Свидетельство Александра Шафранова

               1.
С какого дна достал меня Господь,
Возможно, будет людям интересно.
Он смог во мне гордыню побороть,
Да будет это каждому известно.

Начну я с детства, с самого начала.
Родился я « поскрёбышем» в семье.
Шестым ребёнком мать меня рожала,
Но, рос я непослушным, как мы все.

Отец работал сторожем, а мама
Портнихой очень знатною была,
Но, денег, ни на что нам не хватало,
А роскоши душа моя ждала.

Хотелось жить красиво и беспечно,
Чтоб сразу всё! И много… и всего!
Учиться не хотелось мне конечно,
Я взялся за другое ремесло…

Стал выпивать лет, кажется, в тринадцать,
Курить чуть раньше; в восемь, или в семь.
С мальчишками по улицам скитаться,
А школу позабросил я совсем.

Недолго ждать. До краж мы докатились.
А постепенно и до грабежей.
На улице мы выживать учились,
Ведь люди гнали нас везде взашей.

Милиция в те времена не спала,
Дружков моих ловили, чтоб судить.
Ну, а меня фортуна охраняла,
Я думал, что я так смогу прожить.

Но очередь моя пришла однажды,
Мы выпили с дружками, как всегда,
Я приключений очень сильно жаждал,
Ведь думал – не поймают никогда!

С прохожего часы тогда мы сняли,
Так, ради развлечения – пустяк,
И кошелёк, конечно, отобрали,
А он в милицию подался - «подлый враг!»

Тогда мне уже было девятнадцать,
И я в колонию, « по взрослому» попал.
Но, этого не думал я стесняться,
Дерзил, хамил, везде конфликтовал.

И в изолятор попадал я часто,
А сроку было около трёх лет.
Но не покорен был я местной власти,
Я думал: на меня управы нет!

Четыре года мне ещё « влепили»!
Прямо в колонии добавили мне срок.
Остановить характер мой решили,
Но я не принял это, как урок.

Конечно, стал я сдержанней немного,
Но злоба переполнила меня.
Несправедливо дали мне так много,
Но, знал, что « отыграюсь» ещё я!

                2.

  Прошло семь лет и вот я на свободе.
Приехал в Курск, в любимый город свой.
А он не изменился даже вроде,
Круг криминальный был у нас большой.

За старое, конечно же,  я взялся.
Но мне положен был тогда надзор.
Милицией я часто проверялся,
Короткий был со мною разговор.

Однако, я теперь в тени держался,
На криминал открыто не ходил,
Других подставить «под тиски» старался,
Но наворованное,  « хапать» приходил.

И в карты я играл совсем « не хило»,
Дурил, доверчивую молодь, «сподтишка»,
Меня братва на зоне научила,
Была уже набитою рука.

Скажу вам честно, зона – это школа,
Она не исправляет никого.
Свои порядки, среди произвола,
Но, каждый знает,  хочет он чего.

И каждый там сидит « несправедливо»
Поэтому и мстит за всё « ментам»,
А жизни всем нам хочется красивой,
Но только не тому нас учат там.

Однажды меня всё же подловили,
На опоздании, не вовремя пришёл.
На первый раз меня предупредили,
И кончилось всё очень хорошо.

Потом я опоздал ещё два раза,
Но всё кончалось вроде бы добром.
А безнаказанность, она ведь, как зараза,
Тебя подкараулит за углом.

И я опять попал, друзья, на зону.
Год с половиной, дали в этот раз.
Конечно же,  всё было по закону,
Но, это понимаю я сейчас.

Тогда же опоздал  домой немного,
Минут пятнадцать задержался во дворе,
Со мною поступили « слишком строго»,
Но я ж не пёс, закрытый в конуре!

Мы в армию кого-то провожали,
От дома был недалеко вокзал,
Но у подъезда меня всё же задержали,
К себе домой чуть-чуть я опоздал.

« Несправедливо!» - злость во мне кипела.
Ведь не «на деле» взяли, за « ништяк»,
Я ничего поганого не сделал,
Но это я смотрел на это так.



               3.

На самом деле, о, я отрывался!
И много в Курске « дел» я натворил.
Но даже не на картах я попался,
И не за то, что воровать учил.

