Средние формы - Дорога

ДОРОГА


Плацкартный вагон

Если дальней дорогою карты,
значит, вновь за билетом бегом.
Не купейный беру, а плацкартный –
поэтический очень вагон.

Да, в вагоне таком не впервой я.
Езжу в нем я подряд много лет.
Место верхнее пусть, боковое,
го не крайнее, где туалет.

Я вживаюсь в него терпеливо.
Кто татарин в нем, кто из хазар.
Если шумно в нем и говорливо,
вспоминаю ташкентский базар.

Клин любой можно вышибить клином.
Ощущенья мне эти близки.
Представляю я запах калины,
если грязные рядом носки.

И строфу про носки нацарапав,
безрессорную тряску кляня,
в переливах соседского храпа
я стараюсь услышать коня.

Получается стихотворенье
и, изящной словесности раб,
забываю в небесном пареньи
я про запах, про тряску, про храп.

И в награду мне по коридору,
ароматом меня окатив,
муза в платье пройдет «от Диора»
и бесплатно вдохну я «Коти».

О, плацкартное мирозданье!
Вечен краткий его обман.
Романтическое свиданье
опошлил бы купейный роман.
***

Стук колес

Стук колес – мазурка или полька.
Мой матрас не мягок и не тверд.
А напротив – на соседней полке
женщина тиранит свой кроссворд.

Я б такие подсказал слова ей,
женщине, «которая лежит».
Но лишь рот, как рыба, разеваю,
не решаясь помощь предложить.

Не могу свою осилить робость,
завязать попутный разговор,
а она, как заведенный робот,
комкает и мучает кроссворд.

Я строчу свои четверостишья.
Монотонный шум, как тишина.
шепчет мне: – Никто их не услышит,
если не услышит их она.

Если, как мужчина, не поступишь
со своим стеснением. Черт с ним!
Если ты сейчас не переступишь
ужас – показаться ей смешным.

Был бы я нахалом или хамом,
не кропал бы этой чепухи
и не лез бы к даме со стихами.
Ну, так как? Вам нравятся стихи?
***

Едет табор

Едет табор в электричке.
Шум и гам на весь вагон.
По цыганской по привычке
без билетов едет он.

Контролер заходит в тамбур,
чтоб потребовать билет.
А в ответ смеется табор:
–   Нет у нас билетов, нет.

Ни зимою и ни летом
мы билетов не берем.
Если цыган взял билет, то
он татарин, а не ром.

Сделай цыгану как было,
если есть у тебя власть.
Вороти ему кобылу,
а потом кричи: –  Вылазь!
***

Антология поэтов

Читал я Антологию поэтов
И был с поэтом каждым заодно,
которые, конечно, не с приветом.
И не глядел при этом за окно.

А за окном леса, поля и реки
куда-то убегали от меня,
как будто был я скверным человеком,
как будто был бесчувственнее пня.

Но строфы, но метафоры, но рифмы,
когда колеса под тобой стучат,
смешны. Помельтешив, поговорив, мы,
как этот день, угаснем невзначай.

Уже полны туманами низины.
А книжка, может быть, и хороша.
Но кто сумел сказать невыразимей:
–  Скончался день. Туман – его душа.

По кромке полутьмы и полусвета
летел состав, суставами гремя.
Читал я Антологию поэтов,
в которой, к счастью, не было меня.
***

Все тоньше взглядов паутина

Все тоньше взглядов паутина
и оборвалась невзначай.
Не в силах море возвратить мне
твой уплывающий причал.

А берега в тумане тают
и, превращаясь в облака,
они теряют очертанья,
а мы теряем берега.

А там вдали, где ты осталась,
погасли свечи тополей.
Закат уплыл, как алый парус,
в страну незримых кораблей.

Пускай не горькой будет память
о тех, кто морем удален.
Представь, что небо – это парус –
и город станет кораблем.
***

Все тоньше все необратимей

Все тоньше, все необратимей
и обрывается, как стон,
прощальных взглядов паутина,
когда кончается перрон.

Замельтешат густые ветлы.
В проем вагонного окна
ворвется полевого ветра
густая свежая волна.

Волна прохлады, взяв за плечи,
под блузой тоненькой скользя,
копну волос твоих расплещет
по затуманенным глазам.

За полустанком, там, где вербность
разлуки выткала канву,
тобой оброненная верность
беззвучно упадет в траву.

Так глухо падают монеты
из погруженной в сон руки.
Вот так, мелькнув –  была и нету.
блеснет излучина реки.
***

Вагон

Когда вагон меня качает
в купе, как в лодке голубой,
я с удивленьем замечаю,
что в нем одни лишь мы с тобой.

