Жизнь

Хороши теплые, августовские вечера в деревне, когда  мошкара не накидывается и не лезет надоедливо в глаза и нос. Покормил скотину, вечером встретил коров, которых пастух Пашка, пригоняет с пастбища, по хозяйству посмотрел чего да как – и свободен. Уже скоро, буквально через недельку-другую, начнется другая страда – урожай убирать, заготавливать сено, соломы вдоволь, чтобы зимой скотину голодом не морить.
Василий Андреевич придирчиво осматривал своих коров, коих Пашка пригнал прямо к калитке из уважения к старику. Коровы жевали, томно поводя большими коричневыми глазами по сторонам и шумно вздыхали, как бы говоря: «Неплохо погуляли, но вот бы еще хоть часок-другой…»
- Да все нормально, деда Вася, никто твоих коров и пальцем не тронул, - сказал Пашка, затянувшись сигаретой и выпустив дым.
- За вами, молодыми, глаз да глаз нужен, - проворчал Василий Андреевич, проводя ладонь по брюху Майки, самой младшей телочки. – По прошлому году в соседней деревне слыхал че было?
- И че, деда Вася?
- Там повадились прямо с живых коров мясо срезать. И пастушок там был, еще помоложе тебя, приехал на лето к родным, студент, - Василий Андреевич сплюнул на пыльную землю. – Погнал коров, книжек с собой набрал, да и уснул, перечитавши. Долго его не было, коровы все разбрелись, ладно, что мужики приехали посмотреть, что там. И смотрят – кто-то корову усыпил, и стегно у нее вырезал почти целиком. Вот такие страсти. С этого пастушка чуть с самого мясо не срезали потом.
- Не, не слыхал такого, - ответил Пашка. – Ты что ж думаешь, я к тебе коров порезанных погоню чтоль? Больно надо.
- Всякое бывает. Доверяй, да проверяй, - сказал Василий Андреевич и крикнул в огород:  - Мишка! Коров загони!
На крик прибежал зять Василия Андреевича, Михаил. Поздоровался с Пашкой и погнал коров в глубины хозяйственных построек.
- Как младший братишка-то твой поживает, а, Пашка? – спросил Василий Андреевич.
- Да нормально, че с ним будет. Учится в городе.
- И что, по хозяйству ты один управляешься? – в голосе Василия Андреевича появились ироничные нотки.
- Да как один... Там и хозяйство не особо большое. Да и брат приезжает, помогает.
- Удачно он приезжает, в аккурат после всех делов основных.
- Ну, это как получается. Сами знаете, деда Вася, в жизни крутиться нужно уметь. Вот Петька и крутится. Не руками помогает, так хоть денег подбрасывает. Еще жениться надумал.
- Вам жениться лишь бы, - усмехнулся Василий Андреевич. – Сам-то с Любашей своей скоро расписываться будешь?
Пашка смутился.
- Все думаем, да дойти никак не можем.
- Потому что пьешь ты, как верблюд, литрами эту сивуху, - подытожил Василий Андреевич.
- Че ж сразу литрами, деда Вася? Бывает, выпиваю, но меру знаю.
- Знаю я вашу меру, Пашка. Мой тебе совет, простой, как три копейки: кончай бухать. Там и наладится все. А то уйдет она от тебя, Любаша твоя.
- Да ладно, деда Вася. Все нормалек, - Пашка усмехнулся. – Давай, деда Вася, бывай, - сказал он и ушел, прихрамывая на левую ногу. Контузия.
- Ну, давай, давай, Пашка, - пробормотал Василий Андреевич себе под нос и сел на скамейку в палисаднике, около дома.
Старость не в радость, молодость не в жисть, вспомнил почему-то Василий Андреевич. Так и выходит – мыкаешься всю жизнь, все думаешь, где потеплее поспать да что поесть повкуснее. В этих поисках все и проходит – и молодые годы, и первая любовь. Работа, дом, дети, работа, дом, дети – всю жизнь крутился Василий Андреевич в этом бесконечном колесе. Но несчастным себя не чувствовал, а напротив, был необычайно горд и своей семьей, и домом, который сам возводил по бревнышку, и работой своей гордился. Мало осталось стариков на селе, и Василия Андреевича все уважали, потому как знали – хочешь совета, иди к нему. Василий Андреевич многое понимал и мог подсказать, как скотину держать, что в машине не так, и как электричество к дому подцепить чтобы на счетчик не наматывало. За долгую жизнь он многое опробовал на своей шкуре, и ценили его в первую очередь молодые – за бесценный опыт.
