Август

Несознательно я совершаю небольшое путешествие в прошлое, описывая тот чудесный август трехлетней давности. Конечно, я подвел итоги тех событий, и теперь они живут в моей памяти как пережитый опыт.
Как водится, с самого начала это не сулило мне ничего хорошего в будущем. Настоящее же, за исключением некоторых событий, было прекрасно, и я тешил себя мыслью о том, что смогу навсегда остаться в этих блаженных минутах – что было самообманом. Время не остановить, и у каждого есть своя колея, которые рано или поздно разойдутся друг от друга.
1.
Август. Вечер. Жара.
Окна в машине открыты настежь, но это не спасает от духоты. Антон старается выжать из отцовской «семерки» все ее семьдесят с лишним лошадей, чтобы догнать свадебный кортеж его старшей сестры.
На шоссе пустынно. Кроме нас и свадебного кортежа впереди почти никого нет.
На заднем сиденье – свидетельницы, подруги сестры Антона. Красивые и заводные девчушки, они веселы, они разговорчивы. Мы шутим и развлекаемся в предвкушении свадебной церемонии и последующего застолья.
Телефон пропищал; пришло сообщение. Хоть номер абонента и не был записан в книжке аппарата, но я помнил его с давних времен.
«Привет. Ты в городе? Мы можем встретиться?»
Ответить не успел - внезапно в правом глазу что-то защипало, а затем появилось острое чувство помехи. Я отложил телефон, забыв о сообщении, и поморгал; это помогло, хотя полностью раздражение снять не удалось.
- Ты чего? – спросил Антон, весело улыбаясь мне. Душный ветер, который, похоже, сегодня гостит здесь из Сахары, врывается в открытое окно и треплет его футболку и волосы. На нем – солнцезащитные очки, но я знаю, что его глаза под ними улыбаются. Они всегда улыбаются, всем. Удивительный человек.
- Да ничего, - ответил я, - что-то в глаз попало. Включай музыку погромче!
«На бааальшом ваааздушном шааарееее…» - взревели динамики.
Шоу не должно прекращаться ни на одну минуту.
- Ну что, девчонки, кто следующий замуж выходит? – гаркнул я, обернувшись назад. Девушки прыснули и ответили, почти хором:
- А ты позови, и поглядим, кто согласится!
- Эй, вы про меня не забудьте! – выкрикнул водитель.
- Как про тебя-то забыть! Это немыслимо! – засмеялись они.
Наконец наш экипаж на въезде в Город. Еще немного – и по перипетиям дорог мы прибудем ко Дворцу бракосочетаний, где молодожены торжественно поднимутся по лестнице в Зал, дадут друг другу вечные, но необязательные клятвы и спустятся по широкой лестнице в мир. Я усматривал в этом некий символизм, связанный с архитектурой Дворца – молодожены входят в него всегда с верхнего яруса, словно их союз закреплен самим небом, а после заключения брака спускаются вниз, как будто вместе готовясь нести тяготы бренной земной жизни.
Когда у тебя радостное настроение, то кажется, будто с тобой радостны и все окружающие. Кажется, что даже незнакомые люди в тот день улыбались очень широко и искренне, принимая в свое сообщество новую семью. Глядя на процессию, кто-то из них предавался воспоминаниям, кто-то, может, грустил, но чувство торжественного праздника присутствовало абсолютно у всех.
И вот – красная дорожка, огромный, белоснежный зал, довольные, но чуть уставшие молодожены. Родители с обеих сторон украдкой вытирают слезы, гости молча слушают речи регистратора. Торжественный момент – звучат фанфары, молодожены обмениваются кольцами и целуются. Глаза многих заблестели в этот момент.
Гости выстроились в длинную цепочку поздравляющих – рукопожатия жениху, объятия невесте. Я оказался в самом конце очереди, Антон шел впереди меня.
- Даже поверить не могу, - сказал он мне вполоборота.