Впервые вместе мы, но все же
близки мы в нем с тобою так,
что познакомиться не сложно
и начать диспут осторожный.
Мы здесь одни – и все возможно,
ведь нас вагон качает в такт.

Когда вагон меня качает
среди полей, среди лугов,
тебя внезапно ощущаю
и близкою и дорогой.

На стрелке, может быть, случайно
коснулись мы плеча плечом.
Пусть я в другой души не чаю,
но так вагон меня качает,
что, сам того не замечая,
уже не помню ни о чем.

Когда вагон меня качает,
как ветер травы и цветы,
я за себя не отвечаю.
А что с тобой? А как же ты?

А ты другого помнишь тоже,
но разве ли твоя вина,
что быть и в будущем, и в прошлом
в одно мгновенье невозможно,
что меркнет свет и так тревожно,
что жизнь у нас всего одна.

Когда вагон меня качает,
кружа водоворот лесов,
я ничего не обещаю,
ведь наша встреча – это сон.

Вот-вот окончится свиданье.
Уже последний перегон.
Идет состав без опозданья.
А что сказать мне в оправданье
тебе и той, что в ожиданьи?
– Что укачал меня вагон.
***

Сковородка

Сковородка казахской степи.
Под палящей жаровней июля
сквозь подошвы я жарю стопы
на печи обжигающе южной.

Сковородка казахской степи.
Я шкварчу у нее посередке.
А вокруг – широки и тупы
узкоглазые сковородки.

Сковородка казахской степи
и старушка-казашка, уродка,
блещет шелком и злобой кипит
вся от пяток и до подбородка.

Сковородка казахской степи.
Взгляда черного прищурь косая.   (1970)  *)
Алкабаз позади. До Аксая
поезд движется тише сапы.
***
*) До всех межнациональных конфликтов

Казахстан

Казахстан, твой земля очень скудный
и безводный твой бедный арык.
И народ твой такой многолюдный.
Жизнь трудный, занудный язык.

Но когда повстречаешь казашку –
раскрасавицу лет двадцати,    
начинает мне тотчас казаться,
что с казахами нам по пути.       *)

Здесь ничто меня петь не заставит.
На казахов устал я смотреть.
Не хотел бы я жить в Казахстане.
Чем здесь жить, лучше там умереть.

Но когда повстречаешь казашку,
черноокую Гюльчару,
забываешь жену свою Машку
или хаешь родную нору.

Казахстан. Здесь то жарко, то сухо.
Капля с неба за год не стечет.
Степь казахская – злая старуха,
а казах в ней – засушенный черт.

Но когда повстречаешь казашку –
глаз – миндаль, кипарисовый стан,
Вынуть хочется острую шашку
и галопом скакать в Казахстан.
***
*) До всех межнациональных конфликтов.

Поляна из вереска

Со мною не печалясь не празднуя,
ни в чьей беде меня не виня,
навстречу мне идут люди разные
то сквозь меня, то мимо меня.

А где-то есть поляна из вереска,
в лесу, который с детства знаком,
где все поет о доверии
знакомым только мне языком.

Мы ищем лес, который за соснами,
а до него рукою подать.
Судьбой своей бываем мы сосланы
в чужую непроглядную даль.

А где-то есть поляна из вереска,
в лесу, который с детства знаком.
Где все поет о доверит
знакомым только мне языком.

Уходим, исчезая за скалами,
себя найти пытаясь  пути.
Но все, что в этой жизни искали мы,
возможно только дома найти.

На этой, на поляне из вереска,
в лесу, который с детства знаком,
где все поет о доверии
знакомым только мне языком.
***

Осенняя сказка

Осенью мне часто снится
сказка светлая простая –
будто я большая птица,
будто к югу улетаю.

Распластал по небу крылья
черный аист над болотом.
Будто все пути открыты,
упиваюсь я полетом.

А наутро просыпаюсь
Оттого, что в небе блеклом
птицы к югу улетают
под курлыканье и клекот.

Плачут ли они – не знаю.
Может быть, они смеются.
Птицы верят, улетая,
что назад еще вернутся.

На земле – законов своды
и преграды, и границы.
Только в небе есть свобода.
На земле она лишь снится.

Улетает птичья стая
и кричит: – До возвращенья.
Тем, кто край свой покидает,
на земле не ждать прощенья.
***

Даль туманная

Даль туманная серою птицей
машет рваными крыльями туч.
А дорога стремится пробиться
сквозь туманы, прямая, как луч.