И не за то, что юные мальчишки,
Шли по наводке грабить город мой.
Как мне казалось, был я умным слишком,
Руководил безумною толпой.
 
И озверевшие юнцы ночной порою,
Терроризировали в подворотнях всех,
Наученные грабить «лохов» мною,
Они грабёж считали за успех.

А я, как «лох» на мелочи попался,
Но я же «им» за это отомщу!
За «беспредел ментов» я обижался,
Как отомстить, я метод отыщу.

Но под Архангельском  на зоне, был я «кротким»,
Спокойно отсидел  я весь свой срок.
Но на свободе был мой срок коротким,
Всего два дня…  был очень я жесток…

По пьяни, в драке, нож всадил в кого-то,
И загремел на целых восемь лет!
Как люди, жить мне было неохота,
И снова натворил я много бед.

Перед судом «в психушке» проверяли,
Откуда хитроумно я сбежал.
Поэтому мне восемь лет и дали,
 Вот так рецидивистом я и стал.

Два года я сидел в «тюряге», в Курске,
И лютой ненавистью ненавидел всех.
Меня теперь боялись даже урки,
Ведь для меня убить было – не грех!

Однажды я устроил потасовку,
Среди сокамерников, кровь текла рекой,
Я проявил особую сноровку,
И снова заработал срок другой.

Ещё семь лет за это « припаяли»,
И « Белый лебедь» ждал меня теперь,
Колонию красиво так назвали.
Под Соликамском,  затворили за мной дверь.

Там многие отпетые пропели
Прощальный лебединый свой куплет,
И смерти моей многие хотели,
Но, впереди меня ждало тринадцать лет…


                4

Тринадцать лет. Но за себя ручаться,
Я понял, что конкретно, не могу.
Мне срок добавят, я ведь буду драться,
Ну, или в лучшем случае, сбегу…


Стал размышлять я о побеге постоянно.
А что? Россия наша очень велика.
Побегаю  и пошалю, ведь странно,
Чтобы меня загнали, как быка.

Я стал готовиться к побегу, понимая,
Что одному не справиться совсем.
Подельников нашёл всё, сознавая,
И мы решили множество проблем.

Один из них «начальник пилорамы»,
(Я ставку больше делал на него).
План был хорош, да и надёжный самый,
В щепе уехать, только и всего.

Но второй план был, так на всякий случай:
В заложники кого-нибудь мне взять.
Но первый вариант, конечно, лучший,
Я не хотел кого-то убивать.

Оружием на зоне я запасся:
Три боевых гранаты и ножи.
Второй напарник, правда, вдруг затрясся,
Бывают же такие виражи!

А Таранюк, (начальник пилорамы),
За что-то в изолятор загремел!
Второй подельник, трус последний самый,
Наш план побега выдать, гад, посмел!

Пришлось второй план приводить мне в действо.
И видит Бог, я это не хотел.
Хотелось совершить всё без последствий,
Но, видно, у меня такой удел.

Держа в руках гранату, чеку вынул,
И приказал освободить Таранюка.
У самого, конечно жилы стынут,
Но у меня б не дрогнула рука!

Начальник пересылки постарался,
Отвёл меня к дрУгану моему,
Освободил, и в кабинет подался;
Диктую я условия ему.

Он позвонил начальнику всей зоны,
Чтоб нам возможность дали убежать,
Чтоб мы могли уехать из колонии,
Они автомобиль должны нам дать.

А в Соликамске было всё готово,
Три  « ксивы» и одежда для троих.
Лишь были бы мы живы и здоровы,
Хотел я обвести вкруг пальца их.

Но, у тюремного начальства план другой был.
Они решили обезвредить нас.
Охранники кругом зашевелились,
Всегда за зоной нужен глаз да глаз!

Нам предложили провести переговоры,
Пришёл особый опер, прокурор,
И предлагали нам, избегнут ссоры,
Оружье сдать и кончить разговор.

Я начал спор и сразу не заметил,
Как опер оказался сзади нас.
Начальство не бросает слов на ветер,
И не шутило, кажется, сейчас.

У нас с напарником в руках есть по гранате,
А опер вынул быстро пистолет,
И стрельнул он в Таранюка, не кстати,
Но выхода у нас уже и нет!

Стрелял он и в меня, но промахнулся,
А ведь стрелял, казалось бы, в упор.
В тот миг, Господь наверно, встрепенулся,
И был убит не я, а прокурор.