- Да, время летит, - согласился я. – Ты-то скоро собираешься?
- Ну пока не планировал. А ты?
- А я не тороплюсь. Однажды чуть не попал, так что пока впечатлений хватит.
Приняв все поздравления, молодожены спустились в холл по широкой лестнице, где их тут же окружил вниманием появившийся из ниоткуда фотограф. Он беспрестанно щелкал камерой, требовал от гостей соорудить панораму вокруг обрученных, заставлял молодоженов кружиться в танце, бросать букеты и конфетти, обниматься и целоваться под всеобщие крики ликования и радости – в общем, запечатлевал исторический для всех момент.
А после – катания по городу, прогулка по набережной, шампанское, много шампанского. Когда гости прибыли в ресторан, то все уже были изрядно навеселе. Тамада старался, отрабатывая свои деньги, веселил гостей конкурсами и танцами, и никто не вел счет блюдам, выпивке и разбитой посуде. Многократно звучало «Горько!» хором в полсотни голосов, и молодожены устало чуть целовали друг друга в губы.
Ночью длинный кортеж возвращался домой, за Город. Женщины прибирали посуду, оставшуюся после выкупа, а мужчины развели костер и завели неспешные беседы, попивая вино. В чьих-то руках оказалась гитара, и она запела, помогая пьяному баритону обрести гармонию в песне.
«Домой! Черт с ними, этими, вами, тобой.
Я устал, я хочу отогреться,
Наполнить мертвое сердце живой водой…».
Мужчины молчали, сидя вокруг костра, и слушали. Каждый думал о чем-то, но было видно, что слова песни никого не оставили равнодушным. Я погрузился в воспоминания о доме, и в груди возникло чувство, что за прошедшие годы дома у меня не осталось, что я сам себя его лишил.  «Может, стоит вернуться?» - подумал я тогда. «А что меня там ждет? Ничего». – ответил сам себе, и внутри растеклась грусть.
Женщины постепенно уводили от костра своих мужей, пока вскоре я не остался один возле горячих углей. Антон все еще не вернулся, а боль, притупленная на время алкоголем, понемногу вновь давала о себе знать. Промыв глаз холодной водой, я лег спать в гостевом домике и практически сразу заснул. Но сон был недолгим.
В пятом часу утра мой сон разорвала боль – как будто в правый глаз вонзили гвоздь. Я охнул и попытался моргнуть, но боль не ушла. Напротив, стала еще сильнее. Гвоздь прошел через глазное яблоко и вонзился в стенку черепа.
- Ох!.. – я заскрежетал зубами и застонал.
- Ты чего? – донесся до меня сонный голос Антона, спавшего на соседней койке.
- Глаз… - я не мог даже говорить.
Он встал, присел рядом и фонариком осветил мое лицо.
- Открывай, сейчас посмотрю.
Я попытался открыть веко, но ничего не вышло. Наконец с помощью обеих рук это удалось, и луч тонкий луч света проник внутрь.
- Да вроде ничего… А, нет, подожди, сейчас попробую убрать, - сказал Антон. Я почувствовал его палец на глазу. Он пытался убрать что-то, но ничего не вышло.
- У тебя там какая-то белая точка, я не могу убрать ее.
Слезы из правого глаза потекли обильным ручьем.
- Тогда в больницу, - процедил я сквозь сжатые зубы.
- Собирайся, сейчас поедем.

2.
Ранним утром выходного дня даже приемный покой областной больницы выглядит удовлетворенно и тихо. Меня определили в офтальмологию на восьмом этаже; дежурный врач осмотрела глаз и незамедлительно назначила процедуры. Пробыть здесь мне предстояло четырнадцать дней.
