Предсмертный абсурд

*** Посвящается Игорю Прокопенко

Изнутри иссыхает натура,
Истощается жизненный сок.
В этом наболевшем сумбуре
Признаю в себе низкий порок.

В час полуночных мучений,
В бреду безумных страстей
Спускаются в небытие накопления
Потерявших высокий смысл затей.

Я ору во всё горло в болезни и агонии
Под звук смывных вод в унитазе,
И в лёгких неотступная жгучая боль
Перешёптывается дружно с заразой.

Отравленного воздуха не хватает в груди.
Из недр души вылезает наглая рвота.
Сердце ленится в перекачке крови.
Очертания комнаты уродливо броски.

Состояние психики — словно грязная тряпка:
Она на электропроводе безобразно висит.
В голове будто мусор, ногою размятый,
Растлевающей кучей в адской печке горит.

Мёртвый Франц Кафка стоит у кровати
И с равнодушием тощим смотрит в глаза.
Мы оба изнурены и душой, и телами.
Безнадёжная молитва тонет в устах.

В организме поселилась бесстыжая гнида:
Она жрёт тело — и крикливо умирает душа.
Я вынужденно вдыхаю грязные выхлопы.
Изголодавшемуся до костей противна еда.

С периферии губ треснутых иссыхает надежда.
Фруктовый жизненный сок превращается в пар.
Кажется, как я был — так и остался невеждой.
Слился в помойную яму прожитой жизни нектар.

Встать невозможно. Рассыпается кожа.
Некуда из комнаты тусклой бежать.
Здоровье к заразе запрыгнуло в вожжи,
Цинично больного оставив сдыхать.

На расстроенной и залапанной гитаре
Сатана вульгарно играл рок-н-ролл.
Он и Кафка вдвоём вальс танцевали
Над испускающим последний свой вздох.

В спальне симфонический исполнялся оркестр,
Чертяга водил хвостом как слепой дирижёр,
А я — точно попавший вовсе не в свою пьесу
Нелепый и никому не нужный на свете актёр.