В руках подельника граната разорвалась,
Одну мне ногу по колено отсекло,
А у второй стопу лишь оторвало,
Кровищи море в кабинете натекло.

Но, в ярости я кинул две гранаты,
Одну вслед опера, другую же,  на стол!
Начальник зоны ужасом объятый,
Нырнуть успел, как жирный карп,  под стол.

Отделался царапинами только,
От смерти его это и спасло,
А мне в горячке было и не больно,
Вот, только крови много натекло…

                5.

Примерно через час пришла охрана,
И вышвырнули нас с Таранюком,
На улицу, но радоваться рано,
Тот мёртв, а я, гляди – живой…

С меня сорвали рваную одежду,
И кто-то так отчётливо сказал:
« Его бы застрелить, как пса, невежду!»
На что другой охранник отвечал:
 
« Сам здохнет, сволочь, кровью истекая!
На улице, тем более мороз!»
Я это слышал,  смутно понимая,
Что это было сказано всерьёз.

Потом я просто потерял сознанье.
А к вечеру, нас в морг убрать пришли.
И я увидел в их глазах отчаянье,
Они меня живым ещё нашли!

И это было многим непонятно,
Как мог я выжить после ран таких?
Я кровью не истёк,  замёрз лишь знатно,
И этим  я удивил себя,  и их.

Я закричал: « Чего глядишь? Добейте!»
Калекой быть я вовсе не хотел.
Я в ярости кричал: « Скорей убейте!»
Но тот охранник, видно пожалел.

Он вызвал скорую, меня в больничку взяли,
Я был уже, казалось, не жилец,
Давление, когда мне измеряли,
Сказали: « Он скорей уже мертвец…»

Но ноги мне забинтовали туго,
Палату опечатали мою,
Ключ от палаты, передав друг другу,
Дежурили  и ночью на посту.

Я день лежал в палате – одиночке,
И про себя, конечно,  размышлял,
Что тут уж точно я дошёл до точки,
И навсегда калекой уже стал.

А после этого кровавого « побега»,
Мне вынесут смертельный приговор,
Меня ведь не считают человеком,
И нужно ли вести сей разговор?

Решил покончить жизнь самоубийством.
Присел, смотал с ноги кровавый бинт,
Скрутил жгутом, и даже удивился,
Что больше кровь из раны не бежит.

Осталось лишь петлю одеть на шею,
Ну и потуже узел затянуть.
Дождался ночи, будет так быстрее,
Охрана ведь моя должна уснуть.

И вдруг в окошко кто-то постучался,
Я жгут свой под подушку положил.
В окошке наш завхоз нарисовался,
« Саш, хочешь чаю?» - он меня спросил.

У зеков чай, всегда на первом месте,
И я ответил: « Да, хочу, неси!»
Он двери вскрыл, и чай мы пили вместе.
Как он решился, ты меня спроси?

Он тоже был «сиделец», но в фаворе,
С администрацией работал заодно.
Но я не думал о его позоре,
Мне теперь было просто всё равно.

Всю ночь о жизни мы проговорили,
Пока « подъём!» звонок не прокричал.
О времени мы с ним совсем забыли,
Но тут он очень быстро убежал.

« Ох, надо ж мне халаты приготовить!»
- и за дверями мигом он исчез.
Мне захотелось лучших  вдруг условий,
Проснулся к жизни снова интерес.

Задумался: « Да это просто чудо,
За семь часов я кровью не истёк!
И не замёрз... И жить теперь я буду…
Такое сделать мог,  лишь только Бог!

Завхоз ко мне прийти не побоялся,
Печать он вскрыл, чтоб чай со мной попить!
За это можно с должностью расстаться.
Наверное, я буду дальше жить.

Здесь точно действовала неземная сила,
И в голове звучало слово – Бог!
Меня от смерти что-то ж,  сохранило,
Ведь даже жгут себе я приберёг.

Но он мне был теперь совсем не нужен,
Мне безразличной стала моя смерть.
И к смертной казни буду я осУжден,
Но больше не боюсь я умереть…

А вслух я произнёс: « Я обещаю,
Что руки на себя не наложу.
Со мной Господь, я это точно знаю,
И с Богом я моим теперь дружу.

