Чёт-нечет Сказка

СКАЗКА

**************


ГЛАВА 1

Знакомство с рыжим
_____________________


******


     Митька налетел на этого рыжего мальчишку  у входа на вещевой рынок. Чуть с ног его не сбил. А нечего соваться, куда не просят! Видно же – торопится человек!


- Звинь, - буркнул Митька, что заменяло ему обычное «Извини», и собрался было бежать дальше, к торговым рядам.


     Не тут-то было.


     Мальчишка отряхнул истертые, явно не первый год ношенные джинсики,  и ни с того, ни с сего вдруг спросил:


- В чёт-нечет сыгранём?


- Чего-о?! – обалдел Митька. – Ты с дуба рухнул? Я тебя не знаю!


- И я тебя тоже, - легко согласился мальчишка. – А чему это мешает?


- Н-ну… - Митька невольно сбавил обороты и  призадумался.


     А и в самом деле – чему это мешает? Да ничему. Сыграть… и выиграть – это обяза¬тельно, Митька  Нетопырёв не сдаётся никогда! – и разойтись по-хорошему. Делов-то – на пять минут! Ну, на полчаса, от силы. Вот только мама… Мама строго-настрого велела: купить кроссовки (ура – без неё, мама  наверняка навязала бы Митьке что-нибудь жутко удобное и полезное для ног и такое же жуткое на внешний вид), отовариться двумя кило картошки и пучком морковки – и домой! И ни в коем случае не застревать на сто тыщ лет у игровых автоматов, до которых Митька был большой любитель. Стояли они под навесом, у входа на рынок, и – вот чес-слово! – никому жить не мешали. Разве что Митькиной маме.


     Митька покосился по сторонам и взглянул на дисплей мобильника. Три пятнадцать. Нормально!  Полчаса он потусит-поиграет с этим мальчишкой – кстати, а как его зовут-то хоть? – и сразу – домой. Как милый, порядочный, абсолютно послушный сыночек. Сказка для родителей.  Только сперва он всё же спросит, как этого рыжика зовут.


- Меня Ник зовут, - словно угадав Митькину мысль, сказал мальчишка. – Ну что, пошли?


- Куда это? – Митька отступил на шаг.
 

     А вдруг этот Ник – ловкач-завлекала? Такие на рынках, и вообще, в людных местах тусуются. Плавали – знаем! По телеку их часто показывают. И лохов показывают,  которых эти ловкачи обыграли до последней ниточки. Заманят кого-то в игру – в «напёрстки», например, - а там - глядь, уже и взрослые подошли. Обуют, что называется, на обе ноги, и потопает Митька домой - и без кроссовок,  и без картошки с морковкой, и без денег. И привет всем горячий – фиг эту тёплую компанию потом  на рынке отыщешь. Перебазируются в другое место, как у них водится.

 
     Нет, вроде, один он тут, рыжий этот.


- А вон, ящики видишь? – сказал Ник.


- Вижу, - кивнул Митька, углядев у ограды территории рынка сваленные штабелями ящики из-под овощей.


- Тогда пошли, - ухмыльнулся Ник.


     И они пошли.


- Ну, угадывай: чёт или нечет? – предложил Митьке Ник, когда они уселись в тенёчке на ящиках. И выставил перед собой два замурзанных исцарапанных кулака, в которых что-то было зажато.


- Ну, нечет, - сказал Митька, откидываясь спиной на прохладные деревянные планки ограды.


     Ник хмыкнул:


- Ты не сказал – в какой руке! Так где у меня тут нечет?


     Митька подумал минутку и легонько стукнул по правому кулаку Ника:


- Вот в этой у тебя нечет.


- Фигли! – с явным удовольствием выдохнул Ник и разжал кулак.


     На грязной ладошке лежали два чёрных гладких камешка. «Чёт».


     Митька помрачнел. Вот так, сдуру, продуть какому-то рыжему! Непорядочек. Не сосредоточился он, видимо. А кстати…


- А в другой руке у тебя что? – спросил он. – Чёт, небось?


- Фигли, - повторил Ник и разжал левый кулак.


     Хм. Один камешек.

 

     Кругленький чёрненький камешек,  такой же, как и те два, в другой руке Ника. Рыжий  пацан чуть шевельнул ладонью, и Митьке вдруг показалось, что на гладком бочке камешка что-то блеснуло,  словно холодный и какой-то…  недобрый, что ли,  солнечный «зайчик». Острый лучик попал Митьке в левый глаз, и он невольно сощурился.   А ещё ему показалось, будто на бочке камешка на короткий миг открылся и сразу же закрылся чей-то крошечный злобный глаз, и чужой взгляд  за полсекунды оглядел Митьку с головы до ног…


     Митька сморгнул, и всё пропало. Обычный черный камешек, похожий на обкатанную морскими волнами  гальку.


     Ну, ладненько!


- А ты неправильно играешь, - коварно сказал Митька.


- Как это – неправильно? – ухмыльнулся Ник.


     Ухмылка эта Митьке почему-то не понравилась. Превосходство в ней какое-то было. Словно Ник этот - рыжий, чумазый, - на сто лет Митьки старше и в сто раз его умнее.


- А так, - сказал Митька. – Сразу в обеих руках велишь угадывать.


- И что?


- А то, что всегда по одной руке гадают!


- Да? – Ник словно бы задумался на секунду. – Это для мальков, - пренебрежительно уронил  он. – Это и дурак последний угадает!


- Слышь, ты, Ник, - Митька встал с ящика, - я тебя, рыжий, повторяю, не знаю. Для мальков или для старичков, но я с тобой по одной руке играть буду. Или… - Митька выдержал паузу, как ковбой в классическом вестерне, - или ищи себе другую компанию для игры!


- Лады, - неожиданно легко согласился рыжий Ник, - валяй по одной. Минутку…  – он спрятал обе руки за спину - камешки перекладывал.


    Митька опять сел на ящик. Он снисходительно ждал. Не-ет, он, Митька Нетопырёв, не такой дурак, чтобы абы с кем, с  первым  встречным, логические задачки на камешках решать! Как он, Митька, скажет,  так и будет. Или совсем ничего не будет. Его воля! Рыжий этот сам сыграть предложил. Митька ему не навязывался. Он шёл себе за кроссовками…


- Ну, гадай по одной, - и Ник показал Митьке крепко сжатый кулак. Один кулак. Вторую руку он спрятал за спину. – Так чёт или нечет?


     Митька открыл было рот… и закрыл, как говорится, обратно.


     Логические игры?  Ну да: чёт-нечет – самая что ни на есть логическая игра. И хоть по математике у Митьки всю дорогу была твёрдая «тройка» (предмет вечных нотаций для  Митькиной мамы), но уж эту-то науку он постиг давно. В розовом, как говорится,  детстве.


     Скажешь «чёт» - и угадаешь, допустим. В следующий раз скажешь «нечет» - а фигли, опять «чёт» выпадет: противник заранее знает, что ты это и скажешь, и коварненько так  тебе во второй раз «чёт» подсунет. Это если противник не очень, между прочим, коварный. А вот если очень хитрый противник тебе достался – там «нечет» и окажется. Как приманка, чтобы ты разохотился. А вот в третий раз… Ты скажешь, допустим, «нечет» - а там - «чёт»! А вот и не надо было в третий раз «нечет» говорить! А если в третий раз «чёт» сказать – можешь и угадать. Потому что тебе «нечет» подсунуть хотели… И так далее.


     Стоп. Он ещё и в первый раз ничего не сказал. Тот случай, с обеими руками,  не считается… Ещё раз стоп! Ник этот не сказал, на что они играть будут! Ну, не на интерес же? Они-то не мальки, чтобы на щелбаны, скажем, играть. Тэк-с, сперва надо этот вопрос, как говорит отец, провентилировать.


- Ник, - сказал Митька, - а на что играем-то? Ты не сказал. На деньги не буду, сразу говорю! И на щелбаны - тоже.


- На что играем? – протянул Ник и вновь на минутку задумался, склонив голову к левому плечу, словно подсказки от кого-то ждал.


     Митька поёжился. Ему вдруг показалось, что на ослепительно чистом синем небе  появилась незапланированная тучка – холодком откуда-то ощутимо потянуло, и будто потемнело всё вокруг на секунду. Он даже на небо взглянул. Нет, полный порядочек: солнце жарит, как бешеное. Ни ветерка. Померещилось ему, наверное. Или в щёлку ограды лёгкий сквознячок просочился. В такую жару это даже приятно.


- Ну, так на что? – повторил Митька.


- На желания, - твёрдо вымолвил Ник, словно вдруг неизвестно откуда действительно ожидаемую подсказку получил.


- В «американку» с незнакомыми я тоже не играю, - отрезал Митька и приготовился было встать с ящика.


     Ещё не хватало – чтобы он, Митька Нетопырёв, собакой лаял посреди рынка, на глазах у всего честного народа, или по-ослиному ревел! Если он проиграет, конечно. А он проиграет разве? У него ведь  на всю школу (плюс на пять окрестных дворов) – слава непобедимого игрока! Потому что логическое мышление хорошо развито. Несмотря на «трояк» по математике. И в автоматы эти, которые его мама так не любит, он тоже чаще других ребят выигрывает. Может, рискнуть? Что за игрок без азарта?


- Да на обычные желания. Не на понты и не на слабО, - ухмыльнулся Ник.


- Не на понты? – переспросил Митька.


- Ну да. Не на скАчки вприсядку посреди рынка, не на лай собачий и не на рёв ослиный, - обстоятельно разъяснил ему Ник. – Так… на ерунду. Песенку, там, спеть, к примеру… или Ленку Гладышеву портфелем по спине огреть.  А то что-то зазналась она больно!


*****



     Митька медленно встал с ящика.


     Этот рыжий, что,  мысли читать умеет? Про собачий лай и рёв осла он только что, секунду назад, подумал! Вот этими самыми словами и подумал. А уж про Ленку Гладышеву… а уж про Ленку Митька и вовсе не думал. То есть, сейчас – не думал. Это ещё что за фокусы?! И откуда этот рыжий прыщ Ленку знает, вообще?

 
- Ты кто такой?!  – у Митьки вдруг губы пересохли. Может, этот Ник – шпион? Или телепат? Экстрасенс?..


     Ему вдруг опять стало холодно. По спине побежали противные мурашки. Во рту пересохло, и почему-то сильно забилось сердце. Голова слегка закружилась… показалось, что нечто холодное и скользкое коснулось ноги… Змея!


     Митька подпрыгнул на месте и ошарашенно огляделся по сторонам.


     Фу-у, дурь какая! Откуда в Москве змея на рынке возьмется? Это же не Индия, где они свободно по улицам ползают! Продавец из ларька вышел и сбрызнул тротуар перед своей палаткой водой из пластиковой бутылки, вот Митьке на ноги и попало. Лезет же отчего-то в голову всякая чушь!


- Кто ты такой? – повторил он.


- Я - Ник, - ответил Ник. И подбросил на ладони три черных камешка.


- Это я уже знаю! – чуть было не заорал Митька, но перехватил неодобрительный взгляд какой-то бабульки, проходившей мимо места их с Ником дислокации,  и понизил голос: - Ты откуда про Ленку узнал, чучело рыжее?!


     Нисколько, по-видимому, не обидевшись на «чучело» (Митька-то за такие слова обидчика песок есть заставил бы), Ник так же обстоятельно ответил:


- А я с братаном её в одну спортивную секцию хожу. С Борькой. Ты его знаешь,  он на класс старше тебя с Ленкой учится. Еще вопросы есть? Или сыгранём, все же?


- В какую ещё секцию? – голосом Лоуренса Аравийского (недавно фильмешник помотрел, старый, но забойный!) спросил Митька.


- В шахматную, - ухмыльнулся Ник.


     Митька пригас немного. В шахматах он почему-то не «рубил». Вот ведь тоже: логическая – до жути! – игра. А в неё Митька ну никак не умел играть. Это ж сотню тыщ комбинаций надо в голове удержать! А голова-то Митькина о чём думает? Правильно: о том, как бы лишний «трояк» по математике не схлопотать ненароком. И как сочинение получше написать. И чтобы училка «шпору» не заметила, когда он про очередной «образ героя» будет аж на трёх-четырёх страницах разливаться. И чтобы мама из-за игральных автоматов не ругалась. А ещё – о том, почему это Ленка Гладышева стала нос задирать свыше всякой меры? И без всякого к тому повода?.. Вот так-то.


- В шахматы не играю, - с нарочитым презрением сказал Митька.


- А я тебе и не в них сыгрануть предлагаю, - фыркнул Ник. – Или ты сдрейфил уже?


Чего-о?! Митька Нетопырёв – сдрейфил?! Сейчас он покажет этому рыжему, где раки зимуют!


- Играю в «американку», - твёрдо сказал Митька.


- Чего хочешь? – прищурился рыжий Ник.


     Митька как-то запнулся.  А в самом деле, чего он хочет? Сочинюху накатать на «пятерик»? Ну, ладно, на «четвёрку», хватит с него и такой отметки. Это он и так сумеет, сам… со «шпорами». Не найдёт их училка. Митька хитрую одну штуковину придумал, так до него ещё никто не сдувал. Нет, не найдёт Вась-Вася (Василиса Васильевна) ничего!  Математика? А и фиг с ней! Сегодня – «трояк», а завтра, глядишь, и «четвёрка»! Учителям ведь тоже успеваемость нужна. Пусть и не так, как при этом загадочном «совке», о котором Митьке дедушка иногда рассказывал, но – нужна.


А вот Ленка Гладышева…


- Загадывай, Митяй, - совсем уж по-свойски предложил ему Ник.


- Я тебе не Митяй, - сурово оборвал его Митька. И, подумав, добавил: - Пока что.


- Как скажешь, - ухмыльнулся Ник.


     Ишь, воспитанный какой! А у самого коленки грязные. И ладошки тоже. Из помойки этот Ник вылез, что ли? Со своими блескучими черными камешками.


- Загадываю! – Митька зажмурился крепко-накрепко, и под веками его на миг вспыхнуло ало-зелёное пламя. – Пусть Ленка Гладышева меня при всех… поцелует!


- Чёт или нечет? – услышал он чей-то раскатистый бас.

 
     Не обычный мальчишеский, чуть писклявый – по возрасту – голос, а гулкий мужской бас… Странно… Ник не может таким голосом говорить… Время ждёт, надо ответить… надо угадать…  Почему так холодно? Почему опять Митьке кажется, что по его ногам то ли змеи, то ли крысы ползают? И почему так кружится голова? Заболел он, что ли, посреди полного здоровья?..  Митька тряхнул головой, и неприятные ощущения пропали. Только лёгкий озноб в спине остался, пробежался по позвоночнику ледяными, какими-то неприятно ласковыми пальцами с острыми коготками…


- Чёт или нечет? – фальцетом повторил Ник, и Митька с облегчением открыл глаза.


     Показалось.  Все это ему просто показалось. Ник этот  ниже Митьки «сантимов» на пять. Откуда у него бас-то  возьмётся?.. И голова у Митьки, вроде,  больше не кружилась, и змеи с крысами по ногам не шныряли. Капли воды по щиколоткам стекали, прямо в носки.  Оч-чень приятно – теперь Митьке в мокрых носках до дома хлюпать-топать! Ладно, мокрые носки – это фигня и ерунда. Надо сказать – чёт или нечет?


- Чёт, - уверенно сказал Митька, и Ник с готовностью, – чуть ли не раньше, чем Митька ответил, - разжал чумазый кулак.


     Два черных камешка.


     Фу-ух! А что это он так испереживался весь? Разве он, чемпион «мира и его окрестностей», Митька Нетопырёв,  мог проиграть?.. Митька моргнул: опять ему показалось, что с круглых бочков камешков на него чьи-то глазёнки - крошечные, злые, - уставились. Мигнули – и закрылись… Да ну, бред! Ужастиков не надо столько по дивидюшнику  смотреть, как мама вечно ему говорит. Может, и не надо…


- Ну, пока, - вдруг сказал Ник и резво вскочил с ящика.


- Стой! – Митька опешил от неожиданности. – И что… Это – всё?! А...  А ты?..


- Что – я?


- А ты гадать не будешь?


- Я-то? Понимаешь, Митяй…


     Митька перекосился, но смолчал. Фиг с ним, пусть Митяем зовёт. В конце концов, Ник братана Ленкиного знает. Пусть.

 
- Ну? – Митька нахмурился.


- Если я сыграю, то загадаю наоборот.


- Это как? – не понял Митька.


- Ну, загадаю, чтобы твоё желание НЕ ИСПОЛНИЛОСЬ. А ну, как выиграю? – и Ник опять ухмыльнулся.


     Ох, и не понравилась Митьке его ухмылочка! Что этот Ник о себе думает? Шкет рыжий, сопли до земли тянутся, и коленки  грязные. Помоечник, точно.


- Это кто же такие правила придумал? – противным голосом спросил Митька.


- А ты меня о правилах спрашивал? – таким же противным тенорком отозвался Ник.


- А… а надо было?! – вновь опешил Митька.


     Ну  и лох же он! В самом деле – прежде, чем в  игру вступать, надо было правила узнать!


- Ну и лох же ты, - сдавленным, каким-то чревовещательным голосом повторил Ник его мысль. Не в первый уже раз повторил.  Дословно. – Прежде, чем в игру вступать, надо было правила узнать!


- Ты-и… - угрожающе протянул Митька, поднимаясь с ящика. – Да я тебе сейчас так навешаю – своих не узнаешь!


- Ты хочешь, чтобы Ленка Гладышева тебя при всех поцеловала? – в который уже раз огорошил его вопросом Ник.


     Митька замер в полуприсяде, не до конца встав с ящика.
 

     Странный  какой-то день сегодня…


- Х-хочу, - заикнулся он.


- Ну и не парься. Ты же выиграл?


-  Выиграл, - тупо повторил Митька.


-  Значит, поцелует тебя Ленка. При всех. Как заказывал.


- Точно? – переспросил Митька, шлёпаясь на довольно-таки занозистый – только сейчас заметил! – ящик.


- Точно. Ты же выиграл! – кивнул ему Ник.


- А ты… 


- А я сегодня больше играть не буду, - отрезал Ник. И с обычной своей ухмылкой добавил: - С тобой – не буду.

 
- А…


-  Завтра, в это же время, на этом же месте, - бросил Ник, отворачиваясь.


- А… - «заклинило»  Митьку.


-  Завтра! - повторил Ник. - Если захочешь.


- Но…


- А ты – захочешь, - отрубил Ник.


     Встал с ящика и пошёл куда-то, раздвигая узеньким плечиком толпу  рыночных покупателей.  И - то ли потому, что солнце светило Нику в спину, то ли оттого, что голова у Митьки - хоть и с перерывами, но давно и безнадёжно шла крУгом, - но показалось ему на миг, что  чумазый шкет Ник - не ниже, а выше него. Со взрослого мужика ростом рыжий Ник. И лицо его, когда он на миг к Митьке на прощание  обернулся, – совсем не мальчишеское, тронутое веснушками, с лукавой, но, в целом, безобидной  ухмылочкой. А какое-то серо-жёлтое, словно бы истёртое временем,  причем, таким далёким временем, такими его глубинными слоями, какие Митьке и во сне не снились. Будто Нику этому рыжему аккурат вчера тыща лет исполнилась, и он вовсе не рад такому дню рождения…


     И опять Нетопырёва с головы до ног холодом обдало. И ноги у Митьки заледенели. В промокших-то носках…


- Э-эй! – позвал нового знакомого Митька, но не услышал собственного голоса. – Эй, Ник! Ник!..


     Митька тряхнул головой. От души тряхнул, аж в шее что-то хрустнуло. Где этот шкет рыжий?..


     Ник уходил. Шёл по рынку обычный рыжий мальчишка - шкет, меньше Митьки ростом, кулаком щёки чумазые на ходу утирал. И тянулась от него длинная тень – синяя с чёрным, глубокая, ночная тень; цеплялась за верхушки ограды рынка, переползала на ту сторону забора, хватала за ноги зазевавшихся похожих…


- Пока, Митяй! – обернулась  к Митьке сине-чёрная тень – и Ник пропал.


     Как и не было его. Словно он под землю провалился. Или растворился в толпе, как пишут авторы любимых Митькой фэнтези. «Дозоров», к примеру. «Ушёл в сумрак». Или… куда?.. Митька захлопнул в который уже  раз самостоятельно распахнувшийся рот – и вдруг пулей взвился в воздух с корявого занозистого ящика.


Он же имени своего этому рыжему не называл!


*****

ГЛАВА 2


Сочинение и прочие радости
_______________________________


*****


     Митька Нетопырёв решал логическую задачку.



     На уроке, между прочим,  литературы. Где заниматься такими вещами, по идее, не положено. На «литре» положено страницами нетленок шуршать – то есть, произведениями классиков (чтоб их правнуки по два года в одном классе сидели!), -  или сочинения писать. На заданную тему. Чем весь класс, в отличие от Митьки, и занимался в данный момент. А Митька ерундой всяческой страдал в это же время. А времени у него осталось  до звонка – пятнадцать минут с копечкой. А и фиг с ним! Его проблема – важнее. Да и «шпору» свою, давно и любовно так заготовленную, он дома забыл. Так что пиши, не пиши…


     Итак.  Решаем логическую задачу с неизвестными.


     Этот рыжий Ник знаком с Борькой,  старшим брательником Ленки Гладышевой. Факт? Фигли - факт!  Потому что  только со слов рыжего прохиндея Ника Митька об этом знает. Это – раз. Так… Два:  но имя-то Ленки и брата  её рыжий Ник назвал верно? Верно.  И про секцию шахматную – всё правильно, ходит туда Борька. Ленка успехами своего братца часто перед ребятами хвастается. Тоже – факт. «Оч хор». Пункт номер «два» мы логически прошли, преодолели. С чем нас и поздравляем.


     А как же тогда с пунктом номер «три» - что Митька рыжему этому не представился, имя своё не  назвал? А? Вот – как? А тот его не просто Митькой, а Митяем назвал! А Митяем господина Нетопырёва позволено называть лишь одному человеку на всем белом свете – лучшему Митькиному другу, Севке Мухину.  Или рыжий Ник от Борьки, Ленкиной сестры, вызнал, как Ленкиного поклонника кличут? А также  выяснил и все прочие душещипательные подробности Митькиных с Ленкой «отношений», как это взрослые называют?  «Ха-ха»  три раза!

 
     Ну и?.. Вывод-то - где? И какой? Логический?..


     А что касается пункта номер четыре… Ленки Гладышевой что касается…  Странные ощущения – что из камешков на него якобы чьи-то глаза уставились,  как и змей с крысами, -  Митька пока что в сторону отмёл. Не до них  сейчас…  И, честно говоря, страшновато ему почему-то было об этом вспоминать. Как и о том, что он ночью увидел… Ладно, фигня всё это! О чём это он сейчас думал? А! Так вот:  что касается Ленки… На этом пункте своих мрачных логических размышлений Митька закашлялся, и Вась-Вась озабоченно взглянула на него.
 

- Ну что, Митя? – с полнейшей безнадёжностью в голосе спросила она. - Не пишется сочинение?


- Нормально всё, - буркнул Митька и уткнулся носом в ненавистную тетрадку. И даже ручкой заскрипел. По парте. Чтобы от него отвязались.


- До звонка - десять минут, - шёлковым голосом проинформировала Митьку Вась-Вася, разлюбезная их учительница  литературы.


     А то он и сам не знает! Ещё пять минут ухнулись. На логические размышления. Митька изобразил в тетрадке замысловатую загогулину и повернул  утомлённую головушку к окну.


     Нет, ну вот кто сочинюху на пятом уроке устраивает, а?! И так с утра всё наперекосяк! И так уже у их седьмого класса было четыре урочища : «мает-матика» (так Митька и многие его одноклассники математику называли, потому что маются на ней все - а чтоб ей провалиться!);   потом физ-ра – бегай-приседай;  затем - биология эта дурацкая, «пестики-тычинки»! – плюс, после «биошки», заунывные хоровые песнопения в актовом зале - концерт кошачий… Так ещё и сочинюха! Какие в их головах могли остаться «образы героев», спрашивается?! Их все, мысли эти,  оттуда ветром вымело! Кто только в РОНО – или как это богоугодное заведение сейчас называется? - такие расписания уроков составляет? Или у этих типов из РОНО (или как его там теперь?) детей в принципе не бывает, и они всю энергию тратят на чужих отпрысков? Гении педагогической науки, чтобы их дети из школ за «пары» повылетали! И «шпору» он, дурак, дома забыл. А какая «шпора»-то была классная! Почти два дня он над ней корпел…


     Зазвенел звонок.


     Митька вздрогнул и сумрачным взором оглядел своё произведение. То бишь, сочинение. Имел там место быть заголовок, красовалась недавняя загогулина,  и - обильные синие разводы от гелевой ручки. По всей странице, как муравьиные следы. И пара слов: «Я думаю, что…». Это он в самом начале урока накорябал, когда что-то ещё соображал.  Это - не в счёт. Значится, «пара» неизбежна. Мало ему «трояков» по «мает-матике»!  Мама обрадуется – выше крыши. «Спасибо» дорогому сыночку скажет. От души. За все его о ней «заботы».


     Как уже вчера сказала. И сегодня утром ещё пару слов добавила.


*****


     Вчера Митька пришёл домой без кроссовок, без картошки и без морковки. Молча, ещё в прихожей,  сунул матери деньги, уволокся к себе в комнату и упал на кровать.


     И до-олго слушал воспитательную лекцию. О том, какой он нехороший сын. Какой он бездумный и безответственный человек. Выйдет из него, как сказала мама, в лучшем случае, дворник. Или сантехник. И всю свою «зря-плату» будет уважаемый член общества - Дмитрий Олегович Нетопырёв - просаживать на игральных автоматах. Или в казино. А когда всё просадит – по миру пойдёт. Потому что такого разгильдяя даже дворником - после жутких этих проигрышей - на работу не возьмут…


     Слушал всё это Митька, слушал и, наконец, не выдержал.


- Ну, мам! – проныл он, отлепляя голову от подушки. – Ну, не играл же я сегодня! Вот, все деньги обратно принёс. И мои карманные - тоже в целости! Ну, забыл я просто… Ну, голову мне на рынке напекло…  Ну, звинь…


     Пожалела бы его лучше мама, что ли!


     Фигли.


     Вот если бы его на рынке воры ограбили, деньги бы из кармана вытащили – тогда, может, она и пожалела бы сыночка единственного. Да и то – вряд ли. Сказала бы так:  а не фиг раззявой быть и ворон считать, когда мать тебе семейные деньги  доверила! И ещё про их бюджет – на полчаса лекция. Если  не дольше. Жесть, а не мама! Нет, она, конечно, хорошая, мама его.  Но – несгибаемая какая-то. Как стальная рельса. Вот сейчас она ка-ак скажет, что о сыночке думает… и о его напечённой солнцем дурной голове… и о том, что он без продуктов заказанных домой вернулся… и про мокрые носки тоже…


- Ура!  - мама изобразила бурные аплодисменты, звонко похлопав  измазанными мукой ладонями, отчего в воздухе тучкой  взилась тонкая белая пыль. Митька чихнул.  – Он деньги принёс! А есть мы что будем? На обед? И на ужин тоже? А, Дмитрий Олегович? Деньги, да? Тебе как их – отварить или с лучком пожарить? А я-то хотела  пожарить… - мама артистически выдержала паузу, -  картошечку! Твою любимую, между прочим! И суп куриный сварить - с картошечкой, с морковочкой, с репчатым лучком и укропчиком!


     Митька только слюнки сглотнул.


- Кашу на обед съешь, - мамин тон был непреклонным. – Манную!


- Ладно. Съем, - безропотно сказал Митька.


     А что он ещё мог маме ответить?


     Съел  кашу   на обед, а вот поужинать - ею же - уже не смог. Сделал кое-как уроки, стакан компота  выпил,  с куском белого хлеба, и  спать улёгся. С противно урчавшей в животе манной кашей – она после обеда никак угомониться не желала.


****


     И приснился Митьке очень странный сон…


     Будто стоит он в собственной комнате, знакомой до мелочей:  вон там, в правом углу, у стены – его кровать. Вот здесь, в левом углу, у окна, – стол с компьютером.  На стеллаже – музыкальный центр, куча дисков с музыкой и фильмами. Радионаушники на подставке, заряжаются. Над столом – постер с кадром из фильма «Пираты Карибского моря»:  капитан Джек Воробей  - то есть, американский актер Джонни  Дэпп, -  смотрит  Митьке прямо в глаза, со  своей особенной, хитрой,  насмешливой, но вполне  дружелюбной улыбочкой…


     И в то же время – это вовсе не Митькина комната. Обои на стенах – выцветшие какие-то, и даже как будто обгоревшие… и дымком от них тянет, его темные струйки отчетливо закручиваются в воздухе в спиральки…  Экран компа вдруг мигает, и на миг Митьке - во сне - кажется, что промелькнуло на мониторе лицо старика. Вроде, видел уже Митька совсем недавно это серо-желтое лицо, старое-престарое, словно временем измятое. Но только вот  где и когда он эту противную рожу видел?.. Не вспомнить… никак не вспомнить… а ведь это очень важно!..


     Лицо Джека Воробья на постере вдруг искажается, и вот уже на Митьку с ухмылкой смотрит чумазое лицо рыжего Ника.  Но Ник на Митьку вроде как и не глядит... Он отворачивается, словно портрет вдруг ожил или превратился в телеэкран… Ник оборачивается через плечо, вновь, не глядя на Митьку, ухмыляется куда-то в пространство – и исчезает. Черный пустой лист висит на дымящейся стене…
По стенам вдруг трещины зазмеились. Обои со зловещим каким-то треском начали отставать от стен, повисли,  достав до  пола, неровными длинными лохмами с обугленными краями. Стул, стоявший у стола, обернулся громадной черной собакой, низко присевшей на всех четырех лапах, словно псина  собиралась броситься на Митьку.  И – вот чес-слово! – он отчетливо услышал ее злобное рычание, увидел страшные кривые желтые клыки, с которых на пол капала пена, отчего пол в тех местах, куда падали ее клочья, тоже задымился, как и обои, и в комнате мерзко запахло палёным…


     Из трещин в стенах полезли какие-то длинные, влажно блестевшие толстые веревки. Митька обомлел: это были… змеи! Самые разные: и гадюки со сложным узором на спинах,  и кобры, яростно раздувавшие капюшоны с нарисованными на них «очками», отчего они казались призраками чьих-то злобных лиц…  Мерцая черно-белой шкурой, из трещины выползло толстенное живое бревно и, подняв плоскую треугольную голову, уставилось Митьке прямо в лицо яркими, черными, злобными и очень внимательными глазками. Обомлев от ужаса, Митька узнал в бревне королевскую кобру, и ему померещилось, что сердце его через секунду остановится.


     Змеи, громко шипя, с чмокающим звуком  шлёпнулись на пол  и мгновенно свились  в пёстрые плотные клубки. Секунда -  и клубки эти покатились к Митькиным ногам. А из трещин в стене высунулись серые морды громадных, размером с хорошую кошку, крыс, зашевелили усиками, и сотни мерцающих красноватых глазок кровожадно уставились на Митьку!..


     Он не выдержал эдакой жути:  заорал и… проснулся.


     В своей кровати. В своей – до мелочей! – знакомой комнате. Вон стол, вот – компьютер. Музыкальный центр, радионаушники… Обои –  с выученным наизусть узором: маленькие белые пароходики весело бегут по синим волнам, проплывают мимо ярко раскрашенных островов, возле которых изображены фигурки туземцев в национальных одеяниях – в травяных юбочках, с копьями и луками в руках.  Всё -  привычное, родное, как собственные руки или ноги.


     И – мама. Тоже родная. И очень сердитая почему-то.
 

- Ты почему  орешь? – строго спросила мама. -  Опять ужастики свои на компьютере тайком смотрел ночью? Дмитрий, ну сколько можно повторять!..


- Нет, - хриплым голосом отозвался Митька и покосился на постер.


     Постер как постер. Веселый и отважный капитан Джек Воробей лукаво улыбается Митьке.  Митька на монитор взглянул. Всё в порядке: маленькая лампочка в уголке мигает, режим ожидания… Всё, как всегда. Только вот… Митька открыл было рот – хотел спросить маму:  чует ли она запах палёного? Но вовремя опомнился. Не хватало еще о таких вещах ее спрашивать! Решит мама, что Митька, «в довесок»  ко всем прочим своим недостаткам, курить начал! Что тогда начнется – представить себе страшно. Куда до этого реального кошмара всем этим рожам, змеям и крысам, вместе взятым, из его жуткого сна!


