Насилие, квинтэссенция жизни

Иллюстрация: Хосе де Рибера

Коллаж

Я долгие годы преподавал боевые искусства и пришёл к следующему выводу: все «обучающиеся» ищут спасения от страха в разнообразных техниках боя, которые якобы наделят их раз и навсегда позитивными вечными преимуществами. Но «боевые искусства» — это, как бы выразился Батай, не позитив победы, а опыт осмысления абсолютной негативности, т. е. это — путь поражения. «Если и есть искусство победы, то это искусство — быть убитым». Курица, бегущая без головы, священней индуистских брахманов. Рассечённый на части червь сильней Небесных драконов. Сравнивая же червя с «человеком» — ничтожность последнего сверхочевидна. Раздавленные тараканы собирают всю свою силу и движутся дальше. Рассечённые черви извиваются и непреклонно ползут вперёд. Более того: они срастаются вопреки всему «человеческому», образуя новые волетела для своего неостановимого теловолия. Разве это не Идеал чистейшей и беспримесной воли к жизни? Всё, о чём я только что сказал, есть сила проявления Ничто к Власти. Вроде бы никаких «духовных равновесий», никаких «мыслительных опор» и вдруг — такая Тотальная Мощь! Откуда она? Из Ничто.Что толку в технике? Что толку в победе? Трусливые остаются тр;сами именно побеждая с;мой совершенной техникой. Так и в мышлении: можно идти от автора к автору, от Ницше к Хайдеггеру, от Хайдеггера к Азсакре, но всё без толку, всё есть лишь трусость в мышлении. Ведь дело не в Ницше, не в Хайдеггере, не в Азсакре... Никакого осмысления за тысячи лет не было и не будет. Всё было ясно уже Тогда и изначально До «Тогда». Ницше задал вопросы, превысившие человека раз и навсегда! И кроме Ницше, его Разрыва Духа, его испепеляющей Amor Fati мы не можем ни на кого и ни на что более рассчитывать в подлинном мышлении, не знающим страха, не содержащим в себе страх. «Sein zum Tode» — «Бытие к смерти» должно заканчиваться кровавым и трагичным вхождением в Смерть, а не триумфальным и вечным «только» приближением к ней. Зацикленность на одном только «приближении к смерти» — главная слабость философии Хайдеггера. Многие очень сильные виды философии не отсекают от себя с;мого последнего — «самосохранения силы как силы».
    Когда японский генерал, сразу после трагической гибели Мисимы и Мориты, говорит оставшимся членам «Общества Щита» Фуру-Кога, Огаве и Чиби-Кога: «Не продолжайте резню, это бесполезно» — именно Это опустошающее «бесполезно» и есть искомый Ключ Воли, открывающий тайны Роскоши и Превосходства Духа. Мы должны действовать вне «цели», «оправдания», «смысла». Без «страха», «равновесий», «опор». Необходимо понять главное: Абсолютное — Неостановимо и Мощно, ибо — всегда/навсегда  бесполезно.
Азскара Заратустра


I


История человечества – история зла на земле.

В. Швебель


Теория насилия — одна из распространённых теорий происхождения государства и права. Наиболее видные её сторонники — немецкий философ и экономист Евгений Дюринг (1833—1921), польский социолог и государствовед Людвиг Гумплович (1838—1909), Карл Каутский (1854—1938) и другие. Основной принцип теории насилия заключается в том, что главная причина возникновения государства и права лежит не в социально-экономическом развитии общества и возникновении классов, а в завоевании, насилии, порабощении одних племён другими (то есть связана с факторами военно-политического характера).

Первоначальный фактор возникновения государства следует искать в непосредственной политической силе. Общество, по мнению Е. Дюринга, состоит по меньшей мере из двух человек. Две человеческие воли как таковые вполне равны друг другу, и ни одна из них не может предъявить другой никаких позитивных (в теории права — искусственных, насажденных) требований. При таком положении дела, когда общество состоит из двух равных лиц, неравенство и рабство невозможны. Для объяснения происхождения государства Дюринг образно привлекает третьего человека, так как без него нельзя принимать решение большинством голосов, а без подобных решений, то есть без господства большинства над меньшинством, не может возникнуть государства. По его мнению, собственность, классы и государство возникают как результат насилия одной части общества над другой.