Солнце лениво закатывалось за сопки. Верхушки деревьев на фоне огромного багрового диска казались тонкими, острыми иголками, и было похоже, что солнце зацепилось своим огромным неповоротливым телом за эти иголки и теперь медленно и мучительно опускается вниз, и на его теле остаются свежие гигантские раны. На другом конце улицы бесновались ребятишки, играя в очередную свою игру; вдалеке, на дороге, была видно, как поднимается в воздухе пыль – кто-то ехал в деревню. Отовсюду были слышны коровье мычание, собачий лай, перемежаемые вскриками детей и соседскими разборками, а то и просто хозяйской руганью.
Наблюдая и слушая, Василий Андреевич вздохнул, достал из кармана сверток папиросной бумаги, из другого кармана – коробок с табаком, который сам Василий Андреевич выращивал, и скрутил козью ножку. Прикурил, затянулся, выдохнул дым.
«Хорошо», подумал Василий Андреевич, все так же наблюдая и слушая те виды и те звуки, которые он слышал каждый вечер, сидя на этой самой скамейке. Он даже мог с абсолютной точностью предугадать, что будет дальше – сейчас мужики приедут с уборной, и Машка будет корить своего подвыпившего муженька. А после из дома выйдет на улицу Алена Григорьевна, сварливая старушка, за которой – и Василий Андреевич каждый раз усмехался, вспоминая это, - он пытался поухаживать в молодости, но характер уж больно тяжелый был уже тогда у Алены Григорьевны. После к ней подсядет на лавочку Зинаида Матвеевна, и они вместе будут судачить два или три часа, пока совсем не стемнеет. Говорить будут о том, о сем, и по Василию Андреевичу проедутся как пить дать, но Василий Андреевич знал, что Алена Григорьевна не со зла язык распускает, а жалеет о своих давнишних капризах, когда молодой еще тогда Васька Федоров глаз с нее не спускал. Сожалеет, да сделать уже ничего нельзя. А может, просто сам Василий Андреевич жалел Алену Григорьевну, потому что даже через столько лет не мог забыть, как она была красива. Видно, теплилось в нем до сих пор что-то. Но какие чувства старику? Василий Андреевич в этом вопросе был категоричен.
Тут Василий Андреевич заметил, как в его палисадник прокрался чужой кот. Уж неизвестно, зачем пришел – кошку Василий Андреевич не держал, - но кот сидел и смотрел во все глаза на то, как Василий Андреевич курит. Небольшой, еще молодой, навскидку около года-двух кот, окрас пестрый, полморды и лапы белые. Василий Андреевич все пытался вспомнить, у кого видел такое животное, но вспомнить не мог. На память Василию Андреевичу жаловаться еще ни разу не приходилось.
- Эх, котяра, чей же ты? - сказал Василий Андреевич задумчиво, выпустив дым от папироски. Неожиданно в нем вспыхнула искорка задора, и он спросил: - Курить будешь?
- Курить? Буду! – ответил кот.
Василий Андреевич обомлел. Внезапно он перестал чувствовать все свое тело, и руки, и ноги невольно обмякли. Он ощутил привкус железа во рту, и услышал в ушах собственное сердце, так бешено для его возраста колотился изношенный мотор. Впервые за много лет ему хотелось позвать на помощь, и он попытался крикнуть:
- Аленка! Тьфу ты черт, какая Аленка… Наташа! Мишка! Хоть кто-нибудь? – но крик этот вышел тихим и слабым, как и сам Василий Андреевич.
Он почувствовал, как его затрясло. А кот тем временем дотянулся до руки, в которой между пальцев была зажата дотлевающая козья ножка, затянулся, посидел немного, и, выпустив дым, сказал с восхищением:
- А ведь не соврали! Знатный табачок у тебя, Василь Андреич! – далее кот запрыгнул на скамейку, поближе к несчастному старику, который не знал, куда себя девать, лишь бы не видеть того, что он увидел пару минут назад – говорящего кота. Всю жизнь Василий Андреевич знал, что коты не говорят. А теперь, оказывается, говорят. Что ж за времена такие пошли?!
Наконец Василий Андреевич взял себя в руки. Чтобы это ни было, но он понял, что в панику впадать не стоит. Нужно лишь благоразумно ознакомиться с этим… новым для него свойством котов и делать необходимые выводы. А где бы его взять, это благоразумие, даже когда его, казалось, на всю жизнь хватало, когда тут такое происходит?
- Хватит тебе, Василь Андреич, - сказал кот, усевшись в удобное для себя положение. – Ничего страшного тут нет.