- Что – нет? – таким же строгим голосом  спросила мама.


- Не смотрел я ничего. Компоту напился и спать лег. Это… это мне сон плохой приснился, - откашлявшись и мечтая о том, чтобы такие сны больше никогда его не «посещали», сказал Митька.


- Потому и снится всякая гадость, что ты своими фэнтези и ужастиками чересчур увлекаешься, - заявила мама, подошла к окну и рывком раздёрнула занавески.
В комнату хлынули яркие солнечные лучи, и Митька зажмурился.


- Вставай, Дмитрий Олегович, собирайся в школу, - велела ему мама и, громко и выразительно рассуждая – словно бы сама с собою – о вреде дурацких книг и фильмов ужасов и о том ущербе, который они наносят неокрепшей подростковой психике, ушла в кухню.


     Сопровождаемый, если можно так выразиться, ее гневной лекцией, звучавшей в его ушах, когда он бросал в рюкзак учебники и тетради, Митька отправился в школу.


*****


     И теперь – вот ЭТО. Забытая дома «шпора». Ненаписанное сочинение. И вполне предсказуемая «пара» за него. Эх, жизнь!


- Сдавай работу, Митя, - Вась-Вася воздвиглась над Митькой, как башня Вавилонская.


     Работу! Эко сказанула!  За такую «работу»  в прежние времена, как дедушка рассказывал, на лесоповал ссылали. Без права переписки… Митька захлопнул несчастную тетрадку со следами синего геля и красивой загогулиной посреди белой страницы, молча вручил её Вась-Васе и поплёлся на переменку.


- Митяй, ну ты чего? – сразу же, не успел Митька выползти из класса, налетел на него лучший дружок  – Севка Мухин.


     В прошлом учебном году  они за одной партой сидели, как всю жизнь, с самого первого класса,  и было. А в этом  году Вась-Вася – она ведь ещё и классной руководительницей их стала в этом сентябре, вот уж повезло седьмому «Б»!  – их рассадила. Чтобы они хоть иногда  учителей слушали, а не друг с другом болтали. Теперь Севка сидел наискосок от Митьки, в другом ряду, на две парты ближе к доске, и, только обернувшись, мог увидеть, чем его закадычный товарищ занимается. Почти весь учебный год – врозь.  Только на переменках  и можно «оторваться».


     Странно вот только, что успеваемость у закадычных друзей после этой насильственной «пересадки на другую грядку»  не слишком-то повысилась. Какой она была, эта успеваемость, такой и осталась, если честно. У обоих.


- Чего – «чего»? – буркнул Митька.


- Почему сочинюху-то не написал? Говорил, что «шпора» у тебя классная есть, а сам…


- Забыл я её, - проворчал Митька. – Дома оставил. После вчерашнего.


- Да-а? – уши у Севки встали торчком, как у собаки. – А чего вчера случилось-то?

 
- Инопланетяне прилетели! - отрезал Митька.


- И чего-о?! – глаза у Севки округлились, как два новеньких жёлтеньких десятирублёвика.


- И у нас на балконе высадились, - Митька не выдержал и захохотал во всё горло.

 
     Уж больно вид у Севки был смешной. Поверил! В инопланетян поверил. Во – наивняк, даром, что лучший друг!  Совсем Мухин скоро с ума спрыгнет с этими инопланетянами.


- Да ну тебя! –  Севка толкнул Митьку в бок. – Всё бы тебе разыгрывать фиг знает что!


     И Митька  тоже Севку толкнул. Так, легонько, по-дружески. И начали они бузить. И бузили, пока Вась-Вася не прошла мимо них из учительской, куда она сочинения седьмого «Б» относила, и не сказала с укоризной в голосе:


- Нетопырёв, Мухин! Ну как вам не стыдно!


    Митька с Севкой друг от друга отцепились и проводили унылым взглядом учительницу.
 

- Эх… - вздохнул Севка. – Эхе-хе…


- Ты чего стонешь? – спросил Митька. – Живот прихватило?


- Да так… Вот, вроде, и хороший она человек, Вась-Вася наша…  Ведь хороший? – спросил Севка.


- Ну, ничего так себе… - осторожно ответил Митька. – Не особо злая. А что?


- А то. Хорошая она… а как скажет что-нибудь эдакое, занудно-воспитательное, этим своим добрым-предобрым  голосом,  –  и всё. Уже ни бузить не хочется, ни даже просто побегать. А ведь переменки – они же как раз для этого и существуют! Чтоб мы отдохнули по-человечески!


- М-да, - не мог не согласиться с другом Митька. – Странно это… Ведь хорошая же…


- А я о чём? – и Севка, скроив кислую физиономию, прислонился к стеночке. – Всё желание отдохнуть отбивает. На корню!


- А вот сейчас она пойдёт обратно, - решил поддразнить его Митька, - и ещё что-нибудь скажет! Типа: «Зачем ты, Мухин, стенку подпираешь? Иди, погуляй по коридору!»


     Севка только рукой махнул и ещё крепче к стенке приклеился.


     И тут Вась-Вася снова мимо них процокала. На своих высоченных каблучищах. Как только женщины на этих башнях передвигаются? Уму непостижимо… То есть – чуть было не процокала. На самом деле, она остановилась и с той же укоризной в своём ласковом,  добром-предобром  голосе сказала:


- Зачем ты, Мухин, стенку подпираешь? Иди, погуляй по коридору! - и поцокала дальше.


     У Севки рот сам собою распахнулся.  У Митьки – тоже. Правда, захлопнул он свой рот быстрее, чем Севка – свой.


- Вот это да-а… - пришёл в себя Севка. – Митяй, слышь, ты же этот… экстрасенс настоящий! До словечка угадал, что она скажет!


- Да какой ещё экстрасенс, - отмахнулся Митька. – Просто я уже наизусть выучил, что она в разных ситуациях говорит. И вообще… Не люблю я их, - он помрачнел, вспомнив вчерашний, весьма странный,  день и то, как этот рыжий Ник его мысли – мысли, а не слова! – угадывал.


     Ещё и сон этот идиотский, с крысами и змеями! И рожа Ника на постере… и на мониторе компа  – тоже! Тот самый старик, в которого  Ник на секунду превратился, Митьке во сне и привиделся, теперь, днём, он четко эту рожу старую, противную, вспомнил. Бр-р!


- Кого не любишь? – спросил Севка. – Учителей? А за что их любить-то? За домашние задания? Или за «пары»? Ха-ха сто раз!


- «Экстров» я этих не люблю. «Сенсов», - буркнул Митька.


- Почему? – задал законный вопрос Севка.


- Ну, не люблю, и всё! – Митька почему-то не хотел Севке объяснять, отчего это он вдруг так экстрасенсов невзлюбил. Сам не знал – почему, но вот не хотел он другу ничего растолковывать, и всё тут.

 
- Это из-за вчерашнего, да? – догадался Севка. – Так что вчера случилось-то? Ты мне так и не рассказал! Только не начинай опять про инопланетян, - предупредил он. – Один раз ты меня сегодня уже купил,  хватит!


     Севка фантастику обожал. Ну, просто с ума по ней сходил. Митька фэнтези любил, а Севка  про инопланетян всё подряд читал. И мечтал – с розового детства, – чтобы они наконец-то на Землю прилетели. И будет тогда всем хорошо и распрекрасно! За каждым углом их высматривал. Смех один, считал Митька.  Ну, о вкусах не спорят, конечно.


- Да о чём тут рассказывать? Просто мне вчера идиот один настроение испортил, - вяло ответил Митька.


     Ну не мог же он Севке сказать:  сижу, мол, на уроках, сочинюху из себя вымучиваю, а сам думаю – когда же меня Ленка Гладышева поцелует? При всех… Логический пункт номер четыре глубокомысленных размышлений Митьки Нетопырёва «об жизни»! Цирк, одно слово. Хуже любых сказочек об инопланетянах.  И хуже, чем свой сон Севке пересказывать. Севка, конечно, Митьку выслушает, даже посочувствует, но вот выводы, которые он сделает, вряд ли Митьку устроят. Потому что Севка наверняка заявит:  это, мол, инопланетяне его разлюбезные так на Митьку повлияли – сон ему такой «прителепатили». В целях, значится, первого контакта…  Два раза бр-р! И сто раз – цирк!


     Грустный цирк получается. Дождался он пока что только «пары» за эту самую сочинюху, уж её-то он точно «заработал», будь оно всё неладно! Можно точно считать – УЖЕ дождался. Завтра Вась-Вася о ней и объявит. Во всеуслышание.


     А Ленка (смотри всё тот же пункт размышлений - номер четыре) – вон, с девчонками на подоконнике сидит. Щебечет о своём, о девичьем. Рот до ушей, глаза голубые блестят… И на Митьку даже и не смотрит!


    Обманул его рыжий шкет Ник, со своими блескучими черными камешками и  чумазыми коленками.  Разве о таком расскажешь? Даже лучшему другу. Стыдно как-то… И ещё  – обидно! Вот сегодня пойдёт он, Митька, после уроков на рынок, отыщет там этого наглого Ника –  шкет ведь сопливый   сказал, что будет Митьку ждать,  в то же время, что и вчера, - и таких плюх ему  навешает – мало не покажется! Чтобы отучился он, нахал рыжий,  людей обманывать! Уж лучше бы они на интерес играли. Ревел бы тогда  Ник ослом или собачкой лаял, всем покупателям рыночным на потеху! Потому что Митька точно обыграл бы его. С репутацией лучшего игрока школы, чемпиона  – обыграл бы, как пить дать. Хоть  в этот его дурацкий чёт-нечет, хоть во что хочешь.


     А что, если…


     Ну,  конечно! Надо вместе с Севкой на рынок пойти. На всякий случай. Не из-за драки – он, Митька, этого рыжего одной левой на обе лопатки положит. А чтобы Севка был вроде как  независимым наблюдателем,  или этим… как его… На фамилию вратаря хоккейного, страшно знаменитого, это слово похоже… на Третьяка… Тре-тре… третейским судьёй, вот!


- Слышь, Севон, - сказал Митька, - сходишь со мной на рынок после уроков?


- А чего я там забыл? – удивился Севка.


- Дело там у меня одно есть, - сказал Митька. – Помощь твоя может понадобиться.


- Тогда – не вопрос, пойду, - кивнул Севка.


     Вот это – друг!


- Только… - Севка вдруг замялся.


- Ну, чего такое? – сурово спросил Митька. Неужели Севка откажется? Вспомнит об «очень важном деле», которое  ему мать  якобы с утра поручила, и откажется?


- Только ты же, как всегда,  сразу к автоматам пойдёшь, играть будешь, - шмыгнул носом Севка. – А мне опять просто рядом с тобой болтаться придется – не пришей кобыле хвост… - и Мухин грустными глазами посмотрел на Митьку.


     Митька отвернулся – не хотел он, чтобы друг увидел, как он покраснел. Ведь Севка-то прав… Так и было весь последний год, когда Митька на автоматы эти «подсел». Уже целый год прошёл?! Ну да…  Он, Митька, играл в своё удовольствие, и в стужу зимнюю, и в жару. А  верный друг Севка  околачивался рядом, хлюпал посиневшим (зимой) носом или утирал (летом) пот со лба… И не уходил, пока Митька в очередной раз не подтверждал свою репутацию отличного, самого лучшего – школа плюс пять окрестных дворов! – игрока.  Репутацию чемпиона.


     М-да…  Нехорошо как-то… Впрочем, в этот раз он Севку не просто для компании с собой зовёт, а ПО ДЕЛУ. Разница!


- Я тебя ПО ДЕЛУ с собой зову, - веско сказал Митька. – Никаких автоматов сегодня не будет. Мне там с типчиком одним кое-что перетереть нужно.


- С тем идиотом, кто тебе настроение испортил? – спросил догадливый друг.


- Угу, - кивнул Митька. – И учти, сразу говорю: если мы с ним всё же подерёмся – ты не вмешивайся.


- Почему? – Севка явно обидеться собрался.


- Потому, что у меня к нему разговор есть. Важный. Думаю, до драки дело не дойдёт, - соврал Митька.


     А что ему ещё оставалось делать? Только и мог он, что соврать. Чтобы друга Севку защитить – заранее.  После Севкиных справедливых слов – о том, что Митька целый год таскал его с собой к игральным автоматам, просто так, за компанию,  – Митька твёрдо решил: драться с Ником – если придётся всё же – он будет один на один, и – не сегодня. Сегодня он с Ником просто… поговорит. И кое-что объяснит ему про эту жизнь… пока что – на словах.
 

Звонок!


Ну, всё – последний урок  начинается, история. Через сорок пять минут – ура, ура! -  конец этой каторге. И можно готовиться ко встрече с рыжим нахалом Ником!



*****


ГЛАВА 3

Непостижимая Ленка Гладышева


******


- Нетопырёв, к доске!


     Так. Мало ему было сочинюхи. Судьба решила в очередной раз Митьку Нетопырёва «порадовать». Его ведь  на прошлой  неделе уже спрашивали!


- Иван Влади-имыч, - проныл Митька, не вставая,  - ведь вы  меня на той неделе уже…


- Да, уже, - перебил Митьку историк. – Но я был не очень доволен твоим ответом,  ты мог и сам это понять по «тройке», которую я тебе тогда поставил. И я надеюсь, что сегодня ты хотя бы на «четвёрку» ответишь. Прошу к доске!


     Блажен, кто верует! Надеется он… «К доске…»  К барьеру дуэльному так вызывают, а не к доске! Одно слово – историк!  Д`Артаньян в потёртом колете… со скрипучим седлом под мышкой… а шпагу в школу не взял –  жена шпагу в металлоремонт понесла, чтобы там с неё ржавчину ободрали  и блеск на клинок навели…


     Митька отлично понимал: сердиться-то ему надо на самого себя, а не на прекрасного, в общем-то, человека, историка их, Ивана Владимировича. Самого нормального учителя в школе.  (Насколько учителя вообще бывают нормальными). Так все ученики считали.  Уроки-то он вчера приготовил кое-как… вернее, совсем  никак не приготовил.  Но он ничего не мог с собой поделать – сердился на историка,  лучшего в школе  учителя, и всё тут. С утра прямо  день не задался! Нет, не с утра. Со вчерашней встречи с рыжим Ником – вот так будет правильнее сказать. Может, этот Ник его сглазил? Бывает же такое. Вроде бы. И сон ещё этот… гадкий!


- Митя, прошу к доске, - повторил историк.

     К доске, к доске… А может, лучше не позориться? Результат-то всё равно будет один и тот же. А встать и честно сказать: мол, так и так… Митька встал.
Сглотнул. И громко – и честно! – сказал на весь класс:


- Иван Владимирович, извините меня, я сегодня не готов отвечать.


     И сел – как с дуба рухнул. Аж больно стало… там… ну, от соприкосновения этой части тела с жёстким стулом.


- Та-ак, - протянул историк. – Печально. Мог бы предупредить меня перед уроком. Я бы тогда тебя в следующий раз вызвал. Давай дневник, Нетопырёв. Ничего не поделаешь, придётся тебе «двойку» поставить, – и Иван Владимирович грустно покачал своей красивой, скульптурной, как говорят понимающие люди, головой.

 
     Бородка и усы у него  действительно были в стиле мушкетёров французской королевы, но прозвище его было не Д`Артаньян, а Атос.  Д`Атаньяном Митька его мысленно сгоряча обозвал. С досады. Потому что не очень-то любил четвёртого мушкетёра из романа Дюма-папы. Карьерист он был, Д`Артаньян этот. За счёт друзей в капитаны мушкетёров выбился.
 

     Да: мог Митька историка предупредить. Что да, то да. Иван Владимирович имел понятие о законах школьной чести и никогда не подличал. Если перед уроком сказать ему, что ты задание  не приготовил, не выучил ничего,  по уважительной причине – а историк по глазам сразу видел, врут ему или нет, вот кто настоящий-то экстрасенс! – он просто ставил в журнале против твоей фамилии точку. Карандашом. И предупреждал: на следующем уроке, мол, спрошу оба параграфа. И спрашивал. И строго спрашивал! И всё это было – честно. На взаимном доверии. Каждый день такие номера ни у кого бы не прошли – Атос лгунов на сто метров под землёй чуял, а уж любителей кататься на учительской шее «ссаживал» со своих мушкетёрских плеч моментально.


     И всё же, всё же… Мог бы Митька учителю заранее сказать, что не готов он, попросить не вызывать его сегодня? Нет – никоим образом! Причина-то у него – того… неуважительная была. Что это за причина – не хотел он, мол, вчера уроки учить, потому что ему  какой-то рыжий наглый типус на рынке голову заморочил,  и всё настроение заниматься у Митьки пропало начисто! Учебник он, мол, пролистал на скорую руку и спать завалился!..


     Хорошо звучит, ага? И ещё и про манную кашу рассказать. Как она Митьке в горло не лезла и комками в животе застывала. И про сон – со змеями, крысами и мерзким старикашкой! Во цирк-то получился бы!


     Так что - имеем то, что имеем. Ну, Ник, держись! Достал ты Митьку Нетопырёва. Как-то быстро так достал, за два дня всего. Накопилось против тебя уже столько  – мама, не горюй, пляши вприсядку!.. Кстати, о маме. Вечером ещё и скандал с мамой Митьку ждёт, по полной программе. Из-за «пары» по истории. И это она ещё о сочинюхе пока не знает… К гадалке не ходи: скандальёз будет - что надо. Весело-то как!


- Митя, - Иван Владимирович положил дневник на его парту, - извини, но ты сам виноват. Готовься, у тебя последние отметки весьма… гм… неудачные. На следующем уроке спрошу, понял? Всё спрошу, за две недели. Все параграфы. Понял? Запомнил?


- Угу, - Митька кивнул и запихнул злосчастный дневник в сумку. – Понял, запомнил. Выучу, Иван Владимирович.


- Верю, - спокойно сказал историк. – Начинаем новую тему…


Но он не успел начать новую тему.


*****


- Митя!..


     Весь класс обернулся на этот звонкий голос.

- Гладышева… - начал было  Атос, но Ленка уже встала со своего места. - Лена Гладышева, в чём дело? –  чуть строже спросил историк.


- Извините, Иван Владимирович, это займёт всего лишь одну секунду, - любезным голосом ответила ему Ленка.


      Так, наверное, королева Франции со своими  мушкетёрами разговаривала. Ласковым, но - «железным» тоном.


     Ленка юбочку нарядную отряхнула зачем-то - и пошла, как сомнамбула, к Митькиной парте.


- Митя! – повторила она, и Митька с удивлением уставился на неё. – Не расстраивайся так из-за «двойки»! Ты её исправишь!

 
     Почему у Ленки глаза какие-то… не такие? Нет, они, конечно, такие же голубые, как всегда, и такие же большие и… красивые. Но вот блестят они как-то непривычно. Как будто Ленка в них капли какие-то закапала – такие, специальные, блескучие. Митька  где-то читал или просто от кого-то слышал, что кинозвёзды такие капли в глаза нарочно капают, чтобы взгляд у них особенным становился, маня-ащим таким…  Или Ленка линзы – тоже какие-то особенные, с блеском -  в глаза  вставила? Зачем?..


     Но Ленка не дала Митьке возможности логически порассуждать о каплях и линзах. Она подошла к нему - близко-близко, наклонилась и… ПОЦЕЛОВАЛА!!! Развернулась на мысочках и спокойно пошла к своей парте. В полной тишине – у всех, похоже, в зобу дыханье спёрло.


     Послышался громкий треск – это  Иван Владимирович Атос указку на пол уронил.


- Вы сказали, что мы новую тему начинаем, - всё тем же любезным тоном французской королевы напомнила остолбеневшему историку  Ленка Гладышева. – Продолжайте, Иван Владимирович, мы вас внимательно слушаем, - и она преспокойно открыла тетрадку. И ручку над страницей занесла – чтобы название новой темы записать.


- Э-хм! – закашлялся бедный историк, наивно полагавший, что он – за двадцать-то лет работы в школе! -  уже «имел счастье» досконально  изучить  сложную  детскую психологию: навылет, насквозь, вдоль и поперёк, со всеми её нюансами, сюрпризами  и «закидонами».  – А-гхм! Извините, ребята, я… кхм-гм! – на минуточку… - и Атос вылетел из класса, как камень из древней пращи. Пращи Давида, к примеру.


     Ба-бах! Дверь за ним с грохотом захлопнулась.


     И тут  весь класс словно с цепи разом сорвался.


- Ты чего, Лен?! – это Ленкина закадычная подружка, Маринка Щепкина.


- Тили-тили-тесто! Жених и невеста! – это, разумеется, Генка Мотыльков,  их классный остряк-самоучка.


- Дурдом! – пять человек, в один голос, хором, все - девчонки. – Лен, ты с ума сошла?!


- Лена, с тобой всё в порядке?! – Машка Савельева, сердобольная душа, всех всегда жалеет.

 
- Кла-асс! – восемь человек, хором,  мальчишки, разумеется.


- Повторить дубль! – Игорь Птицын, сын кинорежиссёра, хорошо поставленным «актёрским» голосом.


- Во даё-ёт! – одиннадцать человек, хором, и мальчишки, и девчонки вперемешку, среди них – и Севка Мухин, дружок Митькин закадычный.


     И, разумеется, «Бу-га-га!» и «Гы-гы-гы!» - это все прочие.


     И только Митька Нетопырёв сидел неподвижно и безгласно, словно  к стулу приклеился. И ещё и язык проглотил, к тому же.  И даже глазами хлопать не мог – окаменел.  И не только из-за Ленкиного поцелуя. А ещё и из-за того, что ему опять… привиделось! Показалось  Митьке вдруг, что за Ленкиным плечом, когда она к нему наклонилась, медленно поднялась плоская змеиная голова и мелькнул в острозубой страшной пасти чёрный раздвоенный язык…


     Оторались ребята. Все. Разом. Возникла коротенькая пауза…


 - А в чём, собственно, дело? – невозмутимо спросила спокойная, как танк, нет,  как целая танковая дивизия,  Ленка Гладышева, когда в классе наступила эта секундная пауза.

Когда у всех дыхание и слова иссякли и народ собирался с силами для новых «комментов» её очень, очень -  ну, крайне странного! - поведения.

 
     Ну, что тут началось!


     Митька крепко-накрепко зажмурился, хотя  ему бы полагалось, по идее, уши себе  ладонями зажать, чтобы не слышать этого дикого гвалта.  Перед глазами его сперва ало-зелёные круги поплыли, как всегда бывает, когда ты веки с силой сжимаешь, а потом… а потом вдруг возникла фигура рыжего Ника. И она, эта фигура, словно бы кивнула ему… И ещё и подмигнул ему рыжий Ник  впридачу – мол, видишь? Сбылось твоё желание! И опять змеиный язык мелькнул перед Митькиным внутренним взором. И палёным запахло – слабо, но вполне ощутимо. Мама дорогая!  Это что же такое происхо…


- Что тут у вас присходит?! – загремело над бедной Митькиной головой, и он ошарашенно открыл глаза.


     Директриса!

 
- Я вас спрашиваю, седьмой «Б»! Почему такой крик стоит в классе?! – по сравнению с мощным басом директрисы  недавние вопли учеников седьмого «Б» можно было бы спокойно назвать тихим шёпотом.

 
     Бас у Нонны Никитичны был почище, чем у Федора Шаляпина. Митька один раз пластинку его слушал, когда  дедушка его в гости к друзьям своим, ветеранам войны, с собой взял, – не-ет, не тянул Шаляпин против их Нонны!


- И где Иван Владимирович?! – продолжала бушевать Нонна. – У вас тут урок или что?!


     Класс безнадёжно молчал, потому что переорать Нонну могла бы только  Нонна номер два, а в их классе таковая, увы, не училась.

 
     «Ничего, - утомлённо подумал Митька, - сейчас она накричится, прервётся на секундочку, и тогда, возможно, кто-нибудь ей что-нибудь объяснит…»


     Что тут объяснишь-то?!  Действительно – дурдом!  Ленка Гладышева его поцеловала! При всех. Как и обещал этот рыжий… Кто же он такой, этот Ник, а? И что всё это, вообще, значит?! И почему ему, Митьке, дрянь всякаяснится- мерещится – то змеи,  то крысы, то запах горелого? Митька  потянул носом воздух: пахло мелом, немножко - пылью, бумагой… Обычные школьные запахи.


- Что всё это значит?! Долго молчать будем, седьмой «Б»?! – рявкнула Нонна.


     Скрипнула дверь – это  Атос вернулся.


- Иван Владимирович! – с новыми силами загремела Нонна, поворачиваясь к нему. – Что происходит в классе, где вы, насколько я знаю, сейчас должны вести урок истории?!


- Нонна Никитична… - начал было историк, растерянно озирая испуганными глазами сошедший, похоже, в одночасье  с ума седьмой «Б», - видите ли…


- Я вижу только то, что вы НЕ ВЕДЁТЕ урок! – прорычала Нонна. – Потрудитесь объяснить, Иван Владимирович, почему я, проходя по коридору, вдруг слышу какие-то дикие вопли и визги, разносящиеся по всей школе  из вашей аудитории? Класс наверняка сорвал уроки - половине школы, по меньшей мере!


     М-да. Уж если кто и сорвал сегодня уроки – причём, наверняка, – ВСЕЙ школе, так это сама Нонна.  С её-то басом не только уроки можно сорвать, добрую сотню террористов разогнать – раз плюнуть. А то и две сотни.


- Нонна Ники… - но историку сегодня явно не суждено было донести хоть до кого-то свои мысли.


     Потому что ему опять помешали. И опять – Ленка Гладышева. Она медленно поднялась со своего места, и класс затаил дыхание, уже почти не вслушиваясь в громовые крики  разъярённой Нонны. А вдруг – это читалось буквально на каждом лице, - а вдруг  Ленка и при директрисе повторит свой безумный поступок?! Возьмёт - и ещё раз Митьку Нетопырёва поцелует! Или  ещё  кого-нибудь? Ну, бывают же в жизни чудеса!


    Но Ленка отколола  нечто другое. В каком-то смысле, это было даже почище поцелуя.


- Нонна Никитична, - шёлковым голосом произнесла она, смело глядя прямо в лицо грозной властительницы школы,  как раз набиравшей полную грудь воздуха для очередной громовой тирады. - Извините…


     Директриса запнулась на полуслове и с недоумением посмотрела на Гладышеву.
 

     Опаньки  – Нонна-то, оказывается, слышит, когда к ней обращаются! Даже если при этом орёт, как раненая динозавриха! День странностей и неожиданных открытий сегодня. Продолжение вчерашнего?..


- Нонна Никитична, - гладко, словно она урок, наизусть  вызубренный, отвечала, пропела  Ленка. - Дело вот в чём! Ивану Владимировичу вдруг стало плохо, и он пошёл в медкабинет… или просто попить водички. А мы так ора… кричали, потому что очень за него испугались и начали друг с другом спорить – надо ли вызвать для учителя «скорую помощь»? Спорили мы, действительно, очень  громко, от страха за Ивана Владимировича. Вот и всё! Просим вас – и всю школу – нас извинить, - и Ленка спокойненько опустилась на стул и чинно расправила на коленях свою джинсовую юбочку с вышивкой.


     Нонна побагровела и вновь повернулась к Атосу. Ну, чистый ледоход – всем корпусом разворачивается! Памятник Родине-Матери, а не женщина. Хорошо хоть, без карающего меча весом в сто пудов в руках.


- Почему же вы мне сразу не сказали, что вам стало плохо?! – рявкнула она.


     Атос даже не попытался объяснить  Нонне, что переорать её у него не было никакой возможности. Как и ни у кого на свете. Кроме Ленки Гладышевой – но и та не орала, а тихо-мирно объяснила этому мастодонту в юбке, в чём было дело. Историк  вообще ничего не сказал. Ни Нонне, ни Ленке Гладышевой, ни классу. Он вдруг как-то странно покачнулся и мягко осел на пол, привалившись спиной к ножкам парты. Моргнул пару раз, слабо улыбнулся  – и закрыл глаза.


- Безобразие! – неизвестно к кому обращаясь, и уж совсем непонятно -  по какому, в данном случае, поводу, -  прорычала  Нонна.


     А Ленка Гладышева вскочила с места, подбежала к заметно побледневшему историку и громко – чуть ли не громче Нонны! – закричала:


- Быстро, кто-нибудь, вызовите «скорую помощь»!


     Змеиный язык молнией мелькнул перед Митькиными глазами – и пропал.


*****


ГЛАВА 4


Второй сеанс игры
___________________



*****


- Ну, где он, где?


- Нету пока что. Придёт.


     Митька и Севка сидели  в тени рыночного забора, на том же ящике, на котором вчера – подумать только, всего лишь вчера! – Митька впервые сыграл с Ником в чёт-нечет. Севка поминутно озирался по сторонам, высматривая рыжего мальчишку, и то и дело теребил Митьку. Как будто Митька мог этого Ника из-под земли достать. Или из воздуха его раздобыть, использовав чудеса телепортации. Как это сплошь и рядом происходит в любимых Севкиных фантастических романах и фильмах. Ну, и в любимых Митькиных фэнтези – тоже.


- Значит, так и обещал? – в сотый раз спросил Севка, отвлекшись от высматривания странного рыжика.


- Так и обещал, - в сотый же раз повторил Митька.


     У него уже язык не ворочался, но он друга не обрывал. Сдерживался. Потому что верный Севка пришёл с ним на рынок. И тоже сидел и ждал появления Ника. Не очень, правда, терпеливо ждал, не так, как Митька. Но нельзя же требовать от человека невозможного? От такого человека, как Севка.  С терпением у него явно непорядочек. Как и с умением помолчать хоть пять минуточек - в нужный момент.


- И всё исполнилось… - восхищённо протянул Севка. Опять же – в сотый раз.


- Угу. Ты и сам видел, - коротко ответил  Митька.


     О своём сне и обо всём прочем – как ему почудилась змея за плечом Гладышевой – он умолчал.  Язык у него не повернулся бы - весь этот бред Севке пересказывать.
 

- Эх, клёво  получилось! Атас просто! Как она по классу прошла – как по струночке! И – р-раз! Чмок тебя в щёку! Амор с ней такой вот внезапный приключился! – Севкины восторги  никак не желали иссякать, и Митька утомлённо закрыл глаза.


     Может, лучше бы он один пришёл? Может, Ник потому и не показывается, что Митька сюда с другом притащился? Как маленький. Словно испугавшись чего-то. Своего сна…Змей… Крыс… Огня… Митька невольно передёрнулся. По спине его побежали противные мурашки… Он ведь и правда испугался. И сейчас боится… Но и злится на Ника – страшное дело, как злится!


- А знаешь, что я думаю… - начал было Севка.


- Знаю, - не дал ему договорить Митька.


- Откуда? – Севка, судя по его тону,  надулся.


Митька  сидел с закрытыми глазами и лица приятеля не видел, но по Севкиному голосу и так  было ясно.


- Оттуда. Ты в который уже раз хочешь открыть мне эту страшную тайну:  что Ник – инопланетянин.


- А ты в который раз не желаешь выслушать мои доказательства! – Севка окончательно надулся.


- Потому что я в это не верю, - ответил Митька, так и не открыв глаза.


- А я – верю! Я тебе точно говорю: этот твой Ник – пришелец! С другой планеты! Или вообще – из другой Галактики! – Севка так горячился, словно не устал в сто тысяч миллионный раз всё это повторять. Вот что значит – одержимый одной идеей человек. Маньяк, короче.


- Верь на здоровье. Вот увидишь его – и сам поймёшь, что никакой он не пришелец. И не из Галактики он, а из шахматной секции. Он туда с Ленкиным братом, Борькой, ходит, - в миллиард миллионный раз выговорил Митька, еле сдержав зевок.


     У него уже язык не ворочался. А Севка всё не унимался. Правда, из рук толпы изнывавших от любопытства одноклассников Севка его всё-таки спас.


     Врачи  со «скорой» оказали историку  первую медицинскую помощь в виде ватки с нашатырным спиртом, подсунутой педагогу  под самый нос.  Военрук, по просьбе – то есть, по приказу! – Нонны повёл заработавшего «психологический шок» Атоса домой.


     А на Митьку накинулась стая  загалдевших разом… Нет, не одноклассников, а настоящих шимпанзе. Они дико орали – все, хором, - и  размахивали лапками, как эти общительные до предела обезьяны. Они запросто порвали бы Митьку на мелкие клочки, пустили бы его на сувениры и развеяли бы его прах по ветру. И только вмешательство Мухина  спасло Митькино душевное и физическое здоровье и всё прочее самочувствие. Севка воспользовался приёмчиком Ленки Гладышевой: вскочил и завопил что было сил:


- Ему плохо! Пустите! Митяя надо к врачу отвести! Брысь все отсюда!