Польский социолог и государствовед Л. Гумплович является представителем теории внешнего насилия. Согласно этой теории государство образуется вследствие завоевания сильным племенем более слабого. В итоге завоевания возникает рабство: одно племя, победившее в борьбе, становится господствующим; другое, потерпевшее поражение, теряет свободу и оказывается в положении рабов. Рабство в свою очередь ведет к появлению частной собственности и классов. С частной же собственностью связан и ею обусловлен переход от кочевого быта к земледельческому, оседлому быту. Государственная власть, по Гумпловичу, возникает из физической силы: господство племени, основанное вначале только на физическом преобладании над другим племенем, постепенно превращается в государство класса, опирающегося на экономическое могущество последнего.

К.Каутский также видит источник государства во внешнем насилии, в войнах. Племя-победитель, по его утверждению, подчиняет себе побеждённое племя, присваивает землю этого племени, а затем принуждает его систематически работать на себя, платить дань или подати. В результате такого завоевания возникает не деление на классы, а принудительный аппарат, создаваемый победителями для управления побежденными, который позже преобразуется в государство. Лишь там, пишет Каутский, где имеет место внешнее насилие, «возникает деление на классы, но не вследствие деления общины на различные подразделения, но вследствие соединения в одно двух общин, из которых одна делается господствующим и эксплуатирующим, другая — угнетённым и эксплуатируемым классом».


«На вопрос, в какое время мы живем, можно дать однозначный ответ – в эпоху сверхнасилия. Оно витает повсюду в современном мире, проникает во все поры общества: в политику, экономику, науку, культуру».В этом апокалипсически звучащем высказывании американского философа Л. Тайгера нашла отражение сложившаяся в настоящее время обстановка всеобщей конфликтности и беспрецедентного скачка всех видов насилия, проявлений агрессивности и терроризма. История, конечно, всегда влачила свою «триумфальную колесницу» через горы трупов и моря крови. Но драматизм нынешнего периода заключается в том, что теперь человечество живет в условиях ядерного противостояния, когда увеличивается число государств, обладающих оружием небывалой разрушительной силы. Впервые поставлена под вопрос бессмертность человеческого рода. Гамлетовский вопрос – быть или не быть? – встает теперь уже не в философском, а в жизненном, практическом смысле.

Наличие очень разных в содержательном аспекте типов насилия, его функций и целей делает сложным нахождение его обобщенной характеристики, выработку единого общепризнанного понятия. Но можно согласиться с тем, что «насилие является проявлением самой структуры Бытия». Оно представляет специфическую форму отношений, осуществление которых связано с «при-менением силы», «нанесением физического, духовного и имущественного вреда», «нарушением чьих-либо интересов и прав», «подавлением свободы воли». Насилие или угроза его применения принуждает людей к поведению, не соответствующему их желанию, препятствует «соматической и духовной реализации человеческих потенций». Такие определения даются многими исследователями этого феномена. В социальном насилии как одном из видов межчеловеческих коммуникаций находит экстремальное выражение столкновение и противоборство интересов и целей субъектов общественных отношений – государств, классов, этносов. К наиболее распространенным проявлениям насилия относятся войны, вооруженные революции, политические репрессии, терроризм, геноцид.

Насилие выступает в роли «повивальной бабки», к услугам которой прибегают для разрешения классовых и этнических антагонизмов, революционной смены отживших и установления новых политических режимов и экономических укладов. Становление новых способов производства происходило под воздействием не только объективных экономических законов, но также требовалось задействование принудительных мер. К. Маркс отмечал, что процесс капиталистического накопления не мог обойтись без насильственной экспроприации, «превращение земледельческих феодальных обществ в промышленные... достигается не только так называемым естественным путем, а при помощи принудительных средств». В силу своей роли и значимости насилие всегда находилось в центре общественной мысли и практики человечества. Оно осуждалось и проклиналось, им пугали и угрожали, его объявляли абсолютным злом и «происком Сатаны», провозглашали движущим фактором общественного прогресса, прославляли и возводили в культ. Трудно, наверное, найти другую специальную категорию, вокруг которой наслоилось бы столько противоречивых суждений, в оценке которой наблюдалось бы столь непримиримое различие мнений.