После принятия лекарств я почувствовал себя чуть полегче. С повязкой на глазу и в больничной робе я, наверное, походил на крайне больного пирата, не хватало лишь кашляющего попугая на плече. Соседи по палате оказались добродушны и легки на подъем, несмотря на всю тяжесть заболеваний. Большинство из них были мужчины в возрасте, лишь один, парень из Узбекистана, был, видимо, чуть старше меня. Во всяком случае, так показалось. Он плохо говорил по-русски и поначалу показался мне немного надменным, но вскоре это впечатление рассеялось. Удивительным было, что он оказался православным христианином; его мама, как и я, работала учителем в средней школе. Узнав о моей профессии, он проникся ко мне искренним уважением.
- А как тут учитель работает? Хорошо? – спросил он как-то утром, подбирая слова, когда вернулся с процедур.
- Да ничего, нормально, - ответил я, отложив в сторону книгу и прикрыв свободный левый глаз. Читать так было тяжело, но от больничного безделья можно и с ума сойти.
- А дома у нас – не хорошо. Мама столько лет работает, зарплата маленькая. Устает сильно, - он лег на свою койку, закинул руки за голову и мечтательно посмотрел в потолок. – Вот бы платили дома лучше, так и сюда не ехал бы. Дома хорошо, а жить плохо. Работы нет совсем.
- Часто дома бываешь?
- Три года уже не был. Деньги все семье отправляю, ехать далеко, - он тяжело вздохнул. – Скучаю очень. Дочь растет, отца не видит. Нельзя же так, плохо это.
- Понимаю, - сочувственно сказал я. – Дома тоже не был очень давно.
Мы оба замолчали, погружаясь в приятные воспоминания. И вдруг одно из них нарушило тишину больничной палаты – мобильник снова запищал.
«Наверное, это она», - подумал я, вспомнив о недавнем сообщении.
Так и оказалось.
«Мог бы и ответить, даже если встретиться не хочешь».
«Привет. Ты прости, я не мог тебе написать, в больнице сейчас».
«Что-то случилось? Я приеду?».
«Случилось. Приезжай, буду рад тебя видеть».
«Через два часа».
Странно, что мы встретимся в подобных обстоятельствах. Да и вообще странно, что она захотела меня снова увидеть.
Я знал ее очень давно, во времена, о которых у людей, перешагнувших 20-й день рождения, принято говорить с усмешкой. Когда мы были вместе, любили друг друга чистой, еще детской любовью.
Я научился хранить воспоминания о том времени незапятнанными, глубоко в душе; вам ничего не нужно друг от друга кроме как быть вместе, держаться за руки. Оба были молоды и инфантильны, оба доставляли друг другу множество радостей без плотских удовольствий. Золотое время безответственности и новых впечатлений.
Я знал ее очень давно, но не знал, какой она стала. И думал о том, как она изменилась за прошедшие восемь лет.
Она появилась в парке при больнице, торопливо влетев туда, будто загнанная лань. В легком красном платье, на высоких каблуках она была похожа на пляшущий огонек. Длинные прежде русые волосы теперь аккуратно обрамляли красивое лицо, которое украшал чуть вздернутый носик и большие, зеленые глаза, скрытые сейчас за темными очками.
Увидев меня, она чуть замерла, словно в замешательстве, но спустя миг уверенно направилась ко мне.
- Привет, - произнесла она. Я ожидал, что голос ее изменится, но он слышался мне точно таким, каким был раньше.
- Привет, - ответил я.
- Больно? – она указала на пострадавший глаз.
- Терпимо, - боль и вправду была намного меньшей, хоть и по-прежнему ощутима.
- А ты ничуть не изменился.
- Не слишком поспешные выводы?
- Я тебя хорошо знаю. Очень хорошо. Умею тебя читать, как книгу.
- Ого, - улыбнулся я. – Две минуты – и все мои секреты у тебя на ладони. Поздравляю, мисс Марпл, вы успешно раскрыли дело.
- Не ерничай, - сказала она, также чуть улыбнувшись. – Что могло в тебе измениться? Те же черты лица, те же глаза, даже голос тот же, хоть и погрубел.
