Живая карта

     L.S.

     Веньку звали «лимонад с булочкой», или Лимонад – он не обижался. Он не мог употреблять два продукта – творог и спиртное. Так что его любимые булочки все были без творога. А вместо взрослых напитков ему никогда не жалели лимонада. Характер у него был счастливый и всем выгодный. От лимонада с булочкой он заходился в вечном блаженстве, и если развесёлая компания попадалась на глаза руководителю практики, то проверку на трезвость за всех проходил пьяный просто от хорошей погоды, довольный и лыбящийся каждому двуногому Веня-Лимонад. Он любил своих однокурсников, свою бригаду на практике, любил свою топографию – он любил всех, кто тоже любил топографию.

     Бригада, где Веня балдел от своей топографии, была дружной, каждый был на своём месте. «Теоретиком» был Мацик, тощая каланча в два метра ростом, блондин и москвич с белорусской фамилией Мацукевич. Искусственный пофигизм, которым страдают все в восемнадцать лет, необидно дополнял его светлую умом голову – когда она, конечно, бывала трезвой – интегралы он брал за попу лучше всех. И когда он с высоты своих метров смотрел свысока, то ему это прощалось за его математику: его ленивая снисходительность всегда превращалась в готовность помочь с формулами.

     «Практиком» был Вовка Евсеев, он же Царь или Евсей, он уже отслужил срочную, был старше всех и собранней. Евсей играл на гитаре, недурно пел, и в практических делах, когда надо было срочно выходить из трудного положения, его слово было последним. Потому он и был бригадиром.

     А чтобы споры теории и практики не отнимали дорогого летнего времени от заслуженного отдыха у душистых кустиков, за этим смотрел Санька-Ахиллес, он же Хилый. Его смуглый в кубиках торс атлета дополнялся каким-то природным хронометром в его сурово-терпеливой до определённого момента и незагруженной ерундой голове. Если Хилый заявлял, что, всё, конец – значит, будьте добры через минуту огласить окончательное решение вопроса.

     Ну, и Веня, с его красивым почерком, – он был записатором. Лимонад восседал у приборов с чернильницей и перьевой ручкой, чётко и без ошибок заполнял журнал отсчётами – и разве что мухи да комары были временными его врагами. Он родился чертёжником и занимал нишу окончательного оформителя учебно-практикантского продукта бригады – топографической карты местности, местности очень красивой, деревенской, с красивыми деревенскими девчонками.

     Будущие коллеги Лимонада по призванию, пока осваивавшие топографию в деревенских лужах, почти все когда-то кумекали, что их готовят в штурманы – все хотели летать и снимать карты с самолёта. Половину таких мечтателей, и Лимонада тоже, сбило с толку название факультета – аэрофотогеодезия. Тут все хором пролетели, как напильники над удобным местом, но теорию математической обработки геодезических измерений не разлюбили и после института. Этот каравай с солью в их профессии давал приличные денежки к путешествиям по красотам страны за её же счёт. Но даже трезвая дружба с числами и формулами иногда оборачивалась будущим полуштурманам неожиданностями с запашком из дурдома. Ну, вот, хотя бы, два примерчика из жизни Вениной бригады.

     Раз Веня-Лимонад объелся булочек неудачно – и ему ударило в голову проверить на практике математическую сказку: в каких только журналах ни печаталось, что если выкурить подряд без перерыва двадцать сигарет, то человек умрёт однозначно. Но фамилий погибших во славу науки не приводили – значит, не факт. Для проверки медицинских пугалок Лимонад выбрал сигареты «Русь», удобно развалился на койке, ночь, все где-то бухают, никто не прервёт опыта. Веня уже гасил девятнадцатую сигарету — и уже понял, что журналы не врут! Глюки подкрались к его жизни смертельные: с шумом распахивается ночное окно – и белое-белое привидение, помаячив амплитудой в два метра, падает на подоконник с истошным воем: «Спасите! Я не вижу стакана!» Только голос пьяного Мацика не дал выпрыгнуть Вениному сердцу. Скотина Теоретик загубил весь его бескорыстный эксперимент, да ещё пришлось отмывать рожу от зубной пасты этому недоделанному Вию.

     А второй раз неугомонному от трезвости Лимонаду понадобился для нового опыта кто-нибудь слегка бухой, но не дюже буйный. Веня подбил Мацика проверить теорию вероятностей, когда тот был под мухой, но не под большой, а так, с цеце. Все уже всё выпили и уже отваливали от костра баиньки. Тут Лимонад и взял на слабо Мацика проверить разброс на случайность, но по-русски, с топором!.. Бросать топор договорились по очереди в еле заметную фигуру другого. Короче, приспичило проверить ещё и русскую рулетку. «Так свихнуться с лимонада! Наверно, сволочи, всё же подмешали мне винища?» – чесал потом свою репу Веня, удивляясь, что стать дурак-дураком можно и от формул, если разбавить их в дурной голове пойлом. Но дуракам везёт, остались живы, ни разу не попали, а ведь метали топорик… в спину!..

     Вот такой контингент штурманов-мечтателей, не веривших на слово, проверяющих на практике болтовню академиков, конечно, в одно утро оказался в давно их поджидающем положении. Деньков до сдачи материалов оставалось пять заходов и шесть восходов, а Практик и Теоретик изображали дохлых мух от вчерашнего очередного костра. Хилый смотрел на трезвого Лимонада с угрюмой надеждой и качал бицепсы под носом бедных забулдыг. И Лимонада осенило!

