Глава 24. Бунт

Ничем закончилось покамест вече,
Бояре гнули линию свою.
Народ готов уже давно зажечься
И перейти теперь от слов к дубью.
Разрушился последней связи мостик
Между порывом чувства и умом.
Бурлила кровь от воли и от злости
Сильнее чем от братины с вином.
Печерские монахи возроптали,
Недавние припомнив времена,
Когда искали соль у них, пытали,
У многих в шрамах на всю жизнь спина.
Как будто бы по чьёму-то велению,
Горланы объявились вожаки
С призывами горячими к отмщению
И смуты раздували огоньки.
Бояре кинулись к дружине князя
Просить защиты —  встретили отказ:
«Все эти годы вам служили разве?
Но князь почил, а вы нам не указ».
Стихия бунта, сдобренная гневом,
Людей втянула в свой круговорот,
Крушила: и направо, и налево
Подворья ненавистных ей господ.
Ходили толпы, изливая злобу,
Годами что копилась — прорвалось.
Свалить тын княжеский попробовали,
Дружина встретила... и обошлось.
Но двор Путяты сильно разорили,
Взломали дверь амбара, кладовых,
Пытавшихся перечить слуг,  побили,
На этом зуд мятежный не затих.
Досталось сотскому и многим знатным,
Неукротим кто в алчности бывал,
Подручным думским княжьим вороватым,
Кто жил за счёт других и пировал.
«Возрадуйтесь, - мятежники кричали, -
Что живота вас не лишили заодно!»
И по сусекам продолжали шарить.
Всё было, как метлою сметено. 
За каменной стеною синагоги
Евреи заперлись, боясь расправ.
Уйти из города смогли немногие,
Смертельную опасность осознав.
Дома их внешне мало отличались
От всех других, привычных слободе,
Чтоб в людях зависти не вызывали,
Особенно живущих в бедноте.
Толпе озлобленной нельзя без жертвы,
Она не разумом, а лозунгом живёт.
Зовущем, бьющем по больному нерву,
Убрав с пути сомненья и разброд.
И разогретая, взбодрённая погромом,
Направилась в квартал ростовщиков. 
В угаре жажды мести неуёмной
Снесла его от крыш до погребков.
Как будто смерч свирепый здесь пронёсся
И превратил жильё, сметая, в хлам.
Печей лишь чудом уцелевших остов 
Торчал среди развалин тут и там.
Плескалось буйство пламенем пожаров,
Сводились счёты унижений и обид.
И разгуляй такой лишь был началом -
Посольство Киев коль не снарядит
В Переяславль к Владимиру с поклоном:
«Приди и правь, как  твой когда-то дед
Здесь Правду правил по своим законам,
Которых нынче и в помине нет...».
    
Вчерашний след ещё был не заезжен
На шляхе киевском от конских ног
Дружины княжеской, а беженцы
Из стольного спешили наутёк.
В неведении быть не приходилось,
Они ему известия несли,
Живописуя, что происходило.
Как нынче говорят — от первых лиц.
Владимир оставался безучастным -
Не понимать всего, конечно, князь не мог.
А драма, назревавшая сейчас там,
Покуда не пожар,а лишь  дымок.
О киевском престоле не мечталось,
Сейчас он для него, как горизонт.
Мешала очередь, увы, и старость...
Сколь не стремись — недосягаем он.
Но как непредсказуема превратность!
Как выверты Судьбы предугадать?
Что виделось вчера невероятным,
Уже сегодня может перестать.

Не Бог весть расстояние какое,
Гонец его покрыл бы за полдня.
Послов же беспокоило другое -
Их слово князь сумеет ли приять?
Пять-шесть всего посланников от Вече
Да гридни для охраны их в пути
До сумерек успели Альту, речку,
По мосту наплавному перейти.
Вода ещё держалась, не спадала,
Подход к нему был вязким и сырым
И на ночь переправа убиралась
Смотрителем канатом заводным.
Виднелись за ракитами избушки,
Заборы и загоны для скота,
Невзрачные постройки и клетушки -
Жила здесь горемыка-беднота.
К детинцу ближе избы были краше,
Добротнее амбары и хлева.
Без строгости в рядах, как будто пляшут,
Их будто ставили из озорства.   
