Алексею Алешковскому

Ты помнишь воздух тот краснознамённый? –
Не продохнуть от комсомольских морд, –
Когда народ, проклятьем заклеймённый,
На кухнях пел про Ванинский про порт.

Мы воспаряли, словно два Икара,
Пытаясь Катю обольстить Гордон.
Нас познакомил – для самопиара –
Один известный штопаный гондон.

Я помню, как, похмельем утомлённый,
Ты говорил, от важности зловещ:
–  «Товарищ Сталин, Вы большой учёный» –
Моим отцом написанная вещь.

Я в тот момент, конечно, не поверил,
Но позже, разумеется, узнал – 
И ты мои сомнения похерил, –
Когда продемонстрировал журнал,

Где с этой вещью вышли и другие,
Что при совке пополнили фольклор, –
Я начал рассуждать о синергии,
Ты перевёл на Катю разговор.

Кто лучший был тогда из нас оратор,
Не знаю… только, думаю, не вдруг
Я пригодился ей как дефлоратор,
А ты функционировал как друг.

Нам пятьдесят. Мы не дошли до точки.
И Катя не одна из наших жён.
Я в соцсетях карябаю стишочки,
Ты на Фейсбуке лезешь на рожон.

Но жизнь нас поматросила, не бросив:
Среди больших талантов и умов
С тобою Лев приятельствовал Лосев,
Меня Гандлевский знает, Шаргунов.

Мы маялись то трезвостью, то пьянкой,
Пока не перешли свой Рубикон.
А Катя оказалась лесбиянкой
И гомоэмигрантом стал гондон.

И воздух снова стать краснознамённым
На акциях протеста норовит,
Опять кипит наш разум возмущённый,
И  порт в посёлке Ванино открыт.