Философ против философа. Флоренский-Кант

         Нет системы более уклончиво-скользкой, более «лицемерной», по апостолу Иакову, более «лукавой», по слову Спасителя, нежели философия Канта: всякое положение ее, в с я к и й термин ее, всякий ход мысли есть: ни да, ни нет. Вся она соткана из противоречий—не из антиномий, не из мужественных совместных да и нет, в остроте своей утверждаемых, а из загадочных улыбок и двусмысленных пролезаний между да и нет. Ни один термин ее не дает чистого тона, но всезавывание. Кантовская система есть воистину система гениальная—гениальнейшее, что было, есть и будет... по части лукавства. Кант — великий лукавец. Его явления-феномены—в которых ничто не является; его умопостигаемые ноумены — которые именно умом-то и не постигаются и вообще никак не постижимы; его вещи в себе, которые оказываются именно отнюдь не в себе и не вещами, а лишь в разуме и понятиями, к тому же—ложными, предельными понятиями, т. е. особыми способами рассмотрения чувственного; его чистые интуиции—пространство и время, которые именно чистыми не могут быть созерцаемы; законченные их бесконечности— в эстетике устанавливающие их интуитивность и рас- плывающиеся в беспредельном ряду последовательных распространений— в диалектике—при опровержении метафизической идеи мира; его априорные элементы разума, которые постигаются только апостериори, анализом действительного опыта; его свобода*—во всем действительном лишь сковывающая железною необходимостью, и т. д. и т. д.—все эти скользкие движения между «да» и «нет» делали бы лукавейшего из философов неуязвимым, и мы, вероятно, так и не узнали бы об истинном смысле его системы, если бы не вынужден он был высказаться в единственном месте недвусмысленно—в термине автономия. Так в философии, но так же и в жизни: «однообразный круговорот его жизни не мог действительно иметь иного центра, кроме него самого»,— скажем о Канте словами Куно Фишера.

        П. Флоренский.


      Прочитала как отец Павел ругается на Канта, этот прекрасный образчик того, как философ ругается на философа, и сразу же захотелось перечитать Канта. У меня всегда так: такая задетая, страстная ругань вызывает улыбку и прочитывается как своеобразная похвала ругаемому. Бывают, правда, и исключения, но не в этом случае: Кант-Флоренский.
      Бибихин, кстати, с Седаковой тоже в своей переписке никак не могут понять "почему?"(поминают эту стычку Флоренского с Кантом). Что у них там не сошлось с чем? Тот же самый вопрос я ставлю перед собой. Вспоминаю ругань Ницше на Сократа. "Милые бранятся - только тешатся", трясут друг друга хорошенько, но без сдачи - один из оппонентов уже отбыл, и казалось бы не может вернуть нападающему достойной отповеди. Но нападающий и сам в своих наскоках погружается в нападаемого всё глубже, глубже и словно бы получает от него в это время новые "щелчки по носу" - так осуществляется их беседа. Так собеседовать они могут долго, порой всю жизнь, до самого конца жизни.
Вот уже кажется Ницше, что он окончательно разобрался с Сократом, но нет же, Сократ опять всплывает непроизвольно в памяти. И нужно снова и снова "валить врага с ног".
      Эх, хочется точно выяснить, что именно задевало Ницше в Сократе, Флоренского в Канте - метафизически уловить эту ткань несовпадения, эту материю "отрицательной значимости".
      В этом плане никто из них не скрывается, гении откровенны, насколько, конечно, это возможно. Но странные вещи подмечают они и на странные вещи реагируют. "Всякий сколько-нибудь талантливый человек имеет своё оригинальное, собственно ему принадлежащее, чутьё, вследствие которого он видит целую сторону, другим не примеченную" - так писал Гоголь.
      Флоренскому не нравится в Канте автономность, но как это понять? И почему одно из достоинств цивилизации, века и истории - "автономность" становятся для Флоренского так неприемлемы? Ведь ещё Гераклит сказал об этом пару своих вечных неизгладимых строк: "никто не в состоянии понять, что мудрое ото всего отделено". Значит, Гераклит зафиксировал, проявил и благословил "автономность"?Правда, у него она всплывает совершенно под другим названием и с некоторым иным смыслом - как самобытность и неприступность. Название же "автономность" имеет несколько отличный от того вес - исторически более поздний и выделяющий скорее определённое право в системе общих прав, чем глубинные законы Бытия и познания.
      Факт заключается в том, что Гераклит не знал терминов и работал(мыслил) без них. Гераклит не мог сказать "самобытен", потому что в его времена бытия "не было"))), и уж тем более он не мог сказать "автономен", потому что для этого требовалось развитое частное право, поэтому Гераклит говорил: "от всего отделён", то есть он говорил почти физически и почти физиологически - почти "натурально", но было в этой "натуральности" уже нечто такое, что ни из какой натуры не вытекало и в ней не усматривалось.
      Так "от всего отделён" - это самобытен или автономен? Или нечто третье? Культ, на котором "помешан" Флоренский несомненно ведь также от всего отделён. Его невозможно спутать с чем-то иным, всё остальное по отношению к нему частично, неполно. Значит, смысловое ядро "отделённости" Фдлоренским не может отвергаться, а бешенство вызывает лишь определённая форма его постижения и утверждения - конкретно, буржуазная, закрепляющая в этой "отделённости" не целостность мира, а единичного субъекта как такового с его познанием.
      Получается, что Флоренского бесит наличность автономного эмпирического индивида и Кант, как его представительство в философии, и протестантизм, как его представительство в религии(а Флоренский ужасно не любит протестантизм). И тут, как говорится, Кант "попался". Тут Кант, пожалуй, тот же Декарт, только в совершеннейшем и утончённом виде - мыслю и существую(Декарт), а затем показываю как мыслю и как существую (Кант). Этот наш прекрасный гносеологический субъект сам по себе!
      Гений клюёт прежде всего на форму, как на признак совершенства. Нужно сказать, что у самого Флоренского терминологии(хотя он и пишет постоянно о ней) также нет, ну или почти нет(поскольку трудно целиком и полностью отделаться от современности), и это является, наверное, достоинством Флоренского, а не недостатком. Флоренский глубоко и обширно мыслит "естеством" и "горизонтами" - такое мышление нужно ещё поискать. Но в любом случае, такое гигантское(а со стороны цивилизации "варварское" мышление) противостоит мышлению терминологическому - мышлению Канта. Ибо Кант - мощнейший производитель терминов и машина по их орудованию, и при том машина не дубовая, а грациозная.
      А теперь, вопрос звучащий как-будто со стороны: как два этих плана, два этих абсолютно различных типа мышления соединить?
Найдётся ли в мировой системе такой философ, который соединил бы столь разнесённое?