     И верный друг, пробившись через толпу ошалевших (и явно озверевших, чего уж там!)  от любопытства одноклассников,  буквально выволок Митьку из класса на своём горбу. Вместе с рюкзаками – его и своим.


     Так что одноклассникам осталось только Ленку допрашивать – что, мол, ЭТО ТАКОЕ БЫЛО?! Чем они и занялись - всей своей обезьяньей стаей, судя по их возобновившимся диким воплям. Благо, уроки у всех уже кончились и Нонне не к чему - ну, почти не к чему - было придраться. Единственное, что  директриса смогла сделать с ошалевшим классом – это выгнать всех скопом на улицу. Чтобы от их ора школа на кирпичи не развалилась.


     Что Нонна  и осуществила. Одноклассники кубарем скатились с крылечка, как огромная куча-мала, едва не снеся с петель прочнейшие двойные двери, и поволокли Гладышеву на спортплощадку.  С целью немедленно её «препарировать».



     Школьный охранник только рот им вслед разинул.  Еле успел в сторонку отскочить, чтобы его по стенке не размазали.  Плохая реакция у мужика.


     А Севка и Митька тихонечко покинули школьное здание через скромную узенькую  дверцу в  длинном стеклянном коридоре.  Выходила дверца на маленькую, неизвестного назначения заасфальтированную площадочку за школой. Зимой на этой площадочке снег скапливался,  искрились на солнце необыкновенной высоты и красоты сугробы.  Осенью – листья лежали, грудами -  тут почему-то их не подметали. А весной и в начале лета от асфальта почему-то пахло дымом и гарью. Так что даже старшеклассники не часто бегали сюда покурить тайком от преподов.  А до рынка от этой площадочки  – рукой подать.


     И вот они с Севкой уже почти час на  рынке околачиваются, а толку – ноль.


- Ну, где он? – опять заныл Севка. - Ну, ты же сказал, что он тебе ска…


- Ну? Чего замолчал-то? – лениво спросил Митька. Его безудержно клонило в сон., и он то и дело встряхивал головой. Ещё привидятся опять эти жуткие змеи с крысами, если он задремлет ненароком!  Спасибочки – обойдёмся!


- Ми-итька… - прошептал Севка и с силой дёрнул друга за рукав. – А вон он идёт… Кажется…


     Митька открыл глаза и резко выпрямился, крепко «приложившись» спиной к доскам забора. Сонливость с него как рукой сняло.


******


- Привет, Митяй! – весело сказал Ник, остановившись напротив Митьки.


     Севка надулся и исподлобья с обидой  посмотрел на друга. Митька этому рыжему-бесстыжему позволяет себя Митяем звать?  Непорядочек! Такое право только у него, у Севки, имеется!


     Но Митьке было не до Севкиных переживаний.


- Здравствуй, Ник, -  как самый воспитанный мальчик в мире, ответил он, и Севкины уши встали торчком и зашевелились от любопытства.


     Когда Митька таким ве-ежливеньким голосочком разговаривает, словно пай-мальчик, -  значит, конфликт на кулаках  не за горами. Он так поблеет-поблеет, головой покивает-покивает, словно с каждым словом противника согласен, а потом ка-ак вломит… оппоненту!
 

- Извини, я опоздал, - Ник плюхнулся на соседний ящик.


     Севка искоса, чтобы не демонстрировать раньше времени свой пристальный интерес к загадочному мальчишке, оглядел его с головы до ног и обратно.


     Хотя, какой он, на фиг, загадочный, Ник этот! Обычный малец, каких тысячи и даже миллионы: рыжий, курносый, вихры нестриженые, цвета шкурки апельсина, во все стороны топорщатся, коленки грязные. И физиономия чумазая, словно он только что из помойки вылез.   Их с Митькой возраста, примерно. А глазами так и шныряет по сторонам! Наглыми такими глазами, тоже рыжими, как и его волосы. Клоун какой-то маломерный. «А-а тепер-рь на ар-рене нашего цир-рка – р-рыжий клоун Ник! Смер-ртельный номер с др-рессир-рованной собачкой Тяпой и ведр-ром опилок!»


     А почему это он всё время по сторонам косится, насторожился вдруг Севка, вспомнив о своей заветной теории. Почему шныряет глазами по всем углам? А ведь это подозрительно!  Высматривает кого-то? Таких же инопланетных существ, как и он сам?..  Нет, вряд ли. Прав Митька: никакой он не инопланетянин. Обычный нахальный шкет. А жаль! На этом Севка Мухин «первичный осмотр» возможного противника завершил и, как говорится, весь превратился в слух. И в два возбуждённо горящих круглых глаза. Щас Митька этому рыжему-конопатому задаст жару!


- Ну что, сыгранём? Как вчера? - и Ник подмигнул Митьке.


- Сперва скажи мне вот что… - растягивая слова, произнёс Митька, и Севка заёрзал от нетерпения на колючем занозистом ящике.


- Нет, это ты мне скажи, Митяй, - ухмыльнулся Ник. – Исполнилось твоё желание? Поцеловала  тебя твоя Ленка Гладышева – при всех, открыто?


     Митька несколько сбился с основной мысли. Головой тряхнул, чтобы на место эту мысль вернуть, и хмуро бросил:


- Ну!


- Ну – «да», или ну – «нет»? – прищурился Ник.


- Ну, поцеловала, - и Митька невольно содрогнулся.


     Не от воспоминаний о самом поцелуе – о таком счастье неземном он и не мечтал даже. Ну, разве что с недосыпа,  или когда от уроков вконец обалдевал. Вздрогнул он  от мысли о толпе своих замечательных одноклассников, лишь каким-то чудом – и благодаря Севкиному вмешательству  -  не разорвавших его на мелкие тряпочки. Или на аппликации. Для уроков труда… И потому ещё Нетопырёв вздрогнул, что никак не мог забыть о том страшном глюке - о змее,  совершенно натурально вылезшей из-за плеча Ленки и взглянувшей на него, на Митьку, в упор.
 

- Замечательно, - деловито проговорил Ник. – Значится, всё в порядке. Так сыгранём?  - он  разжал чумазую ладонь и показал чёрные камешки.


     Митька стиснул зубы. Терпение, друг мой, терпение! Надо измотать противника, навязав ему свою тактику. Сперва пусть этот прохиндей на пару вопросов ответит.

 
- Сыгранём, но чуть позже, - непререкаемым тоном заявил Митька. – Сперва вот что скажи: откуда ты имя моё знаешь? Я тебе его вчера не называл!


     Краем глаза Митька увидел, что у Севки уши не просто торчком встали, как это обычно у него  бывает, от любопытства и жгучего интереса, а  чуть ли не  в штопоры закрутились. Еще минута – и они оторвут Севку от земли, как маленькие пропеллеры, и его лучший друг в воздух воспарит. Типа, Карлсон такой. На ушах летающий.


- Имя? – Ник склонил голову к левому плечу.


     Вот такую манеру Митька терпеть не мог – когда вопросом на вопрос отвечают!


- Да, имя, - твёрдым голосом (совсем как Антон Городецкий,  Митькин кумир и образец  для подражания) повторил он.
 

- Так от Борьки, - шмыгнул носом Ник. – От Ленкиного брательника. Я ж тебе говорил, мы с ним вместе…


- В шахматную секцию ходите, - вдруг пропищал Севка. Уши его, в два штопора закрутившиеся,  вдруг загорелись рубиновым пламенем. Словно Севку к розетке подключили и на кнопочку нажали.


     Митька хмуро взглянул на друга и выразительно бровями пошевелил – молчи, мол! Не мешай вести логически продуманную атаку.

 
- Ещё вопросы есть? – Ник подбросил на ладони свои камешки. – Или всё же сыгранём? Жарко, пить охота… Сентябрь на дворе, а температурка – градусов под тридцать!


- Есть вопросы, - отрезал Митька. Покосился на чёрные камешки. Не блестит на их круглых бочках  ничего… вроде бы.


- Ну, спрашивай, - ухмыльнулся Ник.


- Как такое вообще возможно? – выдал Митька приготовленную заранее фразу.


- Какое - такое? – прищурился Ник.


- Ну, на ТАКИЕ вещи желания загадывать? И чтобы они исполнялись, к тому же? – и Митька тоже прищурился. Зловеще так. Как Завулон.


- На какие – на такие? – Ник показал в усмешке ослепительно белые и ровные, как у голливудской кинозвезды, зубы. Только у кинозвёзд они обычно искусственные, а у этого шкета рыжего – настоящие. Мечта стоматолога, а не зубы.


- Ты вот чего… Кончай вопросами на вопросы отвечать, - рассердился Митька. – Не люблю я этого! Говори по существу! Повторяю вопрос – как можно на ТАКОЕ загадывать?


- А почему нельзя-то? – вроде бы, совершенно искренне удивился Ник. – На всё, что хочешь, можно загадывать! И на Ленку – что поцелует, и на… - он опять прищурился и подмигнул Митьке, - и на то, чтобы мама за плохие отметки тебя не ругала. За сегодняшнюю «пару» твою по истории, например!


*****


     Логику из Митькиной головы словно бы ветром вымело. Напрочь. Вместе с мыслями.  А Севка за его спиной громко икнул и, кажется, чем-то подавился. Закашлялся, как курильщик с многолетним стажем.


- Откуда знаешь?! – выдохнул Митька.


- Митяй! – проскрипел Севка, еле дыша, в горле у него что-то засипело.  – Он всё-таки инопланетянин! Зуб даю!


- Хочешь, сыгранём на твой зуб? – тут же повернулся к Севке Ник. – Твой приятель, - и он кивнул на Митьку, - похоже, вместо игры решил вечер вопросов и ответов устроить, а я не по этой части.


     Севка от Ника шарахнулся, как от заразного. Да так  резко шарахнулся, что неслабо всей спиной в забор впечатался. Забор дрогнул, но устоял, а Севка рухнул на ящик из-под овощей.

 
     Вот вам и вся любовь к инопланетянам. Испугался Севка.


- Откуда. Ты. Знаешь. Про мою. «Пару»?! – изо всех последних сил сдерживаясь и стараясь, чтобы зубы у него не очень громко стучали,  спросил Митька.
 

     Чуть ли не по слогам спросил. А вдруг… Ну, чем, как говорится, чёрт не шутит? Ну, вдруг всё же Севка прав, и этот рыжий шкет – самый настоящий пришелец?! Иначе – как он про «двойку» эту злосчастную узнал, которую Митька всего час назад огрёб?!  И… и сон отвратный, с гадами ползучими и кусачими и со всем прочим, Ник всё же того… «прителепатил» Митьке?! И змеюку за плечом Гладышевой ему «показал»?.. Зачем?!


- От того же Борьки Гладышева, - с ангельским терпением, словно он с мальками-первоклашками разговаривал, ответил Ник. – Ленка ему на мобилу звякнула, в красках обо всём поведала, что у вас в классе сегодня творилось.  А он мне рассказал.


- Обо… всём?! – забыв и про зловещий прищур Завулона, и про твёрдый голос Антона Городецкого, и даже про свой сон позабыв, дрожащими губами выговорил Митька.


- В смысле? – Ник ухмыльнулся.


     Опять этот рыжий вопросами отвечает!.. А и фиг с ним. Ну, любит чел, чтобы его переспрашивали. Манера у него такая. Если он, Митька Нетопырёв, хочет у Ника что-то выведать, надо сделать вид, что ему, Митьке, эти манеры глубоко фиолетовы. Перетерпеть их надо. И добиться ответа на вопрос. Любым путём.


- В смысле – и о том, что она меня… чмокнула? – с губами у Митьки явно что-то странное творилось то и дело.  То они дрожали, то пересыхали! В данный момент они как раз пересохли.


- Ну, - усмехнулся Ник.


- Ну – «да», или ну – «нет»?! – возник Севка.


     Отошёл, видимо, от своей встречи с «инопланетянином»,  понял Митька.  Подозревать  Ника перестал. Уже хорошо, а то возись потом с лучшим другом, спорь  с ним, доказывай, что белое – это не синее и не зелёное. И не полосатое.


- И об этом тоже, - кивнул Ник. Голову задрал, взглянул на солнце, жарившее, действительно, как в самый разгар июля, и деловито поинтересовался: - Так мы играть-то будем, Митяй? На желания, как вчера? Кончились, надеюсь, твои вопросики? А то мне домой уже пора, времени мало.


     Опаньки! Митька встрепенулся. А вот Ник и подставился! Сейчас мы у него ещё кое о чём спросим. А потом… Потом, может, и сыгранём.


- Последний вопрос, - подобрался Митька. – Телефончик свой дашь?


- А на фига? – удивился Ник. – Я всегда тут тусуюсь, на рынке.


- Живёшь здесь, что ли? – Митька постарался усмехнуться так же выразительно, как и сам Ник.


     Правда, с его обычными, чуть кривоватыми, не слишком ровными зубами, эта  ухмылочка  вряд ли так же красиво смотрелась.


- Ага, - кивнул Ник.


- Что, прямо тут, на рынке? – опять встрял Севка.


     Нет, кажется, Севка всё ещё во что-то такое «инопланетное» верит. Ну, какой нормальный чел на рынке живёт? Обалдел совсем Севка. И мешает всё время. С мысли Митьку сбивает. С очень важной какой-то мысли…  Всё, финиш – сбил. Теперь эту мысль так просто не поймаешь, а ведь что-то такое в голове у Митьки закрутилось, забрезжило…


- Почти, - Ник и Севку тоже одарил  фирменной голливудской улыбкой - на все «шестьдесят четыре»  зуба. – Вон, будку охранника видите? – он махнул рукой в сторону противоположного выхода с рынка.


     Приятели дружно вытянули шеи и увидели будку.


- Ну, - бросил Митька.


- Дом за ней серый, пятиэтажку, тоже видите?


- Ну, - вслед за Митькой повторил Севка, ещё немножко вытянув шею.


- Там я и живу. С мамой.  с папой.  И с бабушкой.


- Так ведь этот дом под снос идёт, - вспомнил Митька. – Из него все жильцы уже выехали!


- Не все, - покачал головой Ник. – Пять семей ещё остались. Его только через месяц ломать начнут. Воду, правда, уже отключают иногда. С этим у нас проблемы.


     И  он провёл под носом чумазым кулаком. Отчего ни  нос Ника, ни общий его облик лучше выглядеть вовсе не стали. Наоборот – чёткие «усы» под органом обоняния у Ника нарисовались. От грязного кулака. Плюс к тому, что там уже на щеках было «нарисовано». И, похоже, со вчерашнего дня. А то и с позавчерашнего. Ну, понятно теперь, почему он такой… недостиранный. Воду у них то и дело отключают. Если бы не эта его шикарная улыбка – помоечник, да и только.


- И всё равно, дай свой номер, - твёрдо повторил Митька. – Мне надо!


     Хоть какая-то, а зацепка. Зачем ему эта зацепка – это он потом, в более спокойной обстановке, обдумает. Логически. Не точный адрес же – с номером квартиры - сходу у рыжего шкета спрашивать… А-а! Вот она, эта важная мысль, которую Севка своим встреванием чуть было не прогнал!  Хорошо, что она вернулась вовремя. Надо  проследить тайком, куда этот Ник с рынка отправится – к серой пятиэтажке  или на свой межпланетный космический корабль.  Спрятанный где-нибудь в соседних дворах и замаскированный под трансформаторную будку.  Или в сумрак уйдёт. Сегодня же проследить! Потому что «симку» в любой момент сменить можно, а адрес - пусть Ник ещё только месяц в этом доме жить будет – вещь надёжная.


- Лады, - пожал плечами Ник. – Забивай.


     Митька достал мобильник и вбил в память номер Ника. Странный какой-то номер, почти сплошные девятки. Ну, хоть не шестёрки – три подряд. Плавали – знаем! В смысле, читал Митька про число дьявола, и кино тоже видел. Про мальчика Деймона.


     Умеют же они там, в своём Голливуде, ужастики снимать! Вот бы им сон свой пересказать – кучу бы денег можно было заработать. Хотя, такого «добра» у них у самих, похоже, навалом…


     Может, действительно - из-за фильмов ужасов, которые Митька всегда смотрел запоем, ему и приснилась вся эта дрянь? Н-да… Да что он – девчонка, что ли, чтобы страшных снов пугаться! Ну, приснилось – и приснилось. Возьмёт вот – и в сотый раз пересмотрит что-нибудь другое, безобидное… тех же «Пиратов Карибского моря», к примеру… Ага: и приснится ему жуткий капитан «Летучего Голландца» - с бородой в виде живого осьминога! Бр-р! Ладно, всё это – потом. Значит, вот такой у Ника номер. Ну что ж… Девятки – это хоть и странно, но почти нормально.

 
- И мой телефон запиши, - сказал Нетопырёв.


     Ник послушно забил в свой аппаратик Митькин номер.


- Ну, теперь-то сыгранём? Всё, комиссар, вопросы кончились? – Ник состроил Митьке рожу, процитировав эту, явно из какого-то старого фильма взятую, фразу.



- Теперь – сыгранём, - кивнул Митька, - и вдруг почувствовал, что его за рукав дёргают.


- Митяй, на два слова, - Севка ему прямо в ухо влез, аж щекотно стало.


- Звинь, - сказал Митька, - ещё секундочку.


     Ник пожал плечами и принялся подбрасывать на ладони свои камешки.


- Ну, чего тебе? – Митька отошел от ящиков на пару шагов и повернулся к Севке.


*****


- Не играй с ним, - тихо сказал Севка.


- Да что ж это такое! – Митька чуть руками не всплеснул, как девчонка. – Да никакой он не инопланетянин, почему мне с ним сыгрануть-то нельзя?!  Ну, выяснили же всё!


- Я знаю, что не инопланетянин, -  так же тихо, не своим каким-то голосом, сказал Севка. – Всё равно, не надо. Не играй с этим Ником, Митяй. Он мне не нравится!


- Почему? – в лоб спросил Митька.


     Хотя и ему этот рыжий прохиндей не слишком-то нравился. Но какое это имеет значение – для игры-то? Он же не в друзья закадычные этого Ника приглашает!

 
- Не знаю. Не нравится, и всё тут, - и Севка виновато руки в стороны развёл.


- Не вижу логики, - отрезал Митька. – Для игры не имеет значения, нравится тебе противник или нет. И вообще…


     Что – вообще, он не знал, поэтому умолк. Не любил Митька Нетопырёв нелогичные высказывания.


- Прошу тебя… - Севка  ещё тише заговорил и, вроде, побледнел даже отчего-то. – Не играй… Не надо… Ты пожалеешь…


- Да что ж за день-то дурацкий  такой сегодня! – чуть не взвыл Митька. – С ума вы все посходили, вот что! То Атос в обморок посреди урока шлёпается, то ты ахинею какую-то несёшь! Пусти!


     Про Ленкин поцелуй - на глазах у всего класса – Митька всё же Севке напоминать не стал. С поцелуем этим он ещё отдельно разберётся. И со всем прочим – тоже… Митька отвернулся от Севки, два шага к забору сделал  и на ящик уселся.


     Севка медленно поплёлся  за Митькой, волоча ноги. Будто вдруг устал сильно.  Сел на соседний ящик и в землю уставился. И почему-то руками себя за живот обхватил и в три погибели согнулся. Будто ему на тридцатиградусной жаре вдруг холодно стало или он на Северном полюсе  очутился. Как был, в футболке и в шортах. Или колика кишечная с ним приключилась.


     Ладно, сейчас он, Митька,  с Ником сыграет и спросит у Севки, что с ним такое стряслось.

 
- Ну что, как вчера? На желания? – спросил Ник.


     И тут Митька ещё одну свою важную мысль вспомнил. Что это Ник недавно сказал такое… странное?


- Ты говорил, можно и на маму мою загадать? – Митька в упор посмотрел на Ника.


- Можно, - ухмыльнулся Ник.  Взгляд Митькин ему был – что в лоб, что по лбу. Ник этого взгляда, похоже, и не заметил вовсе.  И не оценил.


- И будет, как с Ленкой? – коварство Митькино поистине не знало пределов.


- Ага, - кивнул Ник. – В точности так и будет.


И тут Митька нанёс противнику долгожданный удар.


*****


- А откуда ты вообще мог заранее знать, что Ленка меня поцелует? – шёлковым голосом спросил он. – Что в случае, если я выиграю,  вот такое вот  моё необычное желание исполнится? А?


- А я и не знал, - легко ответил Ник, и Митька чуть  с ящика не рухнул.


- То есть к-как – не знал?! – заикнулся он.


- Не знал, - повторил Ник, склоняя голову к левому плечу.


- То есть… То есть, Борька, например, со слов сестры тебе не говорил, что я Ленке… ну, это… в общем… нравлюсь? И что она… ну, это… может… того…


     Забыл Митька о своей нелюбви к таким вот вялым нелогичным фразочкам. Начисто забыл. Замямлил, как малёк-первоклашка. Или как девчонка.


- Не-а, не говорил, - и Ник опять  во весь рот улыбнулся.


     Весело ему!


- Тогда как же… - опять вся логика из Митькиной головы куда-то подевалась.  И, похоже, без всякой надежды на возвращение.

 
- А вот как, - Ник неожиданно приблизил свою чумазую физиономию к самому Митькиному лицу, так, что тот чуть не отшатнулся. – Я ведь тебе уже сказал: на всё, что хочешь, можно загадывать. И НЕВАЖНО, НА ЧТО ИМЕННО ТЫ ГАДАЕШЬ!


- А… - Митька запнулся.


     Похоже,  у него вчерашний приступ «аканья» начинается? И холодно опять стало… и по ногам словно хвост чей-то мазнул… противно так…


- Важно другое… - медленно произнёс Ник.


     И опять Митьке почудилось, что голос у Ника – какой-то не такой.  Словно бы глухой колокол где-то далеко-далеко зазвонил – басом. Заныл, запел, заревел  - тягуче и протяжно. И вобрал  в себя тонкий мальчишеский  фальцетик. И вот уже сам Ник этим глухим гудящим  басом с Митькой разговаривает…


     Митька уставился в  янтарные  глаза Ника, оказавшиеся в паре «сантимов» от его лица.  Два жёлтых  глаза с большими чёрными зрачками. И  вдруг Митьке - ни с того, ни с сего - показалось, что сейчас он в эти зрачки… провалится. Словно в очень глубокий – нет, в бездонный – колодец. Который пронизывает насквозь всю планету… да что – планету, всю их Солнечную систему…  и выходит, как чёрный  туннель,  куда-то ТУДА… где-то ТАМ… далеко-далеко… Так далеко, что и слов таких нет, и чисел, чтобы это жутко огромное расстояние измерить и описать… А там, в  этом колодце-туннелле, где-то очень глубоко, и звонит этот колокол…  Из глубины времён…


     Перед Митькиными глазами замелькал раздвоенный змеиный язык.  Змея выглянула из левого зрачка Ника и, как помстилось заледеневшему от ужаса Нетопырёву, ухмыльнулась ему прямо в лицо, оскалив жуткие клыки. Капелька яда упала на щёку Ника, потекла по ней, оставляя за собой дымящийся, словно от серной кислоты, след… Сейчас… вот сейчас… змея выпрыгнет из чёрного провала зрачка Ника и укусит Митьку… прямо в глаз!..


     Ник так же резко от Митьки отодвинулся. Митька тряхнул головой, и все эти жуткие ощущения пропали. И змеи никакой словно бы и не было…


- Тут другое важно! – повторил Ник.


     Обычным голосом. Тонким. Ну, не как у девчонки, но и не басом этим глухим.


     Митька с трудом перевёл дух. Его почему-то затрясло мелкой дрожью, но через секунду-другую «отпустило». Вместо леденящего холода Митьку волной жара обдало, и он мгновенно вспотел – весь, целиком, от макушки до пяток. На секунду всё словно бы смазалось, покачнулось и поплыло перед его глазами: и пёстрые палатки торговцев, и сами торговцы, и покупатели – все это  внезапно подёрнулось тусклой пеленой, словно их в огромный лист грязного целлофана замотали. Что-то зашипело внизу, Митька взглянул на землю – и чуть не заорал: у его ног извивалась гигантская змея!..
 

     Всё вокруг опять покачнулось, люди и предметы на мгновение  сморщились,   будто кто-то скомкал лист бумаги, на котором рыночная «картинка» была нарисована… И - тут же разгладил его. Нет никакой змеи.  Нет никакого грязного целлофана. Всё  в порядке. Как всегда…


     Это ему, наверное, голову напекло. И ещё,  уроки тяжелые сказываются. И эта «пара» по истории. И вообще, всё, что сегодня с ним в школе приключилось,  похоже, до сих пор ему «икается». Плюс сон… Сон, сон! Да когда же он об этой гадости забудет, наконец?!  Потому он опять и «увидел» змеюку-гадюку у себя под ногами, что никак этот бредовый сон из головы не выкинет!  А ему не про сон надо думать, а узнать у рыжего – что же в этой игре так важно?


- Что – другое? – шевельнул губами Митька. – Что важно?


     А вот теперь, похоже, у него голос пропал куда-то. Да уж, денёчек Митьке Нетопырёву явно сегодня штучный выдался! По спецзаказу. Или по сценарию голливудского «ужастика». Тьфу!



- Важно, - и Ник покатал по грязной ладошке черный камешек, - что, если ты выигрываешь, ТВОЁ ЖЕЛАНИЕ СБЫВАЕТСЯ - ЛЮБОЕ ЖЕЛАНИЕ!


- Это по твоим правилам, что ли? – нормально всё, вернулся к Митьке голос.  Ф-фух, ну и жара! Африка какая-то, а не Москва.  Да и в Африке, наверное, в сентябре попрохладнее бывает.


- Не по моим, - наставительно произнёс Ник. – Не я их придумал!


- А кто?


- Слушай, Митяй, задолбал ты уже меня своими вопросами! – Ник вдруг вскочил с ящика. – Я тебе тыщу лет назад сказал: меня мать дома ждёт, и бабушка тоже! Развёл тут глубокую философию на мелком месте!

 
     Митька рот открыл было – и захлопнул. В самом деле, ну чего он пристал к человеку? И так уже на все его вопросы - и логические, и просто дурацкие и случайные, - Ник ответил. Терпеливо ждал, когда Митька угомонится и сыграет наконец в чёт-нечет. И не возмутился ни разу.  Терпеливый чел этот Ник. Хотя, и странный немного. И чувствует себя Митька в его присутствии… как-то не очень комфортно. «Видения-обалдения»  его буквально пачками одолевают… весьма, надо сказать, страшненькие…


- Хочешь – завтра меня обо всём на свете спросишь! – продолжал бушевать Ник. – О том, почему коровы не летают, почему крокодилы  – зелёные,  а не фиолетовые, и кто дырки в бубликах сверлит! Время моё кончается, мне домой пора! Играй, или я пошёл!


- Всё-всё, - Митька примирительно выставил перед собой ладонь. – Я готов.


- Как вчера, на желания? – Ник голову к плечу склонил.


- Как вчера. Чтобы...


- Чтобы мать тебя за «пару» не ругала, - кивнул Ник.


     Митька на миг задумался.


- Не просто за «пару», - сказал он. – А чтоб она вообще на меня сегодня не ругалась.  До самого вечера! Чего  бы я ни отчебучил. Даже если я её любимую вазу разобью или уроки совсем не буду делать, а пойду до ночи в футбол играть с пацанами.


- А на месяц вперёд загадать такое не хочешь? – прищурился Ник.


- А можно?! – у Митьки глаза на лоб полезли. О такой возможности он и не подумал! Эх!..  Да что – эх! Не «эх», а – лох! Лох он распоследний, получается.


- Не-е, это я пошутил, - засмеялся Ник. – А вот на один день -  это можно.

 
     Митьке вдруг опять  холодно на миг стало.  И круги - то алые с зеленым, то синие с чёрным – опять перед глазами поплыли… И в ушах снова  колокол этот далёкий зазвонил…  И… змеиный язык! Да не один – несколько! – перед глазами замельтешили…  Да что с ним творится-то такое?! Может, он действительно заболел, по-серьёзному? И у него температура растёт?


- Ну, давай, не тяни резину! Или я ухожу! – заявил Ник.


     Митька сглотнул, опять головой потряс. И вновь всё вокруг стало, как было:  жаркий не по-осеннему  день, солнце в синем небе – как яичный желток, огромный-преогромный. И рыжий шкет с чумазой физиономией и нахальными глазами.  И – никаких змей. И не холодно совсем. И не жарко. Нормально ему…


     А ну её на фиг, эту логику! И тактику со стратегией – туда же! И страхи, и ужастики, и всю эту дребедень!  Ведь хочется ему на такое желание сыграть? Хочется.  Ещё как! Логика – логикой, страх – страхом, сны – снами и глюки – глюками, а ведь страшно же хочется, чтобы мама хотя бы раз в жизни не читала ему нотаций! Как каждый день читает.


     Так вот: путь хотя бы один день, один-единственный денёчек,  Митька от её лекций отдохнёт. «Праздник жизни» себе такой устроит. Да и  мама  тоже отдохнёт. Нелегкое ведь это дело – горло драть, сыночка всё время воспитывать, на путь истинный его наставлять. Эдак и переутомиться можно. И даже заболеть. Тем более, что Ник сказал: ЛЮБОЕ желание сбывается!  Если Митька выиграет. А он, признанный чемпион и прирождённый удачливый игрок, проиграть не может! В смысле, не должен.
Да,  но есть тут ещё один моментик, который надо бы вначале провентилировать…


- Постой! – спохватился Митька.


- Ну, чего еще? – Ник вздохнул - протяжно, как дед столетний. – И зануда же ты, Митяй! Знал бы я  заранее, какой ты тормоз и зануда,  – не связывался бы с тобой, вот чес-слово!


- Да нет, это по игре вопрос, - заторопился Митька. «Тормоза» и «зануду» он мимо ушей решил пропустить. Его вопрос  важнее глупых обид.


- Ну, раз по игре, - Ник пожал плечами, - спрашивай.


- Почему ты сам не играл вчера? – подался вперёд Митька.


- По кочану, - и Ник  рожу Митьке скорчил. Гадкую, и весьма. Терпение у него явно заканчивалось.


- А если серьёзно?


- А если серьёзно – на заветные желания в чёт-нечет только один раз в день играть можно!  С тобой я на ТВОИ  желания играю, понял? Потому что это я тебя в игру позвал. Ну, понял или нет?
 

- Понял, понял, - кивнул Митька.


     Хотя, ни фига он, если честно, не понял. Странные какие-то правила… И при чём тут заветные желания? Заветные – это захотеть Президентом стать, скажем, когда вырастешь. Или клад найти в заброшенной пещере, как граф Монте-Кристо. Купить на эти деньги яхту, по всем морям-океанам поплавать, весь мир увидеть. А у него-то, у Митьки, -  самые обычные человеческие желания:  чтобы мама не ругалась и чтобы девчонка… чтобы, значит, Ленка, которая ему… ну, нравится,  тоже… того… проявила к нему интерес. Чего тут заветного-то?


- А на СВОИ СОБСТВЕННЫЕ желания я играю совсем с другим типом, ясно? – продолжал  между тем вдалбливать ему Ник  эти неизвестные никому правила.


     Митька, во всяком случае, впервые в жизни о чем-то таком  услышал.


- Ясно, ясно, - Митька изо всех сил изобразил на лице понимание.


     Фиг с ними, с правилами! Главное, чтобы Ник не передумал в последний момент и домой не пошёл. Потому что  когда ещё Митьке второй такой случай подвернётся –  загадать, чтобы мама на него целый день не ворчала! Уж раз  нельзя, чтобы целый месяц подряд у Митьки такое счастье было, так хотя бы один день. Но - до самого вечера! И пусть ему  хоть крокодилы с динозаврами приснятся, хоть черти лысые, хоть сам Завулон в обнимку с пришельцем каким-нибудь! И не испугается он, вот!


- Всё, больше никаких вопросов! – и Ник загремел зажатыми в кулаке камешками. – Играем, наконец?


- Играем! – решился Митька. Наконец - решился.


- Чёт или нечет? – и Ник сунул  Митьке под нос  замурзанный кулак.