- Не глаза, а глаз, - поправил я. – Скоро мне вживят лазер в правую глазницу, чтобы…
- Дурачок. Со здоровьем не шутят.
- Ай, ты тоже не изменилась. Зануда! Скучно жить без шуток, даже о здоровье.
- Да, скучно, - согласилась она. – И сам зануда.
- Знаю, - ответил я и закрыл глаз. – Ничего, что я так посижу? А то солнце слишком уж ярко светит. Как ты живешь?
И она начала свой рассказ. О законченной учебе, о работе, о семье. Она уже была в замужестве, но успела развестись около года назад. Я слушал ее, и этот голос понемногу возвращал меня в прошлое. Его нежные, бархатные нотки, словно тонкие пальчики, играли на струнах души очень искусно и умело, извлекая из них позабытую мелодию, которую знала только эта девушка в красном платье. Уверен, что она и сама не знала об этом. А может, и напротив, раз умеет читать меня как книжку.
Посетителей в парке было немного. Стайка подростков щебетала в отдалении справа от нас, слева хмурый старичок наслаждался банкой пива, изредка оглядывая окружающее пространство в поисках медперсонала.
Она закончила говорить. Осталось внутри тяжелое ощущение от жизни, которую ей пришлось пройти. Впрочем, каждый проходит через лишения и препятствия, которые порой воздвигает для себя сам.
- А что у тебя? Расскажи мне.
Моя очередь. Несмотря на прошедшее время, рассказывать было по большему счету не о чем. Все казалось обыденным и одинаково скучным, чтобы об этом говорить. Но вкратце я рассказал о работе, о том, как попал сюда. Она слушала внимательно, порой оправляя свое платье и разглаживая его на коленках.
Мне вдруг очень сильно захотелось взять ее за руку.
- Кажется, обоим пришлось не слишком хорошо, - задумчиво произнеся это, она неожиданно для меня взяла мою руку.
- Ты точно мысли читаешь, - медленно произнес я.
- Да? А что сам не сделал это?
- Не знал, как ты отреагируешь.
- Я же сказала – ничуть не изменился.
Мы замолчали, держа друг друга за руки и думая каждый о своем, но наши мысли, полагаю, переплетались воедино. Это странное ощущение – то, что было много лет назад, будто подвинуло собой настоящее и настойчиво пыталось занять свое место здесь и сейчас.
- Почему не спрашиваешь, зачем я пришла?
- Это важно? Я имею в виду, зачем знать причину, если ты здесь? И, что неожиданно, мне хорошо с тобой?
- Верно – неожиданно. Что-то потянуло к тебе. Наверное, просто…
- Скучно?
Она подернулась от этого слова, но согласилась.
- Может быть.
- Ладно, теперь я рядом. Постараюсь тебя повеселить. Может, пройдемся?
- Нет, нет. Мне и так хорошо, - она взглянула на мои часы. – И скоро уже идти. Так что давай просто посидим. И…
- Что?
- Обними меня, - прошептала она. – Так, как раньше.
В этих объятьях, кажется, прошло всего несколько минут, но они были прекрасны. Держа ее, тонкую, хрупкую, женственную в своих руках, я вдруг почувствовал, как тепло ее проникло в меня и от рук расходится волнами по моему телу. Я ощутил острую привязанность к этой девушке, словно юношеские обещания, которые мы дали друг другу давным-давно, вновь обретают силу, и не было этих лет долгой разлуки и забвения. Не было ничего, кроме нее.
Она ушла, поцеловав меня в щеку на прощание. Красное платье и вправду стало огненным в лучах августовского солнца, и его пламя все ярче разжигало во мне костер давно, казалось, угасших чувств.
3.
Больничный коридор опустел к вечеру. Пациенты разошлись по палатам, а дежурный персонал занимался своими делами. В августе темнеет не слишком поздно, но свет уже был зажжен везде.
Возле палаты сидел на скамейке Баён. Он выглядел очень грустным; в руках держал парочку потрепанных фотографий. Я присел рядом с ним.
