Цикл Цветок

Сборник «Цветок»

Путин-Пушкин
По делу

Путин, Путин, Улюкаевъ
Стрижен под горшок,
У него прическа «Каин»,
Бог  – не твой дружок.

Врач Тюрьмы, Любовь Михална,
Зубы как вершок,
Уберет одежду Каина:
Бог – не твой дружок.

Раз – инсульт, Евгень Иванна
Ходит на горшок.
Принимает с солью ванны,
Бог – ее дружок.

Здрасьте, Патриарх Кирилле,
Митра – как горшок.
К Рождеству нам подарили
Прутинский грешок.

Вот и я, вот и поэма.
Вот и мой должок.
В Рождество уходит Эмма,
Тоже мне – дружок.

Здрасьте, князи, все за дело,
Сочиню стишок.
А в России сердце ело,
Бог – ее дружок.

***
 Веселая птичка
ты,  Маша, была:
Каталась на бричках,
 Детей не ждала.
Мужей не звала
И, покинувши дом,
Ходила по улице
С легким трудом.
И мягкое тело
Носила она,
Сидела без дела
В колодке окна.
Будет ли у меня книга? Стихи понравились?
О да.
Нет, она весьма грязный поэт.
Иногда кажется, что скоро умру. До пятидесяти пока дожила, несмотря на самоубийства.
Не только. В наших психиатрических лечебницах приняты пытки на половых органах, как и на Украине. Вернее, они вызваны спецпрепаратами и, редко, принудительным гипнозом.

Сталин
Наш народ не очень хам
- все побились по кустам.
А бродяжка, он же бомжик
Книги продает жидам.
От жидов какая честь?
Черносотенцы же есть.
Эта наша Черна Сотня
Отдает премьеру честь.
На частушечный на лад
Кошки прыгают назад:
Вот и ведьма полетела,
Улетела прямо в сад.
Если нету того свету,
Тоже Сталин виноват.
Чем опять кричать «рассвет»,
Приходи ко мне, поэт.
Я не партия, я - дура.
А в народе денег нет.
Государство, господа,
Ни туда и ни сюда.
Государь наш, господа,
Уже старый по годам.
А Романов с вашей Маней
Сидит в Лондоне года.
Вот призыв революцьонный:
Я нахальный, все в навал.
Сталин на Кремле с колонной
И народ ему отдал
Честь. И девки отдаются
И поэты продают
Словеса, и кисти бьются.
«Знаешь, где он? Твой уют?»
И тогда над кашей манной
Дед по имени Романов
Ест-сидит, и три с полтиной
Пенсьонерам выдают.
Или Гитлер в Украине?
Все же русская возня.
А стихи растут и в сплине
Как растенья, у меня.
Я растительный поэт,
У меня долгов сто тысяч
Или ровно пятисот
Не хватает до получки.
Я имею в виду,
Пятьсот тысяч в долгах
У меня, несчастного растительного поэта.
Я расту и подрасту,
Хотя мне и пятьдесят,
Снова в аэропорту
Возятся, на стульях спят.
Запретите стулья мне –
Посижу и на полу.
Вот картошка, но жене
Карту подавать с углу.
Резать, резать в преферанс.
Сталин режет этот люд.
Люди, дайте нашим шанс –
Пусть вас тоже не убьют.
Запретите мне стихи –
Все равно мне было бы,
А весенние грибы
В пост едим и потрохи.
Как Матрена хороша,
Скоро будет чин святой.
Ела в пост, чего душа
Попросила, Бог пустой
Ковшик дал мне, ладно мне.
Нет ни церкви, ни ладА.
В замороженном окне
Снег идет в крутой ладАн
Раскрутившейся пурги.
Ни черта нет, и не зги
Уж не видно. Заяц ест,
Он попался, Пушкин, заяц.
Декабрист, как до-диез,
Уж прославлен, и, ругаясь,
Все ж в Москву не едет он
Из деревни. Бьет поклон
Государю, и не чает
Декабристов царский сон.

Отмечаю: нет ни точки,
А кругом – какая мгла.
Суицидом разворочен
Дом. Таблетки по углам.
Мне приснилось, что в кофейне
Шляпы с кепками дают.
Что Россия? Щи да веник,
«Знаешь, где он, твой уют?»
Нету денег, нету денег,
Я банкрот, а значит, плут…
А лиса-плутовка где-то
Рано по утру бежит.
Ленис лыс. Умри, кадетик,
Расстреляют, и во лжи
Наш народ живет и деток
Ест кошмарный Вечный Жид.

Это Сталин темной ночью
Расстрелял нас ни за что.
Суицидом разворочен
Дом. Таблетки. А в пальто –
Револьвер уже засунут.
И жене стреляться – что ж,
Вот подарочек. Из сумок
Выньте, положите нож.
Кто зарезался, а кто и
Был посажен в лагеря.
Нет и Толи, нет и Коли,
Пропадаете зазря.

Похожу. Свистит пороша,
Мальчик – юный белорус –
Плачет: «Умер мой Сережа,
Брат мой Авель!» Отдаюсь
Лирике. Грядут колхозы,
Бьет крестьянская струя
Крови. Мне не только розы,
Крови от шипов, тая
Мертвых, капли собираю.
В мире мертвых я живу.
Нету жизни, нет и рая.
Вновь приеду я в Москву
После лагеря и ссылки.
Маргаритины чулки
Старые – к кому отсылка,
К Гете? Бог мне помоги:
Из х/б чулочки детские,
Коржик с булочкой еще
В детской дали мне соседские
Мамы. Кровь. Как горячо!
Жар. Болею с детства страхом
Голода. Кто умер-жив?
И соседская собака
Лает грозно. Вот ножи
Не наточены. Тупые,
Как охранника глаза.
Воду пили, водку пили,
В хлебобулочной – розан
Взяли, и опять поели.
Пять копеек стоит он.
Пролетело две недели
От московских похорон.