     Митька зажмурился… Логика… Правила… Скажешь эдак – а выйдет наоборот… Скажешь наоборот – а выйдет ещё больше наоборот…  Колокол где-то бьёт… Еле слышно…  Змеи по асфальту ползут, шуршат, к Митькиным ногам подбираются… Крысы пищат – тоненько, злобно… Палёным тянет откуда-то… ящики старые за оградой рынка жгут, наверное…  Да фигли, мерещится всё это Митьке - и колокол, и прочая мутотень ! Из-за жары, понятно? Чёт- нечет?.. Нечет – чёт?.. Короче говоря – «лошадью ходи».

 
- Нечет! – выпалил он.


- Угадал, - хмыкнул Ник, и Митька открыл глаза.


     Три камешка на грязной ладошке.  Ф-фу-ух!  Опа… Опять камешки Митьке подмигнули! Все три. Холодно, злобно… Да фигли! Глюки-мОроки – долой, победитель шёл домой!


- Ну, я пошёл! Завтра приходи. В это же время, на этом же месте,  –  заявил Ник и, как вчера, развернулся на сто восемьдесят градусов и  потопал восвояси.


     Но на сей раз Митька вслед ему не стал смотреть.  Не хотел он вновь эти длинные тени увидеть, синие с чёрным. Не понравилось ему  ещё вчера это зрелище.

   
- Эй, Севон! Ты не заснул там? – спросил Митька, поворачиваясь к Севке. – Тут дело одно нарисова...


*****


ГЛАВА 5

Странности продолжаются
_________________________



*****



     У Митьки слова поперёк глотки встали, когда он Севку увидел. Пока он с Ником беседовал, а потом  в чёт-нечет играл и глюки усилием воли отгонял, совсем про Севку забыл. И о том, что Севка уже давно голоса не подавал, тоже забыл Митька. А теперь вот повернулся к нему – и ошалел.
 


     Был его друг уже не бледный, а какой-то даже синий. Сжался Севка Мухин  в маленький комочек, обхватил себя за плечи руками, и не просто в землю смотрел, а чуть ли не носом в неё уткнулся. И вообще, такой у Севки был видок, словно он вот-вот, сию минуточку, коньки отбросит. Помрёт, короче.


- Ты чего?! – Митька подскочил к приятелю и затряс его за плечо. – Эй, чего с тобой такое, Севон?! Эй, алле! Ты меня слышишь?!


- Слышу… - прошептал Севка.


- Ты… встать можешь?


- Могу… - ещё тише ответил Севка.  И начал на бок заваливаться.


     Митька в отчаянии огляделся по сторонам.  Куча взрослых вокруг шатается, и никому и дела нет до того, что тут, на их глазах, ребёнку плохо стало!  Он бросился к какой-то тётке, волочившей за собой раздувшуюся от обилия покупок сумку-«пенсионерку» на колёсиках. Колёсики противно, на весь рынок, визжали и скрипели, и тётка тихо ругалась себе под нос, когда они начинали вихляться и застревать в выбоинах на асфальте.


- Тетенька! – заорал Митька. – Помогите! Человеку плохо!


     Тетенька так от Митьки шарахнулась, что чуть сумищу  не уронила. И сама чуть не упала, запнувшись ногой о свою поклажу.


- Тетенька, помогите! – вновь воззвал к ней Митька.


     Тётка злобно взглянула на него из-под жидкой, крашеной в рыжий цвет чёлки, и вдруг оглушительно, на всю округу, завопила:


- Не подходи! Я полицию позову! Ворюга! Обокрасть меня хочешь!


- Да вы чего?! – обалдел Митька. – Тут человеку плохо!


- Сейчас тебе самому плохо станет, грабитель малолетний! Знаю я вас!..


- Тьфу ты! – сплюнул Митька и отскочил от психованной тётки подальше. Огляделся по сторонам - и к старичку в светлом пиджачке кинулся. - Дедушка, - изо всех сил заставляя себя говорить тихо, спокойно и вежливо, чтобы  дед тревогу не забил, как эта тётка ненормальная, сказал он. – Помогите, пожалуйста! Моему другу плохо стало. - И Митька указал на Севку, обессиленно лежавшего на ящике, как пустой мешок из-под картошки.


     Дед пожевал сухонькими бледными губами и, не говоря худого слова, заложил крутой вираж, обошёл Митьку сторонкой и шустро почесал к выходу с рынка. Ещё и оглядывался, труся к воротам, словно Митька за ним с ножом в руках мог погнаться.


     Митька чуть было не разревелся, вот чес-слово!  Взрослые!  Детей воспитывают, а сами!.. Гады они все и лицемеры! Севка, может, сейчас вот прямо и помрёт!


- Чего безобразничаешь? – услышал Митька за своей спиной чей-то ленивый голос.


     Обернулся – и обомлел: башня на двух толстенных, как у слона, ножищах воздвиглась над его головой. Митька голову задрал и увидел круглое красное  раскормленное лицо рыночного охранника. Форма явно была ему тесна, и пухлые телеса распирали её по всем швам, как тесто, вылезающее из кастрюльки.


- Чего ты тут орёшь? – строго спросила башня. – Тут орать не положено, тут порядок положено не нарушать! А ну, вали отсюда, шкет, пока я тебе ноги не повыдёргивал!


- Я свалю, - заторопился Митька, - только вы другу моему помогите, пожалуйста!


- Какому ещё другу? – прищурился охранник и маленькими бараньими глазками, в которых светилось подозрение, оглядел Митьку с головы до ног. – Так ты тут не один тусуешься, а?


- Вон он, на ящиках! – и Митька махнул рукой в сторону забора. – Плохо ему стало, понимаете?! Вдруг! Неожиданно! Я не знаю, чего мне делать!


- Чего делать? – охранник ленивым жестом крутанул в мощной лапище массивную полицейскую дубинку. – Клей «Момент» меньше нюхать надо, вот чего делать! А ну, брысь отсюда, оба!


- Да не нюхал он никакой клей!!! – рявкнул Митька, да так громко, что у него в ушах зазвенело.


- Митяй… - услшал он и резко обернулся.


     Севка приподнялся на локте. Бледный – жуть! Как привидение.


- Митяй, всё в порядке… - слабо прошелестел Севка и попытался улыбнуться. – Их больше нету…- добавил он что-то  непонятное.


- Так! А ну – пшёл отсюда, - с явной угрозой в голосе приказал Митьке охранник. – Бери своего приятеля под микитки, и чтоб я вас тут больше не видел!

 
- А я всё равно сюда приду! – заорал Митька. – И завтра, и послезавтра, и каждый день буду ходить! Я тут продукты покупаю! По маминой просьбе! Имею право!

 
- Ах, ты… - охранник побагровел.


- Да отцепись ты от парня, Васёк, - вдруг обратился к охраннику один из рыночных продавцов, сидевший под пёстрым полотняным навесом и продававший такие же пёстрые тряпки.  Они висели на всех трёх матерчатых стенах его «торговой точки», и от них в глазах так рябило, что хотелось не купить что-то, а, зажмурившись покрепче, отойти от этой пестроты подальше и глаза холодной водичкой промыть. - Нормальный пацан, я давно его знаю, - и продавец дружески улыбнулся Митьке. – Ты же с мамой своей шорты у меня в прошлом месяце покупал, помнишь, дорогой?


     Митька кивнул. Помнил, конечно! Шорты помнил, понятно, не продавца. Он и сегодня в этих шортах в школу пошёл. Хорошие штаны, «защитка», до колен, просторные, и карманов – уйма. С такими штанами и сумки не надо, всё необходимое для выживания в карманы запихнуть можно. Ну, всё, кроме учебников, ессно, но они-то для подобных целей вряд ли нужны.
 

- Что с твоим товарищем случилось? – продавец выбрался из своего тряпичного «домика», подошёл к Севке, взял его за руку, пульс пощупал.


- Да я уже… - слабо улыбнулся ему Севка. – Да всё уже  нормально…  Голова у меня… закружилась почему-то… И ещё эти… такие… - он умолк, словно внезапно чем-то подавился.


- Эх, Вася, Вася! – укоризненно обратился к охраннику продавец. – Так у тебя на глазах человек и помереть может! А ты, дорогой,  только и знаешь – «вали отсюда» да «тут порядок нужен»! У парня-то удар тепловой!


     У Митьки аж ноги подкосились. Удар?! В тени?!


- Дядя, - робко сказал он, подходя к Севке и беря его за другую руку, - мы же не на солнце сидели! Какой удар-то?


- Тепловой, он ещё хуже солнечного, дорогой, - объяснил продавец. – Это когда весь организм перегревается, опасно это очень! Вася, ну что ты стоишь? Беги в медпункт, пусть сюда придёт кто-нибудь, да поскорее!


     Вася  глазами на Митьку угрожающе зыркнул – на всякий случай, дубинкой в воздухе  крутанул, сделал «кру-гом!»  и потопал в сторону  медпункта, располагавшегося  в здании  рыночной администрации.


- Вот дубина! – покачал головой продавец.


- И… И чего теперь делать? – растерянно спросил Митька.


     Его просто пополам разрывало! Надо за Ником проследить – нет, сперва надо другу помочь…  А Ник тем временем уйдёт, и ищи его потом, свищи! И до завтрашнего дня опять вопросами мучайся-терзайся. 


     Но Севку-то никак нельзя тут бросить! И так – задаст Митьке Севкина мама за этот тепловой удар! Как пить дать, задаст… Ну  почему вот так по-дурацки всё в этой жизни: своя мама его сегодня ругать не будет… это если Ник не соврал! А чужая - впаяет Митьке так, что мало не покажется!


    
     Митька присел на ящик и обнял Севку за плечи. Похоже, вовсе и не перегрелся Севка. Не горячий он совсем. Наоборот – холодный какой-то.  Как рыбина снулая. Словно его из холодильника не так давно вынули. Севка к Митькиному плечу привалился и снова глаза закрыл. И опять немножечко посинел.

 
- Дядь, - спросил Митька у продавца, - а почему же он… прохладный такой? Ведь удар-то, вы сказали, тепловой?


- Давление у него могло упасть, и сильно, - авторитетно объяснил ему торговец. – А вот и медсестра идёт, она всё тебе лучше меня растолкует. Валечка, дорогая, сюда иди! Тут мальчик, похоже, тепловой удар получил.


     Ну ни фига себе…
 

     Валечка, симпатичная пухленькая медсестричка,  положила Севке на лоб мягкую прохладную ладошку, и тот сразу глаза открыл.


- Да, похоже на тепловой удар, - кивнула самой себе Валечка и обратилась к продавцу: - Спасибо вам, Автандил Варкезович, за бдительность! Помогите мне мальчика до медпункта довести.


- Конечно, конечно, - засуетился Автандил, - сейчас, дорогая, минуточку, я только приятеля своему попрошу, чтобы он за товаром моим присмотрел!


     Автандил сбегал в соседний торговый ряд, к приятелю, вернулся, и они втроём  тихонечко повели синюшного холодного Севку в медпунт. У Севки ноги на ходу заплетались. И Митьке очень было страшно на верного друга смотреть.


- Ну, ты чего? Как ты, вообще? – почему-то шепотом спросил его Митька, помогая Автандилу и Валечке тащить Севку в нужном направлении.


- Да ничего… Нормально всё… - и Севка опять глаза закрыл. – Они… ушли… - еле слышно пробормотал он.


     Митька не особо в его бред вслушивался – он под ноги смотрел, чтобы не споткнуться и не грохнуться оземь вместе с Севкой. Но хорошо хоть, Севка  сам шёл, а не тащили они его на руках. Значит, живой. Значит, оклемается.  Жаль только, что за Ником Митька так и не проследил…


******


     Митька сидел во дворе серой пятиэтажки. Умотался он  – это ж силушек уже никаких не осталось!


     Сдав Севку с рук на руки его маме, Анне Ивановне,  прибежавшей за сыном, и получив от неё по полной программе, – как он и предполагал! – Митька что есть духу попылил к дому, где жил Ник. Якобы жил. По его собственным словам.  Потому что проверить это у Митьки не было никакой возможности. Как вскоре выяснилось – не было.


      В ЖЭКе, куда он догадался-таки зарулить после получасовой бестолковой беготни по двору пятиэтажки,  с суматошной инспекцией всех её подъездов,   на Митьку просто посмотрели, как на больного. И  попросили быстренько топать по своим делам и не отвлекать занятых людей.  А чем они там так уж заняты – чаи целый день гоняют!



      Но в одном они правы оказались. Ничего  они Митьке про Ника сказать бы не смогли. При всём желании. Даже если бы желание это у них вдруг появилось. Потому что рыжий шкет не назвал Нетопырёву свою фамилию! А почему не назвал?


     Включаем логическое мышление. Первое: потому, что Митька  фамилию эту у Ника не спросил. До такой простой вещи не додумался! Болван. Второе: если б он и спросил – где гарантия, что Ник бы её назвал? И назвал бы правильно? Не соврал бы?  Так что зря Митька полчаса в очереди в ЖЭКе отсидел. Опять же – болван. Болван два раза.


      Что надо было ему сделать-то, по-хорошему? По-хорошему, надо было: первое – или Борьке Гладышеву сразу  позвонить и всё про этого рыжего нахала у него выспросить. Второе – в шахматную секцию отправиться и разузнать, кто из ребят  из их района в неё ходит  и есть ли среди них рыжий шкет по имени Ник. Коля, иными словами.  Но последнее – не очень надёжный вариант. Опять же, из-за фамилии. Вернее, из-за её отсутствия. Точнее – из-за незнания её, фамилии этой!  Может, Ников-Николаев в этой секции – сто человек! И половина из них – рыжие!



      Так почему же тогда он, Митька, вместо того, чтобы Борьке Гладышеву срочно-спешно звонить и не слезать с него, пока тот Митьке всё про Ника не расскажет, околачивается до сих пор во дворе невзрачной серой пятиэтажки? Ответ получался нелогичным, но единственно верным.


     Потому что Митьку к дому этому словно бы ПОТЯНУЛО… Прямо как в «Дозорах»: он ощутил ЗОВ…  Ну, не вампирский зов, а просто сильное, очень сильное желание сюда прийти и, если повезёт, найти Ника… А Борьке он и не мог позвонить. Потому что не знал его номера. А Ленке Гладышевой звонить и номер её старшего брата спрашивать – этого Митька уж никак не мог сделать.  Он вообще не знал теперь, как  завтра на Ленку посмотрит. Какими глазами. И что должен будет сделать. Или сказать. И как ОНА – на него.  И что ОНА сделает… или скажет…


     В общем, если отбросить в сторону всю эту логическую мутотень, Митька просто сиганул к пятиэтажке во всю прыть, не особо размышляя о том, почему он туда мчится со скоростью курьерского поезда. Вот почувствовал: надо туда бежать, и как можно скорее, - и побежал. Захотелось ему так! И всё!


     И кто только эту логику придумал? И за что это раньше Митька её так любил? То есть, он её и сейчас, конечно, уважает. Без логики он бы чемпионом по играм всяческим фиг бы стал. До тех пор уважает, пока она ему думать не начинает мешать!


      А подумать ему есть о чём. Вернее – придумать: что бы ещё такое загадать завтра? Ник же сказал, чтоб Митька и завтра на рынок пришёл. То есть, Митька  так и так туда собирался – кроссовки-то он и сегодня не купил! Забыл утром взять у мамы деньги.  А Ник ему – не указ. Митька САМ решил, что ещё раз с ним сыграет. Вот только – на что? А сидит он тут… ну, потому что сидит!


     Митька вздохнул.  Врать - нехорошо. А уж самому себе врать – самое распоследнее дело. Он тут сидит, в этом большом,  изрядно захламлённом,  опустевшем  – жильцы-то почти все выехали, дети на площадке не играют, - дворе не потому, что придумать хочет,  что бы ему такое-эдакое, супер-пупер-необыкновенное,  какое бы желание завтра загадать. Это он и вечером сегодня придумает. Или прямо завтра, на рынке.


      И не потому он тут околачивается, что без рыжего Ника уже и дня спокойно прожить не может. У него к Нику ДЕЛО. Важное. И касается оно Севки. Того, что случилось с Севкой на рынке. И потом – в медпункте.  Севкин бред до сих пор как-то очень неприятно щекотал изнутри Митькины уши…



*****



     Медсестричка Валечка Севку быстренько в порядок привела: укольчик, капельки – и стал Севка как новенький.  Только немножко бледный и вялый. И сонный какой-то.  Валечка Севкиной маме отзвонилась, та сказала - бегу, мол, за сыночком.  А пока Анна Ивановна на рынок бежала, Митька успел с другом парой слов перекинуться. Валечка Севку в малюсеньком кабинетике на кушеточку уложила и в соседнюю комнатку, такую же крохотную, ушла, за чем-то своим, медицинским.


- Севон, - тихо спросил Митька, подсаживаясь к Севке на кушетку, - чего ты про Ника мне говорил?


- Про Ника? – словно бы задумался Севка.


- Ну да. Почему ты меня сыграть с ним отговаривал?


- Понимаешь… - медленно сказал Севка, морща лоб и кусая губы, что уж совсем было ему несвойственно, - он… какой-то странный, этот Ник.


- В смысле – странный? – не понял Митька.


- Не знаю. Он мне не понравился.


- Чем, чем не понравился-то? – пристал к нему Митька.


- Не знаю, - повторил Севка.


- Севон, ну чего ты ерундишь-то? - даже расстроился Митька. – Заладил – «не знаю, не знаю…». Когда кто-то кому-то не нравится, всегда же понятно – почему и отчего! Пьяницы, например, никому не нравятся, так тут  хоть ясно – почему! Потому, что они пьют и хулиганят! И ругаются. А ты ничего конкретного сказать не можешь!


- Могу, - неожиданно сказал Севка.


- Чего можешь? – не понял Митька.


- Могу конкретно сказать.


- Ну так говори!


- Не могу.


- Севон, ну ты сам-то понял, чего сказал? То могу, то не могу! Ты уж что-то одно выбери, что ли, - рассердился Митька.


- Я вот в каком смысле: никто мне не поверит, если я что-то объяснить попытаюсь, - заявил Севка.  – Ты же первый меня на смех  поднимешь. Решишь, что у меня опять бред с инопланетянами  начинается.


     Митька хотел было съязвить – уж не скафандр ли космический Севке примерещился, вместо грязных джинсов и растянутой футболки, в которых Ник щеголял сегодня?  В тех же самых, что и вчера, кстати.


     Но он сдержался. Севка, вон, еле оклемался. Нехорошо это - над другом издеваться в такую минуту. Тем более, что сам-то Митька вообще старика вдруг вместо Ника увидел! Со змеями – бр-р! – в глазах… На какую-то секунду увидел, но ему и этого вполне хватило. И сна жуткого ему хватило – выше крыши.  Прежний страх волной мутной плеснулся в его душе. Усилием воли Нетопырёв отогнал  гадкое воспоминание.


- Не подниму я тебя на смех, - мрачно сказал он.


- Слово?


- Слово.


- Ладно… -  Севка к Митьке поближе придвинулся. – Только помни – ты обещал!


- Обещал – значит, не буду смеяться, - буркнул Митька. – Ты давай, говори быстрее, а то сейчас мама твоя прибежит.

 
- Понимаешь… ну… это… - Севка мучительно подбирал слова.


- Да не тяни ты резину! – зашипел на него Митька.
 

- Короче, мне показалось… вдруг… - Севка опять умолк.


     Митька начал считать про себя, чтобы хоть как-то успокоиться. Досчитал до сорока восьми, и тут Севка сказал:


- Показалось, что у него голос… ну… будто у взрослого мужика. Бас такой. Даже не просто бас, а… а словно колокол звонит!  Далеко где-то. И в голове у меня – тоже звонит. Вот тогда-то она, голова, у меня и закружилась… И ещё… Змею я вдруг увидел! Огромную! Как будто она на плечах у Ника сидит… обвила их штопором… и подмигивает мне…  И язык высовывает. И зубы ядовитые скалит! А потом… потом эти змеи пропали… ушли…  - и Севка исподлобья на Митьку посмотрел – ну, сдержит он слово, не станет смеяться?


     А Митька не то что смеяться – он вдохнуть забыл! И выдохнуть – тоже. Вспомнил – и закашлялся, как астматик. А Севке показалось, что Митька смех не смог сдержать.


- Ну вот, ржёшь, как конь! А ещё слово дал! – и он к стеночке отвернулся.


- Да не смеюсь я, - еле вымолвил Митька, откашлявшись. – И не думал даже… Просто…


- Да я сам знаю, что это ерунда, - перебил его Севка. – Померещилось, из-за удара этого теплового… Но мне это не понравилось! – неожиданно твёрдым голосом сказал он. – И Ник этот твой мне не нравится! Ты с ним не играй больше!
 

     Мог бы Митька ему в ту минуту сказать -  ни фига Севке не померещилось. Или – что им, выходит, померещилось одно и то же:  голос, колокол,  змеи…  Бред!!! Мало ли что кому  может почудиться, особенно когда один – простудился, похоже, а второй вообще удар тепловой заработал? Бред! И точка.


     И ещё: не успел он заявить,  что играть с Ником или не играть с Ником – это он, Митька, сам решит! Колокола, там, или бас им обоим примерещился, или змеюки подколодные привиделись – неважно! Для игры это всё никакого значения не имеет!


     Севка вообще ни во что не играет,  кроме хоккея и футбола, вот и обидно ему, что у Митьки новый знакомый на эту тему нарисовался. На азартную тему! Почище любых игральных автоматов. И не на деньги, к тому же. А НА ЖЕЛАНИЯ, КОТОРЫЕ СБЫВАЮТСЯ! С Ленкой-то - сбылось? Вот и!.. Так, может, и с мамой Митькиной сбудется сегодня? А?..


     Но ничего этого Митька сказать уже не успел. Потому что в этот момент в медпункт ворвалась  Севкина мама и выдала Митьке по первое число – за то, что он Севку после школы на рынок уговорил пойти. По жаре и без обеда.  И Севке тоже досталось, конечно. За то же самое – что он на рынок потащился, Бог знает, зачем. В такую-то духотищу, к тому же. И без обеда, опять же.  Правда, Севке всё же поменьше отсыпалось на орехи. Потому что он – сын родной,  это раз, и потому, что он вроде как заболел – это два. А потом Севкина мать увела его домой, и ни о чём  Митька с приятелем так и не поговорил. И тогда-то он и понял – надо срочно Ника найти. И задать ему парочку вопросов.


     О колоколе, например, который они с Севкой услышали, – ну, или который им обоим одновременно причудился-прислышался.  И о сине-чёрных тенях. И о тварях этих – змеях и крысах. И о запахах палёного, которые Митьку, похоже, буквально преследуют после вчерашнего бредового сна!  И о том,  почему Ник вчера Митьке стариком каким-то глубоким привиделся?  Ну, и о желаниях, конечно, тоже!

 
     Но ничего из задуманного у Митьки не получилось. Сидел он во дворе час, сидел два – всё без толку. И не просто ведь так сидел, а за подъездами следил. Было их семь штук, дом был хоть и низкий, пятиэтажка без лифтов, но длинный. И Митька то и дело вскакивал со скамейки в одном конце  двора и бежал в другой его угол, попутно  подъезды оглядывая – не выходит ли кто-нибудь  или, наоборот, не собирается ли кто-то из оставшихся жильцов войти? Но никто в дом не входил и не выходил из него. Ни в один подъезд.  Это насколько Митька мог во время своих перебежек заметить. Ник сказал – пять семей тут всего и осталось.


     Такое впечатление, думал Митька, мотаясь с высунутым языком, как собака,  от подъезда к подъезду, что каждая оставшаяся в доме семья в своём отдельном подъезде  проживает! Или что тут вообще уже никто не проживает.  А домофоны почему-то работают по-прежнему. Даже сломать их кто-то поленился. Во всех подъездах они – как новенькие.  А кодов Митька не знает, ессно!  И даже на стенках-косяках,  рядом с входными дверями,  ни одна собака коды эти  корявыми циферками маркером не написала! А ведь обычно их там всегда пишут – такие же пацаны, как сам Митька. Ну и детки жили в этом доме. Воспитанные, небось, все – жуть!


      Поэтому и пришлось ему скакать туда-сюда, вместо того, чтобы спокойно и обстоятельно проверить все квартиры во всех подъездах. И найти наконец рыжего прохиндея,  с его змеями, крысами, с тенями и колоколами, звенящими прямо в  башке! Дурацкая ситуация.


     А не пойти ли ему домой, уныло подумал Митька. Два часа он тут груши околачивает. А мама, наверное, уже давно обед приготовила. Вкусный! Куриный суп (Митька сглотнул) и картошечку жареную (Митька во второй раз сглотнул). Вчера-то он кашей давился. Наелся манки этой – на всю оставшуюся жизнь. Спасибо, больше не надо!


     Лучше он голодовку объявит. Говорят, это даже полезно –  совсем ничего не есть иногда.  Нет,  обойдётся дело и без голодовки:  утром сегодня мама - перед уходом на работу - быстренько в ближайший магазин  смоталась и всё купила.   Сказав Митьке при этом ещё пару ласковых. На будущее, так сказать. Для профилактики.  Как будто вчера ещё не наругалась на него в полное своё удовольствие.


     А заодно – дома Митька и проверит, не обманул ли его рыжий Ник? Устроит ли ему  мама очередной выговор - за «пару» по истории? И вообще, будет ли она его сегодня ругать, или всё же – нет?  С Ленкой Ник  его не обманул. Но Ленка – это Ленка. Девчонка, в смысле. С ней-то, наверное, нетрудно было… ЧТО – нетрудно-то? Что-то как-то подстроить? Со змеюкой за плечом, да?..  А фиг его знает – что и как! Не понимает этого Митька, хоть ему Ник и объяснил всё, вроде бы. Не понимает, но – верит. Что желания почему-то исполняются, если по правилам Ника в чёт-нечет играть. 


    Нелогично? Зато – здорово-то как! И плевать ему на сны, на толстых крыс, на гадюк и королевских кобр, вместе взятых!


     Что-то опять ему холодно стало… Точно – простудился он. Так что пойдёт он, пожалуй, домой: жёлтенький шарик аскорбинки съест,  пообедает и эксперимент номер два поставит. С мамой. И ещё – Севке наконец позвонит, узнает:  как он там? Мобильный сдох, а то бы Митька уже другу – или тому же Нику, рыжему прохиндею, - звякнул. Или зайдёт к Севке после обеда. Кое-что обсудит.  Колокола  эти в голове, глюки мерзкие  и всё прочее. А завтра уж он с Ником разберётся! Всерьёз, не по-детски.


     «Зов» представшего в его воображении куриного супчика пересилил, наконец, глодавшее Нетопырёва нетерпеливое желание поплотнее с Ником пообщаться, и Митька потопал домой.


*****


ГЛАВА 6


Не своя мама
_____________


*****

- Сыночек, проходи, дорогой, мой руки и садись обедать! – с порога встретила Митьку мама.


     Митька от этого её непривычно ласкового голоса  даже шарахнулся обратно к двери. Хотя и думал всю дорогу, пока от дома Ника топал: как же получится классно, если мама сегодня будет просто мамой – милой, ласковой, всё понимающей и всё разрешающей! Как в старом фильме «Тайна железной двери», который Митька по телеку как-то раз видел. А не полицейским в юбке и фартуке. И с вечным укором в глазах.


- Как ты себя чувствуешь? – пропела мама. – В школе не очень устал?
 

- Нет, не очень, - осторожно ответил Митька. И повнимательнее к маме присмотрелся.
 

     Вроде, мама как мама. Глаза карие, волосы каштановые, домашнее платье – синее, фартук – белый, в синюю клетку. Что ещё? Тапочки. Коричневые. Всё, как всегда.


     Нет, не всё! Улыбка! Постоянная улыбка. Причём, только губы мамины улыбаются, а вот глаза – нет. Глаза смотрят… тоже не как всегда.  Обычно как мама на Митьку глядит? Устало – иногда, сердито – бывает, строго – часто. Но при этом в её взгляде есть ещё что-то такое, что чётко и ясно говорит: хоть, мол, ты, Митька Нетопырёв, и троечник, и обалдуй изрядный, и света белого я, мол, мама твоя, из-за тебя не вижу, но ты – мой сын, и я тебя люблю.  Вот так примерно.


     А сейчас… А сейчас мама смотрела на него так, словно роль в кинофильме играла. Словно она –  актриса, чужая ему женщина, которая по сценарию должна изображать его маму.


- Мам, - вымолвил Митька, - мама, а я «пару» сегодня схлопотал… По истории…  - и дыхание затаил – ну, что сейчас произойдёт?!


     Ничего не произошло.


- Очень плохо, - спокойно сказала мама. – Исправить придётся. Иди в кухню, суп остынет, - и ушла туда сама.


     Митька рюкзак в угол бросил, сел на тумбочку в прихожей и задумался. Похоже, всё вышло, как Ник и обещал. Но только вот радости от этого почему-то – ну совсем никакой! Мама рот открыла, чужие какие-то слова произнесла – и всё. Сказала – и словно забыла, что именно Митька ей сообщил и что она ему ответила. Как робот…


     Митьке стало страшно. Он вскочил с тумбочки и, рук не помыв, бросился в кухню.


- Мам! – с порога закричал он. – Мам, а я ещё сочинение сегодня плохо написал! То есть, я его вообще не написал! Мне за него тоже «пару» влепят!


- Очень плохо, - ровным голосом ответила мама. – Исправить придётся. Руки вымыл? Вижу – не вымыл. Ладно, не хочешь мыть – не надо. Ешь, суп мне сегодня удался, - и поставила перед Митькой тарелку с ароматным дымящимся куриным супчиком.


      Но Митька на супчик даже не взглянул. Действительно - как робот! Дословно свои же слова повторила: «Очень плохо, исправить придётся». И за грязные руки его не отругала…


     Митька почувствовал, что  покрывается противным липким холодным потом – весь, целиком, с головы до ног. И как-то инстинктивно понял:  не поможет ему от этих приступов озноба никакая аскорбинка. Хоть целый пузырёк жёлтых шариков слопает он – а фигли:  не поможет. И промокшие носки тут тоже ни при чём. Похоже, «праздник жизни», который  Митька себе на этот день загадал, превращается в похороны хорошего настроения…


     Неужели Ник его маму… запрограммировал?! На расстоянии?!  Это не его мама! Это кукла какая-то живая! А внутри у неё – диктофон с записью или плеер МП-3!
 

    Митька встал с места так резко, что обеденный стол покачнулся, и изрядная порция куриного супчика  выплеснулась за край тарелки. К клеёнке прилипли два картофельных кубика  и кусочек морковки.


- Не хочу суп, - сказал он, чувствуя, что ещё немного – и он сделает… ЧТО-ТО!


     Что-то плохое! Например, пойдёт в комнату родителей и грохнет об пол любимую мамину вазу, которую ей друзья из Самарканда привезли. Красивую, с синими и золотыми узорами. Древнюю какую-то. Чуть ли не одиннадцатого века, или около того. Он ведь на вазу Нику тоже загадывал? Вот и принесёт он сию минуту эту красоту в кухню – и расколошматит её на мелкие осколки,  прямо у мамы перед носом!


     Но ни за какой вазой Митька не пошёл.  Потому что понял: что бы он сегодня ни отчебучил – ведь именно так он загадал Нику! - ничего ему мама не скажет. Кроме, разве что, этой фразочки: «Очень плохо». Произнесённой чужим каким-то, абсолютно равнодушным голосом. Диктофонно-плеерным.

 
- Не хочешь – не ешь, - диктофонно-плеерным голосом сказала мама.

 
     Спокойно тарелку взяла, суп обратно в кастрюльку вылила, жирное пятно на клеёнке тряпочкой вытерла. Уселась за стол и начала чай пить, не глядя на Митьку.  Вообще никуда не глядя. Или, как писатели в своих книжках пишут, «смотрела прямо перед собой, куда-то в пространство». Стеклянным взглядом. Не остекленевшим – а именно стеклянным!..


     Митька моргнул – раз, другой… И ему показалось… Нет! Такого просто не может быть! НЕ МО-ЖЕТ! Ему померещилось, что из-за  маминых плеч на кратчайшую долю секунды высунули чёрные плоские головки две маленькие змейки!.. Митька так и шарахнулся всей спиной о дверной косяк.


     Мама перевела взгляд на Митьку. Пустой взгляд – словно кто-то взял и выключил живые лампочки, всегда освещавшие изнутри её глаза… Жуть…


- Мам, - Митька попятился в коридор, - ма, можно, я к Севке схожу? Мы с ним на рынок забежали… на минутку забежали, а ему плохо вдруг стало. Проведать бы его надо…


- Надо – проведай, - робот-мама со стуком поставила чашку на стол и улыбнулась Митьке этой своей новой, «резиновой» улыбкой. – И вообще, делай, что хочешь.


