К 75-ти летию снятия блокады

             Отрывок из поэмы Стрелец

              2

  Привычный, близкий разрушался мир…
Уже вода не капала из крана,
Сидеть с коптилкой*
Не считалось странным…
И во дворе не слышно детских игр.
Не стало отопленья, и к зиме
Ходил печник и срочно ставил печи.
И роскошью уже считались свечи,
Как самый добрый огонёк во тьме.
И надо было добывать дрова
И за водой ходить к Неве с бидоном.
И горькие выслушивать слова,
Для всей страны звучащие с укором
По радио:
– Информбюро, Москва, –
Войсками сдан ещё такой-то город…

А очереди к хлебному ларьку
Всё злее становились и тревожней,
Но выяснилось, что привыкнуть можно
И к этому голодному пайку.
       3
Увы, но память мало сохранила
Из тех, уже давно прошедших лет…
Потом – про что-то мама говорила,
Про что-то брат, знакомые, сосед.
Как-то, прочтя «Зелёные цепочки»,**
Вдруг остро вспомнил он:
– Вот это да!
Ведь той блокадной
Самой страшной ночью,
Когда всерьёз пришла к нему беда,
Он ясно видел через дым пожара,
Как от знакомой крыши,
С чердака
Рванулась вверх ракет зелёных пара,
В ту сторону,
Где был завод, – пока…
А дальше – тонкий визг авиабомбы,
Удар, огонь и грохот. Темнота…
И мать под опрокинутым забором…
Беспамятство и немота.

И речь, и память возвращались
Постепенно…
Но только, скажем так, – до полпути.
Корабль, помнится, вблизи стоял военный
С названьем странным,
Как завод, – Марти.
И он порой зенитками так щёлкал,
Так громко пулемётами трещал,
Что в доме рядом вылетали стёкла,
И долго звон в ушах потом стоял.
Но самолёты проплывали мимо,
А бомбы часто падали в Неву…
И раз – огромного глушённого налима
Он обнаружил утром на плаву.
Пловцом тогда он был ещё не очень,
Да плюс к тому – холодная вода,
Но действовать-то надо было срочно!
Могла уплыть прекрасная еда.
Да и не мог, не мог вот так, – воочию
Уйти, в воде оставив рыбину…
Большой он был, налим,
И скользкий очень.
"Стрелец"  в тот раз едва не утонул.
     4
Ну что ещё он помнил о войне?
Какие-то клочки, «обрывки ниток»…
Аэростаты в стылой вышине
И очень грозный дробный лязг зениток.
Вокруг двора стояло дополна
Разнообразных заводских строений.
Тогда вся Выборгская сторона
Считалась очень важною мишенью.
Ещё бомбёжки помнит по ночам,
Притихший город, скрытый затемненьем,
Когда в окне всего одна свеча –
И та уже считалась преступленьем.
Порой, в сырые пасмурные дни
Ночь обходилась мирно, без налётов,
Но яркий свет предательской луны
Так подходил для вражьих самолётов.

А днём – частенько рушились дома,
Расстрелянные из больших орудий…
И всё ж, страшней всего –
Была зима,
В ней незаметно умирали люди.
И мать тогда умерших
Из квартир
С трудом вытаскивала на верёвке,
Чтоб на санях
Отправить в новый мир,
В последний путь –
До скорбной Пискарёвки…

Чуть лучше летом, – ели лебеду,
Искали всюду по дворам крапиву,
Копали даже огород в саду,
И что-то там росло потом на диво.
Все приучались тихо жить, скорбя,
Но всё же – радоваться понемножку
Простой дуранде, жмыху, отрубям,
И громко славу воздавать картошке.
С тех пор он, видно, любит тишину,
Ещё еду и пасмурное небо,
Но вспоминать не любит
Про войну – ну, и когда
Бросают корку хлеба.

Наверное, родился он в сорочке, –
Ни от воды, ни от огня,– ни от чего
Он не погиб.
Похоже, - в тех «Цепочках»
Написано почти что про него.

Под метронома стук бежали дни.
Чередовались ночи и рассветы.
Вслед за зимой – следующее лето
Несло надежды яркие огни…
И Ленинград гордился Сталинградом
И верил –
Час освобожденья рядом!
Нас не сдадут врагу,
Мы не одни!

*  –  самодельная осветительная лампа.
**  -  послевоенная книга Г. Матвеева.

     Всех Ветеранов-блокадников и тех, кто в полной мере понимает значимость этого дня поздравляю с прекрасным праздником.
Коренной Ленинградец-Петербуржец, Житель блокадного Ленинграда Вс. Воробьёв