Караимские и крымско-татарские легенды и предания

Гулюш – Тота
(Поцелуй)

Как обойти погибель и позор
Подскажет нам спасение Кырк-Ёр.
Да не забудут сердце и уста
Преданье об уме Гулюш – Тота.

Колокольный перезвон
Заглушил протяжный стон.
Поселились смерть и страх
В тех, кого забыл Аллах
И покинул хан в беде,
Скрывшись неизвестно где.

Не цветут сады в аулах.
Как жаровни, красны дула.
Кровь заполнила Кырым.
От потоков слез седым
Стало море. Пепел. Мрак.
Брату брат заклятый враг.

Для остатков ханских полчищ
Много есть в Крыму урочищ.
Там мятежники – сеймены
Спрятаны от глаз отменно.
В обезумевшей стране
Не прижиться тишине.

Вкруг бесчинства и раздоры.
Враг грозит вратам Кырк-Ёра.
От насилья и поборов
Нет надежного затвора.
Времена кровавых смут -
Их «уркувом» назовут.

Близок враг – и нет спасенья.
Джуфт – Кале объят смятеньем.
Все закрылись на засовы.
Темноту пугают совы.
Настороже каждый дом:
В сердце стук, а в горле – ком.

Банда дикая упорно
Тащит пушку прямо в гору.
С силой дикою и злою
Не управиться смолою,
Задержать их, хоть чуток,
Не сумеет кипяток!

В ужасе отцы и деды:
Нет и призрака победы.
Схорониться за саманом?
Откупится ли карманом?
Выплаканы все глаза
Пред эхалом в кенаса.

Лишь Гулюш –Тота не плачет.
Нет надежды ль на удачу?
Против недруга мы сможем
Силы хитростью умножить,
Чтоб спасти и жизнь, и честь!
И решает: «Выход есть!»

Вот она перед джаматом
Говорит: «Да, мы не святы.
Может, это испытанье
За грехи, как наказанье,
Свыше ниспослал нам Бог,
Может, свой последний вздох
Мы испустим очень скоро
И погибнет с нами город.
Так давайте же рискнем
Перед пушечным огнем!
Мы откупимся Добром,
А не златом – серебром!
Надо только постараться
Эту банду оборванцев
Мнимой лаской покорить,
Напоить и накормить,
У капу общиной всей
Встретив «дорогих гостей».
Рад Восток гостеприимству.
Если ж и пойдут бесчинства,
Если и подразорят,
Жизнь хотя бы сохранят.
Преклоните же колена
В кенаса во избавленье.
Остальное – бабье дело…»

Закипело,зашипело:
Жарят, варят и пекут.
Чем закончится их труд?

Около Биюк капу
Сбились жители в толпу.
Тирки ломятся от снеди,
Блеск от серебра и меди,
Но на всем дрожат слезинки:
То ли свадьба, то ль поминки…

Словно алчные гиены
Там, за стенами  сеймены
Добрались к заветной цели.
Горожане омертвели:
Нету слез, и страха нет.
 Вот он – роковой момент!

Пушке выстрелить охота,
Но открылися ворота.
Не мерещится ли это?
Вышли старцы. Разодета
Впереди Гулюш –Тота,
Улыбаются уста,
Добрым словом привечает
Неприятеля. С речами
Сладкими, как майский мед,
За столы бродяг ведет!

И, предвидя славный ужин,
Враг почти обезоружен.
Как давно они не ели,
Как им битвы надоели!
Ноздри ловят ароматы:
Будоражит запах мяты,
Манит белая халва,
И шербет, и баклава…
Туши жирные баранов,
Кубете и соус пряный,
Плов душистый, а для теста
Хватит ли в желудках места?
Разбегаются глаза,
Льется реками буза.

Всем им думалось с тоскою:
Насладиться бы покоем,
От невидимых оков
Отряхнуться. Отчий кров
Кто то вспомнил. И была
Горяча богам хвала.
Пили – ели, ели – пили,
Угощение хвалили.
Благодарствуя за ласку,
Распрощалися по-братски.
На дорогу запаслись
И…скатились камнем вниз.
***
Сколь оказалась истина проста:
Спасла Кырк-Ёр умом Гулюш –Тота.
С тех пор молва народная гласит:
"Целуй, когда не можешь укусить!"

Примечание:
Первоисточник предоставлен Юрием Александровичем Полкановым - это был подстрочный перевод с караимского литератора Лопатто

Биюк капу - большие ворота
Тирки - небольшие столики
Саман - глинобитная стена



Две розы

Юго-западный склон небольшого холма.
На вершине шелковица, словно чалма.
Пламенеет шиповник, алеет кизил
Над замшелыми плитами старых могил.
Стерты временем надписи с известняка-
Не прочесть, кто покоится наверняка.
Гонит ветер по склону бессмертник-ковыль
И разносит по свету печальную быль.
Тайну трех позабытых всем миром могил
Я подслушал у ветра и вам приоткрыл.

В этом вольном краю жил отважный джигит,
Удалой багатур, крепок, словно самшит.
Горд и смел, и красив – «ни пером описать».
И невесту себе подыскал он под стать:
Не глаза – бирюза. Губы – яхонт, коралл.
Сердцем ровно голубка, душою – кристалл.
Не изведавши в жизни коварства и лжи,
Полюбили, не чая друг в друге души.

Только клич по стране: Хан зовет на войну!
Оставляет влюбленный невесту одну.
Да хранит ее верность его ратный путь!
Срезал прядь золотую, упрятал на грудь.
И, наверно, не раз дорогой талисман
Спас джигита от плена, от смерти и ран.

У решетчатых окон смиренная тень
Ожиданьем живет: ночь длинна, долог день.
Нежный голос, что прежде был весел, игрив,
Еле слышно выводит печальный мотив.
И тоскливей, и горше напевов тех нет.
Но порою за стенами слышен дуэт:
Голос властный и сильный подхватит повтор
В нем и рокот, и ропот, упрек и укор.
Это вторит подруга ей, точно зурна,
На лицо хоть красива, душею - черна.
Зависть жгучую, злую на сердце таит:
Полюбился давно ей красавец-джигит.
Ревность скрытая душит ее, как змея.
Подливает подруге соперница яд…
Долго милый не едет – леденеет душа.
Белой розой она на могиле взошла.

Возвращается ханское войско с войны.
Вот уже тополя над рекою видны.
Вот мечеть. Вот ореха обрубленный сук.
Стук копыт. Только сердца отчаянней стук:
«Ми-ла-я вот и я, об-ни-ми по-ско-рей!»
Но никто не встречает его у дверей…

У могилы безмолвной тоскует джигит,
А подруга неверная рядом «скорбит»:
И воркует гортанно, зовет на распев,
Но неискренни речи, бездушен напев.
Неутешное горе. Тоска глубока…
И булатная сталь слева, в грудь, до клинка.
Снова рядом с любимой – коснуться лишь уст.
Рядом с белым  расцвел алый розовый куст.

А разлучница таяла: Стоило ль жить?
Завещала с друзьями ее положить…
Меж кустами из белых и пламенных роз
Третий холмик земли, разделив их, подрос.
Вскоре дикий шиповник разросся на нем:
Грозди ягод горят ненавистным огнем.
Напоенная желчью колючая прыть
Норовит после смерти любимых разбить.

Стерло в памяти время печальные дни.
Среди старых могил я недавно бродил.
Необычный шиповник на склоне растет:
Слева алым цветет,
Справа – белым цветет.
(10.02-90)