Леночка

(по одноимённому рассказу А.И. Куприна)

Решил я перед смертью проехать по родным местам.
До селе не бывал давно здесь.
Я помню каждый камень и каждый лаз,
Где ребятнёй играли и гоняли селезней.
Здесь я учился, долго здесь я жил.
Здесь повстречался с Леночкой, с первою любовью,
Впервые целовался, и первый раз любил.
Она же отдала себя другому.

Два дня гулял я по Москве, и посещал любимые места.
Мне 45, но чувствовал уклон, ведущий к старости.
Не волновали больше любовь к природе, красота,
Не стало острых ощущений к женской прелести.
Меня тянуло побывать в местах, чтоб оживилась память,
Мне дорогих воспоминаний детства,
Чтоб сладкой болью наполнить душу и потерзать
Невозвратимой яркостью ушедшего наследства.

Заехал в пансион, где с шести лет учился,
Воспитан был по фребелевской системе.
Всё переделано, пансион заметно изменился,
Лишь чудом сохранились запахи, знакомые до сели.

Зашёл в Кадетский корпус, побыл в Кудрине,
В одной домОвой церкви,
Где я мальчишкой прислуживал на алтаре.
К Евангелию в обедню я подавал кадило, свечи.
Но вскоре изгнан был из алтаря
За шалости и за провинности...
Прошелся мимо всех домов, всё вспоминая,
Где испытал томления любви.
А вот и двор. Я шёл по лестнице, ничто не узнавая.
Душа была холодной и пустой,
Опустошённой жизнью, печаль не вызывая...
За четверть века здесь поменялось всё.
- Да, да, да, это старость,- повторял я про себя.
- И ничего тут не поделаешь, - кивая с грустью головой.
Я из Москвы заехал в Киев, заставили дела.
В Одессе появился на неделе, лишь страстной.
На море был весенний шторм.
Я не рискнул плыть пароходом,
Меня сворачивало все внутренности в ком,
Укачивало при лёгкой зыби. Решил, что подождём.
И только, поутру в субботу установилася погода.
И пополудни, в шесть часов наш пароход отчалил.
Меня никто не провожал, я мимоходом
Взглянул на провожающих... Прощаться не любил.
В тот день, кроме меня, из пассажиров
Преобладали третьеклассные.
А в первом ехал я и дама с дочкою. Узнал от бригадира.
- Прекрасно! - думал я. И настроение первоклассное.
Каюта светлая, большая... как экспонаты,
Два дивана, без верхних мест.
Я крепко спал, открыв иллюминатор.
Я так не спал уж много лет.