      Казалось бы, мы могли сказать: нищий Флоренский (нищий Восток) смотрит на Запад, "лает" на Запад - на Канта, но не всё так просто. И у нищего есть своя полнота, своё богатство, в сознании её он не теряет, а хранит своё достоинство. Флоренский называет Канта плебеем, этого размеренного как часы мыслителя, совершающего длинные одиночные прогулки, откушивающего и мыслящего равно избыточно - человека, находящего удовольствие и в первом, и во втором и в третьем. Кант беседует - это мини-вселенная, Кант кушает - это священнодейство, экстаз можно сказать, только плоти, не духа, здесь нет римских излишеств, но здесь присутствует гурманство, Кант мыслит - еле дотягивается до поднятых вверх планок всего перечисленного, но дотягивается - и мысль его там же, во всех этих совершенствах человеческого общежития - беседе, трапезе, прогулке.
      Вот что такое Кант. Он - плебей?
     Священное для Флоренского лежит в совершенно иной проекции.
Не бывает никаких достоинств у "светскости", на миру, а бывают достоинства лишь "не от мира сего". А Кант - светский человек, дитя и производное цивилизации.
     Философствуем с окраин, из подполья или философствуем публично? В крайнем случая для России выбора нет - всё ещё и до сих пор - не имеем возможности философствовать публично. Нет пространства, поля "света", "свет" в России не создан и потому светят всегда единичные источники - полностью голые единицы, не прикрытые ни вторым, ни третьим эшелоном, не имеющие "хорошо видного читателя". Светят герои, а не гурманы, как на Западе. Выбора нет - мы в исторически провалившейся яме, определённые ступени своего развития история у нас так и не сформировала, мы как бы зависли "над натуральностью, но под культурой" и барахтаемся в этом состоянии несколько столетий.
     В таком состоянии и исходя из таких позиций, не мог гений Флоренского не обратить внимания на Канта.
     Когда-то Бабель говорил о языке: "Русский язык ещё сыроват, и русские писатели находятся, в смысле языка, в более выгодном положении, чем французские. По художественной цельности и отточенности французский язык доведён до предельной степени совершенства и тем осложняет работу писателей. Об этом с грустью говорили мне молодые французские писатели. Чем заменить сухость, блеск, отточенность старых книг, — разве что шумовым оркестром?"
Не подходит ли это и к философии? Варварские философские мысли, дикие, сырые, не укомплектованные и неотштампованные ещё, взрывают мозг, вносятся торнадо в нашу жизнь, запечатлеваются, а не утилизируются читателем, и таким образом, недостаток превращается в достоинство. И "вечная пара", Флоренский - Кант уравновешиваются.
      Я хочу сказать, что нужно держать в состоянии равновесия эти весы, ни одна из этих сторон чаш весов не должна перевешивать полностью другую, покуда не найдётся того, или чего - кто или что сможет объединить и синтезировать "Флоренского и Канта" в едином смысле, лике, движении. С наших сегодняшних позиций, с позиций современности это кажется, конечно, почти невозможным чудом, но кто знает не даст ли такой скачок наша история уже в ближайшем будущем?