Мой полковник-подполковник
Сел на подоконник.
Он – покойник, он покойник,
Я ведь – не покойник.

Расскажу вам про молчанье
В городе Москве.
Слышат телочки мычанье,
Просто зоны две.

В зоне первой-то ученый
Люд сидит и ест толченый
Свой горох. И на колени
Ставит Брежнев нас, как Ленин.

Ну а в зоне во второй –
Неспокойный люд живой,
Там живет простой народ,
Погребенный заживо.
Как тебе жизнь, Сашенька?

От него и дочь сбежала
К царскому сынку.
Убоялась так кинжала,
Что кричит: «Сбегу».

Сталинистского кинжала
Убоялись детки.
От него и дочь сбежала
В платье сером в клетки.


Суицид
Как дымит дырявая банка.
Мы уходим в могильный ров.
Круто пляшет одна лесбиянка.
Мы уходим в могильный ров.
У могильного рва нет судеб.
Только жизнь и одни гробы.
Рак на блюде? Так рак на блюде.
Красный рак. Красный плат. Бобы.
У могильного рва нет края.
Голос тонкий, как пахлава.
У могильного рва потает
Утаенная в детстве халва.
Горький очень, как нету деток,
Говор есть у народа. Сто
Тысяч долгу и нет за это
Ни зарплаты, и ни за что
Мы уходим в могильный… С краю
Говорит мне один поэт:
Вы пошли за меня. Не знаю,
Я не вем вас уже сто лет.

Егор и Пушкин. В деревне

И «Бог – сатрап», и палку носит.
Идет, звонит, куда не просят,
И разговаривать не надо…
Наелись губки шоколада.
И вот, идет, куда придется.
Зима и сливы, инородцы,
Но нету вишенок сейчас,
И мой кумир – халиф на час.

Мотаю с отчимом пеленки,
Нам 50, мы – «не ребенки»,
Но молодость моей души:
Рази пером, но не спеши!

И ходят тучи, ходят тучи,
Как ходики на небе, круче
Егорка всех, хоть наркоман,
Сидит, юродивый… Туман.

…И воет пес в моей деревне.
По сходням – лодки ежедневно,
И нет его ни в круге первом,
Ни средь последних, Боже мой.
Желала ли кому добра я?
Жалела женщина не злая.
И ходят тучи, ходят тучи.
По сходням – наледь и туман.
И Пушкин – или бес летучий,
Или стихи – большой обман.

Русь Святая (набросок)

Он за грудки хватает
С вопросом «как дела?»,
Как старый бес, летает
В чем мама родила.

И маленький усопший,
И Феофан святой
Влекут нас к старой топке
Погреться в дом пустой.

Бердяев говорил мне:
«Постнейший Феофан,
Есть творчество, есть пенья
Божественный акдам.

На карте мира, постник,
Направо шаг – вперед.
И рифма тут – искусник
Стило свое берет.
….
Прекраснее царизма
Я, друг мой, не встречал.
Капитализма схизма,
И Пушкин, и причал –

О, prime, все это наше,
Святейший духовник,
Растет с березы каша –
Читайте мой дневник,
Как пьяненький папаша.
Но не забудь, дружок,
Судьбы-России нашей
Пастушеский рожок.

---
Иди лесом, иди вон.
Иди к Богу на поклон.
А по каменным гробам
Позолота бритым лбам.

Оставь московскую заразу

Оставь московскую заразу,
Оставь, да здравствует страна!
С литературой мне ни разу
Поесть не дали, но сполна
За переводы нам платили:
Пускай реклама, пусть контракт.
Литература? Что за Тили
У Шарль де Костера? Итак,
Я  – ваше зеркало ребенка.
Зеркальней нет моей хулы:
- как ночью мытая пеленка,
Края раскинув, на столы
Ложится, чтоб обнять ребенка,
Стихи со вкусом пастилы
Ложатся пластырем на ранки
Обмана и обмана чувств.
От общества, закинув санки
Себе под зад, я покачусь
От трона к нищете убогой.
Оставь, зараза, бишь, Москва.
И вновь по горке по пологой
Иду с санями вверх едва.

Живодеры торговали,
Мародеры лютовали,
Мы сидели и в подвале
Кашу варим не на сале.

Нам папашки уши драли,
Нас мальчишки не е…ли,
Были мы чистее лилий,
И по тропочке святой
Побежали наши ножки,
А по кривенькой дорожке
Наши папочки ходили
За грибами в лес пустой.

Мы сидели и в подвале
Кашу варим не на сале.
Кулеш нам не пригодится –
Белорусский он весьма.
Украинцы-белорусы
Из России пехом, трусы
И нацисты-украинцы,
Но российская тюрьма.

Пахнет кислою блевотой
Водочной, перевороты,
Ведьмы, черти, привороты…
За стихи папаша драл.
Мир – вонючий и в блевоте,
Но с похмелья масло в ротик
Свой гугнивый и красивый
Папа утром заливал.

Что же делать, черт возьми?
За стихи секут плетьми.
С ложкой каши и котлеткой
Пост – не пост, а черт возьми.