- Ты чего загрустил?
Он замялся, затем ответил:
- Вспоминаю. Вот, видишь – дочь моя, - он ласково дотронулся пальцем до напечатанного лица девчонки лет пяти-шести, смуглой и черноволосой. – Нора зовут. Жена говорит, когда сегодня ей звонил, Нора сказала: «отца больше не увижу», - и он грустно чуть улыбнулся.
- Дети есть дети, как чего скажут. Все нормально будет, ты держись. Из больницы выйдешь – и сразу домой езжай, к семье.
- Э, наивный. А работать будет кто? – он сразу стал серьезнее, убрал фотографии в небольшой пакет. – Лежать еще семь дней, еще врач сказал – операция нужна. Иначе никак.
- Все равно ты счастливый человек, Баён. Жена красивая, дочь красивая. Любят тебя, нужен ты. Это же хорошо.
- Спасибо. Плохо, когда никому не нужен. А ты почему без семьи?
- Ну… как-то пока никому не нужен. Ничего, может, скоро и женюсь, - я вспомнил о недавней встрече и усмехнулся.
Представить ее в подвенечном платье я почему-то не мог.
- Чем скорее, тем лучше будет. Человек не должен один быть.
 - Да… Когда операция у тебя?
- Завтра уже, вечером. Переживаю очень, - и он крепко сжал в ладони нательный крестик, висевший на серебряной цепочке.
- Баён, а как так получилось, что ты православным стал? У вас же все мусульмане, как помню.
- Нет, не все. Православных много. Меньше, конечно, мусульман, но тоже много. И церкви есть – в Ташкенте есть… Много где есть, – помолчав немного, он добавил: - Мне так Аллах дорогу указал. Больше никак не скажу. А ты веришь?
- Нет, я не верю.
- Значит, и тебе укажет когда-нибудь. Только укажет, а делать ты сам должен.
Засыпая, я думал о этой указующей руке и божественном предназначении. Действительно, всем ли в своей жизни человек распоряжается сам? Или же есть незримая воля, способная создать условия для конкретных действий, поступков, решений? Я никогда не был верующим, но рядом всегда были люди, воспринимавшие веру как часть своей жизни. Я же всегда воспринимал это лишь как способ облегчить свою жизнь – проще, когда не ты принимаешь решения сам, а делаешь это по чьей-то воле.
Но если встреча с ней – не просто случайность, а воля Всевышнего, то, пожалуй, я готов поверить.
4.
«Приезжай, нам нужно кое-то обсудить»
Вряд-ли меня добровольно выпустят из больницы.
«Когда?»
«Вечером. Сможешь?»
Надо смочь.
«После восьми. И то ненадолго»
«Хорошо, жду»
И чуть позже:
«Купи вина и фруктов»
Интригующе. Вечер, кажется, будет хорош.
Мы не виделись с позавчерашнего дня, но тянуло к ней все сильнее. Я полностью погрузился в это теплое ощущение ее присутствия, настолько, что свет давно ушедшего, детского счастья затмил собой грубоватую действительность вместе с годами забвения и старых обид.
Приехал, наконец, Антон. Мы встретились с ним в том же самом парке.
- Ну что, Черная борода, как идет лечение? Почему повязка без черепа? – широко улыбаясь, он присел рядом со мной на скамейку. – Клизму часто ставят?
Неиссякаемый оптимизм.
- Каждые полчаса по три литра, якорь тебе в бухту. Пойдем, сам попробуешь, - отшутился я.
- Нет, спасибо, мне и так хорошо. Долго тебе еще здесь тусоваться?
- Нет, немного. Считай, уже неделя прошла, осталось чуть-чуть. Врач пригрозил, что йодом глаз лечить будет.
- Ух, - Антон поморщился. – Русская медицина, она такая. Не щадит никого.
- Люди сами себя не щадят. Каждому по потребностям.