История представляет арену противостояния диалектически взаимосвязанных созидательных и разрушительных сил, на исторический процесс одновременно оказывают влияние конструктивные и деструктивные факторы. Вполне объяснимо различное отношение к актам насилия субъектов межчеловеческих отношений в зависимости от того, по какую сторону «социальной баррикады» они находятся. Но при этом нельзя не согласиться с высказанной Р. Ароном мыслью, что «история остается по меньшей мере историей людей по мере того, как она развертывается до настоящего времени, когда она определяется по существу борьбой и насилием. И она будет определяться насилием до конца предыстории», то есть до тех пор, пока не исчезнут антагонизмы между человеком и человеком, человеком и природой.

Научно установлено, что за 3400 лет записанной истории было всего 234 года, когда люди не вели войн. Это может свидетельствовать о том, что войны есть не случайное явление. Они возникают отнюдь не по прихоти отдельных правителей или из-за честолюбивых амбиций генералов. Хотя, конечно, нельзя сбрасывать со счета случаи, когда человеческие страсти брали верх над разумом. Иначе история имела бы слишком фаталистический вид. К. Клаузевиц считал неразумным из-за отвращения к «суровости стихии войны» упускать из вида ее природные свойства и объективные корни. «Война относится к области общественной жизни, – писал он. – Война есть столкновение значительных интересов, которые разрешаются кровопролитием, и только этим она отличается от других конфликтов»

«Я не люблю насилья и бессилья», — пел когда-то Владимир Высоцкий. И его словами мы можем сформулировать значимую философскую проблему. Этими двумя ситуациями — наличия и применения силы, а также ее отсутствия фактически исчерпываются все возможные жизненные ситуации, особенно складывающиеся в обстоятельствах форсмажорных. Насилие можно анализировать, с одной стороны, в контексте форм и методов образования и воспитания, а с другой — как одну из тем или сюжетов размышления, как важнейший предмет всякого мировоззрения.

Проблема насилия разрешима не с позиции моралистической философии, а с позиции философии жизни. Жизнь и есть некий силовой процесс, постоянное столкновение с чужой силой, а также проявление собственной силы или бессилия сопротивляться злу.

В 1925 году русский философ Иван Ильин опубликовал книгу под названием «О сопротивлении злу силою». В современном мире террористических актов и антитеррористических операций, о которых принято грустно шутить, что они всегда проводятся без наркоза, философия Ильина оказывается предельно актуальной.

Философы часто описывают жизнь как силовой процесс, но делают это по-разному. Европейская философия Ницше — это философия силы, ее синонимичности жизни, ее невинности и моральной неподсудности, приоритетности и элитарного превосходства наступательной агрессивности по сравнению с пассивностью, слабостью, нежизнеспособностью. Русская идея Ивана Ильина не конституируется по ту сторону добра и зла, как ницшеанство. Она представляет собой редкое сочетание философии необходимости применения силы и философии религиозно понятой морали. Каким образом достигается это сочетание?

Виктор Гюго говорил: для меня не важно, на чьей стороне сила, для меня важно, на чьей стороне право. Вне европейского правового менталитета по-русски это формулируется так: не в силе Бог, а в правде Звучит красиво и пафосно. Но все же хочется отстаивать и принципиальную важность вопросов: На чьей стороне сила? Чья возьмет? Кто победит? Право, правда, добро, справедливость или зло, произвол и несправедливость? Какая из этих двух противоборствующих сторон окажется сильнее, а какая слабее? Вопросы это не риторические, а имеющие острый практический характер. Ведь мы не стремимся к бессилию добра, к поражению правого дела.

Быть сильным трудно не только по причинам слабости воли и характера. Быть сильным трудно по соображениям морального плана. Сила морально небезупречна и выбор силы есть всегда выбор вины.