Но как будто бы на небе солнце взошло,
словно в самый погожий денек,
разгоняет туманы и дарит тепло
разноцветье обочин дорог.

Не тюльпаны и не цикламены.
Им порою имен не сыскать.
Луговым, полевым, неприметным
вдоль обочин дорожных мелькать.

Вновь забот моих вихрь меня мимо пронес,
вновь на тормоз нажать я не смог.
Пестрой лентой проносится мимо колес
разноцветье обочин дорог.

Все лечу я, надеясь, что скоро
у цветов погощу в тишине.
Отпущу на все стороны скорость,
чтоб побыть с ними наедине.

Да боюсь, что когда я окончу дела
и наступит свидания срок,
то окажется вдруг, что зима замела
разноцветье обочин дорог.
***

Война

У ветра и воды идет война
и, нашей скорлупе грозя кончиной,
бьет по иллюминатору волна
наотмашь, словно женщина мужчину.

Теперь уже нам не до красоты.
Мечта  нас одна – дожить до завтра.
А волн кипящих белые хребты,
как бешеный табун ихтиозавров.

Надев иллюминаторов очки,
гляжу за борт с восторгом и опаской.
Да, есть тут что нам выпить, морячки.
Все море до краев бурлит шампанским.

Вернусь, пойду немедленно в костел.
Воздам и синагоге, и мечети.
Ну, а покуда подо мной котел
с кипящею смолой, что варят черти.
***

Каюта

Каюта – это что-то от уюта
ничем не совместимого с бедой.
Но чудится мне будто бы каюта
холодной наполняется водой.

И я в ней мухой плаваю в стакане.
До потолка – еще минуты две.
И мысли – Что же будет со стихами? –
не остается места в голове.
***

Морские приметы

Если волны серые,
значит ветер с севера.
Значит море сердится
в пенной бороде.

Если волны синие,
буря обессилена.
Если волны черные,
значит быть беде.

Если красно с вечера,
к морю будь доверчивей.
Если красно поутру,
нам не по нутру.

Если глубь зеленая,
море утомленное.
Даже не полощется
вымпел на ветру.

Если скалы острые,
значит возле острова
спят на рифах остовы
павших кораблей.

Если чайки белые
мечутся над берегом,
над моими бедами
больше слез не лей.
***

С Вовкой мы летели

С Вовкой мы летели на Камчатку
и у всей Сибири на виду
был сосед мой на небе от счастья,
я же был на небе, как в аду.

Я готов упасть был и разбиться
оттого, что кудри земляка,
чтобы в полусне от мог забыться,
гладила соседкина рука.

Над безбрежным ледяным простором
лайнер монотонно песню пел.
Вовка млел от тихого восторга.
Я зубами зависти скрипел.

Дымкой серебристою одетый,
опьяненный лунной красотой,
девушку, что назвалась Надеждой,
я назвал Разбитою Мечтой.

Но в полукосмическом пареньи,
если б было все наоборот,
Вовка б написал стихотворенье,
я бы мирно спал, открывши рот.
***

Камчатка

Обходят нас штормы и бури,
но только  пока, это ясно.
Пишу на корме я с натуры
Камчатку, Чукотку, Аляску.

Словами душа леденится,
а тело бьет нервная тряска.
Да, это не Канны, не Ницца –
Камчатка, Чукотка, Аляска.

Здесь волны туги и упруги,
свинцовой налитые краской.
Мы в центре Вселенной, вокруг нас
Камчатка, Чукотка, Аляска.

Вулканы стоят, великаны –
застывшая снежная сказка.
И люди здесь словно из камня –
Камчатка, Чукотка, Аляска.

Здесь хитрость и ложь вымерзают.
На суше надетые маски
холодной рукою срывает
Камчатка, Чукотка, Аляска

Качели, качели, качели.
Январских ветров свистопляска.
Взирают на наше кочевье
Камчатка, Чукотка, Аляска.

А если, затертые льдами,
смертельную встретим опасность,
спасут нас суровые дамы –
Камчатка, Чукотка, Аляска.

Но впрочем, зачем нам Аляска?
Она ж ведь чужая красотка.
Назначим свиданье с прекрасной
Камчаткою или Чукоткой.
***

Палубной команде

Палубной команде – по местам!
Через пять минут отдать швартовы!
–    Погоди немного, капитан.
Отдавать концы мы не готовы.

Расстаются с нами корабли,
но в душе навеки остаются.
Оглянись на этот край земли,
чтоб хоть раз сюда еще вернуться.

