Конечная остановка

        День, заштопанный невыполнимыми планами, стремительно разошёлся по швам. Обнажилось багряное нутро горизонта. Солнце рухнуло в мягкие тучи, отлежав бока на стыке времён, а узкий месяц устроился на соседской крыше. Стало слышно, как скрипит рассохшаяся оконная рама, промёрзшая до костей. Я выглянул в окно, но взгляд не смог продраться сквозь тени пустынного парка. К тому же, размывая очертания домов, с низкого неба густо повалил снег. Позёмка с ветром на хвосте бросилась в город, и деревья поседели от страха, ощущая корнями её приближение. Сплошная белая стена отрезала меня от внешнего мира. Затянуло, закрасило серебрянкой окна: действительность сплелась с морозными узорами, искажённая до неузнаваемости. И началось: заскрипели кухонные половицы, завозились на антресолях незримые жители, под лампой голубой порошей закрутилась пыль… Новый год, рука об руку с полночью, вознамерился шагнуть в город, а в мою квартиру по-хозяйски заглянула тьма.

      Пространство смазалось. Из коридора в комнату потянулись озябшие тени. Но я, мстительно ухмыльнувшись, захлопнул дверь у них перед носом, а потом, оставив позади четыре лестничных пролёта, устремился на свет фонарей. Две отложенные встречи попутно выбросил в мусорное ведро — вместе с просроченным календарём. Мрак за спиной довольно заурчал, но следом сунуться не решился. Остался в подъезде. Входная дверь, восхищённая моим проворством, одобрительно скрипнула, выпуская меня на волю.

      Улица дохнула в лицо предновогодней суетой, подмигнула сразу тремя светофорами и побежала дальше. Я остановился, рассеянно глядя по сторонам. Вечный вопрос «что делать» замаячил на горизонте, сопровождаемый товарищем «куда идти». Блуждающие огни машин, занятые очень важным делом, не желали показывать мне дорогу. Они задорно перемигивались с растянутыми над бульваром гирляндами, игнорируя вопросы и намёки. Люди тоже меня избегали, ускоряя шаг и теряясь в метели. Прохожих можно было понять: они спешили завершить свои дела, выбросив прошлое вместе со старым календарём. Новая жизнь, по традиции, была отложена «на завтра». Однако, ничего не делая сегодня, они никак не могли её начать, потому что завтра не наступало. И не наступит. Тонкий лёд согласно хрустнул под сапогом, разделяя мои мысли. Идти стало легче.
   
     Очевидно, безумие предновогодних улиц передалось и мне: скрежет, с которым стрелки наручных часов упорно приближали полночь, сделался невыносимым. Он шёл со всех сторон, будто каждый прохожий считал своим долгом как можно чаще поглядывать на циферблат. Хорошо ещё, что собственные часы я оставил в квартире — в наследство незваной тьме, иначе этот скрежет свёл бы меня с ума. Звук, между тем, нарастал, вызывая пульсирующую боль в затылке. Стараясь отвлечься, я смотрел на спешащих куда-то людей, заполонивших широкие улицы, и вдруг услышал, как насмешливый голос за моей спиной произнёс: «Они опаздывают!» И тут же ему ответил другой, механический: «Они уже опоздали». «А ты чего стоишь?» – обратился ко мне тот, первый. Я обернулся на звук, чтобы разглядеть говорящих, и невольно замер. Стало зябко и скверно, будто мороз пробрался под куртку, прижавшись колючей щетиной к спине. Позади никого не было — разве что виднелись из-под снега трамвайные рельсы, облепленные льдом. Параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Чуть поодаль, как логическое завершение пустоты — тусклая, будто старая фотография, остановка. На дырявом железном боку — размашистое «ЗДЕСЬ БЫЛИ МЫ», хлёсткое и простое, как две копейки. Приговор чьей-то шальной юности — это безапелляционное «БЫЛИ». Не моей ли?

      Реанимируя студенческие будни, заворочалась память. В университет я добирался на трамвае, разглядывая отражения попутчиков в засиженном мухами окне. Мне нравилось рассматривать незнакомых людей, анализировать: как они проводят свой день, чем заняты их мысли. Особенно меня забавлял тот факт, что я для них… не существую. Спаянным комком безымянных лиц мимо проносилась жизнь. Чужая ли, моя?.. Я давно потерял ориентиры – даже собственное имя. Память захлопнулась с лязгом трамвайных дверей. Остался заснеженный город, наступающий на пятки новый год – и эта бесполезная прогулка в прошлое. Нужно было двигаться дальше. Что, если тьма всё же выползла из подъезда, и теперь лениво разливается по проспекту бездонной рекой?.. Двигаться – куда?

