бацилл рабовладения нет,
Ты пленников в рабов не обращала.
И, соблюдая совести запрет,
Прикованными в ямах не держала.
Военнопленных немцев и румын,
И прочих, у себя не умерщвляла.
Когда немного встали из руин,
Страна их в «фатерланды» отпускала.
И вспоминая страшную войну,
Из памяти слова невольно всплыли,
Которые звучали в старину,
«Они не по своей здесь воле были».
Те, кто с раскрытым сердцем к нам пришли,
Кто на престол, и кто зашел с распутья.
О чем мечтали, где то, здесь нашли,
И становились русскими, по сути.
Когда то абиссинца*** привезли,
(Подарок от турецкого султана).
В праправнуке поэта обрели,
Великого, немножко хулигана.
В народных русских сказках нам порой,
Встречается финал, довольно странный.
В нем с миром отпускаются домой,
Злодеи вдруг, негаданно, нежданно.
Фольклор немецкий чуточку другой,
Нет меда, пива с мокрыми усами.
Там в бочку забондарят с головой,
Пробьют, вдобавок, ржавыми гвоздями.
Прости, читатель, что вплетаю нить,
В ход повести подробность преступлений.
Где больше размышлений может быть.
Там меньше и обманчивых сомнений.
Они чужие и в грядущей мгле,
Надеяться на дружеские узы?
Мы в правде, а они во лжи и зле,
И не должно быть радужных иллюзий.
Россия Миру сильная нужна,
К тому должно быть каждого стремление.
Друзьям была открытою она,
А у врагов пропало искушение.
Пояснения.
*Головной убор священника.
** Гербициды и отравляющие вещества.
*** Житель современной Эфиопии.
Свидетельство о публикации №119020807358