Жизнь

Я сажусь в электричку, опять уезжая куда-то.
Не отменит дороги моей даже красная дата.
И вокруг, как всегда, наполняется жизнью вагон.
Я сижу, наблюдая за ней сквозь мучительный сон.

Вот поодаль видны трудовые серьезные классы -
Операторы кранов, прокладчики газовой трассы
Втихаря потребляют мутнеющий ингридиент,
В уголочке колдует над закусью интеллигент.

Проползает патрульный наряд с плотоядной улыбкой,
Ангажируя пахнущих пивом и вяленой рыбкой.
"Документики ваши!" - коснулась ладонь козырька.
Что ж, милиции тоже охота леща и пивка.

Вот наваристый субчик сверкает трехдневной щетиной,
Развалился вольготно, как дома в уютной гостиной.
Из кармана глядит на блюстителей денежный шмат -
Настоящий ходячий доступный живой банкомат.

Особист со щитом и мечом на пиджачном вельвете
Отработанным жестом сминает бока сигарете.
В быстроходных глазах тайный шифр,
                но можно прочесть:
"Baby, hasta la vista! Твои Ум, Совесть и Честь."

Молодая девица грызет на губах силикон.
Почему, почему, почему не звонит телефон?
Почему не звонит тот, кто должен звонить каждый час?
Мужики - все козлы, убедилась в который уж раз!

Капитан корабля осторожно вразвалку идет.
Он давно не был дома, наверно уже целый год.
Он высок, атлетичен, по моде последней одет,
И глядят на него молодая девица
                и серый пиджачный вельвет.

Ледоколом вплывает бабуля с огромной тележкой,
Запыхалась, поставив рекорд стометровой пробежкой,
В середину вагона влечет свой багаж, как баржу,
И, усевшись, бурчит: "Я на следующей выхожу"

Где-то слышится возглас, владельца его не видать -
"Господа, вашу мать, разрешите пройти, вашу мать!"
И ему вторит ангельский хор героинь-матерей:
"Господа все в Париже. Туда пешкодралом быстрей."

Вот разносчица пива и чипсов в седьмом поколении
Рюкзаком разбивает в щепу локти, бедра, колени.
А в ответ только сдавленный стон, словно издалека:
"Погодите, сударыня, дайте вчерашний МК!"

Пожилой фармацевт продает по салону таблетки -
От тоски, комаров, от влечения к пьяной соседке,
От поноса, от старости, от нелюбимой жены.
Он их пробовал сам. Все проблемы ему не страшны.

Музыканты из Бремена вертят колки инструментов.
Им не нужно поклонниц, букетов и апплодисментов.
Все равно что играть - Розенбаума, хэви-металл -
Хоть один да подаст; и червонец - уже капитал.

Входит женщина, судя по черной одежде - монашка,
Напевает псалмы и вздыхает, бедняга, так тяжко.
Половина людей ей дает заработанный грош,
А другая клянет без разбору святых и святош.

Человек очень пьян, он расслабился после работы,
Он решил, что не стоит ждать вечера пятницы
                или субботы.
Фонари отражаются в линзах фасеточных глаз.
Он глядит мимо нас, мимо целого множества нас!

Вот, невнятно ругаясь, подрались в углу две бомжихи,
Полу-крысы и полу-волчицы и полу-ежихи,
И ликует народ, устремив на побоище взгляд:
"Ну давай! Замочи!" - он подобному зрелищу рад.

Суматоха в толпе. Не иначе, идут контролеры,
Словно свора ищеек, ныряют за зайцами в норы.
Говорят, по деньгам наши годы - что их трудодни.
Да не дай нам Господь стать ищейками,
                какими стали они.

Скоро будет моя остановка, я путь пробиваю
К вожделенному тамбуру, к недостижимому краю
По ногам, кошелькам, по полам чьих-то новых пальто,
Получая пинки и тычки, сам не знаю за что.

Я поеду обратно, и в точности все повторится -
Сядут рядом мажор и филер, капитан и девица,
Будут нищие клянчить, бродяги с гитарами петь.
Наш вагон - это жизнь. Я успею всегда умереть.


2005 г.