    В пустоте проскрежетала мысль: трамваи здесь не ходят. Их вычеркнули из реальности, как пережиток прошлого. Поэтому, не опасаясь попасть под колёса, я зашагал по скользким рельсам куда-то в пургу. Но давешний голос, тот, насмешливый, нарисовался вновь: «Двигай на «Железку»! Поворачивай, говорю!» (Я тут же вспомнил: «Железка» — народное название остановки «Железнодорожный вокзал», собиравшей в своей утробе любителей рассады и увесистых рюкзаков). Услышав привычный городской жаргон, я успокоился, пожал плечами и отмерил двадцать семь шагов в обратном направлении, – такое расстояние отделяло меня от пешеходного перехода, преодолев который, я попал бы на пресловутую «Железку». Ведя отсчёт, я принял правила игры. «Двадцать семь!» – произнёс механический голос в моей голове. Я обрадовался ему, как родному. Повторил про себя: «Двадцать семь...  Значит, домой». Это был номер моей квартиры.

      Светофор, вовлечённый в игру, подмигнул мне зелёным глазом, позволяя перебраться на «Железку». Я всё делал правильно. Вскоре мягкое шуршание шин по заснеженной трассе выдало приближение автобуса. Оставалось уютно устроиться на сидении и смотреть, как мимо пролетают мерцающие городские огни. Ощущая себя усталым путником, я прислонился головой к стеклу и почти задремал. «Не пропустить бы...» – сказал весёлый голос, но что именно, – осталось загадкой. Я провалился в сон.

      Внезапно кто-то коснулся моего плеча. С трудом открыв глаза, я увидел, что соседнее сидение теперь занимает худой, какой-то вытянутый мужчина. Он смотрел на меня круглыми от страха глазами и показывал на своё запястье. Сухая рука дрожала.

– Что вам нужно? – раздражённо спросил я.
– У вас есть... время? – пробормотал он так невнятно, что я вынужден был переспросить:
– Что?
– Время? У вас есть...?

     Я всё равно ничего не понял. Какое время? Кто вообще о таком спрашивает? Окончательно проснувшись, я сообразил, что неизвестный где-то забыл часы и, видимо, хочет узнать, не пора ли обновлять календарь. Увы, я оказался его собратом по несчастью, и даже не знал, наступил ли уже новый год, пока я спал в автобусной утробе, или старый пока не сдаётся. Спохватившись, я ответил попутчику:

– У меня нет времени!

      Дрожь пробежала по телу, когда я услышал свой голос будто со стороны: «У меня нет времени». Тут же вспомнилось предупреждение: «Не пропустить бы...» – и меня осенило: остановка! Задремав, я перестал следить за дорогой, и теперь, глядя в окно, не видел ни одной знакомой улицы. Куда меня занесло? Я с недоумением повернулся к соседу, но тот пропал. В салоне кроме меня не было ни одного пассажира. Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. Я снова посмотрел в окно и различил в нём отражение электронных часов, висевших напротив водительского сидения. Красные цифры привели меня в ещё большее замешательство: «45:32», – говорили они. Несуразное время, нелепое место. Мимо окна проносились чёрные деревья, освещённые редкими фонарями, и сельские дома. Внезапно автобус затормозил. Я остался на месте, поражённый загадочным исчезновением попутчика, но насмешливый голос, хорошо мне знакомый, раздался прямо над ухом:

– Конечная! Выходи!

      Я встал и вышел.

***
      Тусклый фонарь, облепленный насекомыми, качнулся на столбе, выхватив из мрака обрывок грязной дороги, упиравшейся в деревянную избу. Лужа, похожая на филиал водохранилища, привольно раскинулась у ног. С развесистого ясеня сорвалось несколько жёлтых листьев. «Ну, не чокаясь, за упокой!» – припечатал насмешливый. Я чуть не подпрыгнул и завертел головой по сторонам. «Помянем старый год, с добром помянем!» –продолжал мой невидимый собеседник.
Я не выдержал:

– Эй, есть тут кто? Куда снег девался? Да что же это, в конце концов?!
– И чего ты тут раскричался-то, а? – внезапно спросили из темноты.
    Я обернулся на звук. В нескольких метрах от меня стоял старик в долгополом пальто и чесал немытую голову.