«Смотри какие важные бояре! -
Посадские дивились, глядя вслед,
Когда те мимо изб их проезжали, -
И каждый, будто праздник, разодет».
Увиденным делились меж собою.
«Откуда? Чьи?», - пытались угадать, -
Темно уже, ворота не откроют,
Придётся ночь в посаде куковать.
Из Киева? Слух есть, что князь там помер…
В нарядах, а без живости в глазах.
Кручинятся — хозяина нет в доме,
У них, поди, там кутерьма в умах».
«Откроют, впустят, - возражали веско, -
Томить не станет князь их до утра,
Таким гостям в детинце хватит места.
Видать, нужда большая пригнала.
Нам прок какой от энтих их волнений?
Богатства не прибавиться. Наплюй!, -
Итогом прозвучало общим мнение, -
Куда не просят — нос туда не суй».
Крутились ребятишки под ногами,
Глазели с любопытством на гостей.
Бежали сбоку взапуски с конями,
Стараясь обогнать, кто порезвей.
Наездники коней не понукали,
Приехали — чего их торопить!
А кто они - уже в детинце знали, 
Владимира успели упредить.
Хотел он, было, с сыном повечереть
И сесть за стол, молитву совершив.
Идёт уже Пасхальная неделя - 
Всё можно есть, себя раскрепостив.
Скоромный стол, но ужин не обильный,
Едою князь себя не пресыщал
И никогда за трапезой насильно
Других он никого не заставлял.
Слуга вошёл: «Князь-батюшка к нам гости,
Из Киева посольство у ворот,
А стража не пускает, держит возле,
Без слова твоего не отомкнёт».
Досадливо поморщившись, князь вышел.
На улице свежо и ветерок,
Луна на мир смотрела оком рыжим
И плыло облако — тумана клок.
Охранник у крыльца, завидев князя,
Спросил о том же, что слуга сказал
И, выслушав, «не тать, не напроказят,
Пусть им ночлег покажут», убежал.
С минуту после постояв, вернулся:
«Почто не ешь, Андрей? Меня ли ждёшь?»,
Ответа не услышав, усмехнулся
И попросил его: «Подай-ка нож».
Нарезал хлеб ломтями аккуратно,
Отставив думы, занялся едой...

«Забрезжит скоро», - князь в оконце глянул,
Как только пробудился ото сна.
Попутно вспомнил: «Как там гости на ночь?
Хотя для них изба отведена».
Пройдя в чём спал, присел на лавку,
Прохладно было — выстыло к утру.
«Эй, кто там! -крикнул, - пусть готовят завтрак,
Пока оденусь я и приберусь».
«К заутрене сперва, - решил, подумав, -
Послов из Киева приму потом.
Пред их приездом люди накануне
Мне сказывали там какой содом».
Однако не пошёл он на молебен,
Из Киева примчались неспроста.
Им князь был срочно вечером потребен,
Иначе бы зачем спешить сюда.
И здраво рассудив, послал за ними
Слугу с утра лишь только рассвело.
«Но если спят ещё, - сказал, - поднимешь,
Я знать хочу, каким их ветром принесло?».
Владимир ждал бояр в большой светлице,
Послов встречал в которой и гостей.
Не ведал он как встреча отразится
На жизни на дальнейшей после всей.
Созвал своих бояр из приближённых,
Епископ местный рядом пребывал.
Вошли послы — все были лет преклонных,
Владимир никого из них не знал.
Постарше кто от группы отделился
В поклоне свиток князю протянул,
Без слов на место, где стоял, вернулся
И взгляд внимательный на всех метнул.
В лице менялся князь, читая свиток -
Так был он неожидан для него,
Согласье дать?... Но будет всё зарыто,
Что строилось для мира до того.
«Так вот вы с чем, почтенные бояре,
А я подумал, что Давид прислал, -
Сказал им, удивившись, - возжелали
Просить, чтоб я Великий стол занял?».
Владимир с кресла к залу обратился
И стряпчего монаха поманил:
«Зело писать, читать ты наловчился,
Поэтому сюда и посадил.
Читай боярам вслух и без студения*, 
Пусть знают все, от них секретов нет.
Чтоб не было хулы и подозрения,
Для мира меж князьями — это вред».
А в памяти Владимира всплывали      
Пока читал, прошедшие года.               
Как трудно, кровью съезды собирались,
Удельная мешала слепота.