- И не говори. Тут родители тебе кой-чего передать просили, вот – он передал мне небольшой пакет. – Одежда чистая, да маманя пирожков наготовила. Как выпишут – сразу к нам давай, еще с тобой свадьбу не догуляли.
- Как, кстати, молодожены?
- Да в норме. Светятся, как пятаки начищенные. Сегодня в город едут, квартиру смотреть. Первые дни, правда, не особо веселые были – свадьбу отбить не вышло. Потратили сто тридцать, подарили около семидесяти.
- Хоть не в кредит гуляли?
- Родители платили. Они, впрочем, еще в эйфории. То плачут, то смеются. От радости, понятное.
- Ты и сам какой-то слишком счастливый. Чего натворил?
- Дааа… Помнишь подружку невесты?
Я утвердительно кивнул.
- Вот, у нее есть знакомая. И симпатичная деваха, я тебе скажу. Как посмотрел на нее – ух! Искра так и проскочила, в самых интересных местах.
- Хех, знакомо. Ну давай, дерзай. Глядишь, через полгодика тебя в загс потащим.
- Ой-ёй, ты чего такое сказал. Не, я ж говорю – альфонсом буду, со старыми тетками крутить. Всегда при деньжатах, на тачке крутой.
- И кислый, как ягода перезревшая, - хохотнул я. – Как нам в глаза смотреть будешь?
- Зато вы как были нищебродами, так и останетесь, - подмигнул Антон. – Еще в долг у меня просить будешь!
- Ладно, ладно. Надо не забыть твой контакт поправить в записной книжке. Был Антон, стал проститутка. Деградируем, товарищ!
- Эх ты, ничего в капитализме не понимаешь, - он с хитрой улыбкой продемонстрировал мне свой телефон, и напротив моего номера значилось: «Учителка».
- Вот скотина, - я рассмеялся. - Знаешь, ну его, такой капитализм.
- Да ну тебя! Ладно, братка, я полетел. Давай выздоравливай, ждем.
- Подожди, - я взглянул на часы. Половина восьмого. – Ты как раз вовремя. Мне нужно в город.
- Это что, побег? Сейчас сообщим, куда надо!
- Вот так друзей и теряют, - пробурчал я, поднимаясь со скамьи. – Я быстро.
- Еще быстрее, время дорого.

Баён бродил по палате, схватившись руками за голову.
- Ай-ай-ай! – причитал он, заглядывая во все темные уголки палаты. – Как же? Куда пропал? Вот же я невнимательный, - и говорил что-то на узбекском, не прекращая поиски.
- Что случилось? – спросил я у мужиков.
- Крестик потерял, ищет. Аллах отвернулся, говорит, Ису забрал, - ответил мне дородный, седой мужик – тот, что лежал справа от меня.
- Все, интернационал, спокойно, - сказал другой, слева. – Все равно туда с цепочкой не впустят. Завтра найдешь.
Баён, наконец, сел на кровать.
- Плохо это! Надо, чтобы Иса рядом был. Чтобы меня берег!
- Так он внутри тебя должен быть, а не снаружи, - философски заметил третий, не поднимая глаз от газеты.
Баён что-то пробурчал и сник.
- Ты поищи, я тебя очень прошу. Неспокойно без него. Будешь искать? – он с мольбой обратился ко мне.
- Буду, не переживай. Вернешься – отдам.
В палату заглянула медсестра.
- Баён, пойдем.
Он встал и понуро направился к двери.
- Не переживай так, все хорошо будет, - сказал я вслед.
Он повернулся и посмотрел на меня, будто что-то хотел ответить, но после махнул рукой и вышел из палаты.
Я быстро собрался.
- О, а ты куда? – спросил третий. – Надолго?
- Думаю, на всю ночь.
- Если к даме – это хорошо.
- А крестик? – спросил тот, что справа.
- До утра подождет.
- Нехорошо, - подметил он. – Пообещал, и не сделал.