     Мацику приказали опять взять рейку – и все удостоверились, заглядывая по очереди в окуляр теодолита: перевёрнутый оптикой, еле живой от стаканчиков, Мацик нарисовывался рядом с рейкой, а макушка была точно вровень с концом двухметровой рейки! Значит, его рост ровно два метра!!! И рейку таскать не надо, Мацик сам будет работать рейкой! Какой дурак его мерил? – «1 метр 96 сантиметров», — так со слов самого Мацика все и думали. О! Есть она – защита несчастных, обессиленных, молоденьких и перспективных! Царь Евсей молча таскал груз, вечно трезвый Веня только успевал подливать чернила – и теодолитный ход под пулемётные отсчёты Саньки на горемычную и покаянную макушку Мацика заштопали за полдня! Но… лучше бы Веня в тот день утонул в своём лимонаде! Лучше бы был никакой и в стельку – тогда его бы не посетило это трезвое дурацкое откровение!

     Конечно, ход не замкнулся, все ржали над разрекламированной рейкой-Мациком, Лимонад с Царём тоже попали в опалу. Хилый никого не бил, ни клоунов-топографов, ни больных от смеха. Санька-Ахиллес только бетонно облокотился на стопку журналов с хитрыми записями своих оболдуев и голосом генерала объявил военное положение, что ни грамма, даже лимонада, никому, пока не переделается ход и не получат зачёт у куратора. Прощай, неверная свобода любителей проверок математики и дна стаканчиков!..

     …Что вдруг заныло мне вспомнить ещё трезвую мою юность? – вот, точно, чистая случайность. Смотрю – у сына по экрану носятся тукнутые роботы. «Ну-к, – думаю, – помучаю его, надоели уже чапаевские крики до печёнок!» Короче, подкатываю честным иезуитом:

     – Вань, вот, когда железяки косят под людей – как они называются?

     – Ну, роботы. Ну и чё? – недовольно отрывается Ванька от компа.

     – А когда люди работают железякой, тогда как? – намекаю я на его автоматические перестуки по клавиатуре, как робота.

     – Дураки. Всё, пап? – и опять нос в комп.

     Тут-то я и вспомнил нашу бригаду, как Мацик работал рейкой. И уже с теплом в голосе вкрадчиво спрашиваю:

     – А если дурака чуток угостить из вот такой бутылочки? – и показываю на «Зубровку» на полке.

     – Не знаю, не наливал. Пап, скажи ясно, что тебе надо? А то уже вон сколько халявы продул из-за тебя.

     – А я, Вань, знаю, как называются! – и рассказал сыночку сначала про привидение. Ваньке понравилось, хохотал от души, но вдруг добавил:

     – Хорошо, что ты не знал тогда своих «Зубровок»! Представляю, что бы ты отчубучил под газом и после двадцати сигарет! Топоры – и те ржали бы, наверно!

     Я уже ничего больше не добавлял к вопросам и рассказу:

     – Ладно, Ванюш, я так, отвлёк чуток нас от экранов, чтобы глазята отдохнули, – и пристыженный повлёкся к «Зубровочке».

     «Папаня называется! А ещё учу жить молодых… Ванька, вон, и то про топоры чуть не вычислил!» – я чуть ни упал духом. Но после стаканчика взбодрился: обрадовался, что хватило умишка вовремя вспомнить подсказку предков, что молчанье – золото. Вышел, подымил на морозе, и разрешил себе ещё маленько за нашу любимую топографию: всё же мы успели тогда всё перемерить и получилась красивая карта. Любовался часами: она была не бумажная – она была живая! Но, наверно, это была единственная карта, которую пытались создать с помощью живой рейки, но не хватило трезвости, а то б залимпопонили как пить дать! Особенно, если пить дать лимонада! А уж с булочкой!.. «Вот! дошло! – не закусывал, наверно, я тогда свой лимонад булочкой, братцы?! Вот мозги и оказались в непривычной ситуации, вот и осенило тогда как-то боком-задом», – я срочненько накрошил ещё колбаски и… выпил за закуску!

     «Стоп! – ещё одна великая мысль догнала меня почти в дверях, – несправедливо как-то получается? За виноватую булочку осушил, а за невинный лимонад – чё?» – короче, расхорохорился я под славу бывшего трезвенника, но вовремя что-то противное, собственное, изнутри меня промелькнуло впритык к виску. Показалось, будто где-то обо мне вспомнили с брезгливостью… «Да, на улице сейчас минус двадцать семь – полагается бы и согреться. Но если докопаться до самой жилки, если, вот, совсем без дураков: вот, за что ты, милый, мучаешь сейчас стакан, а он – тебя?» – я донимал себя дурацким вопросом секунд пять, но, услышав боевой крик Ваньки за компом, сразу понял, за что: а ведь хорошее было времечко – даже топоры пролетали мимо!

     А Ахиллес-Хилый хоть и ввёл чрезвычайное положение, а в ультиматуме про девчонок из деревни ничего не говорил. Вот кто спас тогда пьяненьких мудрецов-топографов от топора бессмысленности жизни в осьмнадцать лет. Спасибо вам за жизнь, девчата, и – ну, а как же?! только им, полненьким и гранёным! с чистой и горькой слезой! – за вашу молодость! Где они – семидесятые? А на сердце тепло до сих пор.

     «Зорька алая, зорька алая, губки алые…» – ой, мороз, Морозов!..

     23.01.2019