Уветичи и Любеч, и походы
Совместные на половцев в их степь,
Смертям, к согласью на пути, нет счёта
И взять теперь разрушить эту крепь?
Припомнилось недавнее затмение**, 
Как сумрак, застив свет, на землю лёг:
«Так вот к чему небесное знамение!
А я им почему-то пренебрёг».   
От тишины застывшей князь очнулся,
Мужи молчали и митрополит,
Потом один, другой заёрзал-шевельнулся,
Но ждали — он, что скажет, как решит?
«Давиду ведомо о вашем изъявлении?
Ему пришёл над вами быть черёд.
Вельми себе большое посрамление
В поступке вашем, мыслю, он найдёт.
Понять могу я вас, принять не смею,
Анафеме князья нас предадут.
Не преступал я клятв и не умею,
И супротив теперь же не пойду».
Посольство приуныло, пошепталось
И старший снова выступил вперёд.
Нелёгкая обязанность досталась:
«Не мы одни, а Киев весь зовёт.
Отказ твой, князь, аукнется бедою,
Помимо нас Никифор бьёт челом,
Тебя он не подвигнет на дурное,
Давид же был и будет чужаком. 
Вовсю шалят в посаде не на шутку,
Не знали раньше вольности такой.
Как помер князь, прошло лишь двое суток,
Уже пускают кровь, идёт разбой.
Не в каждом сердце веры свет Христовой,
Но мнози дикие обычаи блюдут.
А людям обездоленным дай повод -
Куда их мысли буйны заведут?».
Колено преклонил пред князем старец,
И взгляд и жест граничили с мольбой.
«Не суд вершу. Ты встань с колен, боярин,
Что пол мести напрасно бородой.
Давид сумеет навести порядок -
Где ласкою, а где-то и кнутом.
Воссяду я — не всем вам станет сладко, 
Кого погладим, а кого пригнём».
Послушавшись, поднялся старец с пола
И обратил к товарищам свой взор,
Подумал, стоя так совсем недолго,
И снова взгляд на князя перевёл:
«Побьёшь за дело, буду не в обиде,
«Спаси Бог! князь», - скажу, не затаюсь,
Ведь каждый сам себе смотритель...
 Что Киеву велишь, когда вернусь?
Что хлопоты остались наши втуне***?
Да, что надежда здесь не прижилась?
К тебе сюда приезд был не бездумен,
А братьям не иметь над нами власть!
Не стану я о них да за спиною,
Решили горожане большинством:
«Коль волей не отстанут — пусть войною,
Чем встретить нежеланных, мы найдём».
Звучало вызывающе, но честно,
Продумана: и мысль была, и речь.
Последний слог ко всем словам довеском,
Он должен убедительным был лечь.
Возникла напряжённость, но Владимир
Воспринял речи правильно послов.
Не стал вступать в полемику он с ними,
Ответил также без обиняков:
«Расскажите как есть, не прибавляя.
За честь оказанную мне — поклон,
Отказ вам дать одно лишь заставляет,
Что крестоцелованием скреплён».
«Прощай и пусть, князь, сердце не серчает,
А резкость наша разум не мутит.
Тебе сейчас судьбу свою вручаем,
Поелику**** ты есмь для нас всех щит.
Подумай, князь, пока не вышло время,
Проявятся вновь гноем струпья зла,
Коль слово наше всё же не приемлешь», -
Слетело напоследок с губ посла.
Не в радости уехали бояре,
По-разному услышали их здесь,
А князя те слова не отпускали,
Боролись чувства в нём день целый весь.
Тягалась с совестью необходимость,
А ситуация была судьёй.
Но только двойственность здесь нетерпима,
Подсказывало так его чутьё.
Другие к ночи прибыли бояре
И встречу князь откладывать не стал.
«В пути посольство встретив, князь, узнали,
Что им ты в нашей просьбе  отказал.
Путяты дом ещё вчера разгромлен,
И сотских тако же, и слободу,
Жиды где жили, разнесли. Хоромы
Твоей невестки, князь, не обойдут.
И чадь***** грозит монастырям с церквами
Откажешь аще нам и в этот раз,
Их не остудишь голыми руками,
Грех на душу возьмёшь, оставив нас», -
С порога, поклонившись князю в пояс,
Вновь просьбу принесли ему свою. 