- Как это?! – обалдел Митька.


- Я сказала: ты можешь делать то, что сам захочешь, - и мама склонила голову к левому плечу, как… как Ник!  Совсем как Ник!


     Митька рот открыл, и тут мама договорила:


- Сегодня – можешь.


- А… а завтра?! – само собою вырвалось у Митьки.


- А до завтра, как говорится, ещё дожить нужно, - и мама, «резиново» улыбаясь,  поднялась из-за стола и принялась мыть посуду.


     Митька вот так - задним ходом - до своей комнаты и допятился.  Быстренько футболку переодел, на цыпочках в прихожую вышел, прислушался.


     В кухне лилась вода, что-то негромко звякало-брякало. И ещё – что-то свистело и шипело… на змеиное шипение звук был похож, очень даже похож… и топотали маленькие коготки по полу… с таким звуком  крысы по твёрдому покрытию бегают… И опять – палёным пахнет! Заглянуть в кухню? Ни за что! Хватит с него этих глюков! И так уже, честно говоря, страшно…


- Мам, - голос у Митьки сорвался, и он кое-как дохрипел:  -  Ма, ну так я к Севке пошёл! До вечера ухожу! Вернусь поздно!


- Пошёл – так пошёл, - донесся до него из кухни мамин – нет, не мамин! - голос. – Куртку захвати, вечером может быть прохладно.


     И всё. Больше ничего мама Митьке не сказала. И никаких крыс и змей там нет, в кухне. Это же и дураку ясно! Откуда бы они там взялись? А если б и взялись откуда-то – мама бы на весь дом закричала от страха! Логично?..


     Митька распахнул дверь и пулей вылетел на лестничную клетку. Захлопывая дверь, он машинально обернулся,  и…  Ему вдруг показалось, что с вешалки в прихожей свисает толстенная змея!


     Митька, не дожидаясь лифта, с грохотом ссыпался с лестницы.
 

*****


- А я тебе говорю – быть такого не может!


- А я тебе говорю – может! И ведь было! Было!


     И оба приятеля замолчали. Надулись и отвернулись  друг от друга. Митька от злости покраснел. Севка от досады позеленел. Митька покраснел потому, что обидно ему стало – не поверил  Севка ни фига! Хотя и колокол  слышал, и бас мужской. И змея ему привиделась!  А Севка позеленел потому, что не мог он в такое поверить, и всё! Ну – не мог.  Слишком уж дико всё это прозвучало. Особенно – в Митькином изложении.

 
- Ты колокол  в своей башке слышал? – не оборачиваясь, спросил Митька.


- Слышал, - буркнул Севка.


- Змею видел?


- Видел.


- Как по правде? – не отставал от друга Митька.


- Как по правде!


- Голова у тебя закружилась?


- Закружилась, - проворчал Севка.


- И ты после всего этого мне не веришь?! –  шепотом заорал Митька.


- Да потому, что и глюк со змеей,  и колокол,  и моя башка, то есть, голова, – это одно! Это удар тепловой у меня был! – заорал Севка в ответ. Тоже шёпотом. – А твоя мама – это совсем другое!


- Да как же ты не понимаешь… - и тут Митька сам себя оборвал.

 
     Он же главного Севке не сказал. Что всё это рыжий Ник подстроил! И с мамой, и с Ленкой… И с глюками.  А почему не сказал? Побоялся? Того, что Севка, зная о Митькиной любви к фэнтези, на смех его поднимет? Как сам Митька над Севкой смеётся, когда друг о своих инопланетянах любимых песнь заводит? Как учёный кот у Пушкина… 


     Выходит, поэтому. И это он – Митька Нетопырёв! – испугался.  Реакции лучшего своего  друга испугался.  Вот что он – конкретно! – Севке сказал, когда к нему домой примчался, словно взмыленный конь, с привязи сорвавшийся? С чего он начал-то? С того, что мама его странно себя повела сегодня. За «пару» Митьку не отругала. И каким-то не своим голосом с Митькой разговаривала. И улыбалась «резиновой» какой-то улыбкой. И заявила, что сегодня её сыночек может делать всё, что только душенька его  пожелает. И за её плечами… нет, нет! Забыть, скорее забыть эту бредятину! Иначе он, Митька, просто с ума сойдёт! Гадость какая – про маму ТАКОЕ подумать!..


     А про Ленку они с Севкой  вообще ещё и не начинали говорить.  И о том, что и сам Митька то змей, то крысиные морды чуть ли не как наяву видит, и даже в собственной кухне их возню чётко слышит, он тоже ни слова Мухину не изволил сказать. Потому что понятия не имел, как  к этим «темам»  подступиться.


     Влетел Митька к Севке – Анна Ивановна поворчала немного, но в комнату к сыночку  Митьку впустила, - и прямо, как говорится, с порога обрушился с этой  новостью - о своей маме и её странном поведении - на всё ещё немножечко зелёно-сине-бледного приятеля, лежавшего на кровати и вяло сосавшего дольку лимона. Судя по выражению Севкиной физиономии, он бы предпочёл лимону чупа-чупс. Или подушечку  фруктовой  жвачки.


- Севон! – шепотом заорал с порога Митька. Шепотом – это  чтобы Анна Ивановна его отсюда в один момент не выставила.

 
– Чего? – сонным голосом отозвался Севка, чмокая лимоном и корча кислые рожи.


- У меня мама – не такая! Не моя какая-то мама стала!


- Какая это – не такая? – приподнялся на локте Севка. – И как это – не твоя? А чья же?


- Не отругала меня за «пару»! И сказала, что сегодня я могу делать всё, что захочу! – выдал Митька, плюхаясь на кровать товарища, отчего она вся затряслась, а Севка чуть не подавился своим лимоном.


- Да ну…  - Севка на подушку откинулся. – Быть такого не может. Что я, твою маму не знаю?


- А я тебе говорю – может!.. - и Митька  в подробностях Севке пересказал: какая такая – «не такая» - его мама была сегодня. Какой она вдруг стала. Не своя была мама. В смысле, не его, не Митькина.


-  А  я тебе говорю – быть такого не может! – Севка не только приподнялся, но и сел на кровати. Лимон в ладонь выплюнул, скривился от отвращения и выбросил истерзанную  дольку в мусорную корзинку, стоявшую у его письменного стола.


- А я тебе говорю – может! Может! И было ведь! – взвился Митька.


     И тут они надулись друг на друга.  И далее – по тексту. Про колокол, про змей и про  Севкину закружившуюся голову. И про то, что Севка решил, будто это разные совсем вещи: его голова с колоколами – и Митькина мама.


     А и неудивительно, что друг на Митьку надулся. Потому что Митька:  а), или первое: испугался;  б), или второе: вообще не с того разговор начал.  Вернее, наоборот. Сперва не с того начал, потом испугался - нелогично испугался! - а потом, совсем уж нелогично, и сам на Севку разозлился. Это уже  будет пункт «в». Или номер «три».


     Да… Нелогично, неправильно  он начал разговор, вот что. Надо было всё Севке по порядку изложить. С самого начала.

 
- Севон, - сказал Митька, - я тебе сейчас историю одну расскажу.


- Про «не твою» маму? – фыркнул Севка. – Что она ещё что-то не так сказала или сделала? Не трать время зря, всё равно, не поверю.


- И про маму тоже, - Митька на миг зажмурился и слово себе дал – что бы Севка ни говорил, как бы он ни подшучивал над своим лучшим другом, он, Митька Нетопырёв, всё это стойко стерпит и выдержит.  Потому что ему нужен Севкин совет. И мнение его - тоже. И вообще,  надо узнать: что Севка обо всём этом думает?  Вернее, что подумает. Когда Митька наконец соберётся с силами и всё-всё Севке расскажет.


- Слушай и постарайся не перебивать, - сказал Митька.

 
     Севка фыркнул.


- Захочешь – потом надо мной поржёшь, в полное своё удовольствие, - мужественно предложил лучшему другу  Митька.


     Севка фыркнул вторично. Мол, он и сейчас может это сделать – поржать. В полное своё  удовольствие  и сколько угодно.

 
- Тебе Ник не понравился? – в лоб спросил его Митька.


- Не понравился, - сразу помрачнел Севка.


- Так вот: это он всё так подстроил!


- Как – так?


- Ну, что мама моя ТАКОЙ станет.


     Севка собрался было фыркнуть в третий раз, но Митька ему не дал такой возможности и предельно мужественно договорил:


- И что Ленка Гладышева меня… ну… того-этого… поцелует! При всех!


- Сказки! – отрубил Севка. И, словно маленький Станиславский, веско добавил: - Не верю!


- Не верь, - Митька был сама кротость.  Чего это ему стоило – кто бы знал!

 
- И не верю, - повторил Севка.


- Скажи, - ласковым голосом начал Митька, - а если бы твоя идея о том, что Ник – инопланетянин, правдой оказалась, – ты бы в такое поверил?


- В какое – такое?


- Ну, что он, скажем, на маму мою и на Ленку Гладышеву излучение, например, какое-то особое навёл, и они после этого и… - Митька фразу нарочно не закончил и на Севку во все глаза уставился.


     А Севка задумался. Надолго. Минут на семь. Митька все эти семь минут сидел как на иголках. Или как на муравейнике.  Ждал, затаив дыхание, что Севка скажет. В итоге этих глубокомысленных размышлений. И Севка сказал-таки.


- Но ведь Ник – никакой не инопланетянин! – сказал Севка. И добавил со вздохом: - К сожалению…


- Но если б он им был – ты бы в такое поверил? – прицепился к нему Митька.


- Если бы был – может, и поверил бы.
 

- Тогда слушай! – и Митька воздел к потолку указательный палец.


     И всё-всё Севке рассказал. По порядку. И о своей случайной встрече с Ником на рынке. И об игре в чёт-нечет. И о желаниях своих. И о правилах, о которых ему Ник поведал. И о том, что, по этим странным правилам, ВСЕ ЖЕЛАНИЯ  СБЫВАЮТСЯ… И о своих снах, видениях, жутких ощущениях и прочих глюках. И особо подчеркнул:  и сам Севка то же самое видел! И змей, в том числе! И никакой тепловой удар тут, возможно, вовсе и ни при чём! Рассказал – как выдохнул. И замолчал. И опять на Севку уставился - во все глаза.


     Севка, конечно, перебивать его сначала пытался, но Митька шпарил свой рассказ, как по писаному и словно заведённый. Будто наизусть вызубренный урок оттарабанивал. И Севка в конце концов заткнулся и  молча  своего лучшего друга слушал, поняв, что Митьке просто необходимо выговориться. А выслушав Митьку, Севка дар речи утратил. Правда, только на короткое время. А когда это короткое время, как говорится, истекло, Севка с кровати взлетел, как пчелой ужаленный,  и заорал в полный голос:


- Фигня полная!!!


     Митька на другом конце кровати тоже с места  подскочил и руки к другу протянул. Каким-то умоляющим жестом. Словно собрался пасть перед Севкой на колени – мол, взываю к тебе, о Севка, поверь мне, не то… не то хуже будет! Но Митька не успел пасть на колени (да он и не собирался, если честно). Потому что в Севкину комнату ворвалась Анна Ивановна и грозно спросила:


- Сева! Ты помнишь, что тебе врач сказал?


- Ма! Помню я всё! – скривился Севка.


- А что он сказал? – Анна Ивановна руки в бока упёрла и грозно посмотрела на Митьку – мол, видишь, до чего ты товарища довёл? А до твоего, мол, прихода всё спокойно было – Севка на кровати валялся и лимон сосал! Как ему врач и велел!


- Чтобы я не напрягался, он сказал, - буркнул Севка, плюхаясь на кровать.


- Нет, Севостьян! Чтобы ты не ПЕРЕНАПРЯГАЛСЯ!
 

- Ма! Да я не пере… - Севка пластом на кровати раскинулся, как  листочек лейкопластыря, и аж глаза к потолку  закатил.


- Митя! Не расстраивай Севу! – приказала Анна Ивановна.


     Митька замотал головой  так интенсивно, что ещё миг – и она бы отвалилась. И покатилась бы к ногам Севкиной мамы. Как спелый арбуз.


- Я не расстраиваю, Анна Ивановна! – истово сказал Митька.


- Смотри! Иначе ты  немедля домой отправишься! - Анна Ивановна погрозила им обоим пальцем  и ушла в кухню. Через минуту вернулась и протянула Севке свежий ломтик, истекавший жёлтым соком:  - На! Соси лимон!


- Ма! Он же противный! Кислый! У меня зубы от него ноют! – заканючил  Севка.


- Так врач велел! – отрезала Севкина мама.

   
     Севка нехотя лимонную дольку  в рот засунул и с отвращением  причмокнул губами.


      Анна Ивановна ещё раз Митьке пальцем погрозила – на всякий случай, - и опять в кухню ушла.


- Митяй…


- Севон…


     Оба одновременно рты раскрыли - и одновременно же замолчали. И молчали добрых пять минут. И когда эти минуты, опять же, истекли, Севка тихо-тихо спросил у лучшего друга:


- Митяй, это что… это всё – правда?!


     Митька сглотнул и хрипло ответил:


- Всё – правда, Севон. Так всё и было…


*****


ГЛАВА 7


Гениальная идея
_________________


*****


     Митька сидел на подоконнике в школьной рекреации и думу думал. О своей так внезапно - и так странно - изменившейся жизни.


     Мама вчера такой и пробыла весь вечер – «не своей». Пришёл Митька от Севки, и мама его снова  кормить принялась. Опять супчику ему налила. Разогрела и налила, хотя ещё позавчера, например,  поворчала бы, что – вот, мол, опять ей из-за Митьки к плите встать пришлось!  А вчера… Разогрела и подала. С этой своей новой «резиновой» улыбкой, которую Митька просто видеть уже не мог.  Из-за которой ему реально страшно делалось. Страшнее, чем из-за сна со змеями и всем прочим. И ещё – он боялся опять этих тварей за мамиными плечами увидеть…


     Кстати, когда Митька от Севки вернулся, никаких крыс и змей, ессно, в кухне не было и в помине. А вот палёным – да, в кухне  пованивало горелым… так, чуть-чуть… Но, может, мама просто тряпку случайно на конфорке опалила? Ну, ту, которой крошки со стола стирают… Но спрашивать маму, почему в кухне гарью пахнет, Митька не стал. Побоялся, если честно.
 

     А вот супчик он, подумав, всё же съел. И картошку жареную – тоже. И компот выпил.  Мало ли – что-нибудь ещё случится, незапланированное такое, нелогичное, а он голодным вдруг окажется!  Неподготовленным, так сказать,  к дальнейшему развитию непонятных событий.


     А если  мама ещё что-нибудь эдакое учудит? Например, сама погонит Митьку к игральным автоматам?  Иди, мол, сыночек, проигрывай свои карманные денежки,  ведь, как всегда и бывает, ты больше проиграешь, чем выиграешь, но всё равно, иди, родной, в этот день тебе всё можно… А кстати!


     Проверить бы эту идейку…  Но ничего Митька проверять не стал. Перехотелось ему  вдруг новые эксперименты над мамой ставить. И так уже всё ясно… То есть, ничего не ясно - в смысле, с Ником, то есть, как у него все эти чудеса получаются, - а с мамой – ясно.   И странных событий никаких больше вчера не произошло.


     Первую свою идею, о которой он Нику сказал  – до вечера в футбол во дворе прогонять, вместо того, чтобы уроки делать, - Митька по зрелом размышлении откинул. В сторонку. И подальше. Потому что мама-то, может быть – да не может быть, а точно, с этим ведь уже всё ясно! – ничего ему  и не скажет. Потому что желание его исполнилось. А вот папа, когда с работы придёт… Скажет за них обоих!.. Митька, разумеется, угадал. Про папу.

 
     Папа пришёл с работы  поздно, как обычно, и такой «бенц» сыночку закатил, что Митька не знал, куда глаза девать.    Досталось ему даже не за двоих – за маму и за папу, - а как будто от всех родственников разом. И от дедушки, и от бабушки, и от дядей с тётями. Виртуально, так сказать.


      Так что Митька тихонечко прокрался в свою комнату, когда гроза над его головушкой – бестолковой и легкомысленной, по словам папы, - наконец,  отгремела, и за уроки уселся. Как  пай-мальчик - натуральный «ботаник», мечта родителей.


     Правда, ничего из его благородного намерения – всё выучить, всё написать и сосчитать, что им было задано, - не вышло. Потому что в комнате родителей папа ссорился с мамой.  А Митька, понятное дело, прислушивался, о чём они там так кричат.  Слышно-то было – как будто слова ему прямо в ухо вкладывали.  Митькин письменный стол  располагался  как раз у той стенки, где – с другой стороны – у родителей диван стоял. А папа как раз на диване сидел и громко с мамой беседовал. То есть, ссорился.


     Обычно Митька в наушниках уроки готовил, чтобы под музон дело веселее шло. Это право он себе отвоевал-таки. После затяжных сражений с родителями.  Но сегодня он не стал наушники надевать. Какие ещё наушники – и так у него уши горят и плавятся после папиной пламенной речи! И дополнительные нагрузки, даже в виде музона, его ушам сегодня совсем ни к чему. Как и в виде веса наушников, а вес этот – немаленький совсем.


      Только сел он к столу, как родители  кричать принялись.  Митька сразу уши торчком поставил - как Севка со своими ушами делает, когда что-нибудь интересное услышит, - и превратились они у него в два локатора. И сами собой к стенке развернулись, словно на шарнирах к голове были прикручены.
 

     А кричали родители о нём, о Митьке. Вернее, из-за Митьки. А если точнее, кричал один папа. То есть, даже не кричал, а очень громко и  возмущенно с мамой разговаривал.


- Не понимаю я тебя сегодня! – возмущался папа.


«Я тоже», - мысленно согласился с папой Митька.


- Ты же сама его всегда за «двойки» ругаешь, - продолжал «не понимать» папа. – И правильно, между прочим, делаешь!


     «Ну, это как сказать, - мысленно возразил папе Митька, зависнув над учебником по истории. – Травмировать ребёнка – это «не есть» правильное дело… так и по телеку психологи разные говорят…».


- А сегодня ты ни слова ему не сказала! Не воспитывала ты его сегодня! Супчик ему во второй раз разогрела! Разве что по головке сыночка дорогого нашего не погладила! Мало нам его «троек» по математике, да? Теперь у него ещё и «пара» по истории, и за сочинение Митьке тоже вовсе не «пятёрку» поставят, как он сам сказал! – продолжал бушевать папа.


- Всё нормально, Олежек, - ровным  диктофонно-плеерным   голосом ответила папе мама. – Исправит он эти «двойки». Я прослежу.


- Да уж лучше я сам прослежу, Катя! – сердито ответил папа.

 
     «А вот этого не надо!» – едва не воскликнул Митька в полный голос. Хорошо - сдержался. Иначе они бы его засекли. И он бы очередную порцию «воспиталки» получил, наверняка.


- Кать, я всё понимаю, - папа заговорил чуть поспокойнее. – Я целый день на работе пропадаю, ты за Митькой одна, можно сказать, следишь, одна им занимаешься…


     «Ещё и следить за мной, оказывается, надо! – обиделся Митька. – Как будто я преступник какой-то! Скрывающийся от полиции! Или младенец неразумный! Которым «заниматься» нужно постоянно, все двадцать четыре часа в сутки подряд! Вот ещё выдумали!»


- Митька, конечно,  младенец ещё у нас неразумный, за которым хоть двадцать четыре часа подряд в сутки  следи – всё равно, не уследишь, но младенец-то он уже ого какой! Тринадцать почти что лет парню! – продолжал папа.


     «Ни фига себе!» - взвился Митька. Про себя взвился, конечно. Мысленно.


- И пора уже с нашего младенчика по-взрослому спрашивать, - папа явно увлёкся своей воспитательной лекцией. – И в первую очередь – за отметки!


     «Ну,  мерси вам пламенное, дорогие родители», - тоскливо подумал Митька.


     Как будто они с него мало спрашивают! Как будто мама не читает ему такие вот лекции каждый  день! А сегодня – и папа прочитал. Вместо мамы, то есть,  за неё. И от себя ещё добавил. На закуску.
 

     А теперь что – совсем ему жизни никакой не будет? Мама, значит, будет по-прежнему Митьку воспитывать – волшебство-то завтра кончится, или как оно там называется… ну, то, что Ник каким-то хитрым образом устроил, - а папа, выходит, будет маму контролировать? Как она за Митькой «следит»? И сам тоже за ним «следить» примется, ага? Сплошное веселье тогда у них в семье начнётся. Пополам с тотальным контролем.  И окажется Митька под колпаком у Мюллера. В роли которого выступят оба его любимых родителя… Нет, он на такое не согласится! Никогда и ни за что!


     Надо этому делу как-то помешать!

    
     Как? Отличником стать?  Так им ведь за один день не станешь!  На Олимпиады прорываться – по всем предметам сразу? «Пятёрки» в поте лица своего зарабатывать, в зубрилку-«ботаника» превратиться? Полностью отказаться от всех радостей жизни – и от футбола, и от хоккея, и от тусни-беготни с друзьями  - по самым важным и неотложным мальчишеским делам, - и от игральных автоматов? Чтобы все друзья-приятели махнули на него рукой и сказали:  всё, братцы, кончился прежний Митька Нетопырёв, чемпион и заводила, в академики решил податься, заранее седую бороду отращивает, чтобы над книжками заумными ею трясти! Ага?! Щаз-з!
 
 
     И тут у Митьки родилась идея. Гениальная. Эксперимент надо поставить! Контрольный!  Такое надо желание загадать, чтобы оно потом всю жизнь «работало»!

 
    Это дело следовало хорошенько обдумать…


*****


     Прозвенел звонок. Митька слез с подоконника и в класс пошёл.  Шаркая ногами и сгорбившись. Как на казнь.


     Причин для «казни» было много.  Во-первых, Ленка Гладышева. Во-вторых, историк Атос, уважаемый  Иван Владимирович, перед которым Митька – совершенно логично, между прочим! - чувствовал себя виноватым. Из-за той же Ленки Гладышевой, кстати…  В-третьих, проклятущая сочинюха и ожидаемая за неё «пара». В-четвёртых – то, что уроки Митька вчера так и не выучил, всё же… Уже второй раз подряд.  Так и провисел без толку над учебниками, вслушиваясь в спор родителей о том, как его, Митьку, дальше воспитывать-растить следует.  Это, так сказать, были обычные, житейские причины для его плохого настроения. Это -   если отмести в сторону всякую мистику и прочую гадкую… нет, никак у Митьки не поворачивался язык срифмовать – «ерундистику».

 
     В школу он сегодня пришёл раньше всех. Вторым после уборщицы. И не только потому, что этим  утром мама за вчерашнюю свою искусственную неворчливость на Митьке отыгралась  -  по полной программе. А ещё и из-за очередного бредового, какого-то очень реального сна. Вспоминая его отдельные эпизоды, Митька чувствовал, что его начинает трясти мелкой противной дрожью – всего целиком, от макушки до пят…


     Приснилось на сей раз Митьке, что стоит он на берегу громадного плоского болота. Простирается оно до самого горизонта, как океан, и нет ему ни конца, ни края. Ряска не колышется на его поверхности, лежит, как  грязно-зелёная вата, только громадные пузыри то и дело всплывают с немаленькой, похоже, глубины – со страшным рёвом, похожим на рычание  льва, -  и прорывают неровные, словно бы  распухшие слои этой зелени… Реальные, как в жизни,  мерзкие запахи гнили и разложения забивают Митьке ноздри, и вот он уже не может вздохнуть, и горечь наполняет его рот, и у него щиплет глаза, и чьи-то ледяные призрачные руки хватают его за щиколотки…  Митька с неимоверным усилием выдирается из их  мёртвой хватки. Пытается сделать шаг назад – а берега уже нет:  пропал берег, исчез, как и не было его… Он стоит на крошечном островке мерзко воняющей полусгнившей травы, и из-под ног его текут, быстро заливая этот малюсенький «пятачок» свободного пространства,  тёмные ручейки…


     Митька испуганно озирается по сторонам, в поисках хоть какого-нибудь - пусть тонкого, кривого, пусть даже гнилого деревца,  чтобы опереться на него, чтобы перейти это гигантское болото и выйти… куда-нибудь. Куда-нибудь! Где будут люди, где мама, папа, Севка, Ленка Гладышева, где все его друзья и знакомые…


     И вдруг из глубин жуткого болота начинают медленно всплывать какие-то тёмные, облепленные тиной и грязью статуи. Болото словно выталкивает их из своих необъятных недр, и они вырастают над плоской поверхностью мёртвой сгнившей воды.


     Внезапно все они одновременно поворачивают головы к Митьке, и он видит – никакие это не статуи! Это… это же… Вот эта фигура – его, Митькина, мама! А вон та, высокая, - это его папа! А эти, невысокие… Нет! Это не Севка и не Ленка… и не другие его знакомые! Такого НЕ БЫВАЕТ!


- НЕТ! – хочет – и не может крикнуть Митька.


     А жуткие фигуры его родных и друзей, с трудом выдирая ноги из чавкающей болотной жижи, медленно приближаются к Митьке. По  бледно-зелёным - совершенно и абсолютно мёртвым - лицам стекает грязная вода, смывая облепивший их головы  мелкий мусор – веточки, листочки, каких-то протухших жучков и червячков…  Они надвигаются на Митьку – медленно и неотвратимо,  явно собираясь взять Митьку в кольцо – и…


     И тут Митька наконец заорал и проснулся. Вернее, сперва он проснулся, а через секунду – завопил на весь дом. Ну, в общем, это произошло одновременно.  И каждый легко может представить себе, какой великолепный «бенц» закатила Митьке  его мама, примчавшаяся на эти дикие вопли, перепуганная до глубины души и теряющая от спешки тапочки…  Так что Митька в школу просто сбежал. Даже не дождался во дворе Севку, как обычно.


***


     Первым уроком у них сегодня была литература. И Митька мужественно готовился к тому, чтобы позволить Вась-Васе поставить в его дневнике жирную наглую «пару», похожую на недоразвитого лебедя с кривой шеей. А ещё – по сторонам оглядывался: ждал, когда же наконец Севка появится. Если он вообще появится.


     Севка в класс не влетел, как обычно, - Мухин вообще всё делал быстро, и ходил, и разговаривал, и так далее, - а почти что вполз. Под самый звонок. И он по-прежнему был слегка голубоватым. С прозеленью.


     Митька-то друга ждал-ждал на подоконнике, думу свою думая, и  в конце концов решил, что мама Севкина в школу сегодня решила сыночка не пускать. Так что уже всякая надежда с ним  поговорить  у Митьки исчезла. Когда приятель в класс «втащился», Митька вздохнул с облегчением. Сорок пять минут, конечно, ждать теперь придётся, пока урок не кончится. Но – ладно. Перетерпим. Всё равно, никуда ж не денешься!
 

     Вась-Вася, как всегда, была полна печали по поводу того, что достался ей в  руководство такой неуправляемый класс, как их седьмой «Б».  Впрочем, она вообще такой – возвышенно-печальной – всегда выглядела. Словно с небес на землю только вчера спустилась или с Луны упала  и в себя ещё не пришла, увидев, что тут, на земле этой, творится.   В  школе вообще и в их седьмом «Б» - в частности.

 
- Ребята, - утомлённым уже с утра голосом сказала Вась-Вася, - обсудим ваши сочинения, а потом начнём новую тему.


     Митька приготовился к худшему.  И его опасения, что с него-то «разбор полётов» и начнётся, полностью себя оправдали.


-  Нетопырёв, - голосом умирающего лебедя изрекла Вась-Вася.
 

     Митька медленно воздвигся над партой. В окно уставился.


- Что с тобой случилось? – спросила Вась-Вася. – «Тройки» у тебя бывали, к сожалению, но до «двоек» по моему предмету ты ещё не опускался.


     Умеет же Вась-Вася слова выбирать! Одно слово – литераторша.


- У меня голова болела, - угрюмо соврал Митька. Подумал и добавил: - Сильно. Очень. Я не мог сосредоточиться.


     Вась-Вася  собственной головой покачала и укоризненно на Митькины слова ответила:


- Ты мог бы мне сразу об этом сказать. Сходил бы к врачу, а сочинение бы написал после. Отдельно.
 

- Не мог я сказать, - не поднимая глаз от парты,  буркнул Митька. – Она у меня постепенно разболелась. Я думал, что успею написать.


- Ну что же, ничего не поделаешь теперь, - мученически вздохнула Вась-Вася и осторожно-осторожно, словно гранату без чеки, положила на краешек Митькиной парты его позорную сочинюху. – «Два».


- Угу, - Митька тетрадку в рюкзак смёл, с глаз долой подальше, и к окошку отвернулся. Первый «подарочек судьбы» он получил.


     Митька на Ленку Гладышеву покосился. Смеётся. В упор ярко-голубыми глазищами Митьку разглядывает – и смеётся. И подружки её, «свита», тоже хихикают. У-у, подлипалы!.. Не поцелует уж Ленка его больше. Сегодня – точно не поцелует. И завтра – вряд ли. И вообще… А как бы хорошо было!..


Вась-Вася продолжила экзекуцию – кроме Нетопырёва, она ещё три «пары» кому-то вкатила, - а Митька как-то отвлёкся от происходящего в классе.

     Контрольный, стало быть, эксперимент. Что бы такое Нику загадать, чтоб – раз и навсегда, чтоб это всю жизнь «работало»? И чтобы сны эти отвратительные больше не снились ему, не… не пугали?.. К концу урока Митька наконец придумал. Но для выполнения этого плана ему требовалась помощь Севки. Митька покосился на Мухина. Синенький какой-то Севка, слабенький… Сидит за партой, головушку свесил на бок, как воробышек новорожденный… Может, не стоит его трогать? Ладно. Там видно будет. Скорее бы урок кончился!..


     Урок - в положенное ему время – наконец  закончился. Семиклассники радостной толпой вывались в рекреацию и бузить принялись. А Митька Севку под ручку из класса вывел, как недавно сам Севка Митьку выволакивал, и к стеночке в уголке прислонил.


- Ну, ты как, вообще? – спросил Митька, с тревогой вглядываясь в покрытое испариной лицо друга.


- Плохо пока, - честно ответил Севка. – Колокол звенит всё время… в голове… и змей… опять видел… ночью…


     Митька помрачнел. С чего бы это колокол у Севки в башке звенел, а не у него самого, у Митьки? Ведь не Севка же с Ником дело-то имел! А уж змеи… Бр-р!  Митька передёрнулся от отвращения.


- Севон, - Митька облизал губы, - Севка…


- Чего? – слабо отозвался друг.


- Теперь ты веришь? Ну, во всё это… в чёт-нечет… во все, что я тебе рассказал?..


- Ну… Верю… Ещё вчера сказал, что верю… Я думал… что глюки со змеями от пере… перегрева видел… а они – как настоящие…


     Митька скрипнул зубами повторно. Не отвлекаться! Нельзя сейчас глюки обсуждать. Это – потом. Всё потом!


- Ты мне поможешь? С Ником справиться? – спросил он, понизив голос.


- А чего делать надо?.. –  Севка глаза вдруг закатил под лоб и тихо пополз спиной вниз по стеночке.


     Митька испугался. Неужели сейчас опять к врачу Севку тащить придётся?! Обошлось, слава Богу. Севка глаза открыл, выпрямился, моргнул пару раз и сказал:


- Помогу. Дай только конца уроков дождаться…


    Звонок прервал их разговор, и все пошли на  историю.


     На истории Митька не стал, как вчера, громко и честно признаваться, что он опять урок не выучил. Барахтался у доски минут «несколько», пока Атос ему очередную «пару» не поставил. И ещё выговор вкатил – за то, что Митька у всего класса время отнял своим беспомощным бормотанием не по теме. Вежливо, как обычно, всё это учитель Митьке высказал, но – высказал же!


     А Ленка Гладышева со своими подружками всё смеялась. Весело ей, что Митька Нетопырев который уже день подряд перед всем классом позорится!..  Митька покаянно голову свесил, выслушал выговор Атоса, сел за свою парту и мрачно уставился на две жирные «двойки», «украсившие» страницу его дневника. А чего на них смотреть-то? Настоящие они. Не исчезнут никуда. Выволочка очередная его дома ждёт.