- Своя рубашка ближе к телу, - отозвался тот, что слева. – Разумно и правильно. Утром поищет парень.
- Именно, - решительно ответил я и вышел.
- Эх, молодежь… - донесся мне в спину чей-то вздох.

5.
В этот вечер исполнились все мечты, давно угасшие во мне. Они распалились так ярко; казалось, что всю жизнь я только и мечтал об этом – о ночи с девушкой в красном платье, которое теперь бесстыдно лежало на полу. Она встретила меня поцелуем, и губы не размыкались практически ни на миг. «Я люблю тебя» - шептал я, а она лишь улыбалась в ответ. «Будь со мной» - говорил я под мраком ночи, но она молчала, вздрагивая от наслаждения.
Все светлое и яркое, все, что бурлило внутри меня с момента нашей встречи, достигло своего пика в эту ночь и вырвалось наружу. Я ощущал себя самым счастливым человеком на свете – настолько, что больше ничего не мог пожелать.
Нетронутые вино и фрукты так и в пакете, на кухонном столе.
Мы заснули в объятиях.

- А теперь ты должен уйти, - сказала она утром. Я оторопел.
- Как? Как уйти?
- Очень просто. Через дверь, если тебе так понятнее.
- Подожди, стой. Зачем? Мы так долго к этому шли, и теперь все хорошо. Я счастлив быть рядом с тобой. Мне никогда не было так спокойно и радостно за все это время! И теперь что? Вновь все разломать и разрушить? Вновь, как все эти годы…
- Послушай, - мягко сказала она, беря меня за руку. – Может, ты в чем-то прав. Да, мне тоже с тобой хорошо. И мне тоже спокойно и радостно. Но никогда не бывает возврата к прежнему. Наша связь все эти годы тяготила меня, я понимала, что у нас остались… незавершенные дела. А теперь я совершенно свободна. Все это – лишь дань минувшему, которое у нас когда-то было. И его не стало из-за тебя, если ты забыл. Поэтому – никакого будущего. Пусть, может, и есть у меня чувства к тебе, - здесь она замолчала.
- Так дай им волю. Я изменился.
- Нет. Ты – такой же, как прежде. Я это чувствую, и не верю тебе. Ты – прошлое, которое внезапно ожило внутри меня. Я дала тебе то, что захотела сама, напитала тебя краской, как подпитывают старое воспоминание, чтобы насладиться им напоследок, а после забыть навсегда.
- Но, Саша…
- Никаких «но», Марк. Настало время двигаться дальше. Для нас обоих. Прощай.

Я вернулся в больницу совершенно разбитым. Все рухнуло, казалось, абсолютно все. Мной владело чувство сожаления и злости.
Хоть что-то внутри и твердило мне все это время, что сломанного ранее не исправишь, и не стоит так слепо кидаться в эту пропасть, на дне которого горит яркое, красное пламя – очевидно, что это был голос разума, - я предпочел довериться иным ощущениям: близкого счастья, воспарившей мечты, тепла, близости и любви человеческой. Очевидно, что мечта подлетела слишком близко к Солнцу и, вспыхнув, как сухая ветка, растаяла в небесной синеве, никем не замеченной.
Сидя на койке в процедурном кабинете я вдруг увидел цепочку с крестиком, сиротливо висевшей на краю кресла, и вспомнил о Баёне. Но в палате его не оказалось. Койка пустовала, как не было и вещей.
- А где он? – спросил я у соседей.
- Паренек-то? – отозвался один.
- Умер он, - сумрачно сказал второй. – Сердце не выдержало. Слишком переживал.
- Ты крестик-то нашел? – в разговор включился третий.
- Что? А… Да, нашел, - я был растерян и уничтожен. Крестик держал в руке.
- Хоть и поздно, но обещание исполнил. Родственники уже вещи забрали, так что оставь себе, на память.