Он проявил к такому негодяю,
Немыслимую милость и любовь,
Служить Тебе, Господь я обещаю!»
Твердил слова я эти вновь и вновь.


           6.

Через полгода Пермский суд назначил,
По совокупности мне смертный приговор.
И он меня совсем не озадачил,
Я ж был теперь убийца, а не вор.

Верховный суд сей приговор оставил,
Без изменений. И теперь я ждал,
Когда меня спокойно расстреляют,
Но этот час никак не наставал.

В расстрельной камере, теперь вдвоём с Сергеем,
Мы ждём, когда настанет этот час,
И молим Бога, чтоб настал быстрее,
Ведь разве это жизнь теперь у нас?

А у меня и ноги распухали,
Я на коленях ползать только мог,
Они мне боль такую доставляли,
Что стиснув зубы, жить теперь я мог.
 
К тому же ещё астма развивалась,
Я и дышал теперь уже с трудом,
И часто мне теперь уже казалось,
Что лучше будет мне перед Христом.

На мой топчан упала сверху глыба,
Как раз после подъёма моего,
Наверное, и тут Христу спасибо,
Я жил ещё по милости Его.

Пыль известковая стояла ещё долго,
И после этого я задыхаться стал.
Просил таблетки, но начальник строгий,
« Быстрей умрёшь!» - мне только и сказал.

К тому же я не мог помыться в бане,
И приходилось обтираться тряпкой мне,
Порой, охватывало мерзкое отчаянье,
И сердцем я горел, как бы в огне!

Так много лет я ждал своей кончины,
Но всё откладывался смертный приговор.
Ведь не было печальнее картины,
Как смертники ведут свой разговор.

Жить становилось мне ещё труднее,
Я задыхался чаще с каждым днём,
К Христу взывал: « Ну, прекрати мученья!»
Но Он молчал, в величии Своём.

И вдруг, как яркий луч мысль озарила:
«Господь даёт тебе последний шанс!»

Я обомлел, неведомая Сила,
Живёт здесь рядом, в комнате у нас…

И я не должен больше просить смерти,
А должен всё покорно принимать!
Я искренне покаялся, поверьте,
Как малое дитя я стал рыдать!

Господь всё видит, Он меня здесь держит,
И для меня имеет в жизни цель!
Я этой мыслью просто был повержен.
Но, в камеру открылась ночью дверь.

Сергея увели. А я остался.
Забыл вам рассказать, ведь перед тем,
«Новый Завет» в кормушку нам подался,
И было непонятно даже кем…

Когда закрылись двери за Сергеем,
Я понял, теперь очередь моя.
От этого мне стало веселее,
Ведь смерти не боялся больше я.

Теперь был в вечной жизни я уверен,
Рожденье новое мне дал Иисус Христос.
Не передать словами чувство это,
Я был спасён, и это не вопрос!

Хотелось сделать что-нибудь такое,
Чтобы порадовать Спасителя Христа,
Я понял, для Него жить стоит,
И так, чтоб жизнь была чиста!

Я объявил, что я курить бросаю,
Все смертники смеялись надо мной:
« Тебя, возможно, завтра расстреляют!»
Им непонятен был дух новый мой.

Я каждый день теперь Христу молился,
И постоянно Библию читал.
Но, как-то  со мной  случай приключился,
Я понял, что мне грех один мешал.

Во всём покаялся я, но не простил одно я,
Меня один охранник оскорблял.
Я представлял его перед собою,
В молитве преткновением он стал.

Вновь я покаялся, и вновь моя молитва,
Лишь только радость доставляла мне.
Так в сердце проходила моём битва,
Я к Небу приготовлен был вполне.

Прошло пять лет. Мой приговор пересмотрели…
И не пожизненную кару дали мне!
Двенадцать лет  мы в камере  имели…
Я благодарен Богу был,  вполне!

Заслушав новый приговор, я помолился:
« Благодарю от всей души Тебя!
О мой Господь, к Тебя я обратился,
И Ты жизнь изменил мою, любя!»



   
           7.

Ещё сначала был я в одиночке,
Но вскоре в общую меня перевели,
Я искушенью там подвергся срочно,
Такие правила в тюряге завели.

