На подоконнике лежит притормозивший до начала март

На подоконнике лежит притормозивший до начала марта снег.
Насыплю несколько десятков крошек на облачную плоть.
Синицы, воробьи разворошат снежинки, пробью по жести дробь.
Не в такт счирикуют куплеты о радостях коротких птичьих лет.

Дождевые капли рухнули на заклёванную жесть
Смывают прилипшие к подоконнику хлебные крошки.
Вокруг домашней пальмы вьются невесть откуда взявшиеся мошки.
Финиковая пальма в горшке, - растрёпанная ветром импортная прелесть.

Во дворе института одичавшая яблоня, перед домом одичавшая вишня.
Если залесть на дикий каштан, видно Канала и речные трамваи.
Ночью жёлтое зарево уличного освещения нейтрализует звёздное сияние.
С балкона удобно смотреть на Луну и песни с речных трамваев слышно.

Всё, что мы видим с небе без телескопа, - это звёзды нашей Галактики.
У кого не спроси, никто не знает координат Земли во Вселенной.
Зато я помню номер твоего телефона, совпавший с размером твоего белья,
и могу звонить тебе в любую минуту земного и параллельного времени.

Но я только наберу номер. Говорить со тобой будет кто-то другой,
заполняя моим голосом атмосферу и безвоздушную невесомость.
Между звёздами, между Землёй и Луной, между нами и Солнцем.
Он так и останется где-то между птицами, между мной и тобой.

Эхо кликов буде долго биться в пределы бытия внутри Вселенной
и за ними, словно за мошками, будут гоняться воробьи и синицы.
Даже, если в параллельных мирах исчезнут границы,
клики моих телефонных звонков останутся на Земле.