Имя на поэтической поверке. Павел Васильев

«У поэтов есть такой обычай – в круг, сойдясь, оплёвывать друг друга» - так образно писал, известный советский поэт, Дмитрий Кедрин, в своём стихотворении «Кофейня».
 
Многие сегодня, как и 70 лет назад, сбиваются в стайки, читают друг другу стихи в литобъединениях, следуя, закономерно своему «любимому» обычаю. Именно такие, собравшись в поэтический круг, начинают оплёвывать тех, кто указывает им на убожество их «творчества». Творческая зависть с ревностью – дружбы не укрепляет.
 
 Тем более важно, когда к начинающему поэту, отдавая должное его колоссальному таланту и потенциалу, маститые поэты, гордость России, говорят, такие слова.
Алексей Толстой сказал: «Этот юноша – гений». Борис Пастернак как-то, выйдя на сцену после Павла Васильева, заявил, что после него ему сказать уже нечего. Осип Мандельштам считал, что в России пишут только четверо – Ахматова, он сам, Пастернак и Павел Васильев.
 
О Есенине никто так не говорил. У Сергея Есенина нет такой насыщенности метафорой. Сергей Есенин рассказывает, поёт, Павел Васильев рисует.
Слово у него, как будто материализуется, ты видишь картину, движение, дыхание самой жизни. У Сергея Есенина- отзывчивость души, у Павла Васильева - мощная энергетика.

У замечательного, самобытного русского, советского поэта Павла Николаевича Васильева (05.01.1910 – 16.07.1937), все произведения отмечены редкой выразительностью и образностью.

 Достаточно взять с десяток стихотворений, которые являются знаковыми для его творчества. Ярким примером выше сказанного является стихотворение:«Стихи в честь Натальи» - раз услышав которое, уже невозможно забыть:

        «Стихи в честь Натальи»
    (отрывок из 4-х, всего шестистиший 11-ть)

В наши окна, щурясь, смотрит лето,
Только жалко – занавесок нету,
Ветреных, весёлых, кружевных.
Как бы они весело летали
В окнах приоткрытых у Натальи,
В окнах незатворенных твоих!

И ещё прошеньем прибалую –
Сшей ты, ради Бога, продувную
Кофту с рукавом по локоток.
Чтобы твоё яростное тело
С ядрами грудей позолотело,
Чтобы наглядеться, я не мог.

Я люблю телесный твой избыток,
От бровей широких и сердитых
До ступни, до ноготков люблю.
За ночь обескрылевшие плечи,
Взор, и рассудительные речи,
И походку важную твою.

А улыбка – ведь какая малость! –
Но хочу, чтоб вечно улыбалась –
До чего тогда ты хороша!
До чего доступна, недотрога,
Губ углы приподняты немного:
Вот где помещается душа.

Примечание:
Стихотворение было написано Павлом Васильевым, под впечатлением от своего очередного и, разумеется очень сильного увлечения Натальей Кончаловской,  – внучки художника Василия Сурикова, в 1934 году, но она предпочла, подающего большие надежды, молодого поэта Сергея Михалкова, будущего бессменного автора государственного гимна, и в 1936 году вышла за него замуж.

 Сергей Михалков был на 10 лет моложе своей избранницы. Наталья Кончаловская Михалкова, стала писательницей и матерью двух замечательных российских кинорежиссёров Андрона и Никиты Михалковых.

Про многих русских поэтов можно сказать, что судьба их трагична. Как мы и говорим. Дополнительное горе состоит в том, что мы вынуждены так говорить про самых лучших русских поэтов.

 Ещё горше, что все, эти лучшие русские поэты погибали в расцвете творческих сил, не договорив, не досказав, унеся с собой в могилу великую тайну своих не раскрытых ещё возможностей.

 Например, про Лермонтова нечего и говорить. Он не успел сказать и десятой доли того, что мог. Не говоря уже о том, что собирался издавать журнал.
 
С Лермонтовым Павла Васильева роднит не только юношеский возраст, до которого они успели дожить – 27 лет, не только пронзительность и огромность таланта, но и те грандиозные потенциальные возможности, которые погибли вместе с поэтом.

Павел Николаевич Васильев родился 5 января 1910 года, в городе Зайсане, недалеко от монгольской границы, в семье учителя математики Николая Корниловича Васильева, который позже в Павлодаре был директором школы.

 Детство Павла протекало в Павлодаре, на Иртыше. Выросший в Казахстане, среди прииртышских казачьих станиц, будущий поэт с детства впитал две великие культуры – древнерусскую и казахскую, полюбил всей душой бескрайние степные просторы.

