Поэты и Смерть. Взаимный взгляд, предчувствия...

Вестимо: у кого чего болит, тот о том и говорит.

Я говорю сегодня о том, о чем думаю, а думаю только о том, что 19 августа прошлого года не стало моего отца, поэта Евгения Мартишина.

Он — истинный поэт, в этом можно убедиться, зайдя на его страничку здесь, на сайте. Автор трех изданных, нескольких неизданных книг. Педагог — его лекциями по высшей математике и теории вероятности заслушивались. Кандидат технических наук, доцент. Физик, окончивший ФИЗТЕХ — своими руками для дома собрал магнитофон, мог собрать телевизор, починить что угодно. Помню, как он сжигал в железной бочке кипы ярких технических журналов на английском, где были его статьи. Когда я попыталась остановить, он спросил — кому это нужно? Ты, что ли, будешь это читать? Да, новинки в технике устаревают быстро...

А вот его поэзия — всегда будет свежа.  Сколько людей говорили мне, что его стихи обладают исцеляющим эффектом... Он обладал этим — магией в поэзии.

Такие поэты часто удивляют нас  тем, что «проговариваются» о реалиях своей смерти. Вот и отец написал стихотворение «Август» задолго до августа 2015.

Вот и август пришёл,
Покраснели рябины,
Птицы в стаи сошлись –
Скоро двинутся в путь,
И блестят серебром
Провода паутины.
На душе хорошо
И тревожно чуть-чуть.

Проскакало конём,
Проаукало лето.
Скоро осень придёт,
А за ней новый год.
Так и жизнь пролетит,
Отзвенит песней спетой.
Как бы остановить
Этот круговорот?

Мысль о том, чтобы «остановить август», остановить время в августе... Мысль неоднозначного прочтения — но конкретная по срокам. Что это, как не знание о своей жизни?

Я полагаю, что человек рождается или живет с осознанием своей судьбы. И, хоть супруг мой говорит о вариативности, но много примеров я знаю — о точном знании человеком своего жизненного пути.

Видимо, у праведного пути вариативность очень мала. И широка у неправедного пути.

Русский народ все это знал. Например, на ярмарке мужики прятали деньги в шапку. И это оказывалось надежным местом: редко какой вор покушался на шапку. Хотя — чего проще, сорвать шапку с деньгами... Нет — воры выжидали, когда деньги будут не в шапке. Только самый отчаянный мог решиться, а таких было мало. Дело в том, что народ верил: в шапке — судьба. Вспомните: когда клялись, шапку оземь кидали, клялись судьбой. Братались — менялись шапками. И вор, схватив чужую шапку, хватал судьбу чужую, а что там, в ней — неизвестно. Может, увечье, болезнь, скорая гибель.... Желающих испытать — не было. Говорили так — злой судьбы никто не знает, а добрая всем известна.

Это я про вариативность судьбы.

Тем более известна ( предчувствием) своя добрая судьба самому человеку. Пусть судьба трагическая — но добрая в смысле праведная, правильная в том, что зависело от самого человека.

Поэты — люди чувствительные к ткани мира, они не только четче знают, но и могут проговорить это знание...

Вспомним Дмитрия Кедрина. Он — великий поэт. Или, лучше сказать — он настоящий поэт. Так правильней.

В 19 лет ему написалось, навеялось:


По рельсам бежала людская тень,
Её перерезала тень трамвая.
Одна прокатилась в гремящий день,
Другая опять побежала – живая.
Ах, как хорошо в мире у теней.
В мире у людей умирают больней.

Через 19 лет он погиб на путях железной дороги.
Что это? Литературоведческая  тяга его убийц? Которые решили вот так вот подгадать... Но в гибели Кедрина всё — тайна. Мы не знаем, что там было.  И был ли кто-либо рядом...Это могло быть случайностью...
Но стихотворение — не случайность. Случайные, неинтересные, не важные для них  мысли поэты не записывают.

«Я умру в Крещенские морозы...» - знаменитое прозрение Рубцова. И морозов-то в тот год, говорят, не было, оттепель была — но сроки поэт записал точно. Зачем записал, не прогнал строки из памяти? Мало ли, какая ерунда лезет в голову... Нет — желал сказать об этих сроках. Знал.

«В полдневный жар в долине Дагестана...» - а дальше про гибель со свинцом в груди. Это Лермонтов. Ошибся: не жар, а дождь, грязь, вечер... И не в Дагестане, а чуть ближе по кавказским просторам... Но про главное — знал.

Не зря мудрый Арсений Тарковский молвил:

Не описывай заране
Ни сражений, ни любви.
Опасайся предсказаний,
Смерти лучше не зови.

Слово — только оболочка,
Плёнка жребиев людских.
На тебя любая строчка
Точит нож в стихах твоих...

Итак, или поэт знает — и проговаривается об этом знании, отчетливом или подсознательном, но тем не менее выраженном настолько, чтобы отразиться в стихах. И тогда совет Тарковского ничего не решает... Человек знает свою судьбу.

Или поэт «вызывает огонь на себя», затронув тайные струны мира своими строками. Допустим, строки случайны, ради красного словца, на момент написания не относятся к судьбе автора. Но, будучи проговоренными, заводят свои механизмы и раскручивают колеса судьбы в соответствии со сказанным.

Первый взгляд — взгляд реалиста. Так, наверное, сказал бы Лука Войно-Ясенецкий, тот, кто на одном из своих хирургических трудов вдруг захотел написать подпись «епископ» вместо «доктор», не имея к этому ни малейших оснований.
Через несколько лет он «вдруг» стал епископом...

Второй взгляд — взгляд мистика. Так считал бы, скажем, Павел Флоренский с его теорией Слова — Диалога, живого Логоса. ( любое слово, говорил Флоренский, магично, оно услышано и действует в мире)

В настоящее время я склоняюсь к первому взгляду. Хотя ясно представляю себе, как мощно и четко работает то, о чем писал Флоренский...

Все-таки — знание о грядущем. Узнавание грядущего.

Нам раскрывается то, о чем мы хотим узнать — если нужно, то раскрывается.

Фиксируем мы это или нет — это второй вопрос.

Осознаем ли и действуем ли под влиянием осознания — третий вопрос.

Заметка и так получилась длинной.

Ну, и напоследок.

На память приходит Есенин с его разнообразными «предчувствиями» судьбы — на все случаи «жизни» - тут и финский нож в кабацкой драке — и все, что угодно. Всё подошло бы. На любой финал.

Кроме единственно желанного поэту: «Положите меня в русской рубашке Под иконами...»

Но ведь то — не предчувствие, а просьба. И просьба, не исполненная Небом.
Или — исполненная с точностью до наоборот.

Причина неласковости Небес кроется, скорее всего, в тех днях, когда  Есенин да его друзья, выходя из московских кабаков по темноте, расписывали белые стены Страстного монастыря разными вольностями, которые я повторять не стану. Страстной монастырь был строгим, монашки огорчались, и читая вызовы, обращенные к Всевышнему,  и оттирая испорченные стены.  «Злой судьбы никто не знает...»

А в доброй судьбе всё известно...

Страничка  Евгения Мартишина:
http://www.stihi.ru/avtor/emart1