     Ну, Ник, подумал Митька, с шумом захлопнув дневник, ну, погоди, уж предъявлю я тебе счётик.  И за сны свои гадкие, и за страх, который ты на меня нагоняешь, и за «не свою» маму, и за Севку! Как говорится, «за себя и за того парня»! Очень крупный счётик!  «Ты, рыжий нахал, такое для меня выполнишь, что до конца моей жизни у меня больше проблем не будет!» - злорадно мысленно произнёс Нетопырёв.  «- Если ты, Нетопырев, в чёт-нечет у Ника выиграешь», - возразил ему  противный, похожий на тенорок Ника, голосок у Митьки в голове. Митька от голоска этого отмахнулся. Чтобы он, чемпион, - да не выиграл? Импоссибль! Невозможно. Выиграет. Как и в прошлые разы.


     Открыл он тетрадку и начал объяснения Ивана Владимировича Атоса записывать. Аккуратно и вдумчиво. Как настоящий «ботаник». Стыдно же перед ним – уже в который раз Митька препода подвёл…


*****


     Под конец уроков вынес Митька и последнее - как он понадеялся, - унижение.


     Последнее на сегодняшний день. От Ленки Гладышевой. Во время уроков она над Митькой хихикала, на переменках её толпа подружек окружала, и хихикали они уже все вместе. Митька в их сторону – вернее, в сторону Ленки, – косился, но и только. Подойти к Ленке – нет, не мог он себя заставить такой подвиг совершить! Он не самоубийца. Хотя, и стыдно… Извиниться бы, по идее, надо…


     А отчего стыдно-то?! За что ему, Митьке Нетопырёву, перед Ленкой Гладышевой извиняться?! Ну, загадал он желание. Насчет  поцелуя. Разве он в тот момент думал, что задумка его исполнится? Он вообще тут не при делах… это всё рыжий шкет подстроил… каким-то образом… Так что уж лучше он перетерпит её смешки, чем подойдёт к ней с неловкими извинениями, словно и правда виноват в чём-то. Нелогично как-то это будет выглядеть… хм… Через какое-то время об этой Ленкиной выходке  все просто забудут… Но Ленка вскоре доказала Митьке, что он очень сильно заблуждается.
 

     Когда отгремел звонок с последнего урока и все с мест своих повскакивали, готовые толпой нестись на улицу, Ленка – как и  вчера, на глазах у всего класса, - подошла к Митьке. Но целовать она его во второй раз уже не стала… Митька застыл на месте, не зная - что сейчас будет? Опять змея на её плечах ему примерещится, или сама Ленка в королевскую кобру вдруг превратится?..


      А Ленка подняла свои прекрасные руки и…  изо всех сил  Митьку ка-ак стукнула! По голове. Прямо в лоб засветила. Учебником физики. Учительница из класса уже вышла и не могла видеть, как с учебником по её священному предмету обращаются. Так что Ленка действовала вполне обдуманно. Класс опять замер на минуту. А потом, конечно, все завопили, – как и в тот раз, «поцелуйный».


- Так ему и надо! – Ленкина «свита», в чьих глазах она себя этим недавним поцелуем, похоже, сильно уронила.

 
     Сильно, но – временно. Ненадолго. Может, это они её и подговорили – подойди, мол, сама к дураку  и нахалу Митьке Нетопырёву  и врежь ему как следует! Тогда мы, мол, опять тебя зауважаем, дорогая  наша Леночка!


- Дай ему ещё разА! – кровожадно посоветовала Ленке её лучшая подружка, Маринка Щепкина.


- А как же свадьба?! – Генка Мотыльков, шут гороховый, во весь голос завопил. – А как же амор?!


- Я и тебе врежу, Генка, если ты рот не захлопнешь! – Ленка воинственно взмахнула учебником, и остряк-самоучка Мотыльков проворно отскочил от неё подальше.


- Бу-га-га! -  мальчишки заржали.


- Хи-хи-хи, ха-ха-ха! – девчонки, подлые личности, запищали-зашипели-захихикали. У-у, змеюки!


- Лен, ему же больно… - Машка Савельева, добрая душа.


- Вот это поворот сюжета, вот это я понимаю! – Игорь Птицын, сын кинорежиссёра.


- Так ему и надо! – опять девчонки, всем скопом.


     И тут всё  стадо разлюбезных Митькиных одноклассников-шимпанзе заорало и заулюлюкало. В полном восторге. Хором. А Митька потёр лоб и молча на Ленку уставился.


     Красивая она от злости стала – ни в фэнетези, как говорится, сказать, ни ручкой гелевой описать… Голубые глазищи молнии мечут, румянец на лице разгорелся, нежный такой, прозрачно-розовый… И никакие змеи сегодня, слава Богу, из-за её плеча голову не поднимают. Стоял бы и любовался… если б голова так не разболелась от её плюхи! Митька рот открыл… Сказать бы ей что-нибудь… хорошее… объясниться как-то… что не виноват он во вчерашнем, ну вот ни на столечко не виноват!


     Нельзя.


     Кто бы в историю с рыжим Ником и исполнением желаний поверил? В чушь и дичь с мамой, в мерзкие сны и глюки? Севка, лучший друг, и тот с огромным трудом, после долгих Митькиных объяснений и уговоров,  согласился с тем, что всё это – правда правдинская… Еле-еле Митька ему на пальцах, что называется, доказал, что с ним – и с самим Севкой, меду прочим, тоже! -  действительно все эти пугающие невероятности происходят. На самом деле! И колокола звенят, и змеюки мерещатся.
 

     Расскажи Митька Ленке обо всём этом  – пожалуй, и ещё пару-тройку  ударов тяжёлой книжищей по лбу огребёт. А то и исцарапает она ему физиономию – ишь, когти-то какие отрастила! Как у тигрицы…  Тигрица и есть! Но – красивая, аж дух захватывает…
 

     А  дорогие одноклассники, услышав его непостижимую историю, тут же, мигом,  всей толпой,  заболевшего на всю голову Нетопырёва к врачу отволокут. К психиатру! И оставят его во власти доктора на веки вечные. «Спасибо, нетушки, не надо! Как говорится, я и сам помру, без вашей помощи!»


- Слушай меня, Нетопырёв! - сказала Ленка таким голосом, что общий классный ржач моментально стих. – Если ты ещё раз… если ещё хоть один только разочек в этой жизни ты ко мне на три метра подойдёшь – я тебя поколочу! Понял?! Ты теперь – мой самый главный враг, на всю оставшуюся жизнь!


     Она повернулась и, печатая шаг, как кремлёвский курсант на параде, вышла из класса. С гордо выпрямленной спиной. «Свита» за ней толпой повалила. Проходя мимо Митьки, застывшего на месте, как статуя, девчонки хихикали и ржали во весь голос. Издевательски. А мальчишки, выходя из класса, Митьке «посочувствовали». Кто во что горазд:


- Не парься!..


- Они сами не знают, чего им надо!..

- Такую девочку упустил, эх ты, Нетопырёв!..


- Да она ду-ура!..


-  Митька, да ты  – лох!..


И так далее, и тому подобное…


     А когда остались, наконец, они с Севкой вдвоём в опустевшем классе, Митька вздохнул – тяжело и протяжно, как верблюд, - и устало спросил Севку:


- Ну, что? Пошли?


- Пошли, - печально кивнул Севка.


*****


ГЛАВА 8


Контрольный эксперимент
________________________


*****


     И вот наконец  оказались они с Севкой на рынке.


     Охранник раскормленный, Вася,  за дальними палатками промелькнул, крутя в толстых, похожих на сардельки, пальцах свою верную дубинку. К забору, где Митька с Севкой на ящики знакомые уселись, он, к счастью, не сунулся. Других нарушителей порядка отлавливал.


      Автандил Варкезович, продавец из тряпичной палатки, дружески им рукой помахал – мол, всё в порядке, ребята? Митька тоже ему рукой отсемафорил – мол, нормально всё, хорошо мы себя с приятелем сегодня чувствуем. Хоть голова у него и побаливала ещё. После жутких снов и  Ленкиного удара по лбу. «Второй поцелуй», так сказать… Ух, и крепко же она ему вмазала! Как пацан, а не как девчонка… Хорошо, что шишка не вскочила. Обошлось.


- Так что мне делать-то надо? – тихо спросил Севка у Митьки.


- Да ничего особенного. Когда я у Ника в чёт-нечет выиграю, ты…


- А ты уверен, что выиграешь? – прищурился Севка.


     Митька аж обиделся.


- А то! – сказал он уверенным тоном. – Я всегда во всё выигрываю, ты и сам знаешь!


- Не всегда, а – почти, - поправил друга дотошный Севка.


     Митька скривился:


- Ну, почти, почти, но ведь выигрываю же! Ты дальше слушай!


- Ну?


- Я тот дом обследовал вчера, где этот шкет Ник живёт, - и Митька рассказал Севке о своём «дежурстве» во дворе идущей на скорый слом длинной пятиэтажки.


     Севка друга выслушал и резонно заметил:


- Но ты ж его самого там не видел?


- Не видел, - признался Митька. – Я есть захотел, и… это… маму проверить.


- Н-да… Маму… Проверил ты свою маму - на все сто! И сны распрекрасные посмотрел… и я с тобой на пАру ночью кошмары видел,  -  Севка  поёжился. – А сейчас ты что Нику решил загадать?


- Севон… Я ТАКОЕ решил ему загадать, что вся моя жизнь от этого лучше станет! – выпалил Митька. В детали он решил не вдаваться.  Приятель ещё от недавнего теплового удара и от собственных глюков не отошёл, ни к чему его нервировать.



     Но Севка и без этого страшно разволновался.


- Ты чего?! Что ты такое затеял?! Я ведь тебе говорил  – не играй ты больше с этим Ником! Не нравится он мне! И ты тоже говорил, что он тебе самому не нравится! И сны эти…  Митька! Подумай  хорошенько, - Севка даже с ящика вскочил и с тревогой на друга уставился.


-  Всё будет нормуль, всё путём будет,  - твёрдым голосом отрезал Митька. – Твоё дело – проследить за Ником, когда я у него выиграю, желание загадаю  и домой пойду.


- На фиг мне за ним следить? – настороженно  спросил Севка.


- На всякий случай – сказал Митька. – Для подстраховки, понял?


- Н-ну… понял… - неуверенно протянул Севка. – Нет, не понял! – тут же поправился  он. – Чем это поможет, если я за ним прослежу, в то время как ты домой потопаешь?


     Митька всё другу объяснил - про «симки» и про надёжность адреса.


- И что? – опять не «въехал» Севка.


- А ничего! – разозлился Митька на непонятливость друга. – Если что-то не так пойдёт – ты Ника вместо меня достанешь! Достанешь – и «сделаешь»! Ну, усёк теперь?!


- Нет! – заявил Севка. - Не усёк! Я что – полицию должен буду на подмогу вызвать  или «скорую помощь», если с тобой что-то случится? Или отряд американских рейнджеров?!


     Хотел было Митька  другу возразить, но поперхнулся. Он ведь главного Севке опять не сказал! О самОй сути «контрольного эксперимента». О своей задумке. О том, ЧТО ЖЕ ИМЕННО он Нику загадать решился.


- Ничего со мной не случится, - отрезал он. - И вообще - ни с кем. И с тобой тоже! Ну, так проследишь за рыжим?


- Прослежу, - неохотно буркнул Севка. – Только где он, рыжий твой?



*****



- Привет! – услышали они за своими спинами тонкий мальчишеский голос и разом обернулись.


     Ник, как всегда, появился словно бы из ниоткуда. Будто из воздуха вылепился.
 
 
     Севка засопел, увидев нахального шкета. Митька сдержанно рыжему кивнул.


- Ну что, Митяй, сыгранём? – и Ник подбросил на грязной ладошке свои камешки.


- Сыгранём, - коротко бросил  Митька.


     Сегодня он не собирался Нику вопросы разные задавать. У него сегодня Цель имелась. Важная. Чёткая. Которой он должен был добиться - во что бы то ни стало!


- Что загадать хочешь? – подмигнул ему Ник.


     Митька сглотнул. Формулировочку он уже отточил в голове, пока на уроках в школе досиживал и к рынку шёл вместе с Севкой. Логичная получилась формулировочка – не подкопаешься! Главное – выиграть, иначе… иначе, как Ник ему объяснял недавно, всё с точностью наоборот выполнится.  А  этого Митьке ни в коем случае не требуется – чтобы наоборот!


- Я желаю… - хрипло начал он. Закашлялся, дух перевёл и договорил: - Я желаю, чтобы со мной, с моими родителями и друзьями… с этой самой минуты  НИКОГДА НИЧЕГО НЕ СЛУЧАЛОСЬ ПЛОХОГО… И ЧТОБЫ ТЫ, НИК, МНЕ ЭТО РАЗ И НАВСЕГДА ОБЕСПЕЧИЛ!.. - и зажмурился – крепко-накрепко.


     Ало-зелёное пламя обожгло Митькины веки изнутри. Колокол в  его ушах зазвонил так громко, что показалось Нетопырёву – голова у  него сейчас лопнет. Ветром ледяным в разгар жаркого дня на него повеяло. Змеи противные, холодные, по ногам поползли. Усы крысиные защекотали лодыжки… «Глюки, это всё – просто глюки… - подумал Митька, борясь с внезапным приступом головокружения. - Главное, чтобы Севка не заорал, если и у него такие же глюки начнутся…»



- Чёт или нечет?.. – глухим протяжным басом спросил Ник…  или… кто-то… Кто?..
Митька разлепил губы и выдохнул:


- Нечет! - И глаза поскорее открыл.


     Ник стоял, склонив голову, и разглядывал три чёрных камешка на чумазой ладошке. А камешки… а камешки смотрели на Митьку. В упор.  И даже не моргали.  Митьке почему-то стало так страшно,  как ещё никогда в жизни не было... Даже змеи и крысы не были такими зловещими, как эти три крохотных круглых кусочков гальки.
 
 

- Угада-ал, - словно бы с удивлением протянул Ник и вскинул на Митьку глаза.


     Митька невольно попятился.


     Ник больше не улыбался. Не сверкал своими «голливудскими» зубами. Старые-престарые, выцветшие глаза тысячелетнего деда,  совершенно неуместные на мальчишеском лице,  взглянули на Митьку с каким-то странным выражением. То ли с издёвкой,  то ли со снисходительной   жалостью… Митька быстренько взгляд  в сторонку отвёл и осмотрелся.


     Вроде бы, всё вокруг по-прежнему. Автандил Варкезович пёстрыми одёжками торгует в своей палатке. Толстый охранник, Вася, расхаживает между торговых рядов, крутит в пальцах дубинку, - за порядком наблюдает. Покупатели тоже ведут себя, как обычно: прицениваются к товарам, получают от продавцов покупки, кладут их в сумки и пакеты и топают по своим делам дальше… Только немного замедленно всё это происходило. Словно не в воздухе люди двигались, а как будто в воде плыли. Быстрее, чем в обычной воде  плавают, но всё же, отличие было. Еле заметное, но – было.
 

     Митька на Севку покосился. Спокойно стоит Севка, не покрывается холодным потом и не синеет,  от крыс и змей в сторону с дикими воплями не шарахается. Похоже,  даже моргает Севка «через раз»…  А вот колокол в Митькиной голове всё звонит. Митька тряхнул головой – никуда звон не делся, ещё громче стал, похоже. Тряхнул во второй раз – колокол загудел, заревел, и на миг все прочие звуки перестали сквозь этот гул пробиваться.


- Мите… ка… – еле  услышал Митька сквозь этот гул Севкин голос и обернулся:


- Чего?


Басистый звон колокола чуть потише стал…


- Митенька! –  Севка  вцепился в его рукав. – Пошли домой!


- Чего-о?! Какой я тебе Митенька?! – ошалел Нетопырёв.


- Митенька, ты должен соблюдать режим. Вовремя обедать и побольше отдыхать. Пошли домой, я тебя провожу!


     Митьку словно током шарахнуло, он даже онемел на миг. Когда это закадычный дружбан Севка его «Митенькой» называл?! Да никогда! Что это с Севкой приключилось такое?! И почему он вообще бормочет ерунду какую-то – про режим, про обед и прочее?


- Севон, - прошипел Митька, выдирая рукав своей футболки из Севкиных пальцев, ставших вдруг неожиданно очень цепкими, - домой я и один дойду, когда туда соберусь! За рыжим проследи, мы ж договорились!


- Да-да-да, - часто-часто закивал Севка, как китайский «болванчик», - конечно, договорились! Но нам это сейчас неважно, а важно нам  сейчас, Митенька, домой  тебя доставить, в  целости и сохранности!


- Севка! Ты что -  спятил?! – Митька весьма чувствительно пихнул друга локтем в бок. – Приди в себя! Уйдёт же рыжий! Уйдёт!..


     Рыжий Ник и правда уходил. Посмотрел странными этими, пугающими, старческими глазами на обоих приятелей, головой покачал – и, ни слова им на прощанье не сказав,  направился к выходу с территории рынка.
 

      Митьке на миг показалось, что на сей раз не тени глубокие Ника окружают, синие с чёрным, а что словно бы опутана  его тоненькая мальчишеская фигурка всполохами зловещих  сине-чёрно-фиолетовых молний…  И Ник идёт-плывёт сквозь  словно бы разлитую в пространстве,  по всему рынку, еле заметную  «воду»  в этом облаке молний,  как Дарт Вейдер какой-нибудь недоделанный:  мелкий, тощенький, низкорослый… И очень страшный почему-то.

 
     А следом за ним… ползут змеи! Целеустремлённо, бесшумно, извиваясь и шурша чешуёй по асфальту. И крысы за Ником топают – стройными рядами, как солдаты на параде! Толстые, отожравшиеся… И никто – совсем-совсем никто! – из покупателей и продавцов ни крыс, ни гадов этих ползучих явно не видит. Все продолжают заниматься своими делами!
 

     Митька сглотнул, у него задрожали ноги… Жуть какая!  А Севка – видит он этих тварей или нет? Ох, как колокол гудит… как  громко… мешает сосредоточиться, мешает думать…  В третий раз Митька головой встряхивать побоялся – мало ли что! Зазвонит в башке колокол ещё громче, и  никаких прочих звуков он вообще больше не услышит… Нетопырёв  повернулся к Севке и прошептал, едва не давясь  злыми слезами:


- Севон! Ступай за Ником! Скорее!
 

- Обязательно, Митенька, но сперва я домой тебя отведу, ты уже на полчаса на обед опоздал, тебе покушать надо! – и Севка опять в Митькин рукав вцепился, другой рукой за плечи его обнял  и поволок приятеля – заботливо и осторожно –  к выходу.


- Севка! Стой! Погоди! Ты… змей и крыс видишь?


- Каких змей, Митенька?! – чуть ли не взвизгнул Севка. – Это ты на солнышке перегрелся, вот тебе и чудится всякая гадость. Нет тут никаких змей и крыс!


- Ладно… - Митька опять сглотнул.  -  Ладно… всё понятно… - ничего Митьке не было понятно. Было ему просто страшно! - Севон, иди за Ником! Слышишь?! – с трудом выдавил он.


- Обязательно, обязательно, - забормотал Севка и ещё крепче обхватил  Митьку за плечи, таща его к выходу.
 
 
     На травке с другой стороны забора, за оградой рынка, куда власть толстого охранника не распространялась, расположилась попить пивка компания взрослых парней, лет по девятнадцать-двадцать. Услыхав странный разговор приятелей, они дружно заржали, как кони:


- Ми-итенька!..


- Поку-ушать!..


- Ты ему  сопли вытереть не забудь!


- Гы-гы-гы!


- Вы ещё поцелуйтесь, малявки!..


- В песочницу топайте, малышня, куличики лепить!..


- Бу-га-гы!..


- Пошли отсюда, - и Митька,  вырвавшись из Севкиных объятий, быстро зашагал прочь, подальше от весёлых «пивных» парней.


     Мало, что ли,  того, что он испугался до дрожи в коленках! Не хватало ещё ему тут позориться, с Севкой на пару! Но никуда Митька от позора не скрылся. Пришлось ему, скрипя зубами, терпеть всю дорогу.


      А потерпеть было что! Ладно бы ещё, Севка просто под ручку Митьку взял, как девчонка, и таким манером - тоже очень, конечно, унизительным, - поволок бы его с рынка. Это бы Митька кое-как, может, и выдержал, хотя  и решил бы, что  Севона, ещё заметно  слабого на голову после вчерашнего, опять удар какой-нибудь припечатал. Тепловой или этот… апоплексический. Но Севка вел себя так, что на них с Митькой все прохожие оглядывались! Как будто ничего более странного и увлекательного за всю свою жизнь не видали!..


     Севка Мухин, верный друг детства и всей дальнейшей Митькиной жизни, то начинал скакать козликом под самым его носом, кудахча, как курица над цыплёнком, причем, громко он так кудахтал, во всё горло:


- Митенька, осторожно, здесь камешек лежит на дороге, обойди его, иначе споткнёшься!


     То он вдруг пытался с Митькиной спины школьный рюкзак содрать и на свои плечи его повесить, приговаривая – опять же, во весь голос, то есть, вопя на всю улицу:


- Детям тяжести вредно носить, тебе нельзя переутомляться!


     Так что Митька Нетопырёв не знал, куда ему глаза от стыдобищи такой девать.  А уж от обращения этого - «Митенька» - он и вовсе в сторону шарахался каждый раз, как пугливая лошадь. Он даже как-то о глюках со змеями позабыл, и о Нике-старике, и о снах своих жутких – тоже. Он шёл, стиснув зубы, так, что у него челюсти болели, и считал шаги до своего дома. Полыхая – наверняка! – на все окрестности ярко-алыми щеками, как ходячий светофор.
 

     Но всему приходит конец, – что радует, как говорится, - и Севка в итоге доставил закадычного друга к самому его дому. И не просто к подъезду:  довёл Митьку до дверей его квартиры. И даже на кнопочку звонка Севка самолично нажал – чтобы «Митенька» ручку не поднимал лишний раз, не переутомлялся.  Митька обессиленно прислонился к стенке и глаза закрыл. Сто потов с него сошло во время этого короткого путешествия от рынка до дома! Ну, Севка, и ты погоди – Митька Нетопырёв и с тобой, приятель лучший, разберётся! В себя вот только придёт немножко.



*****



     Дверь открыл, как ни странно, Митькин папа. Которому в это время полагалось быть на работе. И с порога на сына «обрушился»:


- Митя! Дорогой! Как ты себя чувствуешь?! Всё в порядке?!


     Митька чуть не сел прямо на пол.
 

     Вот так же точно – ну, почти так! – мама во время первого «эксперимента» с ним разговаривала! Что же это такое – теперь и папа  родной тоже роботом заделается?! Из-за чего?! Ведь он, Митька, так всё хорошо и правильно загадал! Он же эту идею  со всех сторон обкрутил-обвертел в голове! Логичная же идея, классная просто! И о том, чтобы никто не ругал его, он и не заикался!


- Сева, - строгим тоном обратился папа к Митькиному дружку, - ничего с вами по дороге не случилось плохого?


- Нет, Олег Васильевич, - мотнул головой Севка, да так истово, что у него  аж в шее что-то хрустнуло. – Всё было прекрасно! Митенька ни разу не споткнулся, никто на нас не напал, головку ему солнышком  не напекло… почти! Вот только к обеду он опоздал немного, но тут уж я ничего не мог поделать…


- Что значит – почти? – вопросил Митькин папа.


- Ну… это… В общем… Митеньке показалось, что он крысу на рынке увидел… - промямлил Севка, и глаза его как-то странно и неприятно скосились к переносице. – Это он просто  перезанимался… наверное…


- Ну ладно, ступай домой, спасибо, - сухо промолвил Митькин папа. – В следующий раз повнимательнее  за Митенькой следи!


- Есть, Олег Васильевич! – и Севка, отдав честь Митькиному папе и даже не взглянув на самогО Митьку, бодренько потопал вниз по лестнице.


Митька только рот разинул.  Опять что-то не так получается, как было задумано! Шевельнулась тут у Нетопырёва в душе страшное подозрение – перемудрил он со своим «контрольным экспериментом», явно, перемудрил…


И вскоре Митька ощутил это на собственной шкуре.


*****



ГЛАВА 9


Новый план, последняя надежда…
_______________________________

*****


- Севон! Слышь, Севка, - прошептал Митька в телефонную трубку.


- М-мну?..  Аллё?..  Кто это? – сонно отозвался друг и громко, протяжно зевнул.


- Я это! Митька!


- Митенька! – сразу проснулся Севка. – Что случилось, мой дорогой?! Тебе что-нибудь нужно? Ты только скажи, я мигом прибегу, все свои дела бро…


     Митька скрипнул зубами и повесил трубку. Действует! Действует проклятое волшебство! Никуда от него не деться! «- А с чего б ему не действовать, - возразил зазвучавший в Митькиной голове тоненький голосок Ника, - если ты НА ВСЮ ЖИЗНЬ желание загадал? Чтобы НИКОГДА… и НИЧЕГО… И чтоб я всё это тебе ОБЕСПЕЧИЛ? Я и того… постарался!.. Хи-хи-хи-хи-хи-и-и!..»


     Митька кулаком по подушке ударил. А голосок всё хохотал-заливался!  А когда противный смех затих, опять в Митькиных ушах зазвонил колокол. Не так громко, как на рынке, когда он ответ готовился Нику дать – чёт или нечет ему выпал, - но отчётливо слышимый.  Колокол этот страшно мешал Митьке сосредоточиться и обдумать своё ужасное положение. А положение его действительно было самым что ни на есть кошмарным. Родители Митькины, похоже,  с ума сошли. Оба. Сразу! Хором…


    Папа вчера, «приняв» сыночка из рук заботливого друга Севки, повёл его прежде всего в кухню – питаться. И так много калорий папа Митьку заставить  в себя впихнуть, что сыночек под конец обеда уже шевелиться не мог и только сидел неподвижно, не будучи в силах с места сдвинуться, и тупо моргал выпученными глазами. Всё у него в животе стиснулось и сплющилось, и не было у Митьки никакой возможности даже дух перевести. А потом папа и вовсе уж странную, небывалую штуку отколол. Он заставил Митьку… в постель улечься!  Средь бела дня! Когда пацаны знакомые в футбол во дворе гоняли!


- На улице детям без присмотра находиться опасно, - лекторским тоном заявил папа. – Их там могут обидеть, напугать и даже похитить! И бактерий с микробами там – множество!  Так что лежи себе спокойно дома, на мягкой кровати, и ни о чём не беспокойся. Ничего плохого с тобой никогда не случится, я уж сам, лично,  за этим прослежу!


     Митька воспротивился было такому небывалому насилию. Пришлось папе его чуть ли не волоком – но ласково – в комнату затаскивать и на кровать укладывать.


- Огорчаешь ты меня, Дмитрий, - папин голос дрогнул, и Митьке показалось, что сейчас он, как это в фильмах показывают, уронит на плечо родного сына скупую мужскую слезу. – А мне нервничать никак нельзя! Я и с работы сегодня поэтому отпросился,  домой  побыстрее пошёл, а скоро и совсем уволюсь, чтобы никогда больше ни из-за чего не нервничать! И ты, Митенька, не нервничай, никогда и ни из-за чего. Нервные клетки, знаешь ли, не восстанавливаются! – и с этими умными словами папа укутал сыночка до подбородка одеялом – в жару такую! – и осторожно, на цыпочках, вышел из его комнаты, тихонечко прикрыв за собой дверь.


     Митька одеяло на пол скинул, к двери рванулся – заперто! Никогда ещё родители его в собственной комнате не запирали!
 

     Митька вернулся к кровати. Постоял возле неё минутки две – и рухнул. И голову под подушку засунул. Не хотелось ему на белый свет смотреть. Прокололся он. Как лох последний… Гениальная задумка обернулась полной жутью. А ночью ему наверняка очередная «страшилка» приснится. Крысы, змеи… динозавры на болоте… И сам Ник – в виде мерзкого страшного старика. И опять от стен будут с треском таким зловещим отставать опалённые огнём неровные ленты обоев… 


     Может, мама его выпустит, когда вернётся домой из магазинов?... Не выпустила.


     Два часа Митька маму дожидался. Услышав, что в прихожей ключи зазвенели, он кубарем слетел с кровати, подскочил к двери  и бешено задёргал ручку. И заорал во весь голос:


- Мам!!! Мама-а! Выпусти меня! Меня папа зачем-то запер!..


- Для твоей же безопасности, Митенька, - услышал он голос матери, подошедшей к двери его комнаты. – Чтобы с тобой ничего плохого не случилось, мальчик ты наш хороший! Лежи, отдыхай, я тебя выпущу ненадолго, когда ужин приготовлю. Ты поешь - и снова в кроватку ляжешь! - И шаги послышались: мама в кухню отправилась.


     Митька съехал по стеночке на пол, привалился спиной к запертой двери и глаза крепко-крепко зажмурил. Это сон. Страшный сон. Не может такого быть на самом деле!

 
Увы – было.


*****


     Только после ужина, обернувшегося очередной кулинарной пыткой, Митька, кое-как отдышавшись, более или менее пришёл в себя. Вновь ласково «запихнутый» дорогими родителями под одеяло и запертый в собственной комнате, он догадался притвориться, что засыпает после чересчур  обильной еды. Потому что слушать  бесконечные речи об окружающих его опасностях и о том, что: «С нашим мальчиком никогда ничего плохого не случится, мы уж проследим за этим!» - он больше был не в состоянии.


    Поскольку – во избежание всех перечисленных опасностей – в школу его на следующий день  решили не пускать, Митька мог  хоть всю ночь думать-размышлять: что же ему делать-то теперь?..  Вот он и думал.


    Лучший друг ему больше – не товарищ. В смысле, не помощник. Потому что своей «гениальной» идеей, этим контрольным  экспериментом, Митька и Севку включил в «сценарий»  дикого триллера,  которым так вкрадчиво, так незаметно обернулась его обычная жизнь вполне заурядного семиклассника - чемпиона азартных игр...


    Превратился Севка, как и Митькины родители,  в такого же робота, в марионетку, которой рыжий Ник управляет теперь. На расстоянии. Вот, например:   видел недавно Севка те же глюки, что и Митька. А теперь – не видит их Мухин!  И, похоже, приятель совсем и напрочь позабыл   о том, что ему эти гады тоже мерещились!
 

    Митька даже  на какое-то время запутался в своих логических рассуждениях (изрядно приправленных страхом, если честно) и никак не мог решить, что хуже: когда они с Севоном на пАру змеюк и крыс видят, словно наяву, или – когда один он, Нетопырёв, имеет удовольствие ими «любоваться»? По всему получалось – когда только он, Митька, всё это видит… Потому что во второй раз Севка вряд ли поверит в эти глюки. Он как-то… изменился… неприятно как-то изменился.


    Огромная змея свесилась с монитора Митькиного компьютера и ласково заглянула Митьке в глаза. Нетопырёв крепко зажмурился, посидел так минуту-другую и осторожно посмотрел сквозь ресницы... Нету змеи никакой. Нету! А страх – есть. И, похоже, страх этот растёт в Митькиной душе. Как снежный ком.


    Что же он натворил, Митька Нетопырёв, логик самодеятельный! Игрок непобедимый! Чемпион «мира и его окрестностей»… Ладно. Хватит. Слезами и стонами горю не поможешь.


 – Думай, Нетопырёв, идиот  ты  распоследний, думай! – шёпотом приказал себе Митька.

 
    Плохо ему думалось.  И колокол, всё время звонивший в голове,  ему  мешал, и вообще… уныние какое-то на Митьку накатило. Пополам с противным, холодным, липким, растущим в душе страхом. А на  кого  бы  оно не накатило, попадись он в такую же ловушку?!


    Так что же – до конца дней своих теперь обречён Митька лежать  пластом на кровати? Под одеялом – в любую погоду? Глюки то и дело видеть - в собственной комнате, ага! А если эти глюки, скажем, в настоящих крыс и змей превратятся?! Придётся тогда ему,  Нетопырёву, по углам от них, гадов,  прятаться и палёным дышать!  Вон, как пахнет, удивительно, что родители ничего не чуют! Хотя, было бы ещё хуже, если б вдруг почуяли. Да…Никуда больше Митька не сможет пойти – ни в кино, ни в гости;  ничего не станет делать;  никого из людей живых, кроме своих родителей, не увидит?! И.. и с ним ВООБЩЕ никогда ничего больше не произойдёт – ни хорошего, ни пусть  даже плохого?..  Это ж разве жизнь?! Митьку так и подбросило на кровати от этой ужасной мысли.