– Ну, оглох ты, что ли? – продолжал он. – Чего орёшь, говорю?
– Который час? – зачем-то спросил я, вспомнив недавнего попутчика.
– Час? А нет его, часу! – весело крикнул дед.
– То есть как это, нет?
– А вот так! Кончилось ваше время.
– А как отсюда в город попасть? Остановка где? – зашёл я с другой стороны, надеясь, что дед прикидывается умалишённым.
– Никак, – ещё веселее откликнулся тот. – Конечная тут, не понял, что ли? Город-то твой когда накрыло?
– Чем накрыло?
– Ну как! Известно, чем. Как полночь с востока на запад пошла, так и накрыло. Интересно так: где год уже кончился, а где ещё живут и ничего не знают. Первыми-то тех шарахнуло, которые как раз с часами были. И техника тоже того, вся загнулась. А потом и вовсе потеха пошла. Огненных грибов уродилось много, добротные, со всех сторон видать!
– Так Новый год не наступил ещё! – раздражённо бросил я, отчаянно цепляясь за реальность.
– Ясное дело, не наступил. И не наступит! Кончилось ваше время, говорю. Ты как попал-то сюда?
– На автобусе...
– Приехал, значит? Вот в дороге оно тебя и накрыло. Тут у нас никто просто так не появляется. Правда, и вопросов до тебя никто не задавал...
– Ничем меня не накрыло! – разозлился я, ощущая, что начинаю сходить с ума. – И город тоже, и с часами все ходят весёлые, к празднику готовятся!
Дед ничуть не смутился:
– А они и будут ходить, а ты чего думал, – все наземь повалятся и дух вон? Было бы, чему вон, тогда – другое дело. У них и душ-то не осталось, у людей твоих. Или у тебя – есть?
– Не знаю, – растерялся я. – Должна, наверное, быть.
– То-то и оно, что должна! Да только нету. Всё в материю ушло, вот и не заметили, значит, как конец настал. И дальше ходить будете, – дед устало махнул рукой.

        С каждой минутой разговор становился всё более путаным. Я ощутил пульсирующую боль в затылке и схватился за голову, прикрыв глаза, а когда открыл, деда поблизости не было. Избы тоже. Вместо лужи у ног белел песок. Душно пахло липовым цветом. Я сплюнул и сел на землю. «Конец? Что это значит?..». Словно мне в ответ, из лиловых сумерек, клубящихся среди деревьев, донёсся механический голос: «Дальнейшее существование человеческой расы признано нецелесообразным. Энергетический запас исчерпан. Приказ «ликвидировать материальную угрозу» выполняется». «Ну, за упокой?» – повторил насмешливый своё предложение. В ответ раздались гудки, будто кто-то повесил трубку старого телефона. Я тоже не собирался ему отвечать. Обладатель голоса обиделся и замолчал. Сумерки заметно поредели, и впереди стали вырисовываться очертания деревенских домов. Приглядевшись, я обнаружил, что дверь одного из них распахнута настежь, и двинулся туда. Дом встретил меня запахом плесени и робком лепетом штор. Я едва понимал, о чём они говорят. Кажется, шторы бранили сквозняк и нерадивого хозяина, бросившего дом на произвол судьбы. Я махнул на них рукой и огляделся. Дом был небольшим, а потому открылся мне сразу. Три комнаты, пустые, холодные, уставились на меня. Я вошёл в самую большую и захлопнул дверь. Надо было остаться наедине со своими мыслями и что-то решать. Чтобы никто не вторгся в моё убежище, я закрыл дверь на ржавую щеколду, к которой, кажется, давно не прикасались. Всю обстановку комнаты составляли стол, диван и два деревянных стула. Сугробы пыли, покрывавшие пол, можно было принять за снег. Но почему на улице нет снега?

      Я выглянул в окно и обомлел. Снег был. И внушительные сосульки, свисающие откуда-то бахромой, и тонкая наледь на стёклах. «С Новым годом, с новым счастьем!» – ожил насмешливый. От такого и дверь не спасёт. Приложить бы кирпичом по темечку, да некого.
– И тебе того же, – мрачно пожелал я пустоте. За окном рассвело.

             День выдался мягким и снежным. Сердитые белые пчёлы взяли солнце в плен и утащили в облачный улей. Сумерки плелись по деревне, захватывая один дом за другим. Кажется, это уже не вьюга туманила землю, а что–то другое, большое и страшное, шло мне навстречу. Чтобы отвлечься, я огляделся вокруг, подмечая ничего не значащие детали: пятно на столе, закатившийся под стул огрызок карандаша… На стёклах – морозная серебрянка, только уже не снаружи, а в комнате, вместе со мной. Всё остальное куда-то пропало – не разглядеть. Веки налились свинцовой тяжестью, мне вдруг нестерпимо захотелось спать, и я закрыл глаза. «Пусть это будет сон, пожалуйста, пусть!» …

«Ну, за упокой!» - сказали откуда-то снизу.

………………………..