- Легко тебе говорить, чертенок, - даже интонация у Василия Андреевича получилась уверенной. Но совсем не такой уверенной, какую он хотел бы слышать. – Ты… ты кто?
- Я, как видишь, кот, Василь Андреич, - ответил кот.
И вправду – кот. Василий Андреевич понял, что сглупил.
- Так ведь коты не говорят, - буркнул он, сделав вид, будто никакой паники и не было в помине.
- А я говорю. Я особенный, даже прихожу по особому случаю. Вот теперь к тебе пришел.
И тут понял Василий Андреевич, что это за особый случай.
- Выходит, совсем я сбрендил, старый дурак, - и он даже посмеялся, и стало чуть легче от происходящего. Очевидно же – коты не говорят, а если этот говорит, то все – привет, ку-ку, Василий Андреевич. Хватит разумничать, пора и маразм познать.
- Да нет, Василь Андреич. Ты в своем уме, что в сочетании с твоим возрастом очень даже неплохой комплимент, - ответил кот, устраиваясь на скамейке еще удобнее. – Случай другой, к сожалению.
- Это какой же?
- Все, Василь Андреич. Я за тобой пришел.
Старику захотелось огреть эту пеструю мразь поленом. Или швырнуть об забор, что он и попытался сделать, но кот проворно спрыгнул со скамьи и вскочил на дерево.
- От рукоприкладства попрошу воздержаться! – крикнул кот, вцепившись всеми лапами в рябину.
- Я тебе покажу рукоприкладство, дрянь усатая! – гневно вскричал Василий Андреевич.
С другой стороны улицы донесся голос Алены Григорьевны:
- Опять с кем-то лается! Столько лет, а ума не нажил!
- Тебе-то, коза старая, до всего дело есть! Все услышишь! – снова закричал Василий Андреевич в ответ, но Алена Григорьевна, похоже, в этот раз не услышала.
- Василь Андреич, а меня слышишь только ты, - съехидничал кот, состроив как можно более ироничную физиономию. – И никто больше. Поэтому и вправду могут за умалишенного посчитать.
- Люди честные, разберутся, - с достоинством ответил Василий Андреевич.
- Да? Так, поди, и докажи, что я есть на самом деле, - усмехнулся кот. – Тогда и разберемся.
Прав был кот. Понял это Василий Андреевич.
- Так и кто ты есть? – снова спросил он.
- Ты уже спрашивал, - отметил кот. – Но за настойчивость полагается приз. Я – проводник в мир, лучше этого.
- Так, значит, все? - обмер Василий Андреевич.
- О чем я и говорил. Пришло время. Не расстраивайся, - сказал кот, спрыгнув с дерева и усевшись на землю.
- Конечно, не расстраивайся, - передразнил его Василий Андреевич. – Натравлю на тебя живодеров, посмотрю, как ты радоваться будешь.
- Думаешь, не умирал ни разу что ли? – ответил кот беззлобно. – Все было. И давили, и топили…. А ты-то чего раскис? Не знал будто, что всем одна дорога. Молодого бы понял, а тебя – не пойму.
- Все я знал. Не думал, что так скоро.
- Скоро? Ты почти девяносто лет прожил, сделал все, что только мог сделать на этом свете. Семья крепка, дом богат. И ты же счастлив. Что не так?
- Вся моя жизнь пролетела как один день, - с горечью сказал Василий Андреевич. – И хотелось бы, чтобы этот день продлился еще немного. Чтобы слушать так же вечером соседские разговоры, отдыхать в палисаде, курить табак, по хозяйству помогать, чем могу, молодняку с советами…. Нужным быть я еще хочу, понимаешь? Нужным!
- Понимаю. Но сделать ничего нельзя. Таков твой срок, и неважно, что ты делал, чем гордился, что имел – все останется здесь. А молодняк сам разберется, что к чему, на то они и молодые.
- Да понятно это все, - ответил Василий Андреевич, вглядываясь вдаль. – Принять это сложно.
- Что есть, то есть, - ответил кот.
Минута прошла в молчании.
Затем у Василия Андреевича родилась хитрая задумка, как можно избежать означенной участи.
- Вот скажи мне, кот, - начал Василий Андреевич, и к нему сразу вернулась ясность и благоразумность ума. – Куда наш мир катится? Мы раньше жили по-другому, имели цель какую-то, а молодым теперь ничего не нужно. Отдых только их интересует, видите ли, работать они не хотят, о завтрашнем дне не думают. Почему так?
- Куда толкаете, туда и катится, - ответил кот. Помолчал, немного подумав, и сказал: - Это все, что ты хочешь узнать? До седых волос дожил, а такие вопросы….