«Жить — значит становиться под какой-то стяг и занимать боевую позицию», — писал испанец Ортега-и-Гассет. Жизнь требует мужества, вовлеченности, ангажированности. Мы участвуем в жизни в той мере, в какой принимаем ее жесткие дилеммы. Свобода выбора заключается не в многообразии его желанных, безболезненных, идеальных вариантов. Если жизнь — борьба, а это наше излюбленное ее определение, то, очевидно, что борьба эта всегда должна быть борьбой за что-нибудь и против чего-то. Иначе невозможна энергетика жизни, ее активизм. Во многих случаях это означает необходимость выбора одной из двух противодействующих сторон, невозможность третьей стороны медали — позиции свободного парения над схваткой и нравственного осуждения противоборствующих действий как небезупречных. Попытка выбрать мнимую невинность есть бегство от неумолимости жизни. Бывает, что позиция силы оказывается гораздо достойнее и мужественнее позиции морального негодования по поводу ее применения. Беда идеала белых одежд и чистых рук не в недостатке красоты, а в утопичности идеи нравственной стерильности. В реальной жизни постоянный выбор третьей стороны медали лишен смысла. Жизнь сложна тем, что выбирая между возможностями мы чаще выбираем не между добром и злом, грехом и праведностью, а выбираем между одним злом и другим, между виной противления злу силой и виной попустительства, потакания ему непротивлением. Недаром существует и действует юридический принцип преступного бездействия.

Социальное насилие носит системный характер, оно пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, включая «культурное насилие» (J. Galtung), «воспитательное насилие» (W. Benjamin, N. Luhmann, K. Schorr), «насилие экономики» (N. Luhmann), «структурное насилие» (безличное, когда убивают не конкретные субъекты, а весь социальный строй, J. Galtung), криминальное насилие. Да и само «право поражено насилием» (W. Benjamin). В конечном счете, «насилие встроено в систему» (D. Becker). О системном насилии пишет и С. Жижек (S. ;i;ek). Между тем, в политологической, социологической, юридической, психологической науках не прекращаются дискуссии о самом понятии «насилие», его природе (биологической, психологической, социальной), генезисе, возможностях минимизации. В буквальном смысле слова жизненно важная проблема насилия породила обширнейшую литературу и науку о нем – виолентологию (от лат. violentia – насилие) или вайоленсологию (от англ. violence).

Насилие в человеческом обществе отличается от агрессивности животных не только масштабами, не только отсутствием «витальной необходимости», но и тем, что оно сопровождается враждебным отношением к объекту насилия (волк не испытывает «вражды» к зайцу) и далеко не всегда носит инструментальный характер. Итак, агрессия присуща всему живому, насилие – только человеку. Впрочем, качественное отличие насилия от агрессии признается не всеми авторами.



II


Самый страшный вопрос неумолимо требует с;мого ужасающего ответа.
Азскара Заратустра
 

И человечество, и человеческое общество – лишь мимолетные этапы, фрагменты Единого мирового процесса самодвижения, самоорганизации материи. Самодвижение Вселенной (гипотетически – от первичной сингулярности и Большого Взрыва до «схлопывания»…) осуществляется в двух основных формах: самоорганизации (убывание энтропии, повышение негэнтропии и степени организованности, упорядоченности) и самодезорганизации (возрастание энтропии, хаотичности, снижение уровня организованности). Количественно определимым критерием направленности развития (изменения) системы может служить энтропия – ее возрастание свидетельствует о преобладании нисходящих, регрессивных, дезорганизационных процессов, а уменьшение – о преобладании восходящих, прогрессивных процессов, повышении уровня организованности.

Процесс развития можно представить как уменьшение энтропии и увеличение негэнтропии в развивающейся системе. Уменьшение энтропии возможно за счет накопления информации. При этом, однако, «уменьшение энтропии в самой самоорганизующейся системе может иметь место лишь за счет ее увеличения в среде». Поэтому, кстати говоря, в условиях изоляции системы (например, человека или же – общества) происходит ее деградация…

Единство и взаимодействие (дополнительность) процессов организации и дезорганизации, созидания и разрушения, негэнтропийных и энтропийных, возникновения и гибели («добра» и «зла», «ян» и «инь») – суть проявления объективной диалектики бытия материального мира.

Диалектика энтропийных и негэнтропийных процессов предполагает неравномерное их распределение в пространственно – временном континууме Вселенной. Одним из «островков» относительного преобладания негэнтропийных, информационных процессов стала Земля, породившая эволюционизирующий ряд информационно – генерирующих процессов, вершиной которых явилась деятельность общественного человека. Биосфера в целом выступает как антиэнтропийная система.