Дома странных чувств не избежать
и тоски по корабельной шконке.
Непривычно будет нам лежать
в тишине на неподвижно койке.

Снова жизнь обычную вести,
отдавать долги и мыть тарелки.
На полдня назад перевести
океаном сдвинутые стрелки.

И цветной безбрежный круглый мир
тот, что виден был в иллюминатор,
в окнах, ставших тесными, квартир
будет серым мелким и квадратным.

И, быть может, чаще, чем всегда,
мы кататься станем на качелях
оттого, что черная вода
не качнет нас больше в колыбели.

Скучен нам привычный станет дом,
но в окне привидится картина –
дышит море, скованное льдом,
черепашью выгибая спину.

Да, видать, попали мы в капкан.
Из сетей нам выбраться не скоро.
Будет звать нас Тихий океан.
Будет влечь нас Берингово море.
***

Я еду на Курилы

Я еду на Курилы
за длинным за рублем.
Мне люди говорили –
гребут их там граблей.

Забыв о чувстве долга,
я из дому бегу.
Сидят же люди дома
и делают деньгу.

Дорога на Курилы
опасна и длинна,
а дома –  суп куриный
и страстная жена.

Забыть оладий сдобных
в пути я не смогу.
Сидят же люди дома
и делают деньгу.

В семейной жизни нашей
наступит перекур.
Гляди детей, мамаша,
и не набедокурь.

А ты в ответ мне злобно,
как злейшему врагу:
– Сидят же люди дома
и делают деньгу.

Я еду на Курилы
за длинным за рублем.
сначала – самолетом,
а после – кораблем.

Сосед смеется долго.
Жена кругом в долгу.
Сидят же люди дома
и делают деньгу.
***

На карту

Мечты сбываются нечасто.
Гораздо чаще рвутся струны.
На карту с областью Камчатской
жена поставила кастрюлю.

А годы подлые так мчатся!
Свистят, родимые, как пули.
На карту с областью Камчатской
Жена поставила кастрюлю.

А мне бы на волнах качаться,
А мне бы в грудь – да ветра струи!
На карту с областью Камчатской
жена поставила кастрюлю.

Всему положено кончаться,
Но все на девушек смотрю я.
На карту с областью Камчатской
жена поставила кастрюлю.

И этот жирный отпечаток
с лица судьбы уж не сотру я.
На карту с областью Камчатской
жена поставила кастрюлю.
***

Маркизовы острова

На Маркизовы я захотел острова,
где опасность со всех сторон.
Если там пропадет моя голова,
ну и что ж – небольшой урон.

Записаться готов я десятым в гарем
у любой из туземных жен,
где извивы танцующих – гимн заре,
где раскрашенный вождь сожжен.

Я готов неподжаренным мясо есть,
уважать любое табу
и лемуром на пальмы крутые лезть,
и ловить в лесах марабу.

Чтоб познать сокровенное в тех лесах,
где змея плющом обвилась.
Где цветы в волосах и кольца в носах,
и любви первобытная страсть.
***

Робинзон

Ложь была уместней бы, наверно.
Но не стану пудрить вам мозги
басней про супружескую верность.
–   Ближнему, – сказал Господь, – не лги.

Вы про Робинзона все читали?
Врать Дефо великий был мастак …
Дело это было в Португалии
и на деле было все не так.

Робинзон, женившись, поначалу
в плаванье не брал жену с собой.
Но только он от пристани отчаливал,
с Пятницей гулял весь Лиссабон.

Не к добру возить на судне бабу –
это всем известно морякам.
В рейс ее он брал не для забавы,
а чтобы не ходила по рукам.

Но и в этом не было резону.
Лучше бы ее он утопил.
Стоило напиться Робинзону,
весь корвет жену его любил.

На свою команду разозлившись,
в трюме Робинзон развел пожар.
Грянул взрыв. Корабль развалился.
Сам он в шлюпке с Пятницей сбежал.

Что с ним было дальше – вы читали.
Только в книжке у Дефо изъян.
Остров был изрядно обитаем.
Жило там немало обезьян.

И, покуда строил он деревню,
ночи проводя в трудах и дни,
днем и ночью лазать по деревьям
научили Пятницу они.

Робин обезьяний род повывел.
Месть его была черным-черна.
Но, покуда бил он их, в заливе
спуталась с дельфинами она.

