Кошмар

«Я опять здесь… Запах разлагающейся плоти обжигает ноздри. На холодном шершавом полу разлита вязкая красновато-бурая жидкость. И я вступаю в неё непроизвльно, давая повториться кошмару, который мучает меня чёртовых 20 лет. Нет, сегодня я смогу совладать со своим сознанием. Сегодня я выберусь отсюда.
Не оборачиваться. Если обернусь, снова увижу Его… Нужно закрыть глаза и идти к выходу. Он ровно позади меня, в центре комнаты. Я пойду, касаясь ладонями стены, чтобы он не смог дотронуться до меня. Я уже достаточно хорошо знаю это место. Главное – не открывать глаза.
Проклятые черепа. Я стараюсь ступать аккуратно и всё равно то и дело падаю на колени. Все они вымазаны какой-то вонючей, скользкой жидкостью, а те, что переломаны, больно впиваются в мои стопы. Я говорю себе, что это всего лишь сон, и я не могу получить травму. Я щупаю свою ступню пальцами каждый раз, когда мне кажется, что очередной осколок черепа впился мне в пятку, она снова и снова оказывается гладкой. Я вынужден на ощупь ногами разгребать эти адские завалы. Горы черепов у самых стен. Если отойду к центру хоть на полметра, всё повторится. Иду, держась за холодные камни ладонями, стараясь успокоиться тем, что Он, как всегда, прикован цепями к самому центру комнаты. Он не может дотянуться до меня, пока я здесь.
В прошлом, я совершал одну и ту же ошибку, оборачиваясь к Нему лицом. Худой, грязный юноша с завязанными чёрной лентой глазами сидел на коленях. Черные волосы паклями липли к его лицу, руки были прикованы к центру высокого потолка, а у ног отсутствовали ступни. Он дышал спокойно и не говорил, и я каждый раз, как полный дурак, бросался ему на помощь. Я думал, что мог сделать мальчишка, чтобы так зверски обратиться с ним здесь, в тюрьме. Конечно, это тюрьма, это не может быть ничто иное, но тогда как здесь оказался я? Я сделал что-нибудь ужасное? Но тогда почему мои руки не связаны, как у него, я совершенно свободен и даже знаю, как добраться до выхода. Шаг. Ещё один. Прямо сейчас я иду к нему, ориентируясь только по стене, вот уже я чувствую второй угол, в паре шагов должна быть дверь. Горы черепов уменьшаются, и через некоторое время подушечками пальцев ощущаю дверной проём. Снаружи веет холодом. У меня закрыты глаза, но через силу я протягиваю руку в то место, где, по моим предположениям, должна находиться дверь. На мою ладонь капают прохладные капли. Дождь. Восхитительный октябрьский дождь обвивает и целует мою руку своими слезами. Вот оно. Я, наконец, выйду из этого ужаса. Впервые за все эти годы я смог взять себя в руки. Я отпускаю стену и подставляю вторую руку под невероятно-приятное ощущение свободы и уже собираюсь сделать шаг вперёд, всё ещё не решаясь открыть глаза, как за моей спиной слышится хриплое дыхание.
Главное – не открывать глаза.
Я слышу, как под Его коленями скрипят и ломаются кости, Он хочет встать. Он хрипит и стонет, дёргает обрубками ног, тянется ко мне, а я не могу пошевелиться. Он чувствует меня. Чувствует, что я покидаю его. И он не хочет, чтобы я уходил. Я слышу его пронзающий до костей детский шепот:
-Освободи меня… - говорит он, - я помог тебе… Освободи меня.
Меня разбирает дрожь. Я закрываю глаза промокшими ладонями и внезапный холод придаёт трезвость моему сознанию. Достаточно, чтобы не обернуться и не открыть глаза. Как этот юнец мог помочь мне? И почему мы оказались здесь? Мы сделали что-то ужасное? Нет. Это он сделал что-то ужасное. Для меня?
-Освобожу, и ты убьёшь меня.
Он смеётся. Хриплый, совершенно несвойственный для детей смех, раздаётся каким-то неестественным эхом из его гортани:
-Не хочешь, чтобы я убивал ТЕБЯ?
Он сделал особенный акцент на слове «тебя», как будто хотел сказать, что найдёт другую жертву, но мне плевать. Пусть умирают другие, те, у кого нет жизни, те, кому незачем существовать. А мне есть куда идти. Я хочу жить. За бесконечную чреду повторений этого кошмара я понял это. Не смотря ни на что, я хочу жить.
-Я люблю свою жизнь. И ты не сможешь отнять её у меня.
С этими словами я выхожу наружу. Свет ослепляет мои всё ещё закрытые глаза, а ноги подкашиваются от холода дождевых капель. Я слышу сдавленный смех позади и отчаянные попытки того существа подняться, сопровождаемые треском костей и грохочущим лязгом тяжёлых цепей. Впервые я смог уйти от него. Я бегу всё дальше, не видя дороги, но стопами ощущая знакомые каменные тропинки и траву. Поле. Моё поле. Я рисовал его, когда мне было 19. Я изучил каждый его цветок, каждый камушек. Даже с закрытыми глазами я знаю, где нахожусь. Я ложусь на спину, ощущая запах промокшей осенней земли.
Кто-то берёт меня за руку. Тяжёлая, но нежная ладонь моей жены несравненна с ладонями других женщин. Я не знаю никого, у кого были бы такие ладони. Тёплые, сильные, но тонкие и всегда мягкие. Я улыбаюсь и открываю глаза, чтобы посмотреть на неё. Приглушенный свет пасмурного вечера не режет глаза, и я вижу её красивое лицо сразу. Она распустила свои прекрасные чёрные кудри. Давно я не видел их. И такое же чёрное платье с белым воротничком и манжетами. Черная атласная лента обвилась вокруг узкой талии и завязалась бантом на прямой спине. Она сильнее сжимает мою руку и обеспокоенно смотрит на меня своими тёмными, выразительными глазами. Должно быть, меня долго не было. Ей страшно. Я обнимаю её за плечо и поглаживаю его большим пальцем.
-Ну, ну, Аннушка, всё прошло. Я рядом…
Она прижимается ко мне, и я слышу, как стучит её сердце рядом с моим.
-Что же ты наделал, милый… Что же теперь с нами будет…»