Так вырисовывается и «функция» человечества в мире, образно сформулированная Н. Винером: «Мы плывем вверх по течению, борясь с огромным потоком дезорганизованности, который, в соответствии со вторым законом термодинамики, стремится все свести к тепловой смерти, всеобщему равновесию и одинаковости… В этом мире наша первая обязанность состоит в том, чтобы устраивать произвольные островки порядка и системы». В рассматриваемом отношении общество представляет собой высшую – из известных – форму развития негэнтропийной тенденции живой природы. Как же осуществляется эта тенденция?

Существование любой системы (в том числе общества) есть процессирующее тождество сохранения и изменения. Чем выше уровень организации (организованности) системы, тем динамичнее ее существование и тем большее значение приобретают изменения как «средство» сохранения. Неравновесность, неустойчивость становятся источником упорядоченности (по И. Пригожину, «порядок через флуктуации»). Впрочем, об этом догадывался еще Тит Лукреций Кар, который в своей философской поэме «De rerum natura» («О природе вещей») провидел роль clinamen (отклонений) как conditio sine qua non (необходимое условие) эволюции мироздания. Он писал об атомах («телах изначальных»):

 
Если ж, как капли дождя, они вниз продолжали бы падать,
Не отклоняясь ничуть на пути в пустоте необъятной,
То никаких бы ни встреч, ни толчков у начал не рождалось,
И ничего никогда породить не могла бы природа.
 
Важнейшим элементом механизма сохранения / изменения служит адаптация (как приспособление к среде и «приспособление» среды). В соответствие со вторым законом термодинамики и принципом возрастания энтропии, повышение уровня организованности системы возможно лишь за счет увеличения энтропии среды, ее дезорганизации («принцип Расплаты»). В целом эволюция Вселенной (во всяком случае, в известной нам части «нашей» Галактики) идет пока по пути усложнения (повышения степени организованности) вновь возникающих, «порождаемых» материей уровней ее организации. Это усложнение, появление все более высоко организованных систем также происходит за счет дезорганизации среды, средовых систем. Проще (и примитивнее) говоря – социум за счет природы. Чем выше уровень организованности системы, тем более энергичны, активны способы ее адаптации.

Возрастание организованности биологических систем происходит следующим образом: «более активные особи, лучше использующие ресурсы внешней среды для роста, жизни и размножения, вытесняют в процессе смены поколений менее активных особей. Более устойчивые особи, т. е. лучше противостоящие различным вредным влияниям, также вытесняют путем преимущественного размножения менее устойчивых особей. В обоих случаях более упорядоченные формы организации с более низким уровнем энтропии вытесняют менее упорядоченные формы организации с более высоким уровнем энтропии».

«Возвышение» от физического уровня организации материи до биологического означает появление новых, более эффективных способов адаптации. В процессе дарвиновского (со всеми последующими уточнениями) естественного отбора и «борьбы за существование» повышается информационное содержание, «емкость» биологических систем, степень их организованности. Однако за все приходится платить! «Сохранение всегда достается ценой гибели подавляющей массы его представителей… Для противодействия энтропии хищник вынужден истреблять травоядных животных… Следовательно, хищник как «самоорганизующаяся система» живет за счет дезорганизации травоядных, вызывая эту дезорганизацию в масштабе, оставляющем далеко позади масштаб собственной самоорганизации». Надо ли напоминать, что травоядные столь же активно дезорганизуют мир растений.

«Общество» – есть результат все того же Единого мирового процесса самоорганизации материи, его этап, момент Истории Вселенной, подчиняющийся ее фундаментальным законам. Сверхадаптация общественного человека осуществляется путем активного «силового» изменения среды. Биологическая «борьба за существование» перерастает в «сверхборьбу за сверхсуществование».

