Философ говорит...

         Между тем, как обычная речь часто есть полу-сознательное средство скрыть иной, более сокровенный смысл импульсов и волнений, так и в философии—высказываемая концепция, понятая так, как того требует от нас ее творец, в большинстве <случаев> не согласуется с сокровенным смыслом, который она имеет, как существующая сама в себе, и эти свои подпольные энергии освобождает и проявляет в читателях, воспринявших ее мысли, но не подчинившихся цензурным запретам и велениям автора.

         П. Флоренский.


        Философ говорит больше, чем философ говорит...
     Так сформулирую я парадокс, предложенный Флоренским.
    А каким-то читателям он говорит значительно меньше, чем уже сказал, говорит впустую - не так ли и до сих пор, а не только в те времена, что окружали его, бедного философа?
    А там записано ещё больше, чем он сам написал - говорит Флоренский.
А мы не можем прочитать и того, что написано - говорю я.
    Так тексты и путешествуют трёхэтажными: на первом этаже больше всего людей, там наплёвано и накурено, надымлено прямо в лицо тому, кто писал, натоптано.
    Второй этаж - занимает сам автор, тут удобно он расположился вдалеке от людей, тут открывается неплохой вид из окна и видны дали. Тут иногда слышны голоса людей, тех, что внизу, но они не мешают, звучащие приглушённо.
    Третий же этаж почти всегда пуст, редкий гость появится на его небосклоне - виданное ли дело вычитать из философа то, что он сам и не писал вовсе.
    Давно странствую по этим пустующим третьим этажам, спешу и наслаждаюсь свободой перемещения. Но когда приходится спускаться на землю, прохожу второй этаж и вижу автора, а потом спускаюсь на первый и наблюдаю столпотворение людское вокруг его букв. Знакомо и то, и другое, и третье, и всё же я - житель верхних этажей, там моя надёжная, верная судьба.
"Не вчитывайте и не вычитывайте!! - говорят рукописи вам. "Сами будьте!" - тогда и прочитается, и увидится. Вы хотели бы побеседовать с автором или же приятно провести время за книгой? И наслаждение книгой - наслаждение, и оно прекрасно! Насладиться ещё сумей, а не прочитать на ходу. Но наслаждение и именует наше слияние, меня и автора, меня и мысли - его и моей. Не только мысли, но и сказанного КАК мысли - приносит мне наслаждение. А вот беседа предполагает то, что мы уже разделились и спешим, каждый со своим пребыть и свершится в совместном говорении.
     Но автор же мёртв, как можно с ним беседовать? Автор мёртв для тех, кто сам мёртв - беседа возможна, настоятельна, желанна...
Свобода обращения с книгой заключается не в произволе над ней, равнозначном уродству и самооскоплению, а в умении - либо сливаться с автором и его текстом, либо беседовать с ним. Допускается ещё спорить.

     А что философские тексты, как и обычная наша речь - тоже сокрытие, на 90% правда, скрываем невольно, не по принуждению, сами по себе и иначе не можем. Помнится Паскаль говорил, живое существо всегда обманывает, странно было бы, если бы в текстах это не отражалось. Ну так на то мир и игра, чтобы играть в неё и разгадывать, чтобы не скучен был мир, хотя мы и скучаем. Разучились разгадывать???
     Нельзя прописать "прямым текстом" то, что мы подлинно услышать хотим. Лишь в исключительных случаях сверкает между близким и близким молния. Во всех остальных случаях мы должны двигаться по касательной, по кривой - кругами, спиралью, заблуждениями, то есть "блудить", "блукать", и философы не исключение. Не стоит думать о них, как о сверх-людях, они блуждают больше всего. Блудят в окрестностях истины.
     Тогда "нормальные люди" - не блудят? Не блудят, нет. Они повторяются, у них нет индивидуального движения и они повторяются в чьём-то чужом и им неведомом, а думают, что в своём.. Хотели бы вы узнать, что ваша жизнь - это повторение в чьём-то чужом сне множество раз?
     А язык наш так устроен, что обоюдоострый он, не только вскрывает, но и скрывает,не для олухов , не для дураков он.
     Не все философы пишут тексты, но "подпольные мысли", о которых пишет Флоренский не зависят от написания, они возникают не тогда, когда мысль ложится на текст, и даже не тогда, когда мы её озвучиваем. Не слово, совершающее какую-то промашку делает мысль подпольной. А само устройство нашей природы, отчасти рассекреченное философами, делает то. Мы не достигаем самих себя даже при всей нашей открытости и честности без свершения определённых условий нашего существования. И когда философ пишет, он во многом хочет "дотянуться", "достигнуть", "достать" - не одного внешнего мира лишь, не одной лишь своей фантазии, мысли, идеи, но и себя самого неуловимого иначе.
     Вот почему другому порой легче открыть автора и его "подпольные мысли"(а лучше бы было говорить настоящие, чтобы промашки не совершить в сторону какого-нибудь ярлыкового психоанализа) - потому что автор уже прошагал к своему открытию половину пути, а может и больше, осталось только усилие с твоей стороны.