А сын всё пишет

I

На душе моей осадок,

шевелиться влом.

Будто так оно и надо,

будто поделом.

Я стою гляжу в окошко

жизнь туды-сюды.

Мне о ноги трется кошка,

требует еды.

Еле вертятся колеса.

Старенький трамвай.

Только главного вопроса

мне не задавай.

Не услышу, не отвечу,

просто промолчу.

Мне уже не станет легче,

даже на чуть-чуть.

Отчего в груди сжимает,

что болит в груди.

Убегают вдаль трамваи,

город мой гудит.

II

Воды набрал в колодце,

но не донес.

На дне колодца солнце

вдруг разлилось,

как будто бы устало

и нервный срыв,

водой, как одеялом

себя укрыв.

Мне был не безразличен,

тот хнык, хнык, хнык,

но я косноязычен.

А солнца лик

от боли содрогался

поверх воды.

И я причин боялся

его беды.

Дальнейшие прогнозы -

дождям висеть.

Остались солнца слезы

в колодце все.

        ***
Я зубочисткой выводил слова

на столике в рыгаловке вокзальной.

И буква «О» - лица ее овал –

казалась незнакомой и печальной.

За пивом самому. Князей здесь нет.

А ноги час назад прилипли к полу.

Мой день не плох, есть пачка сигарет,

в подарок дали маленькую колу.

А в глубине абрек ест чебурек.

Под крышей, говорит, Аллах не видит.

И водки наливает человек,

и пьет абрек, хоть водку ненавидит.

И все здесь пьют, а как же здесь не пить   

за дом казенный, дальнюю дорогу.

Да и того, кто не сумел купить

напоят и накормят понемногу.

Вокзал шумит и люди в нем кишат.

Напьются, раздерутся, ублюются.

И по душам базарят кореша.

Окурками наполненные блюдца.

От дыма здесь совсем просвета нет.

И русского без матерного слова.

Я ухожу, чтоб поменять билет,

чтобы сюда опять вернуться. Снова

слова в столбце, но это не стихи,

а просто ощущение вокзала.

Глупее я не слышал чепухи,

которую она мне не сказала.