Я сел на кровать и взглянул в окно, в котором просыпался город. Розовые лучи будили высокие дома, августовское утро свежим, легким ветерком приветствовало лица людей, обещая хорошую погоду. За окном жизнь продолжалась, несмотря на то, что кто-то этого больше никогда не увидит.
Я сидел и чувствовал, как сердце перестает биться, и все внутри угасает.
Врач наконец сняла с меня повязку. «Все отлично, - заметила она. – Еще пара дней, и можно будет выписывать. Аккуратнее нужно быть, молодой человек – немного, и без глаза бы остались».
Мне было совершенно все равно.

6.
- Наконец-то! – воскликнул Антон, увидев меня. – Добби свободен!
- Да, свободен, как ветер. Открой багажник, я сумку положу.
- Ты чего такой мрачный? – спросил он.
Устроившись на пассажирском сидении, я пожал плечами.
- Да как сказать… Потом расскажу. Поехали уже отсюда.
- Согласен. Категорически, - и наш транспорт двинулся вперед, навстречу томному и прохладному вечеру.
Пока Антон что-то рассказывал, я думал о том, как хрупка человеческая жизнь, и как хрупки ее мечты и надежды. Каждый определяет для себя испытания и делает выбор, порой отказывая себе в насущных и милых сердцу вещах. Порой этот выбор приводит к катастрофе, и его последствия преследуют нас долгие годы, неожиданно ставя жирную точку на самой интересной строке. И многие умирают вдалеке от родного дома, не видя лиц жены и дочери просто потому, что сделали лучший выбор, как им казалось.
«Бог располагает», - часто слышал я. И предопределяет, надо полагать. Так за что же он так измывается над каждым живущим, отнимая надежду и саму жизнь? Не потому ли, что все наши страсти – дело рук человеческих, а Бог, если он и есть, не испытывает к этому ни малейшего интереса? Кому какая разница, как живут муравьи за стеной дома. И нет предопределенности, кроме логичных последовательностей. Что я посеял много лет назад – то и пожал сегодня. С чем ее оставил тогда, с этим ушел сейчас.
В конце концов, каждый человек свободен, и свободен выбирать в том числе. К чему это приведет – дело времени; сразу никто не гарантирует результата. Но выбор этот делать необходимо, необходимо для того, чтобы не стоять на месте.
В конце концов, она была права. Пусть и выразила это весьма своеобразно.
Что же выбрал я?
Пожалуй, настало время.
Стемнело, и, оглядываясь назад, я видел постепенно исчезающие городские огни. Так и с людьми – всех, кого ты знал и когда-то любил, заберет к себе ночная пустота, и память о них будет отражаться бликами фар на пустынном полночном шоссе и короткими вспышками света в зеркале заднего вида.
Вся жизнь – трасса в темноте. Догадайся, какой поворот был твоим.
Так что же выбрал я?
- Слушай, - прервал меня Антон, - ты помнишь, я рассказывал тебе про деваху? Ну, с которой познакомился?
- А? – сказал я, отвлекаясь от своих мыслей. - Да, помню.
- Хочешь на фото посмотреть?
- Давай.
С экрана мобильника на меня смотрела Саша. Улыбалась, но улыбка ее предназначалась не для меня. Пожалуй, надо сохранить в памяти этот образ. А может, лучше забыть, отпустив его навсегда.
«Надо же, - усмехнулся я в мыслях. – Вот так совпадение».
- Красивая, правда? – спросил Антон.
- Красивая. Повезло тебе, - заметил я. В этот момент мой телефон вновь запищал. Сообщение, от нее. Я замешкался на минуту, а после удалил его, не читая.
Двигаться дальше – значит, оставить все в прошлом.
- Ну так ты расскажешь, что случилось?
- Ничего, Антон. Все нормально.
- Уверен? А то хмурый, как не знаю что.
- Никогда не был так уверен. Да и, кажется, задержался я здесь.
- Ты о чем?
- Пора домой, Антон.
В кармане куртки я сжимал нательный крестик Баёна.
Пора домой.