- Отвечай, давай, - потребовал старик, упрямо глядя на кота.
- Да отвечу, отвечу… - вздохнул кот. – Вы раньше жили – не так говоришь. Надо сказать: как ты раньше жил и как жили они, раньше или сейчас – неважно. Вот подумай, разве в твое время не было легкомысленных людей?
- Ммм…. – задумался Василий Андреевич.
- Хотя бы Андрея вспомни, товарища твоего старого, который спился, - сказал кот. – Вот тоже вроде все было, а нет, тяга к приключениям взяла верх. Это от каждого человека зависит, что и как он хочет, и будет делать, а судить всех – занятие неблагодарное и бесполезное. Вы же все разные, хоть иногда и ведете себя как одно стадо, извини, как хорошо сплоченный коллектив. Одному – то, другому – это…. Что я тебе разжевываю, ты жизнь прожил, сам должен понимать.
- Понимаю, - ответил Василий Андреевич.
Прошла еще минута.
- Ну? – потребовал кот.
- Думаю я, думаю, - ответил Василий Андреевич.
- А по-моему, ты просто время тянешь, - уличил его кот. – Только от меня все равно не отстанешь, как ни крутись.
- Ясно, - вздохнул Василий Андреевич, и ощутил такую тоску, что его руки снова ослабли. – Тогда ответь мне: сначала нас учили, что бога нет, сейчас говорят, что он есть. И теперь ты мне явился. Так значит, что он все-таки есть?
Кот усмехнулся.
- Тебе это действительно важно? Ты даже не помолился ни разу в жизни.
- Значит, не нужно было, - насупился Василий Андреевич.
- А сейчас стало вдруг нужно, - сказал кот и почесал себя за ухом. – Я тебе так скажу – вера в постороннее идет от безверия в себя. А то, что я здесь, еще ничего не значит. В мире есть определенный порядок, и в нем конкретные вещи служат конкретной цели. Неважно, как вы этот порядок называете – богом, мирозданием, чем-то еще. Да и потом, это все ваши, человеческие штуки. Вам так никто и не рассказал, что будет за жизнью и будет ли вообще, все, что вы знаете – это догадки, домыслы.
- То есть ты не ангел, не херувим, не этот, как его…. – допытывался старик, напрягая память.
- Не этот и не тот. Думай так: я – олицетворение порядка. Тикают часы, и один человек умирает; стрелка идет, и рождается другой. Так заведены эти часы, и с каждым шагом стрелки иду и я. Я не веду к тому, что умирать нужно по расписанию, нет, а то не так поймешь, - спохватился кот.
- Да я, кажется, понял, что ты хочешь сказать, - сказал Василий Андреевич. – От смерти не уйти.
- Примерно так, - кот согласился. – Если по самому простому. Это закономерность.
- А в чем смысл?
- Смысл чего? – недоуменно спросил кот.
- Жизни, чего же еще.
- Ты на этот вопрос ответил, когда решал в своей жизни. Сделал выбор – значит, что-то для тебя имело смысл. Имела смысл семья – ты женился, имела смысл работа – работал. Смысл приходит и уходит, а жизнь продолжается.
- Все так просто? – изумился Василий Андреевич.
- А зачем усложнять? – деловито ответил кот. – Хотя вы это любите – у вас либо никакой идеи нет, либо все до сумасбродства…. Ладно, Василь Андреич. Пора.
Василий Андреевич не ответил. Он лишь молча смотрел на солнце, почти скрывшееся за сопками, и думал, что жизнь продолжится завтра, а его здесь уже не будет. И так же будут ругаться соседи, и лаять собаки, и Машка будет поносить своего муженька-пьянчужку – все будет так же, как и сегодня, как и вчера.
И он впервые за весь этот необычный, скомканный разговор со странным гостем ощутил радость. Василий Андреевич действительно жил на свете счастливо, и, глядя сейчас на солнце, понял, что не зря.
- Ты засыпай, Василь Андреич, засыпай, - приговаривал кот, сворачиваясь калачиком на коленях у старика.
Ветер донес до его ушей звон колоколов из церквушки на окраине деревни.
- Красиво играют, правда, Василь Андреич? – спросил кот, зажмурившись от наслаждения.
Василий Андреевич не ответил. Он уже засыпал. А снился ему сон, необычный, сон-воспоминание, в котором он упрашивал Аленку Егорову, прекрасную девушку со скверным характером выйти за него замуж. И Аленка, поступившись своим характером, нежно улыбнувшись и ласково смотря на него, ответила: «Да».