Мучительно решался на такое,
Ответив наконец послам: «Даю
Согласие занять престол сей спорный
По зову вашему, но вопреки
Себе и дел не ждите чудотворных,
А лучше отоприте сундуки.
Пока не поздно, по добру да по здорову,
Раздайте людям, терпящим нужду.
Ни меч вас не спасёт, ни тын дубовый,
Коль толпы разъярённые придут. 
Всем будет нынче не до сна, бояре.
Неленостно напрячь бы вам мозги,
Помыслить:«Быть как?». Вы же настояли
Престол принять ваш наперёд других».
«Спешить, князь, надо. После думать станешь.
Уйми бунтующих сперва, - ему послы, -
Упустишь время, вряд ли наверстаешь.
Чего найдёшь потом среди золы?».
«Заварена густая, видно, каша...
Не хочется расхлёбывать самим?, -
Послов князь, упрекая, спрашивал, -
Давай другому лучше отдадим! 
Пошлю с дружиной в Киев Ратибора
И там Путяты вместо станет он.
И вы вертайтесь, не сидите, в город,
К утру народ, чтоб был оповещён.
Гонцов отправлю тотчас в ночь к соседям,
Князьям сказать всем о решённом тут.
Пусть в Берестов******,захочет кто, приедет,
Нелёгкие часы для нас грядут».

Олег болел: и чаще, и подолгу.
Всё в прошлом: удаль и былой задор,
С годами желчней стал и колким;
Душе покоя только не обрёл.
Однако обстоятельства смирили:
И гонор стих, горячку не порол.
Чем ближе подвигался час к могиле,
Тем чаще к Господу с молитвой шёл.
Простуда мучила его с неделю,
От дел привычных снова оторвав.
Лечил Олега знахарь и умелец
Припарками да снадобьем из трав.
Был солнечным час утра и не ранним,
Но князь давно проснулся на заре,
Когда в окольном петухи горланили
Пугая ночь, дремавшую во мгле.
В постели не лежал, недомогание
Почти исчезло, чувствовал прилив
Сил прежних, с ними вновь желание 
Быть в курсе дел своих, покамест жив.
Он после трапезы сидел в светлице
В глубоком кресле, будто прикорнул.
У ног собака с мордою волчицы
Дремала, в лапы чёрный нос уткнув.
При нём и днём, и ночью неотлучно
И только ей он в этой жизни доверял,
Безмолвна, преданна, приручена...,
В лесу щенком однажды подобрал.
Волчиха-мать в крови лежала в яме
И он скулил, свалившись рядом с ней.
Голодный тыкался между сосцами,
Выжлятник******* посмотрев, сказал: «Убей».
Не стал. Задела душу чем-то драма,
Привёз и выходил звериного дитя,
Тот верностью платил до смерти самой,
Хоть волки в лес, как не корми, глядят.
Дал кличку странную волчице — Альма********,
Брала с руки, не зная рук иных.
Сон князя берегла всегда у спальни
И равных не было ей часовых.
Олег ни разу не повысил голос 
(хватило мудрости найти контакт),
Свою, без боя, навязал ей волю,
И стала другом понадёжнее собак.
Слуга вошёл бочком, боясь разгневать,
И встал у двери, вглубь не проходя.
Помявшись, заробел вдруг словно дева,
(из новеньких), поведал о гостях:
«Там двое из Чернигова от брата,
Сказали, срочно нужен ты вельми,
Измотаны все сами, как помяты,
И каждый с заводными с лошадьми».
«Вчера ведь были да умчались в тотчас,
Впусти! - велел князь, - что ещё стряслось?
Ещё чем присланы попотчевать?
И так пошло у нас всё вкривь да вкось».
Князь знал уже о бунте и о вече,
О смерти Святополка не скорбел:   
Век короток и он умрёт — не вечен.
Почто нас только Киев не хотел?
Вошёл гонец. С порога, не смутившись:
«Мы от Владимира — в Чернигов по пути.
Письмо, князь, от него, - сказал, не сбившись, -
Прочтёшь, просил он, скоро не суди».
Волчица вздрогнула, насторожилась,
Ушами прянула, подобралась.
Рука хозяина угомонила
И та, лизнув её, вновь улеглась.
Олег был возмущён, услышав новость,
Которую гонец сейчас привёз.