    Так вот отчего Ник так странно на него посмотрел, когда Митька выиграл в третий раз!  Ведь жизнь – она  какая штука-то?  Разная она! Всякая! И в ней случается – и должно,  должно случаться! – всё: и плохое, и хорошее… Полосатая штуковина - жизнь, и отменить её «полосатость»  –  означает  остановить эту жизнь. Совсем. Потому что в ней ничего больше не будет происходить. Никогда…  А то, что происходит сейчас – глюки-змеи-крысы, – это, скорее, предупреждения такие. От Ника. Послания…  Чтобы он сидел дома, взаперти, и носа не улицу – носа в ЖИЗНЬ! – не высовывал.  Вот… вот чёрт!


    Митька сполз  с  кровати на пол и улёгся на ковёр. Чтобы, лежа  на твёрдом, ему лучше думалось.  И чтобы мурашки противные перестали по  спине бегать – от страшной мысли, что он сам, своими руками, своими «логическими» мозгами,  превратил  собственную  житуху в «ужастик» - похуже голливудского. Прекратив, тем самым, её нормальное течение…  Нетушки! Не бывать такому! Он придумает какой-то выход.


    Какой?! Ведь родители его из квартиры не выпустят – как же, на улице полно микробов, маньяков, опасностей… событий, короче говоря. И сами никуда из дома  не выйдут. Папа, вон, заявил, что он с работы уволится. Мама за ужином сказала, что в магазины она больше  ходить не станет – наймёт домработницу, а сама будет с Митенькой сидеть. Вместе с папой. Взаперти. Словно в тюрьме. А на что им всем жить, да ещё и домработнице чем платить, – родители от его коварного вопроса  просто отмахнулись, когда Митька их спросил об этом. Так что вскоре грозит семье Нетопырёвых голодная смерть в долговой яме! А уж после того, как они от голода помрут - всей семьёй,  - ни с кем из них точно ничего больше никогда не случится. Ни плохого, ни хорошего.


     Митька пулей взлетел  с ковра и забегал по комнате, как тигр по клетке. В одних носках, чтобы родителей-роботов не разбудить случайно. В окно, что ли, вылезти? Разорвать на узкие полосы простыню, как в приключенческих романах  побеги главных героев описывают, и… Не выйдет. Во-первых, ночь уже глубокая на дворе. Во-вторых… ну, выберется он, допустим, в окно – хотя и высоковато, но, может, повезёт ему, не грохнется он на асфальт.  А куда ему ночью  идти-то? К кому? К  Севке?


     Ага - щаз! Севка сразу всполошится, тоже силком Митьку запрёт –  в своей комнате,  и побежит к Митькиным родителям с докладом: приходите, мол, поскорее, за сыночком, я его  под замок посадил, чтобы с Митенькой вашим ничего не случилось плохого! А ещё – Митеньке  крысы со змеями мерещатся! Переутомился он, головку ему напекло сентябрьским солнышком, так что привяжите-ка вы  его дома к кровати, укутайте  одеялом и ничего ему не позволяйте делать – не позволяйте ЖИТЬ… О том, что змеюки  и крысюки и самому Севке недавно совсем мерещились, Мухин  забыл ведь! Что же делать-то, раз даже друг лучший ему отныне – не соратник?!


    И тут Митьку наконец-то осенило. Оставалось как-то дождаться утра.  Дожить, как говорится,  до рассвета…


*****


    Проснулся Митька утром в ужасном положении: скрючившись на ковре, как креветка, с онемевшей спиной и затёкшей шеей, с кружившейся и болевшей бедовой головушкой, в которой всё звонил проклятый колокол. И ноги у него подгибались. Так что еле встал Митька с ковра, на котором  и уснул, как выяснилось. Так сильно вчера задумался, что и не заметил, как его сон сморил. И какой сон! Хуже и не придумаешь…


    Сон «номер три»  был коротким, но – очень выразительным. Увидел Митька  героев своих любимых «ужастиков» и фэнтези.  Злых, причём, героев. Исключительно, выборочно мерзких… Гоблины и тролли с лицами мамы, папы, Севки  Мухина, Ленки Гладышевой и прочих Митькиных родственников, одноклассников  и прочих знакомых обступили его со всех сторон.
 

    Увидев прямо перед собою шеренгу орков – штук сто, не меньше! – с лицом Ленки, Митька чуть не упал в обморок… прямо во сне. Эта  сотня Ленок-орков шипела, тянула к Митькиному лицу когтистые кривые пальцы, измазанные землёй - могильной, похоже,  потому что она отваливалась от их лап жирными комками, - и в комках этой земли  шевелились червяки…
 

    Звук ужасный послышался.  Митька  оглянулся и с содроганием увидел целую толпу Фредди Крюгеров -  с лицом его родного отца, - подбиравшихся к нему со спины и царапавших металлическими когтями землю… Мама… нет, не мама, а  тысяча троллей - в мамином синем домашнем платье,  с  маминым лицом! – замахнулись на Митьку громадным сверкающим ножом и зарычали-зашипели в тысячу глоток:


- А вот сваррррю я сссссейчасссссссс для Ника сссссупччччик из нашшшшшего Миттттеньки!.. Сссс картошшшшшеччччкой, ссссс  морковоччччкой, сссс луччччком, как он лююююбит!..


    И тут вся орда диких тварей - с лицами знакомых и любимых Митькой людей - накинулась на него, как в страшной сказке Гоголя «Вий»:  «И все они набросились на бедного философа»…


     Он проснулся буквально за секунду до того, как их корявые пальцы, измазанные могильной землёй,  коснулись его лица. И рад был уже просто тому, что  вообще проснулся и не увидел во сне, как из него «ссссупччччик» для Ника варят.  И наплевать на руки-ноги-шею  – собственная судьба важнее! Первым делом Митька на часы посмотрел: половина восьмого. Отлично! Успеет он сделать то, что задумал.


    Митька схватил мобильный и набрал заветный номер. Мелодия какой-то слащавой песенки вместо гудков зазвучала.  Митька от нетерпения  запрыгал на одном месте, крепко прижимая к уху телефон. Ответь, ну! От тебя человеческая жизнь, можно сказать, зависит! Песенка играет-заливается… Неужели не ответит? Наконец, трубку сняли.


- Кто это? – спросил вежливый голос.


- Ленка! – заорал Митька. – Лен, послушай!..


- Нетопырёв! – Ленкин голос сразу заледенел, став  холоднее любого айсберга. – Я тебе вчера что сказала? Если ты, сказала я, ко мне хоть раз ещё подойдёшь, я тебя… я тебе…  Как ты вообще посмел мне позвонить, чучело убогое?!


- Лен!..


- Я ведь при всех сказала, что отныне ты – мой самый страшный враг? У тебя уши немытые, что ли, с рождения? Всё, мне с тобой говорить не о чем!


- Ленка!!! – Митька так громко завопил, начисто позабыв  о спавших блаженным сном родителях, что у него самого на мгновение даже уши (мытые, между прочим, позавчера мыл!) заложило.


     В трубке повисла пауза. Но Ленка не отключилась. Не отключилась, ура! Маленькая, но – победа.


- Ты совсем псих, да? – как-то неуверенно спросила Ленка.


- Да! Совсем!  – Митьке было не до споров с Гладышевой. – Ленка, послушай! Очень важно, что ты мне – не друг, а именно враг! Потому что…


- Иди ты на фиг, Нетопырёв! – вдруг заорала Ленка – пожалуй, даже погромче Митьки. – Я в школу опаздываю! Чао,  придурок! - и она бросила трубку.


     Митька принялся дрожащими пальцами в кнопки тыкать. Бесполезно – Ленка, похоже, звук отключила. Не отвечала на звонки, и всё тут. Или вообще – занесла Митьку Нетопырёва в «чёрный список». Ленка – такая, она может…  Только этого не хватало! Вот тебе и победа. Что делать?.. Ответ словно сам собою пришёл – в школу идти! И попробовать хоть что-то Гладышевой объяснить. Да так, чтобы она не отвернулась, как вчера, не отошла от него подальше, как от заразного,  с гордо выпрямленной спиной, и не принялась  хихикать над Нетопырёвым - вместе со своей девчачьей «свитой».


     Ага – в школу! Его же родители-роботы туда не пустят!  Все замки  позапирают  и ключи в окошко выкинут, или просто под дверью на коврике улягутся,  эдаким живым заслоном, лишь бы Митенька на улицу не пошёл, только бы с ним ничего не случилось!
 

    Так… Значит… Значит, надо как-то ЗАСТАВИТЬ их это сделать. Принудить их отпустить Митьку в школу. А как?.. А в целях безопасности их любимого сыночка – вот как! Что там недавно Вась-Вася на классном собрании объявляла, на прошлой неделе, ещё до начала этой истории с рыжим Ником? Что всем ученикам шестых и седьмых классов прививки какие-то будут делать? Отличненько!

 
    Митька задёргал ручку двери. Потом кулаками в дверь заколотил. Потом – и ногами тоже. Громко  закричал – позвал маму с папой. Раз позвал, другой… Ноль реакции. Крепко же они спят, не дозовёшься! Круто их рыжий Ник заколдовал! А что, если…


    И Митька, улёгшись на кровать и укрывшись на всякий случай одеялом, громко застонал. Как будто болело у него всё, что только можно. Как будто он вот-вот концы отдаст, ласты склеит  и коньки, как говорится, отбросит. Подействовало! Через пару минут за дверью послышались встревоженные голоса родителей:


- Митенька! – закричала мама. – Что с тобой?!


- Митя, открой! – приказал папа. Забыл, что ли, что сам вчера сына в  комнате запер? Или растерялся, услышав Митькины завывания?


- А-у-ы-у-и-и! – старательно провыл Митька, словно   в театральное училище поступал и разыгрывал этюд со стенаниями.


     Родители конкретно всполошилсь. Митька услышал торопливые шаги. Похоже, отец куда-то по коридору побежал… вернулся…  дверь содрогнулась… что-то заскрежетало… Всё, хватит выть, иначе папа дверь Митькиной комнаты запросто выломает, в щепки её разнесёт. Самому же потом чинить её придётся. Запер вот вчера родного сына, а ключи, небось, задевал куда-то! Папа постоянно  ключи от всего на свете теряет, это Митьке давно было известно. И маме тоже, разумеется.
 

- А?.. Что?.. – голосом умирающего лебедя вопросил Митька.


- Ты жив, сыночек?!  Что с тобой случилось?! – хором закричали родители. И принялись громко препираться из-за посеянных  Митькиным отцом ключей.



- Прививки! – провыл Митька.


- Что?!


- Прививки нам должны  делать… сегодня! – Митька слез с кровати,  на цыпочках подкрался к двери и прислушался.

- Какие прививки?!

 
- От всех на свете болезней! – отчаянно соврал Митька.


- Где?! Где их вам будут делать?!

 
- В школе!


     За дверью воцарилась зловещая тишина… То есть, это Митьке тишина такой зловещей показалась. На самом-то деле, родители, похоже, просто тихо совещались между собою – пускать ли им сына в школу? Где его опасности всякие подстерегают - буквально на каждом шагу? В виде одноклассников, которые микробами на Митеньку дышать примутся, и всего прочего, сто раз уже ими озвученного.


- Но мы боимся выпускать тебя на улицу! – наконец, ответили родители. – С тобой же случиться что-то может! А мы этого не хотим!


- Ау-уй! Бо-ольно! – громко застонал Митька. И даже скорчился в три погибели и руки к животу прижал, словно мама и папа сквозь запертую дверь могли увидеть, как ужасно страдает их сыночек.


     Это решило дело.


- Не ломай дверь, вот ключи, ты их на телевизор вчера бросил! – услышал Митька мамин голос.


Ещё минута – и дверь в его комнату распахнулась. Да так резко, что Митька еле успел к стеночке отскочить.


*****


     Оглядываясь по сторонам, словно скрывающийся от правосудия преступник, Митька Нетопырёв крался через знакомые дворы к родимой школе. Не мог он идти открыто, по улице, как всегда ходил. Потому что видок у Митьки был тот ещё.


     Мама на шею ему шарф зимний, шерстяной, повязала – в сентябре, который больше на июль был похож  из-за страшной жарищи! Папа ему зонтик свой в руки буквально воткнул. Насильно. И ещё - заставили дорогие родители Митьку надеть плащ. Осенний. По сезону «положенный». Как же хорошо, что галоши в нашем обществе давно уже «вымерли»! Иначе мама с папой и эту резиновую, страхолюдную, с позволения сказать, обувь,   Митьку заставили бы на ноги напялить! Позорище бы  получился – жуть,  даже вообразить такое страшно.


     Шарф Митька, конечно, сразу же в рюкзак запихнул, едва выйдя из подъезда. Рюкзак  раздулся – толстый шарф-то ведь. Плащ  свернул в трубочку и на руку повесил. А вот длинный зонт Митьке  некуда было девать – не влезал он в рюкзак, хоть ты тресни! Пойди он со всем этим добром по улице, смеху было бы - не обобраться. Как будто он не в школу топает, а на Северный полюс тайком от всех лыжи навострил.  Так что пробирался  Митька по закоулочкам, чтобы никого из знакомых не встретить, и радовался только одному – что родители вместе с ним в школу не отправились.


     А ведь они пытались! Еле-еле Митька их отговорил. Сам уже не помнил толком, как  отвирался, какую жуть малиновую маме с папой расписывал.  Наплёл им, короче говоря,  сорок бочек арестантов -  и что в школе-то  у них карантин; и что Вась-Вася и прочие учителя, во главе с директором, строго-настрого распорядились:  родители учеников ни в коем случае не должны мешать лечебному процессу – в виде прививок – своим присутствием… 


     В нормальной ситуации Митьке, во-первых, вообще не понадобилось бы врать так отчаянно и по-детски глупо, а во-вторых, начни он такой «детективчик» сочинять – у него уши бы в трубочку свернулись. От собственного вранья. Да и родители  тут же ложь его раскусили бы. Но ситуация была крайне ненормальной. Так что пустился Митька во все тяжкие, лишь бы родители дома остались.


     В общем, отбился Митька кое-как. Сказал  так примерно: сидите, дорогие родители, дома, чтобы с вами НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ ПЛОХОГО, а я, мол, как только прививки сделаю, сразу же – домой.  Под конвоем, контролем и заботой… то есть, под «колпаком»  верного Севки Мухина-Мюллера.


    Про Севку Митька нарочно добавил, помня о вчерашней своей «доставке» к порогу родной квартиры. Как ни странно, этот аргумент на родителей подействовал. В числе прочих. Хотя – что тут странного, на фоне всего остального, что  уже с Митькой произошло? Ведь Севка, тоже превратившийся в заботливого «робота», в няньку, запрограммированную Ником,  вчера над Митькой трепыхался, как курица над яйцом. Значит, и сегодня то же самое Нетопырёва ждёт.  Раз уж этот прохиндей  и вообще, «не-пойми-кто» - рыжий  Ник - выполнил-таки его желание. Так что вполне можно Митеньку доверить Севкиным заботам, решили родители. Постарался рыжий на славу, ничего не скажешь!


     Ну, ничего, ещё не вечер…  «Погоди, Ник:  шкет ли ты сопливый или старик  мерзкий – это мне всё равно… погоди же ты у меня,  - думал Митька, пыхтя, обливаясь потом и волоча за собой по всем кустам  неудобный зонтик, который то и дело за ветки цеплялся, жаркий тяжёлый плащ и раздувшийся из-за толстого шарфа рюкзак. -   Я с тобой скоро разделаюсь! Если всё пойдёт согласно моему плану…»



     Добравшись наконец  до школы и, к счастью, не встретив по пути ни змей, ни крыс, ни зомби с привидениями,  Митька поскорее запихнул плащ и зонтик в неприметный  уголок в раздевалке, шарф кое-как в рукав плаща засунул  и помчался в свой класс, перескакивая через ступеньки и расталкивая  гомонивших на лестнице  пацанов и девчонок.  По рекреации он словно на коньках прокатился и с бешеной скоростью влетел в класс.


     В кабинете  ещё никого не было, кроме дежурной. А дежурила сегодня как раз Ленка Гладышева. И Митька об этом знал. Ещё вчера знал.  И даже раньше. Расписание дежурств-то  прямо  у доски висит, в красивой рамочке.  Вась-Вася регулярно призывала своих подопечных охламонов почаще в листочек этот заглядывать, чтобы никто не забывал о своём гражданском долге. Вот и пригодилось Митьке расписание.


     Ленка без особого гражданского энтузиазма   возила тряпкой по доске, стирая какие-то формулы  -  каракули отвечавших вчера на алгебре учеников. Услышав, как Митька на крейсерской скорости ворвался в кабинет, она обернулась. Только Митька рот раскрыл, как Ленка, даже не раздумывая ни секундочки,  запустила в Нетопырёва  мокрой тряпкой.
 

     Прицельно это у неё  получилось!  Как у снайпера. Попала. Прямо  Митьке в левый глаз.


- Уйди, Нетопырёв! – страшным голосом сказала Ленка и схватила с учительского стола указку. – Лучше сам уйди, не то…


- Ленка! – Митька смахнул с разгоревшихся от бега щёк противную мокрую тряпку, вонявшую мелом, и умоляюще протянул к Гладышевой руки: – Леночка!..


     Гладышева замерла на месте  с воздетой к потолку указкой.


- Как ты меня назвал?! – спросила она через несколько секунд, показавшихся Митьке вечностью.  Каким-то сдавленным голосом спросила.


- А что?! – испугался Митька. Ка-ак  даст она ему сейчас этой  тяжеленной деревяшкой по лбу! Уже пострадавшему вчера - от  знатной плюхи учебником по физике.


- Повтори, КАК ты меня назвал…  только что, - тем же странным голосом потребовала Ленка.


- Ленк-к… Леночка… - еле слышно прошептал Митька. И голову в плечи втянул – на всякий случай. Хотя и знал, что это его не спасёт – Ленка в гневе страшна, в этом он вчера уже убедился.  Страшна – и прекрасна…


     Гладышева аккуратно положила указку обратно на стол, молча подошла к Митьке и… чмокнула его в щёку! Как тогда – на уроке истории. Только уже без всякого волшебства и прочих  непоняток рыжего Ника. Сама! По собственной воле! И никакой…  да-да -  никакой змеи  на её плечах и в помине нет!..


      Мама дорогая… Это что ж такое?! Это же… это ж ни в какие, вообще, ворота не лезет! Митька  забыл, как дышать. Вспомнил – и закашлялся, покраснев, как  варёная свёкла. И Ленка почему-то тоже покраснела. И отвернулась.


     Ничего они друг другу сказать не успели – в кабинет толпой ввалились их дорогие одноклассники.  А следом и Вась-Вася явилась. Вздохнула, головой покачала – и как она только у Васи не отвалится, всё время ведь литераторша ею качает! – и, усевшись за стол, подпёрла рукой щёку и в окно уставилась.  Как будто буза и  вопли учеников  ей - до лампочки. Ну, это только до звонка…


     Ленка быстро наклонилась, подняла с пола отброшенную Митькой тряпку и принялась с силой тереть доску, словно дырку в ней хотела провертеть. Уши  у Гладышевой  стали малиново-красными, как маковые лепестки. И такими же полупрозрачными. И засветились они, Ленкины маленькие аккуратные ушки, как показалось Митьке, на весь класс.  Будто лампочки сувенирные.


     Гомоня, дружески пихаясь и толкаясь, носясь по классу,  пересмеиваясь  и перешучиваясь – звонок ещё не прозвенел, и формально Вась-Вася  не имела права никому замечания делать, - ребята бросали на парты сумки и рюкзаки, вытаскивали учебники и тетради. Готовились к уроку.


    А Митька всё стоял столбом посреди класса и глаз с Ленки не сводил. «Ну и дела…  Вот так дела… Ничего себе дела…» - вертелись в его голове обрывки бессмысленных фраз. Тут его кто-то толкнул, и Митька немного опомнился. Сел поскорее за свою парту, тоже принялся книжки с тетрадками  из рюкзака вынимать. Но, как пишут всякие-разные классики, «в его смятенной душе воцарился полный хаос».


     Что это с Ленкой… с Леной, поправил себя Митька,  такое приключилось? Почему она вдруг сама… ну… того-этого? Неужели потому, что он её Леночкой назвал, а не Ленкой или просто Гладышевой, как он всегда к ней  обращался? А что… Может, отчасти и поэтому. Ведь даже мама Митькина на папу меньше ворчит и совсем другими глазами на него смотрит, когда он её не Катериной или Катей, а Катенькой называет… ласково так.


     А вот интересно: поцеловала ли бы его  Леночка, если бы в классе кто-то ещё был? Да ни фига, убежденно подумал Митька. Назови он ее хоть Леночкой, хоть Разленочкой, хоть царевной-королевной – окажись в кабинете кто-то еще в этот момент, Гладышева бы наверняка только фыркнула, выдала  Митьке какую-нибудь «подколку» и гордо отвернулась бы, вся такая презрительно-высокомерная. М-да… Странные они существа – девчонки! Всё у них, не как у людей!Нелогично всё.


     Но главное сейчас даже не в этом. Не в поцелуе. Главный вопрос  в  другом:  враг ему теперь Ленка.. Леночка  – или друг? Что она его вдруг поцеловала – снова, причём, сама, по собственному почину, без всякого волшебства рыжего Ника, - это, конечно, прекрасно! Но это же ещё и ужасно! Ведь весь его план коту под хвост полетит, если Гладышева отныне ему другом станет! То есть, подругой… боевой… И что ему теперь делать – Митька не имел ни малейшего понятия.
Его ужасные терзания  прервала  заливистая трель, возвестившая миру – и их седьмому «Б» - о начале урока по русскому языку.

 
*****


     Прошло минут пять после звонка, и тут только Митька осознал, что Севка-то в школу не пришёл сегодня. Что с ним, интересно, приключилось? Послать, может, ему эсэмэску по-тихому, так,  чтобы Вась-Вася не засекла? А может, не надо? Может, это как раз хорошо, что Севка дома застрял почему-то? Ведь вообразить страшно, как бы выглядело - в школе! -  его  заботливое кудахтанье над приятелем! Одноклассникам любимым такую «радость» дарить – вот уж это совершенно незачем. Обойдутся!


- Митенька… - услышал он вдруг чей-то шёпот за своей спиной.

 
     Нетопырёв передёрнулся, как от разряда тока,  и ручку на пол уронил. С опаской обернулся – и рот распахнул. Вернее, он сам собой у Митьки распахнулся. Не в первый уже, кстати, раз за эти последние несколько дней.


     Над ним склонилась Вась-Вася, почему-то с очень озабоченным выражением лица. Митька сглотнул комок в горле и попытался было встать из-за парты, но Вась-Вася ласково ему руку на плечо положила  и мягко так нажала – сиди, мол.


- Митенька! – прошептала она - громко, на весь класс. – Я изменила оценку за твоё сочинение. Ты уж прости  меня:  нельзя  было за него «двойку» ставить. Ты перенервничал, а тебе это вредно! Дай-ка мне  дневничок, я отметочку переправлю…


     Митька, словно сомнамбула, медленно потащил из рюкзака дневник – и вдруг замер, как парализованный. Что – и Вася… тоже?!


     Оказалось – да, тоже.


     Классная руководительница седьмого «Б», Василиса Васильевна Захарова, взяла дневник из безвольной Митькиной руки, раскрыла его на нужной странице, жирной красной чертой перечеркнула вчерашнюю «пару» - лебедя с кривой шеей – и крупно  вывела на полях  красивую гордую «пятёрку». И написала: «Исправлено мною». И подпись кудрявую поставила. Отдала Митьке дневник и… ласково погладила его по голове! Митька обречённо закрыл глаза. Сейчас в классе та-акое начнётся! Вопли разразятся – почище, чем в недавний знаменательный день имени «Первого Поцелуя Лены  Гладышевой»!



     Ничего не началось. И вопли никакие не разразились. Медленно-медленно Митька повернул голову.  Затёкшая от напряжения шея заскрипела, как ему показалось, на весь класс.  Одноклассники смотрели на Митьку и Вась-Васю – и молчали.  Все. Хором – молчали. Даже их классный шут гороховый, Генка Мотыльков. И в глазах мальчишек и девчонок, которых Нетопырёв навылет знал с первого класса, а некоторых - и с детского сада, как говорится, в одной песочнице выросли, -  читались не  откровенное изумление из-за  странного поведения их классной руководительницы, не насмешка над Митькой, из-за того, что училка его по головке гладит, как маленького, -  а тревога и даже страх.  За него – Нетопырёва. За его бесценную жизнь и состояние его драгоценного здоровья.


     «Так… - обессиленно подумал Митька. – Всё – приехали!».


     Он ещё раз обежал взглядом застывшие, как в стоп-кадре, лишённые всякого выражения  лица одноклассников, и  вдруг его обдало жаром надежды – Лена Гладышева на него не смотрела! Ни с тревогой, ни со страхом – вообще не смотрела! В окно Леночка уставилась! То ли  стеснялась, то ли делала вид, что Митька Нетопырёв ей – до ультрафиолета. Значит… значит, всё ещё может получиться!



     В кабинете вдруг отчётливо запахло палёным. Митька вздрогнул: по его ноге скользнуло чешуйчатое длинное тело. Нетопырёв шарахнулся в сторону и чуть не налетел на Вась-Васю.
 

- Митенька! – во всеуслышание обратилась к нему Вась-Вася. – Что-то ты бледненький очень. Качаешься, на ножках плохо стоишь… Может, ты домой пойдёшь? Отдохнёшь? В кроватке полежишь?


     Митька отчаянно замотал головой, и тут его одноклассников буквально прорвало.


- Правда, Митенька! –  наперебой загомонили они. – Тебе вредно утомляться! Иди домой!


     Митька  в отчаянии поднял глаза…


     Потолок их классного кабинета обугливался – стремительно, словно кто-то поджёг его, как лист бумаги, с четырёх концов!  Митька затравленно огляделся по сторонам.


     В углах класса кучками сидели громадные толстые крысы и скалили на Митьку зубы. С учительского стола соскользнул гигантский питон и исчез где-то под партами правого ряда. Из маленького аквариума, стоявшего на втором от двери окне, подняло голову какое-то чудище с усеянной бородавками рожей и уставилось Митьке прямо в глаза. Из пасти кошмарного создания высунулся длинный синий язык. Бредовая тварь совершенно по-человечески причмокнула сизыми губами и облизнулась с откровенным аппетитом.


      «Глюки… Это глюки…Предупреждения…» - обречённо подумал Митька, и тут… его кто-то реально укусил! За ногу! Митька подскочил на месте, и из-под его ног с громким писком выскользнула крыса. Митька ошарашенно уставился на капельки крови, выступившие на лодыжке в месте укуса. Больно же!.. Значит… значит, вот это всё… все эти гады… настоящие?! И потолок по-настоящему обугливается?! Это что же – такое «наказание» от Ника, за то, что Митька предупреждения рыжего типа проигнорировал, схитрил и отправился в школу, где с ним что-то может случиться?..


- Пожар! – прохрипел Митька, отскочив от своей парты к доске.


- Где пожар, какой пожар? – ласково-ласково, как будто она разговаривала со  слабоумным, пропела Вась-Вася. -  Ты просто переутомился, Митенька!
 

- Да вон же! Потолок горит..! И ещё – крысы! И змеи! И… – Митька завертелся на одном месте, размахивая руками, как ветряная мельница, словно хотел показать им сразу на всё это – на почерневший и уже начавший опасно проседать потолок, на тварь в аквариуме, на клубки змей, покатившиеся между рядами парт – прямо к его ногам! – и на крыс, выступивших следом за змеями «вторым эшелоном» и явно собиравшихся взять его в кольцо.


- Ребята, вы видите крыс? Или змей? – спросила Вась-Вася у класса.
 

- НЕТ!!! – хором ответили ей Митькины одноклассники.


- Пожар же… - просипел Митька и ткнул рукой в потолок.


     Все, включая Вась-Васю,  дружно задрали головы, осмотрели потолок и одновременно, словно кто-то их за верёвочки дёрнул, повернулись к Митьке.


- Нигде ничего не горит, Митенька, всё в порядке, - проворковала Вась-Вася. – И крыс со змеями тоже нет – нигде! Тебе всё это просто кажется.


     Митька привалился спиной к доске. Он больше не задавал себе бессмысленный в данной ситуации вопрос – что это такое на белом свете творится,  и - почему? Всё же ясно. Ну, Ник! Ну, рыжий!.. Нетопырёв прикинул – сумеет ли он из класса как-то выбраться, чтобы  толпа одноклассников, явно желавших «позаботиться о Митеньке», его в лепёшку не раздавила? В окно, что ли, выпрыгнуть?  Ага! Вчера он уже собирался в окошко родимой квартиры вылезти и сбежать, куда глаза глядят.  Это не выход.  Догонят. И «позаботятся». Всем скопом.


     Родители Митьку на веки вечные в комнате запрут - под одеялом, а одноклассники, во главе с Вась-Васей, сутками напролёт будут его караулить: и на лестничной клетке, и во дворе, и где угодно. Чтобы с ним ничего не случилось. Чтобы он только ел и спал, как трёхмесячный младенец, и пузыри пускал от удовольствия. Растением бы чтоб стал, короче!.. А потом в его комнате оживут все эти глюки – змеи, крысы, бородавчатые твари с синими языками, - и всё будет кончено с Митькой Нетопырёвым. Загрызут… закусают ядовитыми зубами… и просто – сожрут.


     Фигли! Мощное фигли вам всем!


     Ух, как ребята и девчонки  на него смотрят! Как роботы. Или как толпа зомби… А это… это что ещё такое?! Почему у Генки Мотылькова волосы вдруг рыжими стали? Он же брюнет – от рождения, всю дорогу!  А подружка Ленкина, Маринка Савельева,  – она-то каким злым чудом порыжела, «блонди натурель»?.. А Вась-Вася?! Митька вжался в доску всей спиной. Одно дело – такие ужасы в кино или даже во сне видеть, а совсем другое – когда на твоих глазах все начинают превращаться в… Ника!  Генка стал Ником-пацаном, точно таким, какого Митька встретил на рынке; подружка Ленки превратилась в Ника лет тридцати примерно, а Вася… в старика!!! В того отвратительного старика с жёлто-серым лицом! У Митьки ноги задрожали…



     Что-то холодное коснулось его щиколотки. Он вздрогнул и опустил глаза. Большая крыса вдумчиво изучала то место на Митькиной лодыжке, куда его только что укусили, и явно собиралась попить Митькиной крови. И закусить Митькиным же мясом. Митька топнул ногой, и крыса с недовольным писком отошла в сторону. Не отскочила. А именно - отошла! Неторопливо, спокойно, вызывающе даже!  Словно знала – это так, это ненадолго. А пройдёт одна минуточка, ну, две,  – и она кусочек Нетопырёва отведает. И не один кусочек… Митька вновь взглянул на одноклассников. Все они стали Ником… или - Никами.  Разных возрастов, в разных костюмах, но – все.  Кроме одного-единственного человека в классе: Ленки Гладышевой. Она «Ником» не стала, слава Богу!  Но страшных перемен, произошедших  с  их одноклассниками, Ленка явно не видела, не замечала…


- Не беспокойся, Митенька, - заговорили  «Ники» чётким хором, отчего с потолка на пол посыпались мелкие угольки, но «Ники» не обратили на них внимания.  – Ты, главное, не волнуйся, это же очень вредно! Мы сейчас о тебе позаботимся… - и «Ники», протянув к Митьке руки, медленно встали из-за парт и двинулись к нему…
Обложили.  Со всех сторон они  его обложили! То есть,  он обложил: Ник!


     И тут Митьку наконец-то осенило. Он выпрямился, откашлялся  и хриплым голосом заявил, обратившись к  жуткому старику  -  «Нику»  Вась-Васе:


- Да! Я бы хотел пойти домой. Я плохо себя чувствую!


     Младшие «Ники» замерли и прислушались к их разговору.
 

   Митька угадал: Вася откликнулась  на его слова  именно той фразой, которой Митька и ждал. Хотя лицо она не «сменила» - так и осталась «Ником»-стариком. Митька, еле скрывая охвативший его ужас,  отвёл глаза в сторону. У него бешено колотилось сердце, по спине ползали толпы мурашек,  руки-ноги похолодели… Страшно ему было - до чёртиков!


- Тебя кто-нибудь проводит, - заявила классная руководительница, глядя на Митьку жуткими стариковскими глазами.  – Одного я тебя не отпущу! – «Ник» Вась-Вася  обернулась к классу и исправила свою реплику: – МЫ ВСЕ тебя не отпустим!
 

     «Ники»  дружно завопили, перебивая друг друга:


- Я! Я его провожу!..


- Нет, лучше я!..


- Да мы все можем Митеньку проводить!..


- Всем классом!..