Мне старший предложил чай с сигаретой,
Но я сказал, что больше не курю,
Молюсь в уме я Господу об этом,
А тот мне говорит: « Бери, дарю!»

И пачку сигарет на стол кидает,
Отличных, дорогущих сигарет.
Струёю дым в лицо мне выпускает,
И, как я только удержался, сказав: « Нет!?»

Вдруг,  запах стал мне очень неприятен,
И безразличен сигаретный дым.
Сказал я: « Забери-ка их, приятель,
Не рад сейчас подаркам я твоим!»

Так много раз Господь являл мне милость,
И я был у Него на высоте.
Но вновь несовершенство мне открылось,
Не всё ведь было хорошо во мне.

Однажды в камере охрану обсуждали,
И я с обидой тоже рассказал,
Как раньше меня эти оскорбляли,
А ведь забыть я это обещал.

На другой день проверку проводили,
И в камере нашли колоду карт.
« Чьи это карты?» у меня спросили.
Сказал: «Мои!», хоть был не виноват.

Я думал выручить сокамерников братьев,
Меня ведь, как калеку, пожурят…
Но, я ошибся, строгим был начальник,
Меня в подвал закрыли,  будто в ад!

Тот изолятор был наполнен вонью,
Там  нечистоты капали,  прям с труб,
И нары сломаны, а сотни насекомых,
Напали на меня, но я ж не труп!

Сначала я озлобленно ругался,
И вопрошал Христа: « Скажи, за что,
На растерзание я комарам попался?
Ведь я не сделал даже ничего!»

Но, тут же,  понял, что я всё нарушил:
Припомнил зло, а во - вторых – солгал.
Горело сердце, я укоры слушал,
Меня Господь прям там и обличал.

И я взмолился: « Господи, прости мне,
Я справится  с собою,  не могу!
Последний раз прошу, Ты помоги мне,
Такого не желаю я врагу!»

Стал петь псалмы, и славить за всё Бога,
И радостью наполнилась душа,
Отбыл всё наказание я строго,
И понял, с Богом жизнь так хороша!

Не важно, где ты, важно быть с Иисусом,
И верным оставаться до конца!
Я никогда, конечно, не был трусом,
Но так я познавал любовь Творца!

Потом в колонию к нам прибыли баптисты,
Они нас посещали каждый раз,
Их принимали люди за артистов,
Пока они не просветили нас.

Они мне много книжек передали,
Я всё внимательно перечитал.
Приезды  их к нам, радостью нам стали,
Я лидером в колонии той стал.

Чуть позже познакомился я с ними,
И братья мне протезы привезли,
Теперь ходил «ногами я своими»,
И мог уже Благую Весть нести.

Через полгода братья со свободы,
Просили предоставить мне УДО,
Я отсидел тридцать четыре года,
И расплатился с обществом за всё.

При рассмотрении такого ходатайства,
Был против меня местный прокурор,
Ведь от расстрела до УДО дистанция,
В его уме перекрывала всё.

Он говорил: « Куда же ты поедешь?
Тебя уже давно никто не ждёт!
И о свободе ты наверно, бредишь?»
Но я ответил: « Ждёт меня Господь!

И у меня теперь есть много братьев,
По вере,  они все меня там ждут!»
И после этого он дал своё согласье.
И вот, теперь я перед вами тут.

Велик Господь! Он и таких не губит,
Каким был я. Он исправляет всех,
Кто Его сердцем и душой возлюбит,
И кто возненавидит мерзкий грех!

Я каждый день Иисуса прославляю,
Уже я и крещение принЯл,
Всю жизнь свою Христу я посвящаю,
Он навсегда Спасителем мне стал!

От автора:

Брат Александр много потрудился,
Он Благовестие по зонам всюду вёз.
Он сам от Бога свыше возродился,
И многих спас через Него Христос!
Велик Господь, Он чудо совершает,
И изменяет жизни горемык,
По имени детей Он призывает,
Когда настанет обращенья миг!
Брат Александр уже ушёл в седую Вечность,
Но перед смертью смог в Германию попасть,
Он людям отдавал свою сердечность,
Хотя об этом и не смел мечтать!
И бывший смертник жив теперь навечно,
Да славится Великий, Мудрый Бог!
Мы будем Его славить бесконечно,
За то, что вытащить из бездны брата смог!

24-25.01.19.