Не проронил ни звука, ни пол-слова
И только гнев внутри  всё рос и рос.
В нём снова пробудилась, набежала
Вся муть со дна души и неприязнь
К Владимиру. Как сетью оплетала
И ничего не мог поправить князь. 
Подробности продолжились словами:
«Ждать будет в Берестове — знаешь где.
Поедешь сам, иль кто заместо с нами?
Гонцы, как мы, разосланы везде.
Ты, князь Олег, прости, но час нам дорог,
Засиживаться некогда, спешим.
Ответь теперь, ведь путь обратный долог*********,
И свежих лошадей дать прикажи.
Твой брат Давид, приняв нас, там наверно,
Собрался сразу в Берестов, узнав.
Своё мы сделали, что было велено,
Всю ночь к тебе, князь, проскакав.
Дай Бог, к полудню завтра нам добраться,
Коней загоним, жалко их, ну что ж 
И прежде приходилось расставаться,
Приставив словно к сердцу друга нож».
«Иди гонец, скажу слуге — покормит,
Пока в порядок мысли приведу».
А про себя: «Сижу здесь, как затворник,
Охотой разгоняя скукоту...».
Душе поездки этой не хотелось,
В насмешку что ли вспомнил князь о нём?
«...Какой мне прок от этих посиделок?
Чтоб чувствовать на месте не своём?
Но слать своих туда необходимо,
Пущай побудут —  слушают да зрят.
Прельстился всё таки непогрешимый
Престолом киевским... Никто не свят».
Живя в среде ловкачества, обмана,
Князь в людях разуверился давно,
И новость не давала сбыться планам,
Тем паче за него всё решено.
Отправив в Берестов бояр с гонцами
Одно он понял: «Как не шебуршись,
Но с братом рисковал бы головами,
Бездумно в Киев сунуться решись».
Умом раскинув, сам себе признался:
«Да, время изменилось и ушло,
Когда мечом всего я добивался....
Теперь навряд бы это помогло
Сынов своих пусть даже привлеку я.
Давида не принудишь воевать
И ханы к нам два года не рискуют,
И ляхов не с руки мне в помощь звать,
Хоть связи есть там — дочь за знатным паном.
Князей настроишь только супротив
Себя же, а гостям таким незваным
Никто не даст уделами пройти.
Неделю, две потратишь, созывая...
Почувствовав, Владимир упредит.
О распрях с Углича не вспоминает,
Приехать просит с миром — значит чтит.
И руку положа на сердце аще,
Душой перед собой не покривив,
Чернигов сдав, он глаз свой не таращит
На земли наши, злобу затаив....
Живу в глуши как будто нелюдимой,
Обманчиво-безлюдна сторона
И вести не обходят её мимо,
И слухами вполне наводнена.
Свою бы удержать от бунта челядь.
Не углядишь — пожаром полыхнёт.
Бог миловал от этого доселе,
Займётся...  и дружина не спасёт...».
Цеплялась мысль за мысль, не прерываясь,
Струясь по руслу разума его.
То в памяти теснясь, то разливаясь...,
Мелькало прошлое за годом год. 
Почти изгой, почти земли изгнанник,
Ведомый жаждою возвысить род
И отчину вернуть, достичь признания,
Шагал он к цели напролом вперёд.
Он не испытывал душевной драмы,
Сил не было в достатке — звал врагов.
Не брезговал ничем Олег упрямый
И наломал в пути немало дров.
Почти семнадцать лет он здесь в покое,
Не лез к соседям и к нему они.
И принимал участие живое
В войне со степью, пусть и временил...
...Устав сидеть, князь встал и Альма тоже,
Глаза подняв, смотрела и ждала,
Когда скомандует оставить ложе,
Иль здесь пока остаться, где была.
Олег склонился и погладил холку:
«Пойдём-ка, Альма, воздух здесь тяжёл.
Сейчас в моих в раздумьях мало толку,
Каков переяславец... Всех обвёл!».
И, хмыкнув, усмехнулся Святославич:
«Себе, признаться, все мы на уме,
Не зная, как и где себя проявим.
Но только не в убыток бы суме».
...Олег жил в этом замке постоянно,
Вокруг палат  дубовый мощный тын,
В высоких башнях по углам охрана,
Своих не утруждала службой спин.
Стоял он по-над срезом крутояра,
В излучине красавицы Десны.
