За Вегой 16-17

16.  СИНЕКУРА ЦЕЛОВАТЬ   

Зер­ка­ла. По­кой. Сер­вант, пол­ный кор­не­ва­ро­чек…
Се­ли. Ску­ша­ли са­лат из цве­тов и тра­во­чек.

По­да­ри­ла — "в знак люб­ви!" — ред­кий на пла­не­те —
фио­ле­то­вый лю­пин и кло­па в па­ке­те.

Ну — обы­чай там та­кой: в па­мять о кло­пов­ни­ках —
су­ве­нир­ный клоп су­хой, для му­жей, лю­бов­ни­ков.

Это чтоб на­по­ми­нать об ужас­ном про­шлом,
да и му­жу чтоб не стать на кло­па по­хо­жим!

Те­ле­ви­зор — а чуд­ной… Кол­ба тре­уголь­ная.
— "Это, Вить, — эк­ран та­кой. В сек­се — на кон­тро­ле я".

— "Да ко­му же в ин­те­рес? Что же здесь гу­ман­но­го?".
— "Быть кра­си­вым дол­жен секс, при­вле­кать вни­ма­ние!

Быть от­вет­ст­вен­ной долж­на за свои дви­же­ния —
и с то­бой вот, и од­на, в са­мо­на­сла­ж­де­нии!".

— "Да по­каз-то для ко­го? Для ка­ких це­ни­те­лей?".
— "Для на­ро­да мое­го! Для его раз­ви­тия!

Ес­ли хо­чешь быть со­бой — в секс смот­ри улыб­чи­вей,
про­яв­ляй­ся доб­ро­той, чут­че будь, от­зыв­чи­вей!
 
Секс у нас — для кра­со­ты, это всем из­вест­но,
 ты и сам пой­мешь…".

— "Да ты… пря­мо как про­фес­сор! По­сле этих слов таких —
я уж и не знаю: что мне де­лать-то для них… Не соображаю!".

— "А еще ты дол­жен знать: нуж­но ка­ж­дый ве­чер —
Си­не­ку­ра це­ло­вать, на порт­ре­те, в пле­чи.

Он лю­бил нас всех во всем, ка­ж­дый лист учи­ты­вал,
на люб­ви та­кой рас­тем, веч­ные да сы­тые!".

Це­ло­вать-то я — не стал, по­ки­вал ре­ши­тель­но,
у порт­ре­та по­сто­ял вро­де б ува­жи­тель­но,

по­сто­ял да и спро­сил, мыс­лен­но, у ге­ния:
— "Ты за­чем же пре­вра­тил ду­ши-то… в рас­те­ния…".
 
Гля­нул он — как солн­це в пол­день. За­мер я, рас­крыв­ши рот.
Толь­ко чув­ст­вую, что ко­рень из ме­ня уже рас­тет.

Да и слы­шу: — "Ох, люб­лю твои куд­ри, Ви­тень­ка… 
Я те­бе их — под­за­вью, но по­поз­же, ми­лень­кий…".

Тю­фя­чок стя­ну­ла на-пол, пыш­нень­кий, со­ло­мен­ный.
Чуя пре­лый сыт­ный за­пах, я при­лег взвол­но­ван­но.

17. ПРИСПОСОБИЛАСЬ

Со­стоя­ние, ска­жу, бы­ло — как в ту­ман­но­сти,
как в ту­ма­не я ле­жу и плы­ву, в гу­ман­но­сти…

Раз­ду­ши­лась, под­лег­ла по­верх одея­ла, и ска­за­ла: 
— "Я — жда­ла… Но жда­ла так ма­ло!

Ты не сра­зу. Не спе­ши! По­до­ж­ди не­множ­ко.
По­ле­жи, по­гладь. Ска­жи — про гла­за, про нож­ку…

По­неж­нее раз­вол­нуй, но спо­кой­но, скром­нень­ко!
Хо­чешь — но­сик по­це­луй, он со­всем хо­лод­нень­кий.
 
И от­брось-ка ки­тель свой, не ле­жи же в ки­те­ле,
ко­рень, ко­рень по­ра­ск­рой — что­бы все уви­де­ли!
 
Дай его, ка­кой го­ря­чий и боль­шой уже ка­кой.
А как ска­чет! Буд­то мя­чик — из ру­ки и под ру­кой…".

— "А не врешь?". — "Люб­лю его! Он та­кой кра­си­вый —
 точ­но вождь сто­ит ка­кой. Жал­ко, что не си­ний!".

Слы­шал все ее сло­ва, до сих пор все слы­шат­ся,
а ка­за­лось — что тра­ва сквозь ту­ман ко­лы­шет­ся…

— "Ви­тя, я люб­лю его… Он та­кой пре­крас­ный —
он как принц гля­дит ка­кой, силь­ный, строй­ный, ясный".

— "Об­вы­ка­ешь­ся…". — "Люб­лю! Ви­тя, — об­вы­ка­ешь­ся?
Ни­че­го, что я лов­лю? Ты — не оби­жа­ешь­ся?

Я люб­лю, люб­лю его, уми­раю неж­нень­ко,
так и съе­ла бы все­го, это­го вол­шеб­ни­ка!".

При­спо­со­би­лась, шур­ша, нос от­во­ро­тив­ши,
и при­тих­ла, за­ды­шав, в кус­тик об­ра­тив­шись.

Из кус­та: — "Ви­тю­шеч­ка, лег бы ты по­вы­ше!", —
 и — со­пит те­лу­шеч­кой, чмо­ка­ет бес­сты­же.

Хо­ро­шо мне. Это яс­но. На­ши;то — не мо­гут так.
 Но опас­но же, опас­но! Вот от­ку­сит — что то­гда?

Го­во­рю: "Не нуж­но так. Ты уже ус­та­лая",
а она: "Ты что: бу­рак? Вот не ожи­да­ла я!".