Вавилон

Ты говоришь, у меня золотые, как солнце, глаза;
ты говоришь и проводишь рукой по моим волосам;
ты говоришь, будто время прощать и любить истекло,
ждёшь до зари и целуешь в покрытый испариной лоб.

Время идёт, за собой на воде оставляя круги.
Новая жизнь; по-другому совсем и совсем для других:
мало ли им человеческой гордостью пожранных лет?
Нет ничего. Только пыль и руины на чёрной земле.

Ты говоришь: "Ошибаться не бойся, мой глупенький брат,
я утону — утону и наполню слезами Евфрат;
плачь обо мне, заливай этим горем холодную тишь,
только живи, только не забывай меня", ты говоришь.

Время идёт — слишком долог и муторен этот процесс.
Новая жизнь: как обрушилась башня, так морок исчез,
и пеленой затянула орлиным казавшийся взгляд
новая жизнь на никем абсолютно не прошенный лад:

злоба и страх в головах обретают фальшивый престиж —
"Всё как всегда: так же глупо, но вычурно", ты говоришь.
Ты говоришь: "Я с рассветом растаю, как тает роса,
только позволь наглядеться в твои золотые глаза".

Время идёт — перемалывать сущность знакомых вещей.
Вечность опять засыпает в слезах у тебя на плече;
жизней, миров, друг за другом идущих эпох колесо —
ты говоришь, будто всё поглотил без остатка песок,

ты говоришь, будто скоро, как прежде, вернёшься домой,
будто ни слёз, ни реки, ни руин у тебя за спиной;
только вдали, где стоял обветшалый наш дом на холме,
стихли давно и молитвы, и всхлипы, и вопли, и смех.

Время идёт в песнопеньях алтарных и хрусте костей.
А позади — ничего. Только мёртвого города тень.
Но из того, что твердил ты в предсмертном бреду невпопад,
я не забыл и, поверь, не забуду ни слова, мой брат;

память о нас, чьи истошные крики сливаются в гул,
через года, преумножив стократ, я в себе сберегу;
в сути своей, перед взглядом с вершин абсолютно нагой,
буду носить всё, что жаждал пожрать и очистить огонь.

02-03. 02. 2019.