3. Вздымающаяся гора. Окончание

      Хотела ли Марина сама, как всё же земная, а не полностью сотканная из воздуха женщина «счастья в доме»?
      Как мы уже сказали, Цветаева настолько сильна, что спрашивает это у себя самой вместо психоаналитика:

      «Счастья - в доме! Любви без вымыслов!
      Без вытя-гивания жил!
      Надо женщиной быть – и вынести!
     (Было-было, когда ходил,

      Счастье - в доме!). Любви не скрашенной
      Ни разлукою, ни ножом…»

      Хотя в тексте вроде бы продолжается всё тоже самое описание, но этот кусок текста Цветаевой явственно обращён на себя, и всё же накатывающая вздымающаяся гора не даёт ответить на него как следует, остановиться, сравнить, расслабиться хоть на секунду (ведь и опадающая гора – это гора – великое напряжение). Так что этот вопрос или полу-вопрос поэта? (женщины?) словно повисает в воздухе и выглядит риторически.
      Лишь в двух строчках своей поэмы Цветаева наслаждается любовью как счастьем и радостью «здесь» и «сейчас», наслаждается «двойной раковиной губ», и лишь в двух строчках она даёт волю земным желаниям:

      «Ещё горевала гора: хотя бы
      С дитятком - отпустил Агарь!»

   Горе по земному – столь не свойственное Марине на вздымающейся горе!

      В классическом смысле слова трудно найти в Цветаевском творчестве невротический конфликт – невротики не умеют определяться, не осознают своих проблем и постоянно безуспешно пытаются их разрешить.
      Марина в этом плане определяется чётко – «меня определяет гора» (правда, она пишет не «меня», а «нас», покуда любовь ещё длится, но можно смело говорить «меня», как видно из всего её творчества). Степень осознания дивергентных влечений у Цветаевой также очень высока.
      Поэтому, если мы задаёмся специально подобной целью и хотим устроить Цветаевой планомерный «невротический сыск», то мы можем обнаружить невротический конфликт у неё где угодно: Цветаева полна противоречиями, как бездонное небо бесчисленными звёздами, переполнена импульсами и эмоциональными всплесками «туда и обратно» (в наглядно противоположных направлениях), измучена неустанной борьбой с тяжёлыми жизненными обстоятельствами, но не будем всё-таки забывать, что перед нами поэт, существо которого и заключается в том, чтобы работать с многообразными  противоречиями на высоком уровне. В противном случае, мы к завтрашнему дню уже не сможем отличить невротика от художника.
      Если же мы хотим отыскать максимально слабое звено в цепи «Марина – мир», то оно находится здесь, и не где-нибудь ещё, где мы, по крайней мере, можем подозревать наличие некоторого «вытеснения» по Фрейду «счастья в доме» из Марининой души.
      Из истории известно (по аналогии судеб), что и Ван Гог одно время очень хотел иметь нормальную семью, такое желание даже заставило его долгое время жить с проституткой, прощая ей все её похождения. Но потом эта его шаткая надежда рухнула. Она стала полностью невозможной, а вздымающаяся гора накручивала обороты, и погребла, в конце концов, под собой художника – Ван Гог сошёл с ума. Женщины, конечно, в этом смысле оказываются устойчивей, Марина страдала не меньше Ван Гога, и уж точно не меньше Ницше, но с ума не сошла, хотя закончила свою жизнь плохо.
      «Счастье в доме» - вот образ другого мира, другой жизни для Цветаевой.
Можно сказать, что вздымающаяся гора – это образ Другого, а можно сказать, что «счастье в доме» - образ Другого для Марины, потому что эта пара и является Другим по отношению друг к другу, и на кресте их преисподней Марина и была распята всю жизнь.

      Вывод: невротический конфликт Марины Цветаевой – безличностен, не зависит от конкретных лиц, с которыми она вступала в контакт и носит глобальный характер (высокое – низкое, искусство – жизнь).