 Впоследствии, будущий взрослым человеком, Павел Васильев, с присущей ему образностью, точно отобразил это чувство в стихотворении:

         ***
Родительница степь, прими мою,
Окрашенную сердца жаркой кровью,
Степную песнь! Склонившись к изголовью
Всех трав твоих, одну тебя пою!

К певучему я обращаюсь звуку,
Его не потускнеет серебро,
Так вкладывай, о степь, в сыновью руку
Кривое ястребиное перо.

6 апреля 1935 года.

Первые стихи Павел Васильев написал в 1921 году, а в 1925 году, по просьбе учителя литературы написал стихотворение к годовщине смерти В.И.Ленина, ставшее школьной песней.

 В 1926 году, окончив в Павлодаре среднюю школу, и уехал во Владивосток, поступив там, в университет на японское отделение факультета восточных языков.
 Участвовал в работе литературно-художественного общества, поэтической секцией которой руководил, будучи в командировке, поэт Рюрик Ивнев. В 1926 году Рюрик Ивнев(1891 – 1981) , впервые, сравнил Васильева с Есениным, которого знал при жизни

…В глаза весёлые смотрю,
Ах, всё течёт на этом свете!
С таким же чувством я зарю
И блеск Есенина отметил.
Льняную голову храни,
Её не отдавай ты даром,
Вот и тебя земные дни
Уже приветствуют пожаром!

Здесь же, во Владивостоке, состоялась его первая публикация, в газете «Красный молодняк», 6 ноября 1926 года было напечатано стихотворение «Октябрь».

В декабре того же года, с рекомендовательным письмом Рюрика Ивнева, Павел Васильев, поехал в Москву, но застрял в Новосибирске, работал инструктором физкультуры в детском доме.
 
Вскоре пустился в странствия: работал на золотых приисках на Витиме, плавал на баржах и пароходах по Оби, Енисею и Амуру, служил рулевым на каботажном судне во Владивостоке, побывал в Японии, был каюром в тундре, работал сотрудником газеты в Омске.

 Осенью 1929 года переехал в Москву и учился на Высших государственных литературных курсах и работал в газете «Голос рыбака», в качестве специального корреспондента ездил на Каспий и Арал.

При жизни Павла Васильева отдельным изданием вышли лишь две его книги очерков о Сибири – 1930г. и поэма «Соляной бунт». В поэме «Соляной бунт» говорится о киргизах, а имеется в виду казахи.

Дело в том, что в 20-е годы казахов продолжали называть (в документах и в литературе) киргизами, а также совсем по-старинному киргиз - кайсаками. Поэма «Соляной бунт» - это историческое полотно, повествующее о разгроме казахского аула семиреченскими казаками.


 Сытая и хищная казачья верхушка противопоставлена в поэме угнетённому населению степей и наиболее сознательным людям из казаков, поднимавшимся на борьбу с эксплуататорами. Кроме «Соляного бунта» Павел Васильев написал поэмы: «Лето», «Песня о гибели казачьего войска», «Синицын и К», «Принц Фома», «Кулаки», «Христолюбоские ситцы».


     Значительную роль в творчестве играли фольклорные мотивы. Павел Васильев вступил в Союз писателей, его охотно печатали в «Известиях», «Комсомольской правде», «Огоньке», «Новом мире», «Женском журнале» - но беда буквально нависла над его головой, и началось медленное восхождение на русскую Голгофу.

Ещё в 1929 году в журнале «Настоящее» сообщалось о поэте «…сын богатой кулацкой семьи, Поэтому он так враждебно настроен к Советской власти. Из его стихотворений смотрит лицо классового врага».

   Это была явная ложь завистников, к незаурядному таланту Павла Васильева. Отец Павла Васильева – Николай Корнилович – был сыном прачки и рабочего-пильщика, мать поэта Глафира Матвеевна Ржанникова, из семьи мелкого разорившегося торгавца скобяным товаром, окончила гимназию, вынесла оттуда любовь к литературе и музыке и сумела привить сыну.

Признание поэтического таланта Павла Васильева, сопровождалось постоянными оговорками о чуждости его новому строю, яркая личность поэта стала обрастать окололитературными сплетнями, как было в своё время с Сергеем Есениным.
Весной 1932 года, Павел Васильев, был арестован, по обвинению, в принадлежности к контрреволюционной группировки литераторов,дело так называемой «Сибирской бригады» Приговорён к высылке в Северный край на три года, однако, освобождён условно.

 Надо сказать, в действительности, время от времени, происходили какие-нибудь шумные скандалы с участием Павла Васильева и дело, к сожалению, кончалось милицейским протоколом.
 Всего за пять лет до Павла Васильева в центре внимания литературной Москвы был Сергей Есенин, любимый его поэт, на которого Павел был во многом похож.