Когда речь заходит о Воле к Власти, можно заметить, как интерпретации разнятся, заводя исследователей в семантический лабиринт. «Вся энергия, вся действительная сила — в воле к власти, кроме неё нет никакой другой ни физической, ни динамической, ни психологической силы», и эту движущую Силу сводили даже к поверхностному пониманию достижения власти, особенно упирая на политический элемент. Вероятно, такая же путаница возникает при противопоставлении Macht/Власти и Herrschaft/Господства. Вебер указывал, что первое можно соотнести с правом приказывать, второе — с исполнением приказа. В китайском представлении власть осознаётся как природная сила жизни, соединяющая Macht иHerrschaft. Сам Ницше писал, что «жизнь — это воля к власти». Вадим Филатов в своей «Книге Небытия» пишет следующее: «Однако воля к власти у Ницше вовсе не означает банальной тенденции к господствованию. Скорее это стремление выйти за пределы самого себя, проистекающее из ощущения недостатка и неполноты повседневного существования. Развивая концепцию Ницше, можно сказать, что воля к власти одновременно выступает в качестве воли к смерти или воли к Ничто, в которой, однако, имеет значение не столько результат, сколько сам процесс». Азсакра Заратустра идёт дальше Ницше: "вместо Переоценки Всех Ценностей он предлагает «Истребление “ценности ценностей” как “переоценки всех переоценок”», включая сюда у-Ничто-жение самог; «переоценивающего», вместо Воли к Власти — Ничто к Власти, как «апофеоз der Wille zur Macht». Но носителем Ничто к Власти является уже не Сверхчеловек/Ubermensch, а Сверхноумен/Ubernoumen — Cамо Ничто, являющийся из Смерти Сверхчеловека. Теперь следует превосходить не человека, а — Сверхчеловека, теперь проекция силы должна быть не «по ту сторону добра и зла» — отныне она становится непрерывным превышением всех ставок смерти, выходом за все ограничения, выходом за Самого Выходящего. У-Ничто! — Жением Самого Выходящего. А значит У-Ничто! — Жением Всех. Эту жесточайшую устремлённость, воление Воли я называю: Ничто к Власти — высшим уровнем «воли к мощи». Ницше, как Ничто, лёгок, пуст и прост. Он являет только одно — «Сверх»! Но это Сверх сразу начинает резать «всё» и разить «всех». Самоосвободившаяся Мысль начнёт у-Ничто-жать все проявления человеческого страха; атаковать сразу все трусливые законы жизни и существования в пространстве и времени. Если угодно: станет Убивать «коды трусливого сознания»; Убивать в прошлом, Убивать в настоящем, Убивать в будущем... Только это — Vita — сам; Жизнь. Тайну Ницше надо искать Над-Вне «нигилизмом»; в сам;й Чистоте nihil, которая всегда так чувственно пульсировала в лучших восточных учениях, а также — в древнегреческой философии (особенно у Гераклита).<...> Осуществить тотальное воссоединение Восточного Дракона Отсутствия с Западным Волком Нигилизма.
Силен ;;;;;;; — значит: «всегда скрытый», «ещё более тайный». Сей суровый кормилец и жестокий наставник бога Диониса — явил самую сильную и наиболее Страшную Пустотную Мудрость за всю историю развития мировой философии: не родиться, не быть вовсе, быть Ничем/не быть Ничем. И следовательно a potiore: как можно Скорее Умереть — настигнуть Смерть! Здесь Ничто к Власти предстаёт как veritas aeterna Воли к Мощи; то есть в Чистом Пустотном Отрицании не остаётся места ни «человеку», ни «сверхчеловеку». Есть только Вечный Оборот Воли в Сверх. Абсолютное Сверх-Мышление без «страха». Ни «трансгрессия», ни «опыт осмысления абсолютной негативности», ни «негативная диалектика», ни «destruktion/негация негаций» не смогли приблизиться даже к начальным следам (конечно, если такие существовали) воли к власти. Роскошное негациирование деструкциями по всему мiру — провалилось! И это радует бога Диониса. И это радует меня. Заратустра — только первая наша попытка, наше начало мышления без «страха», где чудесные враги едва... только-только намечены в неком далёком, далёком Будущем, где кругом одни Небеса и Бездны. Боги не требуют доказательств Жизни, ибо они Превышают «жизнь»; и уже недалёк тот Великий Полдень, когда в их «бессмертии» придётся убедиться только Никому, ибо в Ничто уже не будет ни «многих», ни «единственного». Ибо: «достояние» каждого — только Неумолимая Смерть.».



Источники:

1. Wikipedia
2. www.socionauki.ru/journal/articles/130002/
3. 4. 5. www.apokrif93.com/blog/2011/03/26/nichto-k-vlasti/
6. www.diabolus.narod.ru/nicht.htm