Нищий

Снежок в кроссовках. Чёрный плащик в дырках.
И день и ночь по коже бьёт мороз.
Он вылез из разбившейся пробирки,
в которой сохли капли женских слёз.

Монетку просит. Голод ломит тело,
скрывающее идеальный мир.
Ему подавно всё осточертело,
и каждый встречный гад или вампир.

В глазах туманы. Уши ловят песню:
не ангелов, что бросили его,
а песню мамы – голос поднебесный
оттуда, где сокрыто ничего.

Тот голос мёртвый. Голос безнадежный,
цепями рвущий душу на куски.
Он опустился вихрями на снежный,
бетонный город режущей тоски.

Он опустился. Вы его прогнали.
Пусть голосами брошенных детей
отыщется дорога до вокзала,
где слышен плач ушедших матерей.

Не вор. Не грешник. Тень от вашей тени.
Ребёнок в теле взрослого. Шурша,
он ищет хлеб и, прислонившись к стенам,
глядит вокруг глазами малыша.

Сейчас в подъезде, около окошка,
он тихо спит и видит сладкий сон,
под правым боком уложилась кошка,
под левым боком розоватый слон.

Из нор полезли маленькие мышки,
несли еду и созывали пир.
Он был во сне седеющим мальчишкой,
он снова видел идеальный мир.

Еды в достатке. Вечное веселье.
И никаких прижизненных забот.
Да будет рай! Пирожные и пенье!
Сладчайший мёд, струящийся из сот!

Пусть будут хороводы у камина
с горящим постоянно огоньком.
Пусть это сон, о, светлая богиня,
но рядом мама с любящим теплом!..

Смотрите боги! Леденящий голод
одной душе вернул родную мать.
И взялся за другую. Серый город
как продолжал, так продолжает спать.

Вячеслав Кромский
07.02.2019