А утром разбудила беготня по палубе.
Я встал, умылся, чаю заказал.
Наш пароход стоял на рейде в розовом тумане,
И к нам баркас с провизией пристал.
Немного поглазел, как разгружали...
Когда наш пароход собрался в путь,
Я вниз спустился, где нас уж ждали
Столы с пасхальным кушаньем, цветы, стоявшие повсюду тут.
Печеные индейки, барашки
Лежали в безобразной форме.
Лучами золотились скатерти,
А красочные яйца блистали в пурпуре и сапфире.
В салоне к чаю появилась дама.
Я глянул мимоходом на неё...
Уж не блистала красотой, была не молода,
Одета в светло-серый сак с шитьём.
Она одновременно пила чай, читала книгу.
Мне показалось знакомым вдруг лицо,
И в повороте шеи, подъёме век, по взгляду,
Когда, та обернулась, глядя на меня в упор.
В салоне стало жарко, и дама вышла.
Присела на скамью на палубе.
Она читала прерываясь, и на море глядела.
Я ж мучился в догадках: Что и где?
Она заметила моё волнение,
Я двигался по палубе мимо неё.
Она смотрела пристально, и удивление
Было в её глазах, испытывая тоже самое.
И вот уже пройдя двадцатый раз,
Я приложился по-военному ладоней к фуражке,
Чуть звякнув шпорами, спросил тот час:
- Простите мою дерзость, хоть в пору погадать мне на ромашке.
Но кажется не только мне, что мы знакомы,
вернее были давным давно когда-то.
- Представьте, я тоже сижу и думаю... мы - Львовы.
- Нет, к сожалению, не помню, вот досада!
- А я, Возницын.
Её глаза вдруг заискрились.
- Возницын! Коля! - воскликнула она.
- Ну же, вспоминайте, не ленитесь.
Борисоглебовский церковный дом, Аркашу Юрлова.
- Ах, боже мой! Елена, Леночка, простите!
- Забыли... Ах, Коля, тот самый, Коля!
Застенчивый и неуклюжий. Как странно! Вы присядьте.
-Да, да, мир так тесен, что каждый с каждым встретится, - промолвил я.
- Ну расскажите о себе. А что Аркаша?
- Не видел я давно и Александру Милиевну.
Я вспомнил, как дружил с товарищем, и были мы, как братья.
По воскресеньям ходил в его семью.
Случалось, оставался на каникулы.
А перед тем, как поступить в военное, Аркаша заболел.
И больше их не видел с той поры,
Из-за болезни Юрловы уехали в деревню.
- Аркаша умер там, в деревне, в 90-том.
Саркома головы, мама пережила лишь на год.
А Оленька училась в медицинском.
Теперь врачом в уезде практикует, вот.
А замуж ни за что не хочет.
Хоть были партии приличные.
А я, вот, замужем, уж 20 лет.
Мой муж помещик, член земской управы.
Звёзд с неба не хватает, он честный человек.
И не картёжник, хороший семьянин,
Не пьяница, и не развратник,
Как все вокруг. За это богу слава.
- А помните, как был я в Вас влюблён?
Она смеялась, лицо её помолодело.
- Какие глупости, ведь так, немного потрясён.
- Вы были влюблены в Синельниковых, вот в чём дело.
- А Вы ведь ревновали к одной из барышень!
- Ну, вот ни чуть. Вы были для меня, как брат.
А вот в 17 лет пожалуй, тогда Вы изменили мне.
Ну в прочем, всё ведь это такой пустяк!
Вы лучше расскажите, как живёте и чем Вы заняты?
Я рассказал немного о себе, об академии, штабной карьере.
- А были ли женаты?
- Нет, не женился.Пугала бедность. Был не готов к семье.
Тут разговор обоих оборвался, сидели молча.
Смотрели друг на друга нежными глазами.
И в памяти моей промчалась кинолента,
Их прошлое, оставшееся за тридцатью годами.