     И  они вновь всей толпой  надвинулись на Митьку…  Нетопырёв дёрнулся от ужаса,  и вопли «Ников» мгновенно стихли. Они  выжидающе уставились на  драгоценного Митеньку, готовые – якобы готовые! - по малейшему мановению его мизинца сделать для него всё, что угодно. Например, отдать его на съедение крысам. Или той твари из аквариума. Потому что он, кретин распоследний,  такое вот  желание загадал!

 
- Василиса Васильевна, - Митька стиснул зубы, чтобы они не так громко стучали, - а м-можно, м-меня Лена Гладышева п- проводит?


Ленка вздрогнула и повернулась к Митьке, оторвав взгляд от окна.


- Можно, Митенька! – «Ник» Вась-Вася вновь погладила Митьку по голове, словно младенца, отчего Нетопырёв чуть не заорал от ужаса - на весь класс. – Тебе всё можно! Лишь бы с тобой НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ!


*****


- Объясни! – прошипела Ленка, едва они оба оказались в рекреации. – Немедленно объясни, что всё это значит!


   Митька схватил её за руку и поволок за собой, плохо соображая, куда именно он Гладышеву тащит, несвязно  забормотав  себе под нос:


- Да, да, конечно, Леночка, я все тебе объясню, сейчас, сейчас…


     К его удивлению, она не принялась  вырываться, не завизжала на всю школу, а  быстро пошла следом за ним. Быстро и - молча.


      Митька немного очухался, лишь  обнаружив, что они забились в уголок в раздевалке. В тот самый, куда он  шмотки упрятал. И сидят рядышком на его тёплом осеннем плаще, комком валяющемся на полу, и Ленка до сих пор свою руку из его ладони не выдернула.


- Ну? – шёпотом спросила она.


- Да… - отозвался Митька .


     В полумраке раздевалки её  огромные глазищи загадочно  блестели, как у кошки.

 
- Что – «да»? – ещё тише прошептала Ленка.


  И тут Митька сказал совсем не то, что собирался. Собирался он рассказать Гладышевой странную, дикую, непонятную историю, в которую,  по мере её развития,  втягивалось всё большее число окружавших Митьку людей. И что эти люди вдруг принялись исполнять какие-то не свои, какие-то чужие роли, тем самым превратив жизнь чемпиона азартных игр Нетопырёва  в сплошной кошмар и ужас…



    А сказал Митька, заглянув в таинственно замерцавшие глаза Лены Гладышевой, такие слова:


- Лен, я тебя люблю…


- Я знаю, - совсем тихо, почти неслышно, отозвалась Гладышева.


- Да? – глупо переспросил Митька.


     Ленка молча кивнула.


- А… а откуда?!


- От верблюда! Зачем ты меня сюда приволок, Нетопырёв? Чтобы в любви признаться? Более романтичного места найти не мог?
 

     Слова Ленка произносила резкие, но вот голос её… вернее, шёпот, звучал как-то  странно. Мягко, волнующе так он звучал. Сразу  становилось ясно: ни капельки она на Митьку не сердится. И уровень  «романтичности» пустой раздевалки, с тусклым освещением и металлическими трубчатыми  вешалками, отдаленно похожими на обглоданные скелеты насекомовидных космических пришельцев, волнует её меньше всего на свете.


     Митька тряхнул головой, пытаясь в очередной раз собраться с мыслями, и тут же колокол в его ушах грозно загудел, завыл, заревел… Ало-зелёные пятна поплыли перед глазами, переплетаясь с чёрно-фиолетовыми молниями… С вешалок свесились, зловеще извиваясь,  разноцветные змеи… Крысы в углах запищали… Митька покачнулся и наверняка упал бы,  начав заваливаться  на бок, если бы Ленка не схватила его за плечо.


- Нетопырёв! Митька, дурак! – еле расслышал он сквозь колокольный… уже не звон, а гром. – Митя! Что с тобой?!


- Колокол… - еле выговорил Митька.


- Что?! Какой ещё колокол?!


- Звенит… В голове… - Митька еле слышал собственный голос. Собрался с последними силами и прошептал: - Лена… ущипни меня… посильнее…


     Гладышева, как всегда, поступила по-своему. Она выдернула  руку из похолодевшей Митькиной ладони и со всего размаху врезала ему кулачком по лбу. Неслабо врезала! Почти как  учебником по физике накануне: тр-рах! Колокол словно бы захлебнулся собственным жутким звоном и - умолк. Резко и внезапно.


     Звуки и краски вернулись. Митьке показалось, что даже тусклая пыльная лампочка в раздевалке вдруг засияла, как прожектор. Гады все разом исчезли – ни крыс, ни змей не было в раздевалке…  Митька с силой растёр виски и уши и покосился на Ленку.


- Спасибо, - сказал он.


- На здоровье, - фыркнула Гладышева. – А теперь – рассказывай! Всё рассказывай. По порядку. С самого начала! Почему ты уже третий день подряд ведёшь себя, как идиот, и что вообще с тобой случилось?


- Ты мне, конечно, не поверишь… - неуверенно заговорил было Митька, но Ленка тут же его перебила:


- Нетопырёв! Это не твоя забота – гадать, чему я поверю, а чему – нет! Просто – рассказывай! А то  урок скоро закончится.


     Митька зажмурился – и словно нырнул с речного берега в глубокий ледяной омут.


- Началось всё это на рынке… - откашлявшись, произнёс он.


*****


ГЛАВА 10


Битва с Ником
______________


****
*

     Во дворе пятиэтажки, где проживал Ник, ничего не происходило. Как и в тот раз, когда Митька бегал, высунув язык, вдоль подъездов, высматривая  рыжего нахала. Нет, что-то, конечно, происходило, но вряд ли это «что-то» имело какое-то отношение к  наглецу и прохиндею Нику. Люди иногда по двору проходили, машины проезжали…  Строительная техника тоже приехала, на  «пятитонке» привезли чугунную «бабу» - штуковину для разбивания стен. В одну из машин, увозивших вещи последних, задержавшихся с переездом жильцов,  с трудом вскарабкалась толстая тетка с маленьким ребенком, которого она держала за руку. Ребенок визжал и вырывался, и тетке пришлось отвесить чаду легкий подзатыльник и прикрикнуть на него. Дитя немного угомонилось, снизило децибелы  и позволило посадить себя в кабину грузовика.



    А больше не происходило ровным счетом ничегошеньки. И Ник не мелькал на горизонте. Ни  окутанный  «молниями Дарта Вейдера», ни просто так. Не было его нигде.


- Позвони ему, - сказала Ленка. – У тебя же его номер в память вбит?


- Вбит, - кивнул Митька.


- Ну, так позвони! Назначь встречу! Чем ждать у моря… канделябров! Иначе мы тут до ночи прокукуем. А то и до утра, - и Ленка решительно тряхнула головой.


- Почему – канделябров? – не понял Митька.


- По кочану, - буркнула Ленка. – «Ждать у моря погоды» - так все говорят. А  я говорю по-своему – «ждать у моря канделябров»! И отвянь,  Нетопырёв! Звони лучше быстрее своему рыжему.
 

     Митька глаз от Ленки не мог оторвать. Красивая! Решительная! И, что самое главное, - поверила она ему. Сразу. Чего Митька совсем не ожидал. Ожидал он чего-то совершенно другого, в обычном Ленкином стиле: подколов, издёвочек  эдаких, остреньких, мелких, чисто девчачьих… короче, всего того, что - вплоть до этого удивительного дня – больно ранило его самолюбие. И – фигли! Поверила!


     Когда Митька, путаясь в деталях,  запинаясь и регулярно покрываясь холодным потом с головы до ног, рассказал Гладышевой свою фантастическую историю, она долгую-предолгую минуту молчала. ТАК выразительно молчала, что Митька чуть с ума за эти шестьдесят секунд не сошёл.  Что, ну, ЧТО она ему сейчас скажет?! Что он – идиот? Это Митька уже и сам понял. Это, как говорится, уже не новость.  Или вообще ничего не скажет, а молча встанет с его измятого плаща, окинет Митьку презрительным взглядом – и уйдет прочь, с гордо выпрямленной спиной?.. Ленка наклонилась к Митькиному лицу и заглянула ему в глаза – глубоко-глубоко. В самую, можно сказать, глубину Митькиной души уставилась. До донышка ее просканировала. Почти как Ник - недавно, на рынке.


     Но если, посмотрев  в ярко-оранжевые глаза Ника, Митька  с тревогой, переросшей впоследствии  в настоящий ужас, заметил, что у него начинается  сильное головокружение, услышал жуткий, загробный какой-то  звон колокола, едва  не провалился в жуткий межпространственный туннель… и вообще, почувствовал себя как-то запредельно странно… то, увидев глаза Ленки,  – голубые, мерцающие, таинственные,  и утонув в них с головой, - он вдруг ощутил  небывалые доселе покой и умиротворенность. И даже уверенность  в своих силах к нему вернулась - отчасти.


- Не врешь… - выдохнула через минуту  Ленка. Не спросила, а именно с утвердительной интонацией произнесла эти два слова. И даже повторила: - Ты не врешь!


- Не вру… - прошептал Митька.


- Вижу, - Ленка нахмурилась и решительно заявила: - Ну, вот что:  с этим надо срочно что-то делать! ТАК жить дальше нельзя! У тебя есть план, Нетопырёв?


- Есть, - кивнул он. – Слушай…


- М-да, - протянула Ленка, выслушав его очередную сбивчивую речь. – Понятно с тобой всё, Нетопырёв…  Так, ладно! Сейчас я домой на минутку заскочу, возьму там кое-что, и мы с тобой вместе пойдём и… и покажем этому  рыжему, где раки зимуют!

 
     …И вот уже второй час они караулили Ника во  дворе серой длинной пятиэтажки, сидя рядышком на старой обшарпанной скамейке напротив срединного, четвёртого,  подъезда… Митька вытащил сотовый и нашёл в списке контактов номер Ника.


- Звоню? – на всякий случай переспросил он у Ленки.


- Давай! – стукнула себя кулачком по коленке Гладышева. – Не тяни! Бери свою судьбу в собственные руки!


     Митька прерывисто вздохнул, набрал номер – из сплошных почти девяток -  и нажал на кнопку вызова. Гудки… гудки… ещё гудки… Связь прервалась, зазвучала веселенькая мелодия.  Митька попробовал снова. И ещё раз. И опять. С тем же печальным результатом.


- По нулям, - наконец, мрачно сказал Митька. – Скрывается он, что ли, от меня, гад рыжий?


     Ленка фыркнула:


- А ты как думал? Может, и скрывается! После всего, то он тебе устроил и «обеспечил».


- Никак я не думал, - честно признался Митька. – То есть, я думал, что… что он…


- Ладно, неважно. Дай-ка лучше я ему позвоню! – и Ленка выхватила из Митькиных рук телефон.


- Ты? Зачем тебе-то…


- Надо, - отрезала Ленка, быстро переписала в свой  мобильник номер Ника и, не успел Митька опомниться, набрала его и замерла в ожидании ответа, крепко прижав  маленький серебристый аппаратик к уху.


   Митька от нетерпения заерзал на скамейке. Гладышева повернулась к нему и вдруг заговорищически  Нетопырёву подмигнула:


- Митя, не волнуйся! У меня тоже план есть. Мы с тобой его сделаем, Ника этого!


- А… - раскрыл было Митька рот, но Ленка отчаянно махнула ему рукой – помолчи, мол! – и сладким голоском запела в трубочку:


 - Алло? Это… это Ник? Здравствуй, Ник! Ты не мог бы сейчас прийти во двор? В какой? В свой двор! Нет, ты меня не знаешь. Ага… Меня зовут Лена… Лена Гладышева! Да, я - Борькина сестра… ага, вы в секции шахматной с ним занимаетесь… Ага…  Просто мне тут рассказали, что… в общем… это не телефонный разговор… ну, про игры всякие… Ну, ты понимаешь?


    Митька затаил дыхание. Ленка слушала, что отвечал ей Ник, склонив голову к плечу.


- Да, - умильно  мурлыкнула она, - а что такого,  девочки тоже иногда играют… Конечно, хочу! Это же супер просто! Да, именно Митя и рассказал… он тут,  со мной рядом сидит… передает тебе привет и «спасибо»…


     Митька вскинулся было, но Ленка яростно сверкнула на него глазищами и едва ли не зашипела, так что Митька волей-неволей проглотил то, что собирался выпалить вслух.


     «Спасибо» с «приветами»  Нику передавать – ещё чего, хотел он выкрикнуть. Было бы за что! За весь этот бред?! За свои страхи, за маму, за папу?! За сны дикие, кошмарные…  за реальный крысиный укус на ноге?! Митька потёр ногу, и царапину, немного подзажившую  было, неприятно засаднило. Не дождётся  рыжий  от него «спасибов» за всё это!.. А Ленка всё пела в трубку:


- Ну, конечно… Супер!  С удовольствием! Так ты придешь? Класс! ЗдОрово! Отпад! Мы тебя ждем! – и она с громким щелчком захлопнула крышку своей серебристой раскладушки, отчего Митька даже вздрогнул.


- Ну, что? – пересохшими губами спросил он.


- Через полчаса – максимум! – твой рыжий будет здесь! – с победно засверкавшими глазами воскликнула Ленка. – И я его сделаю!


- Как?!


- Не скажу! Пока – не скажу, - заявила Ленка.


- Почему?!


- Чтобы ты не помешал моему плану, -  Ленка вновь фыркнула, как кошка: – Чемпион!


- Лена!..


- Помолчи, Нетопырёв. По-мол-чи! Не мешай мне думать… -  Ленка нахмурилась и уставилась куда-то вдаль.


     Митька затеребил - по очереди - часы, телефон,  ворот футболки  и опять - часы. Заерзал на скамейке. Встал. Сел. Вновь встал. Потоптался на месте. Откашлялся.  Гладышева не обращала на него внимания. Митька опять сел, ещё немного поерзал на лавочке  и затих. «Чапай думает!» - вспомнилась ему фраза из какого-то замшелого чёрно-белого фильма. Хоть бы  Ленка придумала что-нибудь дельное!  Она  такая…  Она – умная. Она наверняка придумает.  Очень уж хотелось Митьке в это верить…


     Ленка смотрела прямо перед собой, иногда встряхивая головой, азартно потирала руки и шептала что-то себе под нос. Митька попытался было прислушаться к тому, что она там бормочет, но сумел разобрать только: «Ага… нет, не пойдёт… А если так?.. Нет… А так?..», и вскоре бросил это безнадёжное занятие. Просто сидел и смотрел на Ленку. На Леночку. Налюбоваться на неё не мог, чес-слово! Какой же он идиот:  даже не замечал, не знал, что она – не просто красивая девчонка, самая красивая на свете! – а ещё и умная. И смелая такая. И… но тут Митька себя оборвал и с испугом по сторонам огляделся.  Слово «друг» - по отношению к Ленке – он даже мысленно боялся произносить. Мало ли что! А вдруг Ник и правда… ну, не пришелец, куда Севка его «записать» хотел, но… ну…


   В общем, то, что Ник – не обычный мальчишка, Нетопырёву уже давно ясно стало. Чётко и, как говорится, предельно ясно. Вдруг он мысли Митькины уловит? Каким-то хитрым способом? На расстоянии! Может ведь он на расстоянии живыми «роботами» управлять? Родителями Митькиными, Севкой Мухиным, всем Митькиным классом и даже Вась-Васей? Может. Значит, и чтение мыслей вполне способен… того… уметь осуществлять.


     Тогда весь план, то есть, оба плана – неизвестный ему Ленкин и план самого Митьки, –  могут реально псу под хвост полететь. Так что надо просто сидеть и ждать, когда этот рыжий «не-пойми-кто» по имени Ник  соизволит появиться во дворе. Терпеливо ждать. А терпения у Митьки после всех этих непоняток осталось – с гулькин нос. И, если бы не Ленка, неизвестно еще, не совершил ли бы Митька от великого своего нетерпения – поскорее с Ником расправиться! – какую-нибудь жуткую глупость. Очередную по счету. И, возможно, даже последнюю. Хотя, ему уже и так терять нечего… Почти нечего.  Кроме Ленки. Лены. Леночки…  Митька видел её профиль: гладкий белый лоб, полускрытый светлой челкой, прищуренный голубой глаз и румяную щёку. Леночка… Вот она, оказывается, какая! Она такая… такая…


- Митя! – Ленка пихнула его в бок, и он очнулся. – Смотри: это не он?


Митька вытянул шею, всмотрелся в маленькую фигурку, мелькнувшую  в дальнем конце двора,  и уверенно заявил:


- Ник!


- Отли-ичненько! – пропела Ленка и поднялась с лавочки. – Ты, Митя, главное, сиди себе тихонечко и помалкивай.

 
- Но я…


- Нетопырёв! – страшным шепотом произнесла Ленка. - Если ты  влезешь не вовремя со своими глупостями – я уйду! Понял?! Сам тогда будешь со своим рыжим разбираться! Понял ты, я тебя спрашиваю?!


- По-понял, - заикнулся Митька.


- Учти! – и Ленка потрясла перед его носом крепко сжатым кулачком.


    Нетопырёв вновь вгляделся в щуплую фигурку, быстро двигавшуюся в их направлении, и вдруг озадаченно проговорил:


- А он почему-то не один…


     На расстоянии нескольких шагов, след в след за Ником, шёл кто-то ещё.


- Сиди и молчи! – приказала Ленка и, сладко улыбаясь,  шагнула вперёд.


- Привет, Митяй! – услышал Митька до тошноты уже знакомый тонкий мальчишеский голос.


     Рыжий Ник сверкнул им с Леной белозубой  голливудской улыбкой. Но Митька на Ника даже не взглянул. Потому что разглядел наконец того, кто шёл за ним:  Севку Мухина!  Митька даже глаза на всякий случай протер. Взглянул снова:  точно - Севка. Живой и на вид вполне здоровый. Только странный какой-то...


     Мухин двигался странными какими-то рывками, как большая заводная кукла.  Словно его за ниточки дёргали. Шаг – взмах рукой – ещё шаг… Топ, топ. Робот. Зомби. Радиоуправляемый манекен. Севка подошел к Нику и  замер в полной неподвижности на шаг позади рыжего шкета, не промолвив ни слова. Медленно повернул голову и взглянул на Митьку.


     Митька невольно сглотнул: глаза у Мухина были пустыми-препустыми, как черные дыры в космосе. Словно из них вынули душу, и они стали похожи на два стеклянных шарика – такие в головы чучелам звериным вставляют. У них в школе, в кабинете биологии, одно такое чучело, совиное, на шкафу стоит. Вроде, и цвет глаз  тот же, а вот взгляд – никакой. Совсем. В никуда смотрит - ничего не видит.


     Колокол в Митькиной голове, немного было поутихший за последний час,  внезапно ожил и начал отбивать долгие тягучие тревожные удары…


*****


- Здравствуй, Ник! –  Ленка широко улыбнулась Нику. – Привет, Сева, - небрежно добавила она.


- Ты – Лена? – Ник просто лучился обаянием. – Ну, здравствуй, Лена Гладышева!


     Севка молчал, как неродной. Ленку он, похоже, просто не заметил. Не увидел её этими новыми своими, пустыми стеклянными глазами.


- Значит, хочешь сыграть со мной? – прищурился Ник.


- Ага! – задорно ответила Ленка. – Очень хочу!


- Лен… - заикнулся было Митька, еле слыша и Ника, и Ленку, и самого себя сквозь глубокий протяжный колокольный  звон.


     Ленка быстрым движением показала ему за своей спиной крепко сжатый кулак, и Митька заткнулся. Честно говоря, его в эту минуту больше беспокоил Севка.


     Что это с Севкой случилось такое? С каких это пор он за Ником стал ходить, как хвостик за собачкой? Откуда вдруг такая дружба… И вообще: как они друг друга, что называется, нашли? Неужели Севка вспомнил о Митькиной просьбе и выследил-таки Ника? А почему же тогда он Митьке не позвонил?..  Или это Ник Севку нашел? И с собой его сюда привел? А на фига?..  Всем своим нутром азартного игрока Митька почуял некий подвох.  И чутье его не подвело.


- Во что же мы сыграем, Лена Гладышева? – спросил рыжий Ник, гася  ослепительную голливудскую улыбку и внимательно оглядывая Ленку с головы до ног.


- А в то же самое, во что ты с Митькой играл, -  и Ленка кокетливо склонила голову к плечу. – В этот твой чёт-нечет!


- Во-от оно что… - задумчиво протянул Ник и ещё раз пристально осмотрел Гладышеву – на сей раз с ног до головы.

 
     Митька с усилием отвел взгляд от лишённого какого бы то ни было выражения Севкиного лица. Не мог он на это пустое лицо верного  друга детства смотреть. Потому что и не лицо это было вовсе, а макет какой-то! Или маска. Слава Богу ещё, что Севка тоже в Ника не превратился, как Митькины одноклассники!..  Нетопырёв опять открыл было рот, но поспешил поскорее его захлопнуть, потому что Гладышева, словно настоящая телепатка, в этот миг показала ему за своей спиной уже оба кулака разом.


 - На что сыграть хочешь, Лена Гладышева? – спросил Ник.


- А вон на него! – и Ленка махнула рукой, указав на Митьку.


    Митька поперхнулся. Что это она такое придумала? Как это – играть…  на него, на Митьку Нетопырёва?!  Но он не успел возмутиться вслух  и тем самым навлечь на себя страшный гнев Гладышевой: Севка шагнул вперед и диктофонно-плеерным голосом, как Митькина мама сегодня утром,  без выражения проговорил:


- Митя, уходи. Иди домой. Тебе грозит опасность. С тобой может что-то случиться. Я должен тебя защитить… - Севка медленно поднял руку и обвиняющим жестом указал на Ленку:  - От твоего ВРАГА! – последнее слово Севка неожиданно  выкрикнул во весь голос, и Митька с Ленкой невольно шарахнулись от него.


- Ты чего, Севон?! – заорал Митька, споткнувшись и едва не упав на асфальт. – Спятил, да?!  Это же Ленк… Лена Гладышева! Какой она мне враг?!


- Уйди, Митя. Уходи! Скорее! – Севкин голос набирал громкость, сливаясь со звоном гудевшего  в Митькиной голове  колокола. – УХОДИ-И  ОТСЮДА-А!..


- Псих! – выкрикнул Митька, на всякий случай отскочив на пару шагов от Севки. – Ты что с ним сделал, сопля рыжая?! – он повернулся к Нику. Митькины кулаки реально  зачесались: такое сильное желание возникло у него -  хор-рошую увесистую плюху Нику влепить! Прямо в лоб! Чтобы он с копыт свалился и час не шевелился!  - Я тебе сейчас так навешаю! – и Митька шагнул к рыжему шкету.


- Не-а, - ухмыльнулся Ник. – Не выйдет, Митяй. Ничего ты мне не навешаешь!


- Почему это?!


- А вот поэтому, - и Ник кивнул Севке Мухину: – Сева, помоги-ка  нашему Митеньке!


     Севка подскочил к Митьке и крепко стиснул  обеими руками, перехватив друга поперёк туловища и прижав его руки к бокам.


- Сево-он! – взвыл Митька. Дёрнулся было, но приятель держал его крепко. – Севка! Отпусти, псих! Робот! Зомби! Покемон!.. Пусти, кому сказал!..


- Не беспокойся, Митя, с тобой ничего не случится… Не беспокойся, Митя, с тобой ничего не случится… Не беспо… - завел Севка, словно магнитофон.


     Над его плечами, раскачиваясь, поднялись две плоские змеиные морды. Раздвоенные языки с шипением высунулись из разверстых пастей, и Митька утратил дар речи:  змеи принялись облизывать Севке щёки, и приятель довольно прищурился, как кот, наевшийся сметаны!


- Заткнись, придурок! Ты… На тебе… У тебя на плечах змеи!!! – Митька вновь рванулся из его дружеских «объятий», но - не тут-то было.
 

     То ли Севка  сверхспособности какие-то вдруг обрел, то ли это Ник его так… «настроил»: гайки нужные в роботе по имени Севка Мухин подкрутил.  Прежде из их дружеских потасовок победителем обычно  выходил Митька…  Змеи повернули к Митьке головы, и он чуть сознание от ужаса не потерял, представив, как они лижут и его лицо своими страшными языками! Митька затаил дыхание…


- Севочка! – вмешалась Ленка. – Может, ты оставишь Нетопырёва в покое? А то ведь я и вмазать  могу!


     Митька осторожно-осторожно, чтобы змеи не среагировали на его движения,  повернул голову и увидел  Ленку - в  боевой стойке.  В руках она держала увесистую суковатую дубинку. Под кустом или под скамейкой, что ли, она эту дрыну кривую  нашла? Светлая челка разметалась на ветерке и упала Ленке на один глаз, щёки её раскраснелись, и Митька, несмотря на весь ужас своего положения, вновь невольно залюбовался Гладышевой.  Вид у нее был решительный, такой, что сразу становилось ясно – не шутит Ленка. Вмажет, и ещё как! Так, что мало не покажется!



- Ты – Митенькин враг, - без выражения произнес Севка. – А я – его друг. Я не должен допустить, чтобы  с Митенькой случилось что-нибудь плохое. Уходи! Я отведу Митеньку домой.


- Правильно! – ухмыльнулся Ник. – Дома-то уж с ним теперь точно ничего не случится – НИКОГДА! Кроме того, что ОН САМ ЗАГАДАЛ!


     Митька скрипнул зубами от злости, от страха и от ощущения собственного бессилия. Если б не Ленка, возможно, он даже просто разревелся бы, как шестилетка сопливый! Очень даже вероятно, что разревелся бы. Напрочь забыв при этом о своём плане сражения с рыжим шкетом. И тут Ленка… непостижимая Леночка Гладышева повернулась и, не говоря худого слова, с размаху опустила дубинку на рыжую макушку Ника.


     И!.. И - ничего не произошло. Ник не упал на землю, лишившись разом всех чувств и сознания. Не превратился в хладный труп или хотя бы просто в обездвиженное тело.  Он даже в лице не изменился! Ничегошеньки гаду рыжему не сделалось!


     Палка с громким треском отскочила от головы Ника и, увлекаемая силой отдачи, вырвалась сама собою из Ленкиных рук и улетела в ближайший куст сирени. У Ленки от изумления – тоже сам собою - раскрылся рот. И у Митьки.


- Ротики закройте – не то  ворона залетит! – хихикнул Ник и демонстративно потер рыжую  макушку. – На меня такие приемчики не действуют, - серьезно объяснил он им. – Можете хоть под машину меня толкнуть – ничего мне не сделается. Такими способами  вы меня, братцы, не одолеете. А я вижу, что вам этого очень хочется! Верно… Леночка? – и белые зубы Ника вновь сверкнули в  голливудской улыбке.


     Колокол ударил по Митькиным ушам  – жутким утробным воем, едва не расколов изнутри его многострадальную черепушку.  Лицо Ника на миг расплылось перед его глазами, словно стёртый с классной доски мокрой тряпкой меловой рисунок, и на его месте проявилось, как фотография в Фотошопе,  иссохшее лицо тысячелетнего старца.


     С пергаментного цвета щеками, с глубокими морщинами-рытвинами, пересекавшими это жуткое лицо во всех направлениях,  с запавшими глазами – уже не ярко-оранжевыми, а тусклыми, выцветшими. И в этих глазах явственно читались издёвка и презрение. 



    Не просто презрение одного человека к другому, а, как вдруг отчетливо осознал Митька, глубочайшее презрение кого-то очень… страшного ко всему человеческому роду вообще! Как будто люди – это какие-то не заслуживающие внимания муравьи. Или инфузории-туфельки. Копошатся себе в капле воды, чего-то хотят, желания какие-то, понимаешь ли, загадывают,   выигрывают даже - в чёт-нечет, например… А реально -  ни сами люди,  ни желания их –  явные и простые, либо сокровенные, тайные и заветные, - не имеют ровнешенько никакого значения. Потому что люди, с точки зрения этого кошмарного старика, только ПРИТВОРЯЮЩЕГОСЯ сопливым рыжим мальчишкой, - просто МУСОР. Пыль под его ногами… Вот подует на эту пыль страшный старец – и сметет её, то есть, людей! – неведомо куда… В этот жуткий колодец-тоннель, на самый край, нет – ЗА край Вселенной. Туда, где на дне колодца звонит колокол… Звонит – и так и призывает, манит упасть в бесконечный тоннель, утонуть в старческих жестоких глазах, откуда опять вдруг высунулись чёрные змеиные языки…



     Митька зажмурился и закусил нижнюю губу, да так сильно, что по его подбородку потекла тоненькая струйка крови. В голове его немного – совсем немного – прояснилось. «Картинка» вновь на миг смазалась. Митька моргнул – и увидел перед собою чумазую рожицу Ника.

 
- Ты… кто?! – еле слышно спросил Митька, жутким усилием воли преодолевая страх.


- А то ты не знаешь? – ухмыльнулся Ник. – Я – Ник!


- Я не имя твоё спрашиваю! Имя я твое и так знаю, наизусть выучил, с первого раза!  Я спрашиваю – кто ты ТАКОЙ?!


- Ну, как бы это сказать-то… - нарочито, ёрничая и явно издеваясь над Митькой,  «задумался»  Ник, шмыгнул носом и провел под ним грязной ладошкой. – Боюсь, не поймете вы, если я скажу, кто я такой!  И не поверите.


- А ты не бойся, - бросила ему Ленка  и деловито спросила Митьку: - Нетопырёв, может, мне лучше  Севке Мухину в лоб закатать? Палок-то в этом дворе мно-ого валяется!

- Не поможет, - ухмыльнулся Ник. – То есть, Мухину, конечно, придется несладко, но Митеньку он  не выпустит. Так и рухнут оба на землю – один с шишкой на башке, а второй – в полном сознании, но абсолютно беспомощный!


- Кто ты такой?! – из последних сил заорал Митька.


Ник шмыгнул носом и, пожав плечами, просто ответил:


- Чёрт!


***


ГЛАВА 11


План по спасению – в действии
________________________________


***


- Ты не ругайся, а отвечай на вопрос! – хрипло выкрикнул Митька. – Да отцепись ты от меня! – воззвал он к Севке, но в ответ не получил даже взгляда. От друга – не получил, а вот змеюки зашипели и почти вплотную приблизили свои плоские морды к Митькиному лицу.

 
    Севка пустыми глазами смотрел на Ника. То ли приказаний новых от него ждал, то ли просто впал в ступор. В статую превратился. Полуживую. Как в игре «замри-отомри», или «Море волнуется – раз!..».


- А я и отвечаю! – хмыкнул Ник. - ЧЁРТ я, понял?  МЕЛКИЙ БЕС!


- С того света, что ли? – Митька попытался было презрительно усмехнуться, но губы его дрожали, в ушах ревел-надрывался колокол, змеи шипели ему прямо в уши,  совсем рядом, и  было Нетопырёву так худо и так страшно, что он пару раз за эти последние минуты почти всерьез пожалел, что его  вообще угораздило на белый свет родиться!
 

- Почему это – с того света? – удивился Ник. – Просто - С ДРУГОЙ СТОРОНЫ ЭТОГО СВЕТА…


- Из пр… пресс.. преис… - никогда прежде Митька так не заикался!


- Из преисподней, - любезно подсказал Митьке Ник. – Ага, именно оттуда!


- А хвост где… и рога?! – вырвалось у Митьки, прежде чем он осознал, что же он такое ляпнул.


     Ник  широко взмахнул рукой и сморщился:


- Этот дурацкий камуфляж вы, люди, для нас придумали! Не в этом суть же!



     На Митьку повеяло ледяным холодом, когда он услышал эти ужасные, с невыразимым презрением сказанные слова: «Вы, люди»…


- Мы, люди… - машинально повторил он - и уставился на Ника во все глаза.


     ЧЁРТ! Ник – чёрт?! Разве… разве они на самом деле бывают?!


- Не веришь? – сощурился Ник. – А я предупреждал, что так и будет – что не поверите вы мне!


- Ну почему же… - голос  Ленкин чуть дрогнул, но решительные интонации в нём остались. – На белом свете всё бывает…


- И на чёрном свете – тоже! – кивнул Ник. – У нас… ТАМ…


- То есть… - Митька перевел дыхание. - Ты из этого… из Ада, что ли?! Где котлы и сера?!


     Об Аде он, конечно, слышал. Неинтересным это всё Митьке показалось – по сравнению с фэнтези, скажем. Вон, у Толкиена, например, во «Властелине Колец»: и хоббиты там у него есть, и  гномы, и эльфы, и тролли с орками, и ещё много чего… Приключения всякие, аж дух захватывает, когда кино смотришь про Фродо и Кольцