Царь

Царь

Царь сидит дома под настольной лампой,
над старой тяжелой книгой
всю субботу и воскресенье.
Среди тысяч окон - его окно.

Ты вновь изменила имя,
ты опять изменила взгляд.
Помнишь, как мы с тобой
на лыжах к вечеру выехали на опушку,
к тихому снегу, к мертвым дачам?

Живи, страна лыж и зимних библиотек.
Твой царь не спит.
Он требует: всем оставаться
под настольной лампой,
над старой тяжелой книгой.
Всем.
Всю субботу и воскресенье.

Дальневосточная меланхолия

Эх, Курильские острова,
наша табачная линия фронта,
дымок пускайте вдоль скал покуда
не взвоет красная барракуда
над перекошенным горизонтом.

Дымы ваши тянутся до сопок Манчьжурии,
до Казанского НПЗ, до московской Капотни,
до сопок Манчестера, где дремлют фурии,
по ним болельщиков бродят сотни.

Протекли к весне покрова и кровли,
проснулись бродяги и пилигримы.
Кирилл на Курилах открыл часовню
и улетучился вместе с дымом.

***

Подземка долгая: скрип, скрежет.
Вагон забит ушными раковинами
с лечебным гулом моря.
Вагон забит зубами
в малиновом рельефе десен.
Желтая линия номер восемь
извилистая высохшая вена,
песочное побережье
московского метрополитена.
Пассажиры поезда давно хотят
в тепло, в ракушку, расслабиться и раздеться.
Диггеры, студенты финансовой академии,
ищут клад
на пересечении с линией замоскворецкой.

***

Раннее солнышко: кап-кап-кап.
Слуга открывает буфетный шкап,
посуда для завтрака, светлый локон,
дети маленькие у окон.

Лыжный путь средь руин и плит.
Небо темное, образ милый.
Русский спутник летит-летит
звездой, сияющей над могилой.