 В 1934 году прозвучал предостерегающий голос М.Горького, в статье «О литературных забавах», которая положила начало травли Павла Николаевича, где было написано:

 «Жалуются, что поэт Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил поэт Сергей Есенин».

Павел Васильев ответил почтительным письмом Горькому, а через несколько дней по Москве уже ходила его стихотворение:

«Пью за здравие Трехгорки.
Эй, жена, завесь-ка шторки,
Нас увидят, может быть,
Алексей Максимыч Горький
Приказали дома пить».

Говорят, эти строки доставили Горькому весёлую минуту, услышав их, он долго смеялся. Ещё Павел Николаевич написал шутливые слова:

«Выпил бы я горькую,
Да боюся Горького,
Горького Максима,
Ах, невыносимо!».

Ярослав Васильевич Смеляков – классик русской поэзии, высоко ценил талант своего друга Павла и ставил его выше своего, что видно из его стихотворения:

         Три витязя.
       (в сокращении)

«Мы вместе шли с рогатиной на слово
и вместе слезли с тройки удалой,
три мальчика
три козыря бубновых,
три витязя бильярда и пивной.
Был первый точно беркут на рассвете,
летящий за трепещущей лисой.
Второй был неожиданным,
а третий –
угрюмый, бледнолицый и худой.
Я был тогда сутулым и угрюмым,
хоть мне в игре всегда везло.
Уже тогда предчувствия и думы
избороздили юное чело.
А был вторым поэт Борис Корнилов.
Я и в стихах и в позе написал,
что он тогда у общего кормила,
недвижно скособочившись, стоял.
А первым был поэт Васильев Пашка,
златоволосый хищник ножевой.
не маргариткой вышита рубашка.
а крестиком – почти за упокой…
…Вот так, втроём, мы отслужили слову
и искупили хоть бы часть греха –
три мальчика,
три козыря бубновых,
три витязя российского стиха».

Из архива Я.Смелякова.

10 января 1935 года «Литературная газета» опубликовала постановление об исключении П.Васильева из Союза писателей.
В «Правде» появилась письмо (за подписью двадцати писателей) с требованием «изолировать» П.Васильева.

«15 июля мы с Павлом пришли на суд. Приговор: за бесчисленные хулиганства и пьяные дебоши – полтора года лишения свободы» - вспоминала жена Елена Вялова-Васильева. На этот раз судьба обошлась милостиво с Павлом Николаевичем.

 Начальник рязанской тюрьмы давал ему возможность работать. Так в стенах тюрьмы появилась поэма «Принц Фома». А уже весной 1936 года поэт был досрочно освобождён.

     В 1936 году на экраны СССР вышел фильм «Партийный билет», в котором Васильев стал прообразом главного героя – «шпиона», «диверсанта» и «врага народа».

До 6 февраля 1937 года, его последнего ареста оставалось меньше года. 15 июля 1937 года приговорён коллегией Верховного суда СССР к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина.

Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937 года.
Одному и лучших поэтов России, было всего 27 лет, на момент гибели. Менее, чем через месяц, по такому же обвинению, был расстрелян Юрий Есенин, старший сын поэта, с1915 года.

Похоронен в общей могиле «невостребованных прахов» на новом кладбище Донского монастыря в Москве.

В 1956 году Павла Николаевича Васильева посмертно был реабилитирован.
Сидя в тюрьме, Павел Николаевич надеялся, что срок дадут, с нахождением в Сибири. И написал своей жене Елене стихотворение:

     ***
                Елене.

Снегири взлетают красногруды…
Скоро ль, скоро ль на беду мою
Я увижу волчьи изумруды
В нелюдимом, северном краю.

Будем мы печальны, одиноки
И пахучи, словно дикий мёд.
Незаметно все приблизит сроки,
Седина нам кудри обовьёт.

Я скажу тогда тебе, подруга:
«Дни летят, как по ветру листьё,
Хорошо, что мы нашли друг друга,
В прежней жизни потерявши всё…
февраль 1937г. Лубянка, внутренняя тюрьма.

     Известный советский писатель Владимир Солоухин, поклонник творчества Павла Васильева, написал о нём:

«Подробности смерти Павла Васильева неизвестны.
 Но всё, же даже и «оттуда» просочилось: сон – не сон, морок – не морок, правда – не правда.

 На допросе его избивали до полусмерти и бросали в камеру на пол. И он будто бы разбитыми губами, беззубым кровавым ртом бормотал сокамернику:

- Запомни…если уцелеешь… Запомни… Павел Васильев…поэт… русский…Запомни… А на другой день его били и топтали да так и забили насмерть.

Вышибли из руки кривое ястребиное перо. Но то, что оно успело написать, останется навсегда с нами, с русским народом».

В 1965 году поэт Рюрик Ивнев, написал стихотворение, памяти 2-х близких друзей юности, Сергея Есенина и Павла Васильева, который был на 15 лет, моложе своего кумира в поэзии:

Я помню Есенина в  Санкт – Петербурге,
Внезапно поднявшегося над Невой,
Как сон, как виденье, как дикая вьюга,
Зелёной листвой и льняной головой.

Я помню осеннего Владивостока
Пропахший неистовым морем вокзал
И Павла Васильева с болью жестокой,
В ещё не закрытых навеки глазах…
март 1965 год.

-В 2003 году в Омске на бульваре Мартынова установили памятный знак – камень поэту. Одна из муниципальных библиотек Омска носит его имя.

-5 марта 2011 года в Москве на доме №26 по 4-ой Тверской-Ямской улице открыта мемориальная доска Павлу Васильеву.

-В 1991 году в Павлодаре (Казахстан) открыт дом-музей поэта. Одна из улиц Усть-Каменогорска на левобережье Иртыша носит его имя.

-В октябре 2011 года в Павлодаре открыт памятник Павлу Васильеву. Памятник установлен в старой части города, недалеко от улицы, носящей имя поэта. Автор- художник и скульптор Кажибек Баймулдин.

Во Владивостоке, где Павел Васильев начинал первые шаги своей творческой жизни, на здании бывшего Восточного института, расположена мемориальная доска, в его честь.

Из поэтического наследия Павла Васильева.

     ***

                Гале Анучиной.

Так мы идём с тобой и балагурим.
Любимая! Легка твоя рука!
С покатых крыш церквей, казарм и тюрем
Слетают голуби и облака.
Они теперь шумят над каждым домом,
И воздух весь черёмухой пропах.
Вновь старый Омск нам кажется знакомым,
Как старый друг, оставленный в степях.
Сквозь свет и свежесть улиц этих длинных
Былого стёртых не ищи следов,-
Нас встретит благовестью листьев тополиных
Окраинная троица садов.
Закат плывёт в повечеревших водах,
И самой лучшей из моих находок
 Не ты ль была? Тебя ли я нашёл,
Как звонкую подкову на дороге,
Поруку счастья? Грохотали дроги,
Устали звёзды говорить о Боге,
И девушки играли в волейбол.
13 декабря 1930 года.

     ***
Я сегодня спокоен,
               ты меня не тревожь,
Лёгким, весёлым шагом
                ходит по саду дождь,
Он обрывает листья
                в горницах сентября.
Ветер за синим морем,
                и далеко заря.
Надо забыть о том,
                что нам с тобой тяжело,
Надо услышать птичье
                вздрогнувшее крыло.
Надо зари дождаться,
                ночь одному переждать,
Фет ещё не проснулся,
                не пробудилась мать.
Лёгким, весёлым шагом
                ходит по саду дождь,
Утреняя по телу
                перебегает дрожь,
Утренняя прохлада
                плещется у ресниц,
Вот оно утро – шёпот
                сердца и стоны птиц.
1932 год.

         Сонет.

«Суровый Дант не презирал сонета,
В нём жар любви Петрарка изливал?..
А я брожу с сонетами по свету,
И мой ночлег – случайный сеновал.

На сеновале – травяное лето,
Луны печальной розовый овал.
Ботинки я в скитаньях истоптал,
Они лежат под головой поэта.

Привет тебе, гостеприимный кров,
Где тихий хруст и чавканье коров
И неожидан окрик петушиный…

Зане я здесь устроился, как граф!
И лишь боюсь, что на заре, прогнав,
Меня хозяин взбрызнет матерщиной.

        ***

Затерян след в степи солончаковой,
Но приглядись - на шее скакуна
В тугой и тонкой кладнице шевровой
Старинные зашиты письмена.

Звенит печаль под острою подковой,
Резьба стремян узорна и темна...
Здесь над тобой в пыли многовековой
Поднимется курганная луна.

Просторен бег гнедого иноходца
Прислушайся! Как мерно сердце бьётся
Степной страны, раскинувшейся тут,

Как облака тяжёлые плывут
Над пёстрою юртою у колодца.
Кричит верблюд. И кони воду пьют.

         ***

Ничего, родная, не грусти,
Не напрасно мы с бедою дружим.
Я затем оттачиваю стих,
Чтоб всегда располагать оружьем.
1932 год.