Пришествие блудного Сына

В обители Повешенного верёвок много.
В доме Отца Моего о Сыне не говорят.
Царственной лилии красное ярится око.
Закат догорает и катится прямо в ад.

Из балагана побег, бродячего пёстрого цирка,
что Ты поджёг напоследок, следы заметая.
Огонь ураганный, рогами распятая Дирка,
и древние Фивы во льду так прекрасны в преддверии мая.
 
Блистает при свете Луны тридцатый серебряный шекель,
аванс пересчитан и снова трепещет в окне
кишками наружу. Гласит "Поднимите мне веки!"
слезливым глазёнкам не верящий Гегель,
и в Иену въезжает Сам Дух мировой на коне --

сего Россинанта изводит язвительный овод.
Качает отчаянно барку, несущуюся на мель.
"Мой Фигаро," -- Герцен когда-то назвал Огарёва,
на что отвечал тот исправно: "Россини во мгле".

(Сей тайный масонский пароль всяк низвергатель устоев
знать должен, чтоб тотчас отправиться в путь,
и, мудрость предания древнего братства усвоив,
челом века млечным припасть к Вавилона и Трои
руинам замшелым, точащим сквозящую суть.)

Креститель Иоанн авангард возглавляет --
ведёт тамплиеров сей Всадник без Головы --
верхом на Пегасе крылатом огнь поядаяй --
в усекновение праздной народной молвы.

"Осанна Давидову сыну!" гремит над Салимом.
Вдоль улиц всё мёртвые с косами в нижнем белье
стоят и не знают, что делать, и нервно смеются,
а Саломея танцует стрип-тиз в кабаре.

Вот едет Он, едет верхом неустанно дорогами мира и Рима --
из всадников пятый по счёту, по имени Nemo.
Ненастье войны нам низносит ладан и мирру
и фильма афиши обрывки с названием Omen.

Дождётся ль Отец? -- сей усталый старик одинокий
на даче запущенной на побережии Крыма --
в том месте, куда умирать собираются боги, --
в серванте там чаша Грааля и ромб Арлекина
всё ждут терпеливо пришествия блудного Сына