И извлечь из этой притчи надо,
пусть печальный, но морской закон –
или будь на Пятнице женатым,
или неженатым моряком.
***
 
Буэнос-Айрес

Буэнос-Айрес, Монтевидео!
Известен адрес, да только где вы?
Давно мечтаю об Аргентине,
а сам глотаю в болоте тину.

Да, на судьбу свою мы не роптали.
Хранил нас бог от штормов и от бурь.
Но как звучит – Коломбо и Кейптаун!
Сидней, Бомбей, Гонконг и Сингапур!

Нет, мы, конечно, счастливы, свободны
и права не отнять у нас на труд.
Но я б на время право это отдал
за то, чтоб хоть однажды отдохнуть.

А как, порой, хотелось бы отчалить
от повседневных планов и забот,
чтоб закружились за кормою чайки
и чтоб волна ударила о борт.

А вы в душе желаний не таите –
увидеть в дымке очертанья скал
Хоть краем глаза глянуть на Таити,
хоть раз приехать на Мадагаскар?

– По голове огреть тебя колом бы,
чтоб, обойдясь без штормов и без бурь,
увидел ты Кейптаун и Коломбо,
Сидней, Бомбей, Гонконг И Сингапур.

Мечтатель, по тебе скучает зона –
Вилюй и Лена, Енисей, Алдан.
Дешевле посетить за счет казенный
Иркутск, Якутск, Нарым и Магадан.
***

Залив Олюторский

Ох, было муторно, когда шторма.
Залив Олюторский сводил с ума.
Но море Беринга покрыто льдом.
Мы возле берега и виден дом.

У мыса Африка, красив и мил,
меня, как гаврика, чуть вал не смыл.
Но над Авачею клубится дым,      *)
А это значит, что дела – лады.

Ах, бухта Русская, твоя вода         **)
Сегодня вкуснаяч, как никогда.
Родного Питера огни видны          ***)
Меня небритого там ждать должны.

Гляжу – Три Брата вон уже стоят   ****)
Пришел обратно к вам четвертый брат.
Семья родимая, не надо слов.
Жена, люби меня, раз есть улов.
***
*)         Вулкан
**)       В  бухте суда заправляются водой
***)     Петропавловск – по-местному
****)   Три скалы в Авачинской бухте

Шкипер Джон

Когда-то плавал по морю
горбатый шкипер Джон.
И по любому поводу
он в драку лез с ножом.

На грудь его – наколкою –
компас или буссоль.
И с ним была законная
жена его – Ассоль.

Признаться, Джон для юных жен
был малость староват.
Он, до зубов вооружен,
стерег ее кровать.

Дела ведь это давние
И то, что их свело,
в далекое предание,
наверно ушло.

Но вот однажды шкипер Джон
плыл с целью или без,
минув Коломбо и Цейлон,
на остров Целебес.

Муссоны шли мустангами
в коралловый корраль.
И вдруг в дали маренговой
увидел Джон корабль.

От парусов под ним вода
Алела, словно кровь
И понял Джон – пришла беда –
пошире дверь открой.

Ассоль – виновница всех бед,
из-за тебя суда ж
навстречу собственной судьбе
идут на абордаж.

И борт ударился о борт.
Вонзились крючья в бок.
И закипел кровавый бой
над бездной голубой.

Под алебардой и ножом
унялся стон и крик.
В живых остались только Джон
и юный шкипер Рид.

И Рид сказал: – Покуда свет
глаз милой не погас,
на этом свете места нет
для одного из нас.

Ты стар уродлив и горбат,
а с ней у нас – любовь
и, будь я гад, на твой фрегат
твоя прольется кровь.

Ответил Риду старый Джон:
– Ты юн и глуп, мой Рид,
чтоб мог на ты с моим ножом
всерьез поговорить.

Клянусь тебе грот-мачтою –
исчезнет в море соль
скорей, чем будет, мать твою,
с тобой моя Ассоль.

И вот под небом радугой
сверкнуло два ножа.
Ассоль глядела, радуясь
и плача, и дрожа.

И разве хоть одна из жен
не плакала б навзрыд,
чтоб Джон горбатый был сражен,
чтоб жить остался Рид.

Но рухнул Рид на палубу
под сенью парусов.
Успел сказать он, падая:
–   Я твой, мой Ассоль.

А Джон, любой поймет его,
чтоб не было забот,
живого или мертвого
столкнул его за борт.

Но радость преждевременна.
Сорвав с дверей засов,
по лысому по темени
ударила Ассоль.

Ревел циклоп-циклон навзрыд
под сенью парусов.
Ушли из жизни Джон и Рид,
осиротив Ассоль.
***