Антология русской поэзии Литвы Б

Бальмонт Константин (1867-1942)
Балтрушайтис Юргис (1873-1944)
Брюсов Валерий (1873-1924)
Бохан Дорофей (1878-1942)
Белостоцкий Владимир (1879-1933)
Белый Андрей (1880-1934)
Бухов Аркадий (1889-1937)
Байкин Всеволод (1889-1939)
Булыгин Павел (1896-1936)
Баиов (Байов) Алексей  (1899-1923)
Бохан-Савинкова София (ум.1939)
Бахметьева Елена (1931)
Басина Эмма (1938)
Бродский Иосиф (1940-1996)
Барковский Владимир (1952)
Бабельчюс Наталия (1969)
Боднич Анатолий (1974)
Борзенкайте Алина (1996)
Белова Светлана
Блытушкин Александр
Бояринцева-Войкина Людмила


БАЛЬМОНТ КОНСТАНТИН
(1867–1942)
 
Один из основоположников русского символизма. Генеалогия происходит от древнего литовского дворянского рода Бальмонт, неоднократно посещал родину предков и не раз выступал на поэтических вечерах. Один из сборников назвал «Северное сияние. Стихи о Литве и Руси» (1931). В 20-е годы начал изучать литовский язык, историю Литвы, переводил на русский язык литовские песни, стихи литовских поэтов, делая их творчество достоянием европейского литературного контекста. Выступил в 1928 году с открытым письмом к руководству Польши, призывая передать Вильнюс Литве. В 2011 г. в Вильнюсе установлен памятник поэту с надписью на литовском «Poetui Konstantinui Balmontui atminti».


ЛЕСНОЙ ЦАРЕВНЕ - ЛИТВЕ

                1
                В зачарованном сне ты, Лесная Царевна,
                Ты пред вещею прялкой сидела века,
                И пчелою жужжала та прялка напевно, -
                Оттого твоя песня, как ночь, глубока.
                Перебрызнуты в песню твою вечерница,
                И денница, и месяц, и солнце, и гром,
                Над тобой от младенчества ткала зарница, -
                Оттого так лучисто в мечтанье твоем.
                Ты на мощной основе тяжелого сруба,
                Как дитя, на высокую башню взошла,
                Пели пращуры, слушая шелесты дуба, -
                Не от них ли в душе твоей мудрая мгла.
                Из густой, из запутанной, мглистой кудели
                Ты огнистые выпряла ткани векам,
                И шумели, колдуя, столетние ели,
                Всю зеленую тайну свевая к зрачкам.
                О, зеницы, где дремлет священная тайна,
                Негасимый огонь через тысячи лет.
                Я, Царевна, тебя полюбил не случайно,
                Ты поёшь - через лес, глубже голоса - нет.
                Что нежнее лесной первомайской опушки?
                Что сильней, чем огонь, что колдует, горя?
                Что вещательней долгого клича кукушки?
                Слез Морского Царя - златослез янтаря?
                Голос древней Литвы, струнно-звонкая дайна,
                Ты - густой, и тягучий, и сладостный мед,
                Многоптичий напев здесь провеял бескрайно,
                И вошел в этот звук соколиный полет.
                Через тысячи лет - созиданье святыни,
                И не рушится мощь плотно сложенных плит.
                О Лесная Царевна, ты в верной твердыне.
                Все, что хочешь ты, будет. Так солнце велит.

                2

                За то, что я в христовой вере
                Свое язычество храню,
                За то, что мы чрез те же двери
                Ходили к вещему огню,
                За то, что мы к одной стихии
                С тобой привержены, к лесной, -
                Тебя поет певец России,
                Ты не во мне, но ты со мной.
                За то, что ты пропела юно
                Под звонкий, гулкий голос струн
                Все то, в чем власть была Перкуна,
                Что для меня пропел Перун,
                За то, что дух твой тверд, как камень,
                Знакомый с искрой голубой, -
                Тебе, Литва, мой вспевный пламень,
                И розны мы, но я с тобой.
                За то, что, дав скрепиться югу,
                Татар отбросил прочь литвин,
                За то, что русскую супругу
                Любил и холил Гедимин,
                За то, что мощь свою и слово
                Он в ту же сторону стремил,
                Где путь Димитрия Донского, -
                Да вспрянешь в новом цвете сил.
                За то, что там, где ты - исканье,
                Бродили пращуры мои,
                Как возвестили мне преданья
                Моих отцов, моей семьи,
                За то, что ты гнездо, как ворон,
                Вила среди лесных пустынь, -
                Мой дух с тобой, - от давних пор он
                До грани дней с тобой! Аминь!

                Капбретон
                1928. 1 декабря

                ЖРЕБИЙ ВЕЛИКОГО

                Багряный солнцекруг скользил дугой заката.
                Над предвечернею глубокою водой
                Переживал те дни, к которым нет возврата,
                Уйдя в минувшее, боец, Витовт седой.
                Он посмотрел в ладонь испытанной десницы,
                Как смотрят в хартию, где дарственная речь,
                В извилинах морщин читал о том страницы,
                Чего и волею нельзя предостеречь.
                Он полстолетия терпел неволю, козни,
                Чтоб величайшим стать властителем Литвы.
                Расплавил и спаял усобицы и розни,
                Он знал, какой прыжок свершать умеют львы.
                Литва - могучий дуб великого обхвата,
                В том дубе горницы, где тройка может встать.
                Меж тем как солнцедиск скользит дугой заката,
                Пергамент прошлого зазывчиво читать.
                Как знать, что кроется за белыми зубами?
                Улыбку разгадать не всякому дано.
                Но жребий сильного предвозвещен словами?
                Есть в каждом поле грань и в каждой яме дно.
                Навеки втянут в тень убитого Кейстута,
                Ягайла в западни укрыл Витовту путь,
                Но зоркий рулевой, ладью направив круто,
                Проплыл бестрепетно лихую водокруть.
                Германцы жизнь Литвы ломали, рвали, гнули,
                Но, вихри закрутив, Витовт их превозмог,
                Грюнвальд, зеленый лес, хранит в протяжном гуле
                Победный клич Литвы, литовский гудкий рог.
                Монголы пронеслись, как божий бич, по странам,
                Беда, пожар и мор - татарские следы.
                Литовский властелин не раз был грозен ханам,
                Перкун, гремя, гремел до Золотой Орды.
                От древней Балтики летя в степном просторе,
                "Витовт, Витовт, Витовт", - в ветрах звучала речь,
                И, в брызгах, в Черное расплеснутое море
                Витовт вступил с конем, подняв лучистый меч.
                Багряный солнцекруг скользит дугой заката,
                И я, в свой дух взглянув над вещею водой,
                Витовта вижу там, - он вновь, путем возврата,
                Горит своей Литве, как витязь золотой.


ОБРУЧЕНИЕ

                Посвящается Людасу Гире и всем, братски меня встретившим в Кибартах, на Литовской земле.

                Среди других певцов отмеченный
                Литвой - и ею дорожа, -
                Военной музыкою встреченный,
                Ее достигши рубежа, -
                Я горд, что там я с побратимами
                Неломкий заключил союз
                И не моими, но родимыми,
                Ее просторами клянусь, -
                Что обручению свидания,
                Словам, сверкнувшим, как весна,
                Любви, все ведавшей заранее,
                Душа останется верна.
                Литовской речью, столь ветвистою,
                Что новь цветет, как рдела встарь,
                Тысячелетья золотистою,
                Как морем вымытый янтарь, -
                Хранимыми заветно тайнами,
                В которых бьет хрустальный ключ,
                Неумолкающими дайнами,
                Твой дух, Литва, всегда могуч.
                Нет, не случайною минутою
                Решен крылатой птицы взлет,
                И вечно-девственною рутою
                Душа литовская цветет.
                Своими чистыми озерами,
                Своею пашней трудовой,
                Прикованными к цели взорами -
                Литва останется Литвой.
                Судьба роняет искушения
                И в тесный замыкает крут,
                Но, кто кует свои решения,
                Тот цепи размыкает вдруг.
                Упрямый дух! Сестра любимая!
                Он знает путь, твой белый конь.
                В прорывах дали вижу дымы я,
                Но в дымах - творческий огонь.
                Да будешь сильной и обильною,
                В себе скрепленная страна, -
                И Гедиминовою Вильною
                Ты быть увенчана - должна!


                ПОГОНЯ

                Стучат. Стучат. Чей стук? Чей стук?
                Удар повторный старых рук.
                "Сыны вставайте!
                Коней седлайте!"
                Стучит, кричит старик седой.
                "Идем, но что, отец, с тобой?"
                "Сын старший, средний, помоги,
                Сын младший, милый, помоги,
                Угнали дочерей враги".
                "Враги похитили сестер?
                Скорей за ними. О, позор!
                Наш зорок взор! Наш меч остер!"
                "Сыны, летим! Врагов догоним!
                В крови врагов позор схороним!"
                "Узнаем милых средь врагов,
                На них сияющий покров!"
                "Свежа их юная краса,
                Златые пышны волоса!"
                "На волосах златых венки,
                Румяность роз и васильки".
                "Мы у врагов их отобьем!"
                И пыль вскружилась над путем.
                Сияют мстительные очи.
                Четыре быстрые коня.
                Четыре сердца. Путь короче.
                Сейчас догонят. Тени ночи
                Плывут навстречу краскам дня.
                "Сын старший, слышишь ли меня?
                Сейчас мы милых отобьем!
                Сын средний, слышишь ли меня?
                Врагов нещадно мы убьем!
                Сын младший, слышишь ли меня?
                Как кровь поет в уме моем!"
                Четыре сердца ищут милых.
                Нагнали воинство. Не счесть.
                Но много силы в легкокрылых.
                Глядят. Есть тени женщин? Есть.
                Но не лучисты их одежды
                Средь убегающих врагов,
                А дымно-сумрачный покров,
                Как тень от сказочных дубов,
                Закрыты дремлющие вежды,
                Бледна их лунная краса,
                Сребристо-снежны волоса,
                И чащи лилий, лунных лилий,
                Снегами головы покрыли.
                Четыре сердца бьют набат.
                "Чужие", - тайно говорят.
                От брата к брату горький взгляд.
                И все ж - вперед! Нельзя - назад!
                Искать, искать. Другим путем,
                Искать, пока мы не найдем,
                Через века лететь, скакать,
                Хоть в вечность, но искать, искать!


                ЦАРИЦА БАЛТИЙСКИХ ВОД

                В глубине бледноводной Балтийского моря
                Возносился когда-то янтарный дворец
                Синеокой царицы Юраты.
                Стены были в чертогах - чистейший янтарь,
                Золотые пороги, алмазные окна,
                Потолки же из рыбьих чешуи.
                И звучали в чертогах глубинных напевы,
                И в русалочьих плясках мерцали там девы,
                Взгляд у каждой - один поцелуй.
                В глубине бледноводной Балтийского моря
                Разослала однажды Юрата всех щук,
                Известить всех богинь знаменитых,
                Что пожаловать к пиру их просит она
                И совет учинить о значительном деле,
                О великой неправде одной.
                И богини в чертогах; царицы Юраты
                Пировали, наряды их были богаты,
                И держали совет под луной.
                "Вам известно, подруги, - сказала Юрата, -
                Что властитель земли и небес и морей,
                Мой всесильный отец Праамжимас
                Поручил мне все воды и жителей их;
                Всем вам знать, учинила ль кому я обиду,
                Было счастие в кротости вод.
                Но явился Цаститись, рыбак вероломный,
                Над рекою он Свентой сидит, и, нескромный,
                Он для рыб моих сети плетет.
                Вам известно, что даже и я не ловлю их,
                Самой маленькой рыбки невинной не съем,
                Ко столу подавать их не смею,
                И уж как я люблю камбалу, а и то
                С одного только бока ее объедаю,
                И гуляет она на другом.
                Покараем его, поплывем, и заманим,
                И в объятьях стесним, и задушим, обманем,
                Ему очи засыплем песком".
                Так рекла, и поплыло сто лодок янтарных,
                Чтоб свершить беспощадную, грозную месть.
                И плывут, и сияет им солнце.
                Тишина - в неоглядности призрачных вод,
                И уж эхо разносит слова их напева:
                "Эй, рыбак! Эй, рыбак! Берегись!"
                Вот уж устье реки, полноводной и в лете,
                На прибрежье рыбак развивал свои сети,
                Вдруг пред ним изумруды зажглись.
                Изумленный, глядит он: сто лодок янтарных,
                Сто девиц в них пречудных, и свет ото всех,
                Изумрудные очи у каждой.
                А у главной царицы глаза как сафир,
                Как лазурь высоты и как синее море,
                Жезл янтарный в подъятой руке.
                И поют, и поют, их напевы желанны,
                И морские к нему приближаются панны
                На янтарном, смеясь, челноке.

                Глянь, рыбак, красивый, юный,
                Сети брось, иди в ладью,
                С нами вечно пляски, струны,
                Сделай счастьем жизнь свою.
                К нам иди, душой не споря,
                Слышишь, нежен тихий смех?
                Будешь ты владыкой моря
                И возлюбленным нас всех!

                Опьянился рыбак чарованьем обманным,
                И уж хочет он броситься в синюю глубь,
                Вдруг свой жезл опустила Юрата:
                "Стой, безумный. Хоть ты и виновен весьма,
                Но тебя я прощу, ибо мне ты желанен,
                Поклянись только в вечной любви".
                "Я клянусь". - "Так. Ты - мой. Каждый вечер я буду
                Приплывать на заре". - "Не забудь". - "Не забуду.
                Завтра - здесь". - "Поскорей приплыви!"
                Минул год. Каждый вечер царица Юрата
                Приплывала на берег любить рыбака,
                И любили они и любились.
                Но проведал об этих свиданьях Перкун,
                И разгневался он, что богиня посмела
                Полюбить одного из земных.
                И однажды метнул молнеглазые громы,
                И янтарные он опрокинул хоромы,
                Разметал он обломками их.
                Рыбака же, который был громом повергнут,
                Приковал Праамжимас там, в море, к скале,
                Приковал перед ним и Юрату.
                И на милого мертвого вечно она
                В глубине бледноводной Балтийского моря
                Смотрит, смотрит, любовью горя.
                Оттого-то в час бури нам слышатся крики,
                И по взморью, за бурей, какие-то лики
                Нам бросают куски янтаря.


БАЛТРУШАЙТИС ЮРГИС
(1873-1944)

Литовский поэт-символист, переводчик, дипломат. Учился на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета. Первые стихотворения писал на русском языке, издав в 1911 году книгу «Земные ступени», на литовском языке первые стихи были опубликованы в 1927 году. Был председателем Московского Союза писателей (1919), участвовал в работе издательства «Всемирная литература, являлся сотрудником альманаха «Северные цветы», журнала «Весы»,  газеты «Русь» и др. На русском языке написал около 300 стихотворений. С 1920 года представитель, затем  чрезвычайный и полномочный посол Литовской Республики в Москве в России, содействовал выезду за рубеж деятелей русской культуры. Умер в Париже и похоронен на кладбище Мон Руж.

МОЛИТВА

С. А. Полякову
Забвенья, забвенья! Всей малости крова!
Всей скудной, всей жалкой отрады людской —
Усталым от дали пути рокового,
Бездомным, измученным звездной тоской!
Мгновенья покоя средь вихря мгновений —
Свершающим заповедь зыбкой волны,
Во мраке без искры, средь зноя без тени
Всей смертною кровью питающим сны!
Убежища бедной душе, осужденной
На горестный подвиг томленья в пыли,
И жребий изгнанья, и трепет бессонный
На вечном распутье в пустынях земли!
Ночлега влачащим свой посох железный
И боль и убожество смертной сумы,
И ждущим забвенья от выси, от бездны,
От горькой повторности света и тьмы!

ОТЧИЗНА

Я родился в далекой стране,
Чье приволье не знает теней…
Лишь неясную память во мне
Сохранило изгнанье о ней…
Знаю… Замок хрустальный стоял,
Золотыми зубцами горя…
И таинственный праздник сиял,
И цвела, не скудея, заря…
Помню, помню в тяжелом плену
Несказанно-ласкательный звон,
Что гудел и поил тишину,
И баюкал мой трепетный сон…
И средь шума забот и вражды,
Где я, в рабстве, служу бытию,
Лишь в мерцаньи вечерней звезды
Я утраченный свет узнаю…
Оттого я о дали родной
Так упорно взываю во мгле,—
Оттого я, в тоске неземной,
Бесприютно влачусь на земле…


ВЕСНА НЕ ПОМНИТ ОСЕНИ ДОЖДЛИВОЙ


Весна не помнит осени дождливой…
Опять шумит веселая волна,
С холма на холм взбегая торопливо,
В стоцветной пене вся озарена…
Здесь лист плетет, там гонит из зерна
Веселый стебель… Звонка, говорлива,
В полях, лесах раскинулась она…
Весна не знает осени дождливой…
Что ей до бурь, до серого томленья,
До серых дум осенней влажной тьмы,
До белых вихрей пляшущей зимы?!
Среди цветов, средь радостного пенья
Проворен шаг, щедра ее рука…
О яркий миг, поверивший в века!

ВСЁ ТОТ ЖЕ ХОЛМ

Все тот же холм… Все тот же замок с башней…
Кругом все тот же узкий кругозор…
Изгиб тропы мучительно-всегдашней…
Пустынный сон бестрепетных озер…
И свет, и тень, без смены и движенья,
В час утра — здесь, в истомный полдень — там,
Все сковано в томительные звенья,
С тупой зевотой дремлет по местам…
Лесной ручей, скользя, дробясь о скалы,
Журчит докучно целый божий день…
Изведан в часе каждый вздох усталый,
Знакома в жизни каждая ступень!
И каждый день, свершив свой круг урочный,
Вверяет сердце долгой тишине,
Где только дрогнет колокол полночный,
Да прокричит сова наедине…
И что ни ночь, в тоске однообразной —
Все та же боль медлительных часов,
Где только шорох, смутный и бессвязный,
Меняет глубь одних и тех же снов…
И скорбно каждый в сердце маловерном,
Следя за часом, жаждет перемен,
Но льется день в своем движеньи мерном,
Чтоб обнажить зубцы все тех же стен…
И вновь, тоскливо, с четкостью вчерашней,
Невдалеке, пустынный видит взор
Все тот же холм, все тот же замок с башней,
Один и тот же узкий кругозор…

В МОЕЙ СУДЬБЕ

 
В моей судьбе все царство праха было…
В моей судьбе
Так часто сердце падало, и стыло,
И знало вновь миг пламени в себе.
В рассветный час мне дан был кубок дрожи…
В рассветный час
Я принял посох смертных бездорожий,
Где пыль и зной равно встречают нас…
И в полдень мой — я с солнцем пламенею…
И в полдень мой
В полях земли упорствую и сею
С надеждою и верою немой.
А ввечеру я встречу тень в покое…
А ввечеру
Я в звездный храм свершение людское,
Как жатву праха, кротко соберу!





ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
(1873–1924)

Один из основоположников русского символизма, прозаик, переводчик, литературный критик, историк. Добровольцем участвовал в Первой мировой войне в качестве корреспондента газеты «Русские ведомости». Девять месяцев Брюсов провёл живя то в Вильне, то Варшаве. Писал военные очерки, стихи о войне, которые составили отдельную главу «Жёлтый» в книге стихов «Семь цветов радуги» (1916). Стихотворения о Вильне вошли в цикл «Высоких зрелищ зритель».


В ВИЛЬНО

Опять я - бродяга бездомный,
И груди так вольно дышать.
Куда ты, мой дух неуемный,
К каким изумленьям опять?

Но он,- он лишь хочет стремиться
Вперед, до последней поры;
И сердцу так сладостно биться
При виде с Замковой Горы.

У ног "стародавняя Вильна",-
Сеть улиц, строений и крыш,
И Вилия ропщет бессильно,
Смущая спокойную тишь.

Но дальше, за кругом холмистым,-
Там буйствует шумно война,
И, кажется, в воздухе чистом
Победная песня слышна.

Внизу же, где липки так зыбко
Дрожат под наитием дня,
Лик Пушкина, с мудрой улыбкой,
Опять поглядит на меня.


 ЖЕЛТЫЙ
СТОИМ, МЫ СЛЕПЫ…

Стоим, мы слепы, пред судьбою…
Ф. Тютчев

ПОСЛЕДНЯЯ ВОЙНА

Свершилось. Рок рукой суровой
Приподнял завесу времен.
Пред нами лики жизни новой
Волнуются, как дикий сон.
Покрыв столицы и деревни,
Взвились, бушуя, знамена.
По пажитям Европы древней
Идет последняя война.
И всё, о чем с бесплодным жаром
Пугливо спорили века.
Готова разрешить ударом
Ее железная рука.
Но вслушайтесь! В сердцах стесненных
Не голос ли надежд возник?
Призыв племен порабощенных
Врывается в военный крик.
Под топот армий, гром орудий,
Под ньюпоров гудящий лет,
Всё то, о чем мы, как о чуде,
Мечтали, может быть, встает.
Так! слишком долго мы коснели
И длили валтасаров пир!
Пусть, пусть из огненной купели
Преображенным выйдет мир!
Пусть падает в провал кровавый
Строенье шаткое веков,
В неверном озареньи славы
Грядущий мир да будет нов!
Пусть рушатся былые своды,
Пусть с гулом падают столбы,—
Началом мира и свободы
Да будет страшный год борьбы!

20 июля 1914

СТАРЫЙ ВОПРОС

Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы неуместной.
Пред строем опасных врагов
Сомкнемся спокойно и тесно.
Не надо обманчивых грез,
Не надо красивых утопий;
Но Рок подымает вопрос:
Мы кто в этой старой Европе?
Случайные гости? орда,
Пришедшая с Камы и с Оби,
Что яростью дышит всегда,
Все губит в бессмысленной злобе?
Иль мы — тот великий народ,
Чье имя не будет забыто,
Чья речь и поныне поет
Созвучно с напевом санскрита?
Иль мы — тот народ-часовой,
Сдержавший напоры монголов,
Стоявший один под грозой
В века испытаний тяжелых?
Иль мы — тот народ, кто обрел
Двух сфинксов на отмели невской.
Кто миру титанов привел,
Как Пушкин, Толстой, Достоевский?
Да, так, мы — славяне! Иным
Доныне ль наш род ненавистен?
Легендой ли кажутся им
Слова исторических истин?
И что же! священный союз
Ты видишь, надменный германец?
Не с нами ль свободный француз,
Не с нами ль свободный британец?
Не надо заносчивых слов,
Не надо хвальбы величавой,
Мы явим пред ликом веков,
В чем наше народное право.
Не надо несбыточных грез,
Не надо красивых утопий.
Мы старый решаем вопрос:
Кто мы в этой старой Европе?
30 июля 1914

НАШИ ДНИ

Не вброшены ль в былое все мы,
Иль в твой волшебный мир, Уэллс?
Не блещут ли мечи и шлемы
Над стрелами звенящих рельс?
Как будто рыцарские тени,
В лучах прожекторов, опять
Летят на буйный пир сражений
Торжествовать и умирать!
Смотря в загадочные дали,
Мы смело ждем безмерных дел,
Вновь подвигов при Ронсевале,
Твоих ударов, Карл Мартелл!
А мерно с Эйфелевой башни
Летит неслышимая речь,
Чтоб всё, что ведал день вчерашний,
Для будущих времен сберечь.
Ротационные машины
Стучат как ночью, так и днем,
Чтоб миг не минул ни единый,
Газетным позабыт столбцом.
И сквозь налет ночных туманов,
Как призраки иных веков,
Горят глаза аэропланов
Над светом вражеских костров.
8 августа 1914

КРУГИ НА ВОДЕ

От камня, брошенного в воду,
Далеко ширятся круги.
Народ передает народу
Проклятый лозунг: «мы — враги!»
Племен враждующих не числи;
Круги бегут, им нет числа;
В лазурной Марне, в желтой Висле
Влачатся чуждые тела;
В святых просторах Палестины
Уже звучат шаги войны;
В Анголе девственной — долины
Ее стопой потрясены;
Безлюдные утесы Чили
Оглашены глухой пальбой,
И воды Пе-че-ли покрыли
Флот, не отважившийся в бой.
Везде — вражда! где райской птицы
Воздушный зыблется полет,
Где в джунглях страшен стон тигрицы,
Где землю давит бегемот!
В чудесных, баснословных странах
Визг пуль и пушек ровный рев,
Повязки белые на ранах
И пятна красные крестов!
Внимая дальнему удару,
Встают народы, как враги,
И по всему земному шар;,
Бегут и ширятся круги.
2 декабря 1914
Варшава

ПОРА!

Была пора ударить буре,
Расчистить хмурый небосвод.
И вот — нет проблесков лазури,
Гроза гремит, гроза растет.
То не камыш под ветром гнется,—
Твердыни крепостей дрожат;
Не дождь на травы пастбищ льется,—
Стальной стучит по грудям град;
То не деревья, в вихре яром,
На берег рухнули пруда,—
Кругом, обгрызены пожаром,
Лежат в руинах города.
С Атлантики вплоть до Урала
Самумом движутся полки;
Кровь — снег и травы запятнала,
Кровь — замутила ток реки.
На вольных, вечных океанах,
У стен пяти материков,
Мелькают без огня в туманах
Громады боевых судов.
Темны мечты, виденья дики,
Водоворотом схвачен мир.
Везде штыки, винтовки, пики,
Угрозы пушек и мортир.;
Гроза «военной непогоды»
Шумит по градам и полям,
Да выйдут древние народы
Из бури к просветленным дням!
Пусть громы пробушуют в небе,
Огнь молний пусть прожжет сердца,—
И пусть узнают все свой жребий,
Свою судьбину — до конца!

Октябрь — декабрь 1914
Белосток. Варшава

НА КАРПАТАХ

Уступами всходят Карпаты,
Под ногами тает туман,
Внизу различают солдаты
Древний край — колыбель славян.
Весенним приветом согрета,
Так же тихо дремала страна…
На четыре стороны света
Отсюда шли племена.
Шли сербы, чехи, поляки,
Полабы и разная русь.
Скрывалась отчизна во мраке,
Но каждый шептал: «Я вернусь!»
Проносились века и беды,
Не встречался с братьями брат,
И вот, под грохот победы,
Мы снова на склонах Карпат.
Вздохни же ожиданным мигом,
Друзей возвращенных встречай,
Так долго под вражеским игом,
Словно раб, томившийся край.
Засветился день возвращенья,
Под ногами тает туман…
Здесь поставьте стяг единенья
Нашедших друг друга славян!

15 октября 1914
Варшава

ЧАША ИСПЫТАНИЙ

Будь меж святынь в веках помянута
Ты, ныне льющаяся кровь!
Рукой властительной протянута
Нам чаша испытаний вновь.
Она не скоро опорожнится,
Струясь потоком с высоты…
И вот — в руках врагов заложница,
Сирена польская, и ты!
Так что ж! с лицом первосвященников
Спокойно жертву принесем!
Оплакивать не время пленников,
Ряды оставшихся сомкнем.
Одно: идти должны до края мы,
Все претерпев, не ослабеть.
День торжества, день, нами чаемый,
Когда-то должен заблестеть.
И пусть над Бугом — каски прусские;
Он от того чужим не стал;
И будем мы всё те же русские,
Уйдя за Волгу, за Урал.
Под Нарвами, под Аустерлицами
Учились мы Бородину.
Нет, мало овладеть столицами,
Чтоб кончить Русскую войну!

Июль 1915


БОХАН ДОРОФЕЙ
(1878-1942)


Поэт, прозаик, переводчик, критик. Родился в Минске, выпускник Полоцкого кадетского корпуса и С-Петербургского артиллерийского училища. За публикацию  в газете «Голос провинции» антиправительственных материалов, был арестован, разжалован в чине штабс-капитана артиллерии и осужден Виленским окружным судом к 8 месяцам заключения под стражу. С 1920 года проживал в Вильне и  занимался организацией лекций и литературных вечеров, руководил Литературно—артистической секцией Виленского Русского общества, впоследствии ставшей «Виленским содружеством поэтов». Возглавлял поэтическую литературную группу «Барка поэтов», организованную при виленском университете. Д. Боханом написан ряд статей о русской, польской, белорусской литературе, фельетонов. Им опубликованы «Минские предания и легенды» (Минск, 1902), «Адам Мицкевич. Биографический очерк» (Вильно, 1911), «Двенадцатая книга.О поэзии Игоря Северянина» (Вильно, 1921).  Во время Второй мировой войны, являясь гражданином Польши, служил в польском войсковом формировании созданным генералом В. Андерсом. Погиб в Тегеране.

СПОР

Маленький фельетон

Как-то раз, волнуясь словно,
Злой бросая взор,
Шляхтич местный из-за Вильно
Вел с литовцем спор.
 - Берегись, - сказал он грозно
И прищурил глаз. -
Вы сюда явились поздно -
Раздавлю всех вас!
Всех вас выловлю за ворот,
Стукну кулаком…
Знай, что Вильно - польский город,
Я - порукой в том!
Вы - ненужные тут гости,
Страшен вам наш гнев…
Хоть вы лопнете от злости,
Город - наш! Псякрев!
И литовец отвечает:
 - Нос не задирай!
Каждый в Вильне, каждый знает,
Чьим был здешний край.
Все здесь было - наше дело!
Наш - и князь, и смерд!
Наш - и Витольд, и Ягелло,
И лихой Ольгерд!
Наши - дивные костелы,
Вера - наш оплот…
Эти горы, эти долы -
Наша кровь и пот.
Гордость каждого литвина,
Памятник родной -
Старый замок Гедимина на горе святой!
Что-же вы-то к нам явились?
Мы-ль позвали вас?
Вы напрасно разгостились
Тут в недобрый час!
И поляк закипятился:
 - Мы вам дали крест!
Ваш Ягелло к нам явился
Из далеких мест.
Нам принес он славы больше,
Чем король иной -
И процарствовал он в Польше,
Не в Литве родной!
- Правды здесь никто не спрячет, -
Говорит литвин. -
Был литовец в Польше, значит,
Был король один?
И поляк слегка смутился,
- Но, - вскричал тотчас, -
Наш народ сюда явился
И спасает вас…
Мы - вас грудью защищаем,
Гибнем, то и знай…
Вильно - сделаем мы раем,
Как весь польский край.
Сейм вот скоро соберется…
Сейм - имеет вес!..
"Odrodzenie" поскользнется,
Лопнет П. П. С.
Задрожит Варшава, Краков,
Дрогнет все кругом,
Как, по воле всех поляков,
Вас мы заберем…
В век живем мы очень бурный…
Будет все у нас:
И Вармия, и Шленск Гурный,
И Литва - в свой час!…

1921

ХРИСТОС И РУСЬ

Он распят был - под клики буйной черни,
Боявшейся и жаждавшей чудес.
Но час пришел - в венце кровавых терний
       Христос воскрес.

Распятая врагов безумной кликой,
Русь - на кресте… Кругом - одни кресты…
И в круг звучит лишь хохот черни дикой…
Когда ж, когда - свободной и великой
       воскреснешь ты?

 
1929

НАШ ПРАЗДНИК


Порою, вечером, с тоской невыразимой,
В убогой комнатке над книгой я склонюсь.
Но не могу читать я повести любимой -
И с силой предо мной встает неотразимой
Далекий, милый край - моя родная Русь.

Она еще жива… Но смерть над ней витает,
Там не звучат святынь родных колокола…
Души святой порыв - там дикий смех встречает,
И все, что там живет - лишь тихо умирает,
И всюду скорбь и всюду - смерти мгла.

Прошло уж десять лет. А сколько ждать должны мы,
И силы нет былой… А что волос седых!
Но в эти скорби дни, судьбой своей гонимы,
Мы, русские, везде: лишь Господом хранимы,
Любимы братьями, врагами лишь терпимы,
Мы - граждане земли… И нет для нас чужих.

Мы здесь - хранители культуры стародавней,
На алтарях святых поддерживаем знич.
Тем выше наша роль - чем гаже и бесславней
Роль утеснителей на Родине, чем явней
Все их насилия, чем громче черни клич.

Сегодня - праздник наш. Пусть видят все народы,
Что мы - едины все; что жизнь в сердцах у нас,
Что образ Родины горел все эти годы;
Что светоч Истины, и Счастья, и Свободы
Мы принесем туда - когда пробьет наш час!

ВРАГАМ

                ВЦИКом все журналисты, проживающие заграницей и работающие в эмигрантских органах периодической печати приравнены к тем противникам советской власти, которые выступали против последней с оружием в руках. "Голос России"
               
Да, я - ваш враг! С насилием и тьмою
Всю жизнь свою пером сражался я…
Отчизну-Мать пустили вы с сумою,
Убийства план в душе своей тая.
Бог все простит - хоть страшно вы грешили;
Отпустит грех - Он милосерд и благ!
Но я - не Бог. Вы Мать мою убили:
За эту смерть - я ваш смертельный враг!
И верю я, что высший суд свершится…
Пусть буду я несчастен, бос и наг -
Нет сил простить и силы нет молиться…
Да, палачи: я - ваш смертельный враг!

 6 февраля 1922


БЕЛОСТОЦКИЙ ВЛАДИМИР
(1879-1933)

Русский поэт, до Первой мировой войны жил в Вильне.  Сотрудничал с виленским журналом для детей «Зорька» (1905), в котором под псевдонимом Вл. Ветвицкий были напечатаны некоторые стихотворения, предпологаемо из подготовленной книги «Южный альбом» (Очерки Крыма).


***

Горы и обрывы,
Зелень винограда,
Чей-то голос звонкий
За решеткой сада;
Всюду белый камень,
Зноем опаленный,
Монастырь старинный,
Солнцем озаренный;
А внизу, далеко,
В голубом просторе,
Плещется, сверкает —
Как живое — море...

К ЦЕРКВИ

Иду тропинкой пыльною
Всё вверх — туда, туда,
Где крест над яркой зеленью
Сверкает иногда,
Где над скалами серыми,
Над крышами домов,
Приветливо разносится
Призыв колоколов.
Звучит он лаской чудною
Родимой стороны,
Зовет судьбой обиженных
Туда, где все равны...
Иду тропинкой пыльною
Все вверх — туда, туда,
Где может быть страдание
Затихнет навсегда...

Из южнаго альбома
(Очерки Крыма)
I.
Горы и обрывы,
Зелень винограда,
Чей-то голос звонкий
За решеткой сада;
Всюду белый камень,
Зноем опаленный,
Монастырь старинный,
Солнцем озаренный;
А внизу, далеко,
В голубом просторе,
Плещется, сверкает —
Как живое — море...
* * *
II.
Сегодня бурно море,
Прибой угрюм и дик,
И слышен на просторе
Зловещий чайки крик;
И молнии живыя
Сверкают над волной —
Как будто две стихии
Вступают в грозный бой.
* * *
III. Ночью у дворца1)
Кругом все тени, тени.
Все тени — без конца...
Белеются ступени
Гранитнаго дворца;
И лестница крутая
Уходит вниз к волнам,
И волны, замирая,
Прильнули к ступеням.
А львы сторожевые,
Облитые луной,
Застыли, как живые,
Над бездной водяной...
1) В Алупке есть дворец кн. Воронцовых, где на большой лестнице к морю помещены мраморные львы

ЗИМНИЕ МОТИВЫ

I.

Я люблю зимой морозной
Тройки быстрый бег,
Я люблю, скользя на лыжах,
Резать белый снег;
Я люблю под шум метели
Грезить о весне,
Я люблю бродить без цели
Ночью при луне;
Уходить люблю один я
По дороге вдаль...
Я люблю зимы холодной
Радость и печаль

II.
 

Есть таинственная прелесть
В одиночестве, в глуши,
В пелене блестящей снежной.
В грезах дремлющей души;
В ясном воздухе морозном,
В безграничной тишине
В старых соснах задремавших,
В полумраке, в полусне.

БЕЛЫЙ АНДРЕЙ
 (1880-1934)

Псевдоним русского писателя, поэта и публициста Бориса Бугаева. Он окончил естественное отделение математического факультета Московского университета (1903).  Входил в среду символистов группирующихся вокруг издательств «Скорпион» и «Гриф». Участвовал в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Золотое руно» и др. Первый сборник стихов «Золото в лазури» (1904). Осенью 1921 года ожидая визы в Германию, почти месяц проживал в Каунасе. В зале Литовского Художественнаго Общества прочитал лекции «Кризис сознания», «Слово творчества» и «Ритмический жест».
В связи с празднованием 100-летия со дня рождения Ф. М. Достоевскаго,  в каунасском городском театре состоялись лекции и А. Гидони  о Достоевском  и А. Белого  о Л. Н. Толстом , которые имели огромный успех и «чествование поэта носило характер сердечной овации», как написал Е. Шкляр при общении с литовскими литераторами «было самое светлое и лучшее, творческое, чем может похвалиться Ковно».


ЛЮБОВЬ («Был тихий час. У ног шумел прибой…»)

Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся… До нового свиданья…»
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса
Над морем крики чаек раздавались.
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.

Москва 1901-1902

ОТЧАЯНЬЕ («Веселый, искрометный лед…»)

Е. П. Безобразовой

Веселый, искрометный лед.
Но сердце — ледянистый слиток.
Пусть вьюга белоцвет метет, —
Взревет; и развернет свой свиток.
Срывается: кипит сугроб,
Пурговым кружевом клокочет,
Пургой окуривает лоб,
Завьется в ночь и прохохочет.
Двойник мой гонится за мной;
Он на заборе промелькает,
Скользнет вдоль хладной мостовой
И, удлинившись, вдруг истает.
Душа, остановись — замри!
Слепите, снеговые хлопья!
Вонзайте в небо, фонари,
Лучей наточенные копья!
Отцветших, отгоревших дней
Осталась песня недопета.
Пляшите, уличных огней
На скользких плитах иглы света!
Москва 1904

МОНАСТЫРСКОЕ КЛАДБИЩЕ

Крестов протянутая тень
В густую, душную сирень,
Где ходит в зелени сырой,
Монашек рясофорный рой,
Где облак розовый сквозит,
Где нежный воздух бирюзит;
Здесь сердце вещее измлей
В печаль белеющих лилей,
В лилово-розовый левкой
Усопших, Боже успокой…
Присел захожий старичок,
Склонясь на палку… В вечерок -
Слетают скорбные листы;
Подъемлют сохлые кресты
Плач переблеклых огоньков
И клянч фарфоровых венков.
Ты, сердце, неумолчный стриж, -
Кого зовешь, о чем вижжишь?
Кроваво красная луна
Уже печальна и бледна…
Из церкви в зелени сырой
Проходит в кельи черный рой;
Рукопростертые кресты
Столпились в ночь…
                Приди же, ты!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чуть фосфореющий из трав,
Сквозною головою встав, -
Подъемлет инок неживой
Над аналоем куколь свой.

ПРОБУЖДЕНИЕ
Тянулись тяжелые годы.
Земля замерзала… Из трещин
Огонь, нас сжигавший годами,
Теперь потухающий глухо,
Зиял средиземной жарою.
Гляжу: под ногами моими
В твердеющих, мертвенных землях
Простертыя мертвыя руки,
Простертыя в трещинах, - руки
Простертыя в муке, - … умерших!
А небо, как синия шали,
Алмазами страстными блещет.
И снова земля отделилась.
И синяя шаль - мои крылья.
И снова несут мои крылья
В когда-то постигнутый Дорнах;
И там, в бирюзеющих землях,
В негреющих светочах, - Дорнах,
Там - ты: в розовеющих зорях,
В негреющих светах, как прежде…
Отдаться-ль, как прежде, надежде, -
Росе бирюзеющей, Нелли!
Вставай, подымайся в пространстве,
Трезвеющим светочем Солнце.
Ковно - Ноябрь 1921



АРКАДИЙ БУХОВ
(1881–1937)

Русский советский писатель, сатирик, фельетонист. Известность пришла во время сотрудничества с журналами «Сатирикон» и «Новый Сатирикон». После Октябрьской революции и закрытия «Нового Сатирикона» в 1918, жил в Литве и два года выступая с театральной труппой. В 1920 году становится издателем и редактором русской газеты «Эхо» (Каунас), где печатались Иван Бунин, Александр Куприн, Саша Черный, Аркадий Аверченко, Игорь Северянин, Тэффи, Владимир Немирович-Данченко и др. По возвращении в 1927 году в СССР сотрудничал с сатирическими изданиями и органами ОГПУ.


ПОЭТАМ

Пусть душа безвременьем убита:
Если в сердце алая мечта,
Не бросайте розы под копыта
Табунов усталого скота.
Замолкайте. Время не такое,
Чтобы нежность белого цветка
Разбудила гордое в герое,
Увлекла на подвиг дурака...
Все мертво. Ни песен, ни улыбок,
Стыд, и муть, и вялость без конца.
Точно цепь содеянных ошибок
Нам связала руки и сердца...
Все сейчас — моральные калеки.
Не для них ли думаете вы
Говорить о счастье, человеке
И о тихом шелесте травы...
Не поймут, не вникнут, хоть убейте.
Вашу святость примут за обман.
Не играйте, глупые, на флейте
Там, где нужен только барабан...
Нашим дням, когда и на пророке
Шутовства проклятого печать,
Не нужны ласкающие строки:
Научитесь царственно молчать.
1912

КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО

Поклонникам новых форм творчества с искренним и трогательным отвращением посвящает автор эти неудачные стихи

 Издохшая крыса лежит на дороге.
 Смердит, вытекая, отравленный гной.
 Прохожий опасливо смотрит на ноги
 И даже собака бежит стороной.

 И только какие-то два идиота
 Пришли умиляться гниющим куском:
 - Вы знаете - пакость, но чуется что-то...
 - В ней выявлен вызов красивым броском.

 Издохшая крыса сама не хотела
 Брильянтом природы зачем-то прослыть:
 Издохла и просто гнила, как умела,
 Как всякая крыса умеет погнить.

 Но два идиота с улыбкою плоской
 И с трепетом ревностным крысу снесли
 На место покойной Венеры Милосской
 И сделали надпись: "Прохожий, внемли..."

 Я видел ту крысу и нюхал тот запах,
 Которым наполнила воздух она.
 Я видел толпу, трепетавшую в лапах
 Цинизма и шутки морального дна.

 И если при мне говорят о брильянте,
 Еще утвержденном одним знатоком,
 Я только смеюсь и прошу их: - Отстаньте...
 Позвольте хоть мне-то не быть дураком...

ТОВАРИЩ ОНЕГИН. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Введение
Мы все скрывались понемногу,
Когда-нибудь и как-нибудь:
Исчезновеньем, слава Богу,
У нас немудрено блеснуть.
И часто от плохих делишек
Бежим, куда судьба влечет:
То в шум и светский блеск Пильвишек,
Кто в тихость томных Алексот.
Так и Евгений. Не видали
Его почти мы целый год,
И как мне кажется, едва ли
Кто знал, как жизнь его течет.
Как он там спит и как он ест
Среди откормленных невест.

Судьба Евгения хранила
- Кого же ей еще хранить -
Солидным животом снабдила
И навыком как лошадь пить.
Люблю провинции привычки,
Ея порядок и уют:
Там утром распевают птички,
А ночью пьяные орут;
И в этом радостном концерте
Одно лишь можно выбирать -
Иль научиться пить до смерти,
Или по целым суткам спать.
А кто от сна и пьянства чист,
О том твердят: идеалист.


В судьбу я верю безусловно,
И наша жизнь - ея раба,
Вчера узнал: Онегин в Ковно,
И понял сразу - то судьба.
Опять он здесь. Опять Евгений
Вернулся в наш круговорот
Для скуки или наблюдений:
Поэта душу кто ж поймет?
И как жнецы в разгаре жатвы
В работе отдыха не ждут,
Так мой герой на Мишку гатве
Нашел лишь временный приют:
Он снова бодро рвется в путь -
О всем узнать, на все взглянуть.

Судьба дары свои привыкла,
- Увы, - не даром расточать:
Не может каждая кепикла
Банкирским домом сразу стать.
Но эта истина условна
И если нам молва не врет,
У нас, по крайней мере, в Ковно
Из каждой щели биржа прет.
Где в биржевом ажиотаже
Не пребывает гражданин?
В кафэ, в саду, в лавчонке - даже
И в бане разговор один:
Кто где и как и что купил
И цену на товар набил.

Мы все, по милости Антанты,
Не можем сшить и пары брюк,
И только наши спекулянты
Гребут, не покладая рук.
Не то что часа - и минуты
Без вздорожанья не пройдет.
Друзья! Когда ж своей валюты
Настанет радостный приход?
Иль, может быть, что эту радость
Не суждено нам испытать?
("Мечты, мечты, где ваша сладость" -
Тут кстати кажется сказать).
Ну, а пока она придет,
Потуже подвяжи живот.

Онегин мрачно наблюдает,
За всем он страшно возмущен.
- Как все безумно дорожает,
Как это скверно… - мыслит он.
- "Что если б жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел?
Теперь вдруг стать отцом - супругом?
Кто предложить бы мне хотел?
- Взойдет лишь утром луч денницы,
А я уж должен наблюдать,
Как стая лавочников мчится
По курсу цены надбавлять.
Ах, узы Гименея - рай,
Но жизнь супруга - не герай".

Когда бы встретился с Татьяной
Онегин после дум таких,
- Увы, - красиваго романа
Не получилось бы у них.
Когда бы в роще сокровенной
Они остались бы одни,
Герой сказал бы откровенно:
- "Раз любишь - доллары гони!"
Я представляю ужас Тани,
Но - кто ж из нас не человек -
И после долгих колебаний
Она бы подписала чек.
А Ольга, покраснев как рак,
Сказала б: "Ленский мой - дурак".

Как человек, гнусна природа,
Подвохов от нея лишь жди:
Теперь - прекрасная погода,
А летом - слякоть и дожди.
Намокли дамы и мужчины
И от тоски и от дождей,
И опустели Кочергины,
И в Колотове нет людей.
Онегин тоже съехал с дачи
(Кормил довольно комаров).
Он ищет в городе удачи
В толпе шумливых шмуглеров:
С шлюс-курсом в тайниках души,
Он в оборот пустил гроши.

Любви все возрасты покорны:
Дитя и отрок и старик -
Кто любит доллары упорно,
А кто и к стерлингам привык.
Кто в кронах идеал находит,
Кто любит гульдены порой…
Кто к банку Укiо не ходит,
Не увлекается игрой?..
Кому ж не лестно в подворотне
Скупить товар из потных рук
И за коричневыя сотни
Поймать зеленых сотни штук?
И тут Евгений мой как раз
В валюту по уши погряз.

На бирже у того ресурсы
Нажить хотя бы что-нибудь,
Кто при разведываньи курса
Сам сможет жуликов надуть.
Лишь тот, кто смотрит очень зорко
В карман другого - будет сыт,
Кто зная кабель из Нью-Йорка,
Предусмотрительно молчит,
Кто покупает не случайно,
Во всех местах и не подряд,
И для кого не служит тайной
Весь черно-биржевый уклад.
Кто с этим вовсе не знаком,
Тот будет с тощим кошельком.
Судьба Евгения хранила
И даже шмуглерша одна
Ему долларов подкупила,
Конечно, деньги взяв сполна.
Прошло два дня - и доллар выше;
Довольный биржей и собой,
Евгений мой, как кот на крыше,
Резвится, хвост подняв трубой.
- Ура… Поступок мой примером
Послужит всем, кто не играл…
Я завтра буду миллионером!
Такой удачи я не ждал…
Уж он не спит, не пьет, не ест…
Куда! Миллион в один присест!

Увы, друзья, не обольщайтесь,
Нас грезы не к добру ведут:
Из нас не каждый Волокайтис -
Миллионы не ко всем идут.
Но мой Евгений - парень пылкий,
В нем кровь наживой зажжена,
И, как шампанское в бутылке,
Кипит и пенится она.
Бежит в контору - "Вот: купите,
Пять сотен долларов живых".
И сразу закрутились нити
Хитросплетений биржевых.
Увы - желанный миллион
В двенадцать тысяч превращен.

На бирже нет ведь инцидентов,
Там - знают все - лишь тишь и гладь:
С покупки взяли сто процентов,
С продажи тоже триста пять.
На сумму общую лишь двести
Процентов принял биржевик,
Когда же все сложили вместе -
Онегин поднял страшный крик:
К кому пойду? С какою целью
Открою душу я свою?
Какому смеху и веселью
На бирже повод подаю…
Я ухожу… Но знайте: тут
Баранов бреют и стригут!

Блажен кто смолоду был молод,
Кто даром сил не расточал
И кто физический свой голод
Не в ресторане утолил,
Кто не привык легко и даром
Своим желудком рисковать -
Тот не знакомится с катарром
И может ночью крепко спать.
Но кто питается окрошкой
Из мух, песка и творогу,
Кто удовольствуется кошкой
Под видом клопса иль рагу -
Тот будет в пасти докторов,
Уныл, тосклив и нездоров.
Но есть еще одна опасность
Теперь при входе в ресторан
(Я пожелал придать ей гласность
Через лирический роман):
Там разрешен легко и просто
Рецепт спасения от бед -
И перегнал в порыве роста
Все цены рынка там обед.
Как доллар - лезет вверх свинина
Грибы как стерлинги - растут.
И здесь какая-то причина,
Что как баранов нас стригут.
Ужель так глуп человек
В наш нервный двадцатый век?
Онегин, грустный и печальный,
Сидит и грезит наяву:
- Ужели в полосе нейтральной,
А не в столице я живу?
Из каждой лавки партизаны
На нас свершают свой налет,
Болит душа, трещат карманы,
Негодование растет…
Кто этому всему виновник?
Что нам сулит грядущий день,
Как думаешь, мой друг чиновник,
Живущий на сто марок в день?
Но нет ответа. В тишине
Онегин дремлет в сладком сне.

Он видит собственной валюты
Столь ожидаемый приход,
Пришли счастливыя минуты
И падает тяжелый гнет.
- Конфект коробку! Что? Два лита?!
- За ужин счет! Ну, сколько? Два?!
(От мух подушкою прикрыта
Во сне кружится голова…)
Не всякий сон, мы знаем, в руку…
Онегин встал, но снова он
В тоску, уныние и скуку
Печальной думой погружен:
- Да, лит - спаситель, так сказать,
Но где вот эти литы взять?.


БАЙКИН ВСЕВОЛОД
(1889-1939)

Журналист, писатель, публицист, поэт. Уроженец Вильны, был редактор московской газеты «Свободный час», участник варшавского литературного объединения «Таверна поэтов» (1921 - 1925). С 1930 г. лектор русского языка и древнерусской литературы в Университете Стефана Батория в Вильне. Автор пособий по русскому языку для поляков. В учебник, предназначенный для военных, включил тексты с армейской и военной тематикой из русской классической и современной литературы М. А. Шолохова, М. А. Алданова, П. Н. Краснова. Принимал участие в деятельности Литературно-артистической секции Виленского русского общества, входил в Виленское содружество поэтов. Сотрудничал в русских и польских газетах, помещал рецензии на публикации о русских писателях в бюллетене Института исследований Восточной Европы «Balticoslavicа».

* * *
Прощаю каждый будний день, -
Ведь их осталось так немного!
И вот уже ночная тень
Вновь, сумрачная, заслонит свет убогий.
Я в молодости щедрым был.
И привередливым, и гордым.
Но лишь теперь я полюбил
Мой каменистый путь, исхоженный и твердый.
Час, что дано мне пережить
И скудное его блаженство, -
Я все готов благословить
За их - неповторимое несовершенство.
1936
* * *
Мир скрылся синей мглою.
Бледный небосвод безбрежен.
Если б ты была со мною,
Был бы я с тобой так нежен.
Вновь зарница там, далеко,
Как тогда, затрепетала,
Ни единаго упрека
Ты теперь не услыхала б.
Как свежо! Прохладный вечер
Влагой пахнет и жасмином.
Я б тебе платок на плечи
С лаской новою накинул.
1936

Старая липа
Ты в небеса уходишь головою,
Корнями рвешь земную глубину,
И в горделивом царственном покое
Раскинулась и в ширь, и в вышину.
У ног твоих под величавой сенью
Цветущих многолиственных ветвей
Мятежному внимаю я гуденью
Пчел, пьющих мед, и ос, и злых шмелей,
К тебе, в твою зеленую прохладу
Спешит усталый путник в знойный день.
Ты птиц ютишь, ты всем даришь отраду,
Душистую отбрасывая тень.
Ты в горделивом царственном покое
Раскинулась и в ширь, и в вышину
Ты в небеса уходишь головою,
Корнями рвешь земную глубину.
1936

БУЛЫГИН ПАВЕЛ
(1896-1936) 

Потомственный дворянин, поэт, офицер Русской императорской армии. Участвовал в боях Первой мировой войны, служа в лейб-гвардии Петроградском полку. В 1918 предпринял неудачную попытку освобождения из под ареста в Екатеринбурге царской семьи,  организовал в Крыму охрану  вдовствующей императрицы Марии Федоровны.  С января 1919 года находился в войсках адмирала А. В. Колчака, поступив в распоряжение следователя Н. А. Соколова по расследованию убийства Императорской семьи.
В 1921-1922 годах жил в Берлине, Риге и Каунасе. С 1924 по 1934 год являлся военным инструктором в Аддис-Абебе (Эфиопия). С 1934 года живёт женой, художницей Агатой Шишко-Богуш, в имении под Ригой. Как организатор,  имеющий опыт работы за границей, получает предложение от старообрядческой общины Литвы образовать новое поселение. Заручившись поддержкой президента Парагвая Эйсебио Айалой принять русских переселенцев из Литвы и выделить им земли и кредиты, Булыкин создаёт в этой южно-американской стране первую колонию семей староверов из Литвы.
Умер в Асунсьоне. Местные газеты отмечали  «от нас навсегда ушёл великий русский странник».


* * *

Жизнь — это призрак-экспресс,
Ночь прорезавший жутко огнями;
Жизнь — лучистая тайна небес,
Купол, затканный весь жемчугами;
Жизнь — постылая сказка старух
Под тоскливый напев непогоды;
Жизнь есть — закаляющий дух,
Бой жестокий с людьми и природой.
Жизнь — угрюмый седой монастырь,
Кипарисом пропахшая келья,
Жизнь — безбрежная водная ширь.
Жизнь — борьба и зевота безделья.
Жизнь — мечта, только встретится с ней
Тот, кто к цели стремится упрямо,
Жизнь — сплетение разных путей…
Дай Бог силы, идущему прямо.

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?

«Что истина?» — Пилат Ему сказал
И руку поднял высоко над головою,
И, говоря о том, слепец не знал,
Что Истина пред ним
с поникшей головою.
В томлении изменчивых путей,
Блуждая в темноте усталыми ногами,
Об истине тоскуем мы сильней,
Не зная, что Она всегда,
везде пред нами.

* * *

Никто, как я, тебя понять не сможет,
Касаточка печальная моя,
Я знаю — тяжела твоя судьба,
Но верю, что Господь тебе поможет.
В часы тоски, когда рассудок нем,
Взгляни наверх, почувствуй звезд узоры;
Поймешь ты вновь,
что смерти нет совсем…
И стихнут в сердце горькие укоры.
Хоть он ушел, но все ж оставил след —
Ты не одна: взгляни, какою лаской
Сияют детские родные глазки!
А у меня и этого ведь нет…
Поверь, вся эта жизнь —
лишь сновиденье,
И радостно нам будет пробужденье.

СЛАВА

9 февраля 1918 г. Начало Ледяного похода Добровольческой Армии Корнилова

Слава погибшим бойцам,
С жизнью умевшим бороться,
Пусть их порыв по сердцам
Нашим, гудя, пронесется.
В дикие хмурые дни
Злого и страшного века
Нам показали они
Силу любви человека.
Годы, сменяясь, пройдут,
Пусть же всегда для народа
Жгучим примером живут
Дни Ледяного похода.
Жалкий развал февраля,
Речи паяца-кумира;
Ложь их Россию вела
К подлости Брестского мира.
Грянул удар Октября…
Вопли измены о мире.
Горькие думы Царя
В саване белой Сибири…
Русь захлестнула волна
Низости, крови и смрада:
Черни привольна она —
Чернь междувременью рада!
Всё, чем гордилися мы,
Рухнув, в крови утонуло.
Ночь. Но средь горестной тьмы
Что-то, блеснув, промелькнуло:
С скорбью на гордом лице
Там на далёкой Кубани,
Слава в терновом венце
Встала в кровавом тумане.

ЗАСЫПАЮЩИМ

Я знаю жизнь, я слышал смерти шёпот,
Мне палец чёрный много раз грозил.
Я видел блеск штыков и боя грохот…
Я так устал… Я много позабыл…
Зовут простить и позабыть былое,
Мне говорят: «События бегут,
И что вчера ценили, как святое,
Сегодня утром люди не поймут.
Не много вас осталося, поэты,
И верьте нам — не нужны, не слышны
Все ваши песни, что поются где-то
За рубежом — красивы, но смешны…»
Несчастный край! Без крова и одежды
Бредут толпы измученных людей.
Погасли слабые огни надежды,
И ночь царит над Родиной моей!
Так как молчать, когда в душе так много
Громовых слов! Когда душа горит!
Бог даст, я пригожусь и для иного,
Пока ж меня предгрозие томит!
Припомнились казачие мне степи,
Когда непонятые и одни,
Мы рвали прочь сковавшие нас цепи!
— Я помню вас, Корниловские дни!
Придёт пора! Блеснёт зовущей новью,
Опомнится родимая земля!
Омоем мы своей горячей кровью
Всю ржавщину усталого Кремля!
Теперь же здесь,
пока мне Бог поможет,
Я буду петь упрямое своё,
А если песни эти вас тревожат,
Вы выньте сердце Русское моё!

ИЗ СКАЗКИ
О МАЛЕНЬКОМ БЕЛОМ АНГЕЛЕ

Скатившись вниз падучею звездой,
Он оказался у подножья ската.
Здесь только что прошел жестокий бой,
И вдалеке гремят еще раскаты.
Везде следы его: обломки фур,
Винтовки, каски, пятна ранцев рыжих,
И неудобно скорченных фигур
Холодное молчанье. А пониже,
В канаве раненый солдат кричит,
Зовет и проклинает… Обе ноги
Его разбиты. А в пыли дороги
Упавший деревянный крест лежит.
И Ангел в трепете к кресту приник,
Узнав Поверженный Скорбящий Лик…

* * *

Я видел тайфун на Амурском заливе,
Я знаю печальный Цусимский пролив,
Грозу у Цейлона, светящийся ливень,
И волн Океана разгневанный взлив.
Но Черное море в капризах коварней, —
Твердят моряки с незапамятных пор.
Я помню и снежную бурю у Варны,
А после — горячий закатный Босфор.
Всю ночь ураган,
как дождавшийся мститель,
Ревел голосами, по-птичьи свистел.
В волну зарываясь,
дрожал истребитель
И на бок ложился, и тяжко скрипел.
И, двигаясь с креслом по стенке каюты,
Мы молодо пели про Солнце Земли, —
Но падало сердце, и были минуты,
Когда мы стаканы налить не могли.

* * *

Я не всегда таким был скучным —
Слагал немало небылиц.
Теперь к Пустыне я приучен,
Я так отвык от белых лиц.
Раз в месяц раб приносит почту,
Пробыв в пути двенадцать дней.
Я сам себе читаю ночью
Приветы вспомнивших друзей.
Храню погоны и кокарду
От службы Русскому Царю, —
Кормя ручного леопарда,
Я с ним по-русски говорю,
И вспоминаю Гумилева…
Что ждет, скрываясь впереди?
Когда-нибудь вернусь я снова.
— Теперь же, жизнь, меня не жди!


БАИОВ (БАЙОВ) АЛЕКСЕЙ
(1899-1923)

Русский поэт, прозаик, публицист. Пользовался псевдонимом А. де Готвиль или его вариациями (Алексей Готвиль, Ал. Готвилль и др.).   Родился в Вильне в семье видного военного ученого, впоследствии профессора в С-Петербургской Академии Генерального штаба, генерала Алексея Константиновича Баиова. Учился на восточном факультете Петроградского университета.  В 1919  вместе с семьей переехал в Эстонию. Сотрудничал с таллинскими русскими периодическими изданиями, писал статьи о театре, художественных выставках, проблемах востоковедения, искусстве, о русской и польской литературах. Отдельным изданием вышла поэма «Грядущая Цусима» (1921).

ГРЯДУЩАЯ ЦУСИМА
(отрывок)

Монголы — «Скифам»,
Азия — Европе,
Грядущее — Настоящему.

Из развалин не сложится Порт-Артур; но — взволнованно встанет Китай;
— чу — прислушайся: будто топот далекий; то — всадники Чингиз-Хана.

Брань великая будет — брань небывалая в мире: желтые полчища азиатов,
тронувшись с насиженных мест, обагрят поля европейские океанами крови; будет, будет — Цусима!

Андрей Белый, «Петербург»
I
Не скифы мы — мы Азии сыны!
Идем на вас несметною ордою.
И перед нами склоните главы
Табуном смятою травою.
Нам надоел ваш шум и гам.
Вы нам мешаете творить молитву нашу.
Вы нам мешаете ходить в наш молчаливый храм,
К губам преподносить видений чашу.
Пески святых пустынь покрыли вы следами
Кричащих мороков и рабством суеты —
Вы пожирали тусклыми глазами
Творения извечной пустоты.
Вы наших женщин оскверняли.
Грязнили вы ступени алтарей,
Святых из рощ священных изгоняли
И сетью рельс забороздили простор святых степей.
И гул машин, сирены пароходов
Нам заглушали сказки дальних лет.
И смех разгульный ваших всех народов
На гонгов зов не дал сказать ответ.
Все, что могло ласкать ваш утомленный глаз,
Тащили вы к себе на ваших пароходах.
Не знали вы, что отравляет вас
Мечта, живущая в чужих для вас народах.
Мы жаждой отравили вас священного забвения,
Из наших уст впервые вы узнали сладкий сон.
Невольно вам твердили мы про грезы опьянения —
Вы тупо слушали далеких гонгов звон.
Мы бросили в хаосы ваших улиц шумных
Дразнящий шелест шелковых одежд —
Сапфиров блеск — холодных и безумных,
И семена несбыточных надежд.
Из наших книг вы рвали жалкие страницы,
Умом плененным силились понять значенье их.
Морщины бороздили ваши лица,
И не смогли вы уловить хоть капли смысла в них.
Склонялись вы к подножию богов вам незнакомых,
И ваши женщины любили наших мудрецов.
В влюбленных вздохах, жалостных и томных,
Постичь старались мысли прожитых веков.
Идем на вас — издерганных, больных,
Идем на вас толпой, несметной, молчаливой -
На ваши города, что в судорогах немых
Покорны власти, страстной и блудливой.
Мы извращенным ласкам вас уж научили —
В любовь теперь вплетаете эфир и кокаин.
Мы в вас потомство хилое убили,
И в жажде вы забвения берете йохимбин.
О вы, рабы — мечтатели мгновенья,
Вам не познать всю мудрость наших снов!
Плетете вы в себе одно лишь вырожденье,
Цепляетесь за маски пышных, глупых слов.
Вы с любопытством смотрите на нас,
Когда проходим мы вдоль ваших улиц шумных,
Вы смотрите на прорези косых и узких глаз,
И огоньков вы ищете страстей безумных.
Кричащей страсти мы не знаем уж давно —
Мы вам лишь бросили отбросы пьяных грез.
Не тронут нас извивы томного танго
И жаркий блеск алмазов ваших слез.
Не знаем мы лица. Лишь скалит зубы маска —
Обманная улыбка на сомкнутых губах.
Скажите наши мысли! Поведайте нам пляски
Извечных слов печати на устах!
Бессильны вы прочесть наш приговор над вами,
Бессильны вы узнать стихийный мысли бег!
За вечно сомкнутыми, тонкими губами
Уже готов ваш приговор вовек!
Мы всадниками станем Чингиз-Хана,
Неумолимою судьбой коней мы окрылим,
Помолимся пред Буддою в пещерах Туан-Хуана,
И полетим на вас — грозою налетим!
Мы вас давно уж победили,
И Кремль — наш раб, не знает сам — какой.
Мы жаждой смерти вас давно уж отравили,
И опиум пьянит вас грезой роковой.
Мы кровью жаркой обагрим
Поля России изможденной,
Волной могучей набежим
На власть Германии обновленной.
Мы будем жечь все города,
Взрывать музеи, церкви, зданья.
И наших пленников стада
Мы будем гнать под гнет рыданья.
Нам все равно — француз иль англичанин,
Голландец, русский — все рабы!
Испанец, австрияк или датчанин —
Мы насладимся воплями мольбы.
Плевать мы будем на иконы,
На идолов разрушенных церквей,
Мы будем пить богов бессильных стоны,
Стенанья паствы созданных царей.
Вы показали нам, как надо сталь ковать,
Вы научили нас огню земному -
И нам не жаль вам благодарность оказать,
Вам показать, что не чужды мы знанию чужому.
Культурой вашей нас хотели обмануть —
Прогрессом — самоценностью обмана.
Но пламень знания не задуть
В слугах Будды и Чингиз-Хана.
 

БОХАН-САВИНКОВА СОФИЯ
(ум.1939)

Литератор, критик, поэт. Дочь  поэта Дорофея Бохана. Окончила гимназию в Минске. В конце 1920 г. бежала с семьей в Вильно. Училась в Праге в Карловом университете на философском факультете. Защитила на немецком языке диссертацию по монадологии Лейбница, вернулась в Вильно доктором философии. Вольнослушателем посещала Университет Стефана Батория, готовила диссертацию. Публиковала стихи, рассказы, статьи в виленских газетах "Виленское утро", "Наше время", "Новая искра".  Участвовала в деятельности Теософского общества, выступала на вечерах и собраниях Литературно-артистической секции Виленского Русского общества. Похоронена на Евфросиниевском кладбище в Вильнюсе.

 ЛЮБИ

Люби свой крест, свой путь, весь мир люби,
Но не ищи, не жди любви своей ответа,
Забыв себя. И так живи, чтоб не пролить ничьей слезы.
И в тяжкой горести и в маленькой печали
Не огорчи своих друзей слезами слабости твоей.
Упреком, болью, недоразуменьем ничьей души не отрави.
Всю жизнь свою, всего себя
Сложи к ногам Христа,
И путь земной благослови,
Тяжелый крест любя.
1925
НА ЧУЖБИНЕ
Пенье церковное
Ладан дымящийся,
Свечек мерцанье.
К Богу возносится
С тихой молитвою
Боль и страдание.
Слезы все катятся...
Пеньем наполнилась
Церковь унылая.
Сердцу вдруг вспомнилась
Церковь родимая,
Родина милая.
2.
Я жду тебя, далекий, милый мой;
В людской толпе ищу тебя всегда я.
Средь тысяч лиц узнаю профиль твой,
Люблю тебя - еще тебя не зная.
Ты - лучше всех, и ты меня поймешь...
Живешь-ли ты, иль ты - виденье рая,
Не все-ль равно? Душа зовет - больная...
Ведь ты придешь?
1925

ДРУЖБА
Озеро тихое. Мирныя воды.
Блески разсветных лучей.
Дар за изжитые тяжкие годы.
Дар за обиды людей.
Нежно прибрежных кустов очертанье.
Тихо дрожанье листвы.
Мягко колеблется ветра дыханье
В пепельных стеблях травы.
Светлый оазис средь дикой пустыни.
Отдых в пути роковом.
Сердца усталаго ласка приветная.
Белым коснулась крылом.
1931

БАХМЕТЬЕВА ЕЛЕНА
(1931)

Доктор гуманитарных наук, преподавала в университетах Ленинграда и Вильнюса, автор статей в научных и популярных изданиях и передач на радио России и Литвы. Под ее редакцией издаются книги современных литераторов Литвы и России. Является основателем Общества любителей русского романса в Литве «Мелос» и соучредителем литературного объединения «Логос». Награждена орденом «За вклад в культуру» и медалями имени А. С. Пушкина и Ф. М. Достоевского правительства России и правительственными наградами Литвы.

***

Вдали от хлопотной России 
С её извечной маетой 
Я у Всевышнего просила 
Позволить снова встречу с той, 
Что ворожит высокопарно, 
Чьё вдохновенье от небес. 
И ворожба настоль коварна, - 
Лишь пару слов ... и мир исчез. 
Пусть тело тихо притаилось 
В старинной зале у окна. 
Душа вновь пела и парила, 
И свой полёт легко стремила 
К родной земле, когда она 
Россию щедро всем дарила.

КОРОТКОЕ СЧАСТЬЕ

Опять эти кроны безумно шумят
Сухая листва под ногами опять
Опять расставаться нам птицы велят
Они улетают куда-то опять
И вместе с собою тебя заберут
Туда, где тепло, быть может, на юг
Ну, да, так должно быть
А как же иначе
Короткое счастье, средь сосен на даче…


ОСТАНЬСЯ
 
Коснись моей души,
Только слегка, не причиняя боли,
И просто рядом посиди
Какой закат, Какое море.
Ты посмотри как волны нежно
Ласкают пеной берег грешный,
А там, вдали, за той скалой
Ликует месяц золотой.
Не уходи, прошу, останься
Ещё немножко посиди
Не покидай меня в пространстве
Ночной, холодной синевы...

СТРЕЛЬНА

Оглохнув от грохота города,
Ослепнув от блеска реклам,
Глухая к тому, что мне дорого,
Уеду я в Стрельну, а там:
Орловский парк,            
плотина,             
пруд,    
простор,             
покой      
и тишина…
Мерный робкий ропот моря,
Шуму легкому листвы
Неустанно тихо вторя,
Оградит от суеты.
И море, вместе с низким небом
Мою усталость растворив,
Напомнит: «Не единым хлебом…»
И снова с миром помирит. 


ЭММА БАСИНА
(1938)

Окончила историко-филологический факультет Хабаровского педагогического института. Автор четырех поэтических сборников и двух книжек стихов для детей. Член МАПП, Межрегионального союза писателей Украины, Клайпедского литературного клуба «Среда» («Aplinka»). Живет в посёлке Жибининкай, Кретингского района.

ТАЙНЫЙ РАЗГОВОР

Господь, мой Бог, молиться научи.
С доверчивою кротостью отдаться
Беседе с вечностью и чтоб не отвлекаться
На мысли тяжкие в глухой ночи.
Молясь, светлеют сердце и душа.
Я совестью Твоей свои прочту проступки
И устыжусь, как я живу, греша.
Но к жизни праведной ступени хрупки.
Господь, мой Бог, молиться помоги.
Узреть Твой Свет из мозаичных окон,
Раскаяньем прорвать греховный кокон,
Отринув верой адовы круги,
Чтоб вознестись в звучании хорала
И ниц упасть к ступеням у портала,
И попросить прощенья и любви.
Моей молитве, Господи, внемли.

ПОКАЯНИЕ И НАДЕЖДА

Потускнели мои иконы
От печали.
Грустен лик у Пречистой Мадонны.
Лик печален.
Хороша, светла моя келья
И просторна.
Читаю «Библию» всю неделю,
Читаю «Тору».
Что же грустны друзья мои -
Святые люди?
И хотя на иконах времён слои, -
Живые судьи.
Жалеют меня, скорбят обо мне:
Несовершенна.
Но утешает пейзаж в окне:
Душа нетленна.

ПРЕДВЕЧЕРЬЕ

Зажжём минору, братья,
На семь свечей.
Возьмёмся за запястья.
И всяк - ничей.
Мы вознесёмся духом
С доверьем чистым
И обострённым слухом
Прильнём к Пречистой.
При нашем общем вздохе
Молитве глас.
За счастье и тревоги
Всем Бог воздаст.


БРОДСКИЙ ИОСИФ
(1940–1996)

Русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года. Писал на русском и английском языке. Неоднократно жил в Вильнюсе. Приезды  в Литву дали «повод» для нескольких  важных стихотворений, входящих в число его наиболее классических вещей: «Литовский дивертисмент», «Литовский ноктюрн», «Коньяк в графине цвета янтаря». На памятной доске дома номер 1 по улице Леиклос (Liejyklos g. 1), выбито на литовском: «Нобелевский лауреат поэт И. Бродский эпизодически здесь останавливался с 1966 по 1971 год.» По воспоминаниям его мама, Мария Моисеевна родилась в Двинске (Даугавпилс в современной Латвии) в семье прибалтийского агента американской фирмы швейных машин «Зингер» и большую часть детства провела под Шауляй.


КОНЬЯК В ГРАФИНЕ ЦВЕТА ЯНТАРЯ

Коньяк в графине — цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.
Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.
Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пестрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.
К чему вся метрополия глуха,
то в дюжине провинций переняли.
Поет апостол рачьего стиха
в своем невразумительном журнале.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале.
Страна, эпоха — плюнь и разотри!
На волнах пляшет пограничный катер.
Когда часы показывают «три»,
слышны, хоть заплыви за дебаркадер,
колокола костела. А внутри
на муки Сына смотрит Богоматерь.
И если жить той жизнью, где пути
действительно расходятся, где фланги,
бесстыдно обнажаясь до кости,
заводят разговор о бумеранге,
то в мире места лучше не найти
осенней, всеми брошенной Паланги.
Ни русских, ни евреев. Через весь
огромный пляж двухлетний археолог,
ушедший в свою собственную спесь,
бредет, зажав фаянсовый осколок.
И если сердце разорвется здесь,
то по-литовски писанный некролог
не превзойдет наклейки с коробка,
где брякают оставшиеся спички.
И солнце, наподобье колобка,
зайдет, на удивление синичке
на миг за кучевые облака
для траура, а может, по привычке.
Лишь море будет рокотать, скорбя
безлично — как бывает у артистов.
Паланга будет, кашляя, сопя,
прислушиваться к ветру, что неистов,
и молча пропускать через себя
республиканских велосипедистов.
 

ЛИТОВСКИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ
Томасу Венцлова

1. Вступление
Вот скромная приморская страна.
Свой снег, аэропорт и телефоны,
свои евреи. Бурый особняк
диктатора. И статуя певца,
отечество сравнившего с подругой,
в чем проявился пусть не тонкий вкус,
но знанье географии: южане
здесь по субботам ездят к северянам
и, возвращаясь под хмельком пешком,
порой на Запад забредают — тема
для скетча. Расстоянья таковы,
что здесь могли бы жить гермафродиты.
Весенний полдень. Лужи, облака,
бесчисленные ангелы на кровлях
бесчисленных костелов; человек
становится здесь жертвой толчеи
или деталью местного барокко.
2. Леиклос [1]
Родиться бы сто лет назад
и сохнущей поверх перины
глазеть в окно и видеть сад,
кресты двуглавой Катарины;
стыдиться матери, икать
от наведенного лорнета,
тележку с рухлядью толкать
по желтым переулкам гетто;
вздыхать, накрывшись с головой,
о польских барышнях, к примеру;
дождаться Первой мировой
и пасть в Галиции — за Веру,
Царя, Отечество, — а нет,
так пейсы переделать в бачки
и перебраться в Новый Свет,
блюя в Атлантику от качки.
3. Кафе «Неринга»
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
4. Герб
Драконоборческий Егорий,
копье в горниле аллегорий
утратив, сохранил досель
коня и меч, и повсеместно
в Литве преследует он честно
другим не видимую цель.
Кого он, стиснув меч в ладони,
решил настичь? Предмет погони
скрыт за пределами герба.
Кого? Язычника? Гяура?
Не весь ли мир? Тогда не дура
была у Витовта губа.
5. Amicum-philosophum de melancholia, mania et plica polonica [2]
Бессонница. Часть женщины. Стекло
полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись — и ощутит нутро,
как некто в ледяную эту жижу
обмакивает острое перо
и медленно выводит ‘ненавижу’
по росписи, где каждая крива
извилина. Часть женщины в помаде
в слух запускает длинные слова,
как пятерню в завшивленные пряди.
И ты в потемках одинок и наг
на простыне, как Зодиака знак.
6. Palangen [3]
Только море способно взглянуть в лицо
небу; и путник, сидящий в дюнах,
опускает глаза и сосет винцо,
как изгнанник-царь без орудий струнных.
Дом разграблен. Стада у него — свели.
Сына прячет пастух в глубине пещеры.
И теперь перед ним — только край земли,
и ступать по водам не хватит веры.
7. Dominikanaj [4]
Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,
в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
— Прости меня.
1971
________________________
[1] — Улица в Вильнюсе.
[2] — «Другу-философу о мании, меланхолии и польском колтуне»(лат.).
Название трактата XVIII века, хранящегося в библиотеке Вильнюсского
университета.
[3] — Паланга (нем.).
[4] «Доминиканцы» (костел в Вильнюсе) (лит.)




БАРКОВСКИЙ ВЛАДИМИР
(1952)

Родился в Беларуси, сознательную жизнь прожил в Литве в г. Григишкес. Экс комиссар криминального отдела вильнюсской полиции. Участвовал в поэтических чтениях «Поэтодень» г. Каунас. Стихи напечатаны в сборниках «День вдохновенный»(2016), «Присутствие Непостижимой Силы» (2017), «Здесь всё — Литва...»(2018).


НЕДОЛОГ ПУТЬ ЗЕМНОЙ


Недолог путь земной. Небесный – бесконечен.
Пробыв немного на земле, уходим мы в него,
И будем в вышине светить звездою млечной,
Смотря на землю свысока из дома своего.
Останутся внизу семья, друзья, работа,
Незавершенные дела – закончат их без нас,
И в вечной тишине у нас одна забота:
Смотреть на землю с высоты, не отрывая глаз.
К Небесному Творцу теперь наш путь недолог.
К тому что было на земле, возврата больше нет,
Лишь звездами покрыт небес огромный полог,
И где-то очень далеко мерцает Свет…


РЕЧКЕ ВОКЕ

Люблю на рассвете бродить по реке,
В объятьях тумана купаясь,
Кукушку послушать, она вдалеке,
Над лесом, мой век посчитает.
На ветках черёмухи, что над рекой,
Соловушка трелью залился…
В душе у меня тишина и покой
Как будто я снова родился.

* * *

Плывёт туман над озером, в малиновой заре.
Поверьте, нету зрелища прекрасней на земле.
И в это утро раннее не спится рыбаку,
Влечёт меня желание и верность поплавку.
И вот места заветные встают во всей красе,
Под лопухами жирные гуляют караси,
И краснопёрка плещется, плотва в траве шуршит,
И рыбаку мерещится, что линь с ним говорит…
А вот и красно солнышко, встаёт во всей красе
И травы серебристые купаются в росе,
А надо мной, на веточке, соловушка поёт –
Уж очень замечательно день новый настаёт



БАБЕЛЬЧУС НАТАЛИЯ
(1969)

Родилась в России, живёт в Вильнюсе. Доктор физических наук. Профессионально занимаясь живописью и батиком, организовала художественный клуб батика «ArtBaltica». Пишет и исполняет романсы и песни. Дипломантка I Республиканского поэтического конкурса современной русской поэзии (2005). Отмечена дипломами Фонда русской культуры Литвы.

ВНОВЬ ВЕТРА, ДОЖДИ, ЛИСТОПАДЫ...


Вновь ветра, дожди, листопады...
И по новой ветра и дожди.
Ничего уже больше не надо.
И хорошего больше не жди.
Отгорело, кануло в вечность.
Отболело, уже не болит.
И куда-то пропала беспечность,
От прочерченных кем-то обид.

Нет той легкости, резвости в теле.
Потерялись надежда, любовь.
И поддернуты волосы белым,
Холодна и медлительна кровь.
Вот она, эта осень исхода!
Я тебя не звала, ты ж пришла.
Почему же грустна так, природа!
От того ли, что я уж не та...


Закружит и осыпет на землю,
В хороводе листву листопад.
Я опять не одна. Но вот с тем ли?
Да и, он ли этому рад?
В том предсмертном своем увядание,
Как ты, осень сейчас хороша!
На последнем своем, на свиданье,
В золотистом плаще от дождя…

2009

* * *

Грустно осенью, грустно, поверьте,
Этой  грусти не видно конца.
Листопадной рябой круговерти
Не отсрочить – идут холода.
Снова дождь нас загонит под крыши,
Ветер злится, ломает и гнёт.
Эта влага, что капает свыше,
Слёзы Божьи, наверно, несёт. Л
езут в голову мысли тугие,
О прошедшем, хорошем, былом.
Не такие уж мы молодые,
И возможно, мы скоро уйдём…
Как листва, покружим, в землю ляжем.
Всё уходит, и мы в том числе…
О себе помнить близких обяжем.
Ну а ты не забудь обо мне!..
Вот такие крамольные мысли,
Мне приходят осенней  порой –
О минувшем, о Боге, о смысле
Нашей жизни, короткой такой…


ОБРАЗ НА ОКНЕ. ДОЖДЛИВЫЙ ВИЛЬНЮС


И этот город пил по капле,
Как злой вампир твою красу.
А превратив тебя в старуху,
Отдал родителю Творцу.
Но образ твой остался в окнах,
В разливах луж, ночных тенях.
В полотнах, что писал художник,
И в барда песнопениях.
О как же, злился этот город,
Что ты любила не его,
И лил, затапливал дождями,
Ветрами бил, стучал в окно.
Ну а когда, тебя не стало,
Грустит он часто по тебе.
И лик тот, милый воскресает,
На вымытом дождем окне...

2009

ТВОЯ ЛИШЬ ЖИЗНЬ!

Жизнь коротка и время быстротечно.
Минут быстрее с каждым годом бег.
Не относись к своим годам беспечно,
Они растают, как весною снег.

Не трать себя на мелочи, обиды
Упреки не кидай своей судьбе.
Ведь каждый во плену своей планиды.
И с измальства в какой –нибудь борьбе.

Как часто попадаем мы в ловушки
Сплетённые из очень хитрых фраз.
Так превращают нас в свои игрушки
Одни из изощрённейших пролаз.

Не жить чужою жизнью, вот дилемма
Прожить свою, чтоб не жалеть потом.
И не тянуть хребтом чужое бремя
Быть человеком, а не быть скотом.

Пройди свой путь в ладах с своей душою!
Все мысли через сердце пропускай!
Твоя лишь жизнь! И пройдена тобою!
Другой не будет, миг не упускай!


ОСТАВЬ ЧЕЛОВЕЧЕ, ТЫ СКАЗКИ ПРО ВРЕМЯ


Оставь человече, ты сказки про время.
Меняем тела, как ненужное бремя.
А то, что ты видишь, лишь есть оболочка.
Живет там душа и это, не точка...

Вот взяли мы форму и душу вложили.
Пришлось ли по норме? Ох, как угодили!
Слились воедино, две сущности крепко.
Ай, как угадали, вот это мы метко!

А тут, ох как плохо! А тут, ох как худо!
Вот это вот, чудо! Вот это вот, юдо!
Да ладно ворчать! Как в людях говориться,
Что мастера дело, страшиться, боится...

Походишь и так, в этом хмуром прикиде!
Душа, не стони, нет еще панихиды!
На всех, не хватает удачной обновки.
Такой вот абсурд, театрал постановки.

Но этой, зарвавшейся, наглой хапуге,
Вы дали прекрасное тело и руки.
И этому гаду, без сердца, морали,
Все лучшее дали... Меня ж, обобрали...

Послушай, ну что, тебе дело до тела!
Ведь, тут ты не долго, короткое время.
А в следующий раз, мы дадим тебе точно,
И ангельский лик, и здоровую почку...

Оставь человече, ты сказки про время.
Меняем тела, как ненужное бремя.
А то, что ты видишь, лишь есть оболочка.
Живет там душа и это, не точка...

2009

БОДНИЧ АНАТОЛИЙ
(1974)

Родился в Вильнюсе, жил в Израиле, сейчас живёт в России, в городе Санкт-Петербург. Вышли книги стихов «Воробьиная ночь» (1999), «Шёпот» (2001), «Голосом ноября» и «А. С.» (2014). Стихи публиковались в различных альманахах и сборниках поэзии в США, Германии, России, Литве.

ЭЛЕГИЯ – ВИЛЬНЮС

Никогда от тебя, мой город… Чеслав Милош

Спит ко всему готовый,
тихий средневековый,
словно впадая в вечность, –
город, где жил когда-то,
где убегал из школы;
«школьник» бессонной ночью
вдруг вспоминает детство.

Арки, кресты костёлов,
странный, чужой, нездешний,
мокрой брусчатки голос.
Утренний мчит троллейбус
дальше, под колокольный
звон и прохладу листьев,
сердцебиенью вторя
шаг замолкает, длится
жизни мгновенье – росчерк,
… не различить согласных,
в парке пустом скамейки
влажны… и лист кленовый
кружится понапрасну…
То затихая, ветер
мокрый по парапету
гонит, в горсти сжимая,
память туда, где нету
смысла, надежды – дальше,
дальше холмов и башни,
узких костлявых улиц,
двор университета
падает в день вчерашний.
Не замечая стрелок,
в пасмурной дымке утра,
медленный, бесконечный,
силясь сойти, сливаясь,
крыш черепичных поезд
тает во тьме рассвета.

***

Если б не было худо*,
было б больше беды,
этот город – посуда
из-под мокрой плотвы.
Звёзд трепещущих ночью,
плотью улиц земных,
по брусчатке грохочет
слов извозчик и крик.
Как листвой одеяло
запахнув наугад,
ну и что, что не стало,
твоих, школьник, наград,
всё равно ты забудешь
самый важный урок,
самый нежный и лучший
город с башенкой строк.
Кафедральною ночью,
вдоль замшелой реки,
озираясь, где хочешь,
где не видно ни зги,
побежишь по кварталам
бедных шахмат речных,
разве этого мало для
бескрайней ничьи?
Спи укутанный лесом,
черепичным дождём,
невесомый, небесный
мой оставленный дом.
Так горбатится кошкой
память в копоти труб,
погоди, я немножко
здесь замешкался, вдруг
у ленивой Вильняле
с деревянным плотом,
заглядевшись на пламя,
навсегда, на потом.

* Стихотворение представлено в авторской редакции.


БОРЗЕНКАЙТЕ АЛИНА
(1996)

Студентка исторического факультета Вильнюсского университета. Пишет стихи и пробует себя в переводах литовской поэзии на русский язык. Стихотворения опубликованы в альманахах «Ступени» (2016, 2017), «Зов Вильны»(2017), «Присутствие Непостижимой Силы» (2017), «ЛИТЕРА 2017». Участник международного фестиваля поэзии в Доме музее Адама Мицкевича «Многоречивая Вилия» (2016, Вильнюс). Член МАПП. Живёт в г. Пабраде.

В МИРЕ ГРЁЗ

Как порою мне хочется в сказку попасть,
Да из речки кисельной напиться,
Да в траву-мураву безоглядно упасть,
Да на звёзды оттуда дивиться!..
Чтоб избушка лесная открыла мне дверь;
Старый леший дорогу б запутал…
И чтоб чудо-клубок меня вывел скорей
На простор, что туманом окутан!

Там со мной говорила б любая трава;
Птицы песни волшебные пели б;
На ветру шелестела бы нежно листва;
А в реке бы играли свирели!
Век хочу в нескончаемой сказке писать
Я о сказочном солнечном мире,
Где все звёзды танцуют и в руки летят,
Где русалки играют на лире!


ЗАКАТ НА КАФЕДРАЛЬНОЙ ПЛОЩАДИ

Когда садится Солнце за собором
И колокол звучит в вечерний час,
Вдруг засыпает шумный Старый Город;
Сливаются «былое» и «сейчас»...
Стираются последние границы,
И время поворачивает вспять…
Листаются истории страницы,
Слетает прочь сургучная печать…
И смотрит важно сверху Гедиминас,
И воет, словно встарь, Железный Волк…
И, кажется, в беззвучный Старый Вильнюс
Вот-вот ворвётся крестоносцев полк,
И кажется – сейчас откроешь тайну,
Что скрыло время прошлого замком…
Но вдруг рассвета первый луч случайный
Промчится по брусчатке босиком…
Промчится, и вернутся вновь границы…
Расчертит их янтарный Солнца свет;
И только сердце вольной синей птицей
Увидит, что границы вовсе нет.

В ЛАБИРИНТЫ СТАРИННЫХ УЛИЦ

В лабиринты старинных улиц
Сердце манит меня опять...
Там эпохи соприкоснулись,
Время там повернулось вспять.

Снова манит меня Фонарщик,
У меня есть к нему вопрос:
В этот чудный, волшебный август
Сколько с неба упало звёзд?

Что за песню поёт Вильняле?
Ангел что протрубит сейчас?
И с Русалкой о чём шептались
Ясны звёзды в паденья час?..

Анна шпилями рвётся в небо,
 И в раздумьях застыл Поэт...
И волынщик в зелёном сквере:
Он играет ещё?.. Иль нет?

Гядиминас глядит сурово…
Слышен Волка железный вой;
Медный колокол снова, снова
Заглушает его собой…

В лабиринты старинных улиц
Сердце манит меня опять,
Там эпохи соприкоснулись,
Время там повернулось вспять…

ДРЕМЛЕТ ГОРОД, ЗАКАТОМ СОГРЕТЫЙ…


Дремлет город, закатом согретый,
И сверкают огнем купола…
Просидеть бы вот так до рассвета,
Оградясь от добра и от зла,
Позабыть про часы и про даты,
Позабыть, что всего лишь апрель…
 И поверить, что врут циферблаты,
И не верить, что снова метель
Заметет этот сказочный город,
Старый город, знакомый до слез;
Это будет, конечно, нескоро…
Это будет, клянусь, не всерьез…
Только были б минуты длиннее;
Тишина только б дольше была;
И в лучах утопали  последних
Золотые церквей купола…

СВЯЗЬ ВЕКОВ НА СЕДЕЮЩИХ КРЫШАХ …

Связь веков на седеющих крышах,
Связь веков в шпилях и куполах...
Я люблю тебя, сказочный Вильнюс,
Гедимином рождённый в лесах!
Здесь гуляет капризная Клио ,
Пряча правду за сотней замков...
Эта муза капризна, спесива…
Но известны ей тайны веков…
Я в них тоже желаю проникнуть,
В подземелья и замки войти!
Во все мелочи, тонкости вникнуть,
То, что временем скрыто, найти!
Это Клио диктует мне строки,
Это Клио диктует мне пыл!
И мне дороги тропы, дороги,
Где когда-то бродил Гедимин...
Я хочу воспевать этот город
И романтику улиц и крыш;
И, не слыша ни сплетен, ни споров,
Разгадать его вечную тишь…
Связь веков на седеющих крышах,
Связь веков в шпилях и куполах...
Я люблю тебя, сказочный Вильнюс,
Гедимином рождённый в лесах!


БЕЛОВА СВЕТЛАНА

Родилась в городе Сухой Лог, Свердловской области, последние годы живет в Вильнюсе. Участница поэтических чтений «Вдохновение» (2017).


ЛЮБЛЮ ЛЮБИТЬ


Люблю любить и ненавижу ненавидеть.
Я в людях уважаю простоту.
Смотреть - ничто, но надо сердцем видеть –
уметь заполнить счастьем пустоту.
Люблю, когда смеется нежно утро,
Когда закатом небо расцвело …
И ночь, когда вдруг ощущаешь смутно
объятий любящих хранимое тепло...

Люблю, когда прощают честно, без амбиций.
С такими просто и всегда светло…
И сердце раскрывается навстречу,
как будто солнышко в душе моей взошло...
Люблю любить, бежать навстречу счастью,
раскрыв объятья жизни на бегу.
И пусть опять распнут - любовь не умирает!
Я и распятым сердцем обниму...

ОЖИДАНИЕ


Вокруг меня теснятся сотни фраз и слов,
Десятки мыслей и тревожных снов.
Проходят люди, судьбы, города,
Проходят жизни праздные года.
Средь этой кутерьмы и жуткой суеты
Я жду, Господь мой, что же скажешь Ты.
Твой голос тихий среди бранных слов
Мой огрубелый слух узнать готов.
И жадно ловит нежные слова
Моя давно остывшая душа!

- Что я могу Тебе отдать взамен?
Моя душа уж жаждет перемен,
В ней только корысть, зависть, ложь…
Что ты из этого «добра» Себе возьмешь?
И слышу вдруг в звенящей тишине:
«Все это, друг мой, Я возьму Себе».

«А что вернешь в пустую душу вновь?»
- «Верну надежду, веру и любовь!»


МОЛИТВА


Когда порой становится мне грустно
И сердце плачет, и болит душа,
Христу я голову склоняю на колени
И говорю в молитве не спеша…

О том, что Он Помощник и Опора,
Мой Друг, мой Бог и Сила и полет…
И благодарность нежно разольется
И благодать на сердце снизойдет…

Покой и мир, и радость и блаженство…
Любви Твоей бездонные моря…
Есть мир, который называется молитвой,
В котором существуем Ты и я…

СПИТ МОЙ МИЛЫЙ


Спит мой милый, сладко, безмятежно…
И ему, наверно, снятся сны.
Я склонюсь к любимому и нежно
Стану лучиком, вернувшейся весны…

Прикоснусь к губам, скользну по шее,
И устроюсь тихо на груди…
Спи, мой милый, спи, не просыпайся,
Я лишь лучик утренней зари…

Я лишь лучик в жизни твоей бурной,
Что зашел к тебе однажды в дом,
С ним душа твоя живет спокойно,
С ним светлей становится кругом…

Спит мой милый, сладко, безмятежно,
И ему, конечно, снятся сны…
Что вот очень скоро в этой жизни
С ним не разлучимся больше мы…

ТАКОЕ СЧАСТЬЕ


Когда заход в ветвях деревьев гаснет
и за окном ложится тихо тень...
Я понимаю, что всего прекрасней
с тобой гореть любовью каждый день...
И ранним утром только просыпаясь,
тебе шептать: "Как я тебя люблю..."
и ночью сонно-нежно прижимаясь,
благодарить счастливую судьбу…




БЛЫТУШКИН АЛЕКСАНДР

Судовой механик рыбопромыслового флота в Атлантическом океане, списавшись на берег занимается судоремонтом. Второе его увлечение – стихотворчество. Автор двух поэтических сборников: «Клайпедские стихи» и «Бархатный сезон». Публиковался в периодике и литературных альманахах Туркменистана, Литвы, России. Член Клайпедского литературного клуба «Среда». Член Международной ассоциации писателей и публицистов.

МАЛАЯ РОДИНА


Всюду снег. Дальний лес за сугробами,
Если сидя в санях, не видать.
Лишь церквушка достать небо пробует.
Дремлет малая Родина-мать.

Всё покрыто. В сенях припорошено.
Колер – белый и синь-голубой.
Зима нынче выходит хорошею
И даёт насладиться собой.

Тишина. От дверей скрип доносится,
Чьи-то валенки снегом шуршат,
И соседская разноголосица, –
Как бальзам, щебетанье девчат.

Мысли могут прийти похоронные,
Только лучше, чтоб жить да любить.
Здесь возможно гнать мысли греховные,
С милым другом виниться и пить,

От погони остыть, успокоиться,
Посудачить, открыться душой.
Пусть щемящее чувство покоится
В ожиданье удачи большой.


* * *

Хорошо в автобусе проехаться,
Пассажиры – правильный народ,
От богатства здесь никто не бесится,
А скорей всего – наоборот.

Две подружки школьницы стрекочут, всё
Интересно в этом мире им,
Двум старушкам их послушать хочется,
Улыбаясь прожитым – седым.

Старичок – натурщик для художника:
Внешностью – писатель Лев Толстой.
Три «шныря»* – отпетые безбожники:
Издевались водкой над собой.

Суетится странная попутчица,
Молода, красива, но – фингал …
Золушкой быть хочет: вдруг получится
Знаменитый сказочный финал.

Ой, чего здесь только не услышите,
В рефератах Дума и Совет
Федерации, аж всё колышется,
Даже то, чего давно уж нет:

Как добро народное транжирится, –
«Аврамович» мастер класс даёт;
Четверть века окруженье «Жирика»
Ахинею в «телике несёт»;

В поворот «Макар» вошёл, наверное,
Выйдя в политический стриптиз;
В конкурсе судебном нынче первая
Обороны сервисная мисс;

Захватили всё, что добывается,
Лучше б шили сапоги, трусы …
И чему так хитро улыбаются
Губернатор и пред. – През*. в усы?

Эх, гуляй – валяй моя Расеюшка!
Совесть?! – Красный светофор! – Постой!
Пассажиры, взяв билет, расселись, – Ха!
Большинство имеют проездной.


 *шныри – группа прислуги в тюремной касте.
 *пред. – През. – представитель Президента в округе.


БОЯРИНЦЕВА - ВОЙКИНА ЛЮДМИЛА

Родилась в России, в г. Шимановск Амурской области. В 1964 году окончила историко-филологический факультет Курского педагогического института. Работала на Украине в техникумах города Донецка, вела  учебно-методическую работу, преподавала русскую литературу, культурологию, психологию и этику деловых отношений.  Член русского литературного клуба им. Г. Державина (г. Каунас).

НИЧЕГО НЕТ НЕВОЗМОЖНОГО

Саломее Нерис посвящается

В краю воспетом Саломеей,
Озёр тишайшие глаза
Заворожено смотрят в небо,
Где по лазури не спеша
Плывут цепочкой облака,
Как пух лебяжьего крыла.

Не оглянутся и не знают,
Что их с печалью провожают
Разлуки горечь затая,
Озёр влюблённые глаза,
Но что поделаешь, когда-то
У каждого судьба своя.

Плывут. Когда же утомятся,
Придёт пора к земле спускаться,
В глаза озёрные взглянуть,
Увидеть, что их верно ждут,
Голубизной к себе маня,
Озёр тишайшие глаза.

Радужным цветом озарятся
Сквозь слёзы будут улыбаться
Когда то грустные глаза,
Когда бегуньи облака
По голубой озерной глади
Запляшут струйками дождя,

Кто верно ждёт, кто ждёт, любя,
К тем возвращаются всегда.