Им было по одиннадцати лет,
Когда они с Еленой повстречались.
Она была худой, капризной и космы в рыжий цвет,
Вдоль щёк прямые, тонкие болтались.
Задира, забияка. И мы с Аркашей постоянно с ней ругались.
А иногда царапаться случалось.
А Олечка от нас в стороночке держалась,
Благоразумием и рассудительностью отличалась.
На праздниках все вместе танцевали,
В театры ездили, и в цирк, и на катках резвились.
Устраивали ёлки и детские спектакли.
На пасху яйца красили, на рождество рядились.
Прошло три года. Леночка уехала на лето в Жмакино.
Когда вернулась осенью в Москву,
Я увидал впервые в ней женское начало.
В ней что-то изменилось, хоть не красива была по прежнему.
Из неуклюжей большерукой девочки
Вдруг превратилась в девушку - очаровашку.
Лицо с румянцем придавало яркость Леночке,
А плечи, бедра, очертания грудей сносило мою голову.
И в отношениях всё переменилось.
В один субботний вечер мы расшалились.
С открытых окон тянуло запахом осенних листьев,
И звон от колокольни меланхолично по округе разносился.
Мы сильно обняли друг друга, прерывисто дыша.
Прижались тесно, руками обвивая позади.
И Леночка шептала, опустив глаза:
- Оставьте Вы меня! Я не хочу! Да отпустите!
Мальчишка гадкий, Вы! - и я стоял , вниз опустив глаза,
Нелепо растопырив руки.
Испариной покрылся лоб, и весь уже дрожа,
Я телом ощущал, и талию, и бедра, прикосновение груди.
А запах тела! Он пьянил меня,
Как запах тополиных почек,
И запах молодой смородины после дождя.
Всё это достигло возбуждения эрогенных точек.
Теперь весь год я был в томлении,
В мечтаниях о ней и тайно плакал.
Я одичал и стал не ловок в поведении.
Всё задевал, цеплял, нечаянно ронял.
Но большим счастьем было для меня, как за её спиной
Тихонечко стоять и наблюдать
За поворотом шеи белоснежной,
За локонами вьющихся волос, и ждать,
Как от дыхания у Леночки обтягивает грудь корсаж.
Становится ей тесным и упругим.
Она вдруг стала, словно вернисаж!
Часами мог смотреть, считая сие занятие любимым.
А для неё я был своим смешным и ежедневным.
Казалось, что она меня не замечает.
Кокетничала с кем угодно и взглядом всенепременным,
Так забавлялась мимоходом, меня пронзала.
Многозначительно грозила пальчиком и говорила:
- Смотрите, Коля, я маме расскажу.
От ужаса внутри всё холодело.
Она всё инстинктивно понимала - я ей не подхожу.
Конечно ж я остался на второй год,
А летом был опять влюблён.
Теперь уж в старшую сестру, опять же из господ
Семьи Синельниковых, ею был сражён.
В пасхальную заутреню я был с семьёй Юрмиловых.
В Борисоглебовской церкви, здесь было своё место.
Домой мы возвращались без Оленьки и Александры Милиевны
А по дороге Аркаша вдруг исчез.
Мы с Леночкой остались вдвоём,
Шли под руку и в такт, умело обгоняя всех прохожих.
Всё опьяняло нас в гулянье ночном:
На тёмном небе мигающие звёзды и запах листьев молодых.
Я притворился, вроде, как нечаянно
Прижал в себе вдруг локоток.
Она ответила пожатием.
Я повторил, опять ответила, то был толчок.
Я дальше шёл, нащупав пальцы, их погладил.
Она мне не противилась и не сердилась.
Мы подошли к воротам дома, я калитку отворил.
Как только мы вошли, калитка затворилась,
Я начал целовать её за руку.
Потом обнял за талию и чмокнул ниже уха.
Я целовал ей щёки и шептал в бреду:
- Я Вас люблю, люблю! - лишён был слуха.
- Не надо, - она шептала тихо.
- Пустите Вы меня.
Я продолжал и целовал её уж в губы.
Она не сопротивлялась, но поцелуям не отвечала.
Мои касания были легки, не грубы.
Она так часто глубоко дышала,
Что у меня бежали слёзы от восторга.
- Леночка, люблю Вас, Леночка!
- Оставьте вы меня, - она сердито восклицала.
- Да отпустите же меня, мальчишка!
- Я всё, всё маме расскажу, - меня пугала.,
Но ничего, конечно не сказала.
А с этой ночи никогда вдвоём не оставалась.

- А помните, Елена, той пасхальной ночью у калитки целовались?
- Ничего и никого не помню, - ответила она, и мило рассмеялась.
- Вот, дочь моя идёт. Зовут Елена.
Она представила меня, как старый друг.
- Вот Леночка большая и маленькая Леночка, - подметил я.
- Сейчас ей столько ж лет, как было нам тогда.
И возразила: - Нет, старенькая Леночка и молодая.
Она была похожая на мать, но рослая и красивей,
Чем та, в свои девические годы, не взирая
На волос с металлическим оттенком, казался он рыжей.
Елене маленькой интересны были маяки.
Я объяснил их цель, устройство.
Что делают на море водолазы-моряки,
И о крушениях пароходов, что вызывало беспокойство.
Чем больше я глядел в глаза,
Тем больше сердце заливалось грустью.
И эта грусть была светла,
И это чувство принимал я с благодарностью.
Когда Елена отошла, я взял
За руку старшую Елену.
Я осторожно целовал: нет, жизнь всё таки мудра,
И надо жить стараться по закону.
А всё же жизнь прекрасна!
Она как воскрешение из мёртвых.
Вот мы уйдём, исчезнем, но из нашего ума
Жизнь продолжается из Лен и Николаев новых.
Всё связано, всё сцеплено.
Вот я уйду, и я же здесь останусь.
А просто жизнь любить нам надо,
И покоряться ей, тогда я воскрешусь.
Я наклонился к Леночке и взял за руку.
Она ж поцеловала нежно в мой висок.
Когда мы посмотрели друг на друга,
В глазах блестели слёзы.
Мы улыбнулись ласково "на посошок".