Ворот устроено для въезда пара
Удобных для хозяйства и войны.
За стену выйдя, встали над обрывом,
Река и полноводна, и тиха.
С куста вспорхнула стайка птиц пугливых
Стремительно подальше от греха.
Отсюда вид прекрасный открывался
На пойму, лес и множество проток,
И луг — весной обычно заливался
Водою полою на малый срок.
День выдался безветренным и тёплым,
Над далью марево висело синевой.
Деревья были кое-где подтоплены,
Но всё вокруг светилось новизной.
И в час такой не думалось о бренном,
Хотелось любоваться и дышать.
Когда года теперь уже почтенные,
Пусть малого, зачем себя лишать?
Недолго постояв, к реке спустились,
Она ещё ленива после сна
И холодна, рыбёшки не резвились,
Лизала берег нехотя волна.
Волчица воздух потянула носом,
Букет апрельских запахов смущал
И будоражил кровь её все вёсны
И в дикий мир, не знамый ею, звал.
В мир предков, но пугающе манящий,
По жизни чуждый, по природе свой.
Жестокий, но не подлый — настоящий
И навсегда потерянный, немой.
Обочь********** в сторонке ехала охрана,
Олег пешком, коня вёл в поводу.
Носилась Альма по косе песчаной,
Схватить пытаясь что-то налету.
Брели вдоль берега, почти у кромки,
Заметили ватажку рыбаков.
Костёр горел, дымок курился ломкий,
В котле уха — сегодняшний улов.
Приткнувшись к берегу, качались лодки,
Сушилась сеть под солнцем на шестах.
Из здешней были мужики слободки,
Ютившейся на этих берегах.
Об эту пору за зимой не сытой
Рекою жил до лучших дней народ.
По глади всей её бывал раскидан
Тогда мужицкий немудрёный флот.
От мыслей сложных всё казалось блеклым,
Отвлечь себя хотелось как-нибудь.
Поплакаться, что мучает так, некому,
И силы нет сказать себе: «Забудь».
Олег свернул к костру неторопливо,
За ним охрана сзади в полукруг.
«Никак сам князь!?» - услышал слов обрывок,
В них было любопытство, не испуг.
Поднялись рыбаки, отставив ложки,
Отвесили поклоны вразнобой,
С бород смахнули, как умылись, крошки.
Встречаться приходилось — не впервой.
«Бог в помощь вам! С добычей, слобожане, -
Совсем миролюбиво молвил князь, -
Напрасным не было, гляжу, в воде купание?
По запаху судить, ушица удалась». 
«Князь-батюшка, не всякий день улов-то,
Вчера вот был, а ноне сеть пуста.
И то сказать, домой идти неловко,
Поймать бы хоть по два, по три хвоста, -
Ответил мужичок ему невзрачный,
Простужено закашляв с хрипотцой, -
Присели только похлебать горячей,
С утра не евши, а пришли с зарёй».
С опаскою косились на волчицу:
Такая, не задумавшись, порвёт.
Князь успокоил, видя страх на лицах:
«Пока ей не скажу, не нападёт».
Ещё порасспросив, он удалился,
Но встреча не на много отвлекла.
Туман сомнения в душе клубился
И мысль по прежней колее вела.
«За просто так от дум не отмахнёшься,
Когда тебя под зад да от ворот.
Не ждал оттуда я никак подножку.
Хотя... у горна кто, тот и куёт», - 
Князь сумрачно подвёл итоги мыслям,
Не утвердившись до конца ни в чём.
А будущее так же было мглисто...
Вздохнул и Альме вслух: «Переживём». 
Тепло, но от реки тянуло влагой,
Земля ещё хранила холода.
Боясь простыть, вернуться счёл за благо,
Здоровьем рисковать — не те года.
«Теперь с Владимиром тягаться поздно,
Умно князь рассчитал... Не уличишь.»
Обида не покроется коростой,
Два года жизни оставалось лишь.


 

_________________________
*не стесняясь
**Солнечное затмение 19 марта 1113 года
***напрасно
****союз потому что, для того что, понеже, ибо, так как
*****устар. Народ, дружина
******Деревня под Киевом, резиденция князя
*******собачник
********греч. кормилица, любящая
**********возле, рядом
*********260 вёрст между Киевом и Новгород-Северским