Теннесси

Джоли, Джоли, пожалуйста, не забирай моего мужчину.  Не забирай его только потому, что ты можешь. Ты очень красива.  Когда приходишь и садишься на скамейке у нашего бревенчатого забора, ты как цветок в петлице сюртука.  У тебя длинные каштановые локоны, изумрудные глаза и кожа цвета алебастра.  Твоя улыбка, как приход весны, а голос – бегущие оттепелью ручейки.  Я не могу соперничать с тобой, Джоли.  Он просыпается ночью и шепчет твое имя, и все что мне остается делать – плакать.  Ты можешь заполучить любого мужчину в Теннесси, а для меня он один.  Умоляю тебя.  Мое счастье зависит от тебя.  Как ты решишь, так и будет.

Зеленые холмы
пушистые белые овечки
я покалечена


*
Ты помнишь, до ее прихода, до ее появления в нашей жизни, тот год, когда, побросав баулы в багажник старого Форда мы ехали из Мемфиса в Нэшвилл, пересекая штат самым беспутным путем?  В Мемфисе шла забастовка и легче было влезть в горло пивной бутылки, чем вылезти из города.  Улицы были перекрыты, полицейские машины под стать сизым голубям ворковали, заполоняя проемы и мигая голубыми лампами, а вдоль обочин стояли люди с плакатами. Что было написано?  У одного того, в кепке.   Помнишь?  Худощавый брюнет, с сухим лицом и железками на зубах.  Они блеснули на солнце, когда он улыбнулся.  Под стать твоей сверкающей на солнце бороде.  «Бойтесь начальники.  Когда нас е б у т, мы множимся».  Я помню, каким сказочно розовым был закат.   Свет лился словно из сжатого в кулаке, сочного граната.  Я потянулась за тюбиком помады в сумке и перелезая с переднего сидения на заднее, случайно задела тебя сапогом.  И ты еще сказал: «Мечтаю быть сбитым дальнобойщиком, глядя на твою загорелую в серебряных, в зеркале».

Капитан любуется звездами,
как дальнобойщик обязательным плакатом
модели на стенке кабины


*
Также, вряд стояли монашки в черных рясах с белыми уборами и в уме восклицали «Аве».  Но они не бастовали.  Наблюдали.  Когда совсем стемнело, и на небе заблистали звезды, мы добрались до Нэшвилла и направились в мотель.  Китаец за стойкой, полусонный и витающий в собственных неразличимых видениях протянул на ржавом кольце что-то наподобие консервного и махнул в сторону кофеварки с остатками прохладного утреннего напитка.  Вынув тощий кошелек, ты расплатился.  Отворив дверь, я упала лицом в матрас.  Явочная квартира отеля грез пахла дождем и грозой, и рыжими тараканами сновидений.  Романтическая идиллия.  Борясь с сонливостью, ты сказал: «Может, мы никуда не пойдем?  Останемся и будем спать».  Я подползла к тебе на коленях, забросив ногу на твою, ероша волосы и чуть куснув мочку шепнула: «На сон у тебя пол часа».  Да и питаться лунным светом?  Сказано, ищите и обрящете.   Мы идем на дискотеку и поиски съестного.  И как бы извиняясь, добавила: «Остальное потом».  Пока ты валялся, рассматривая разваливающуюся пластиковую панель потолка, и пришпиленного булавкой к грязно-светлым обоям Джона Леннона, я исследовала душевую кабинку, прибитый гвоздем к пристенку металлический шланг.  Струи душа ласкали, как если бы были из другого, еще пока параллельного, но гостеприимного мира.   Я вышла обмотанная махровым полотенцем.  «Хочешь пива?»  спросил ты.  Подозрительный взгляд из-под волос со стекающими каплями воды дал почувствовать неловкость вопроса.  «Ты же знаешь, что я не пью пиво».  Позже, мои браслеты ударятся об откупоренную бутылку, а я буду слизывать струящиеся потоки белой пены.

Летит пуля
разбивает стекло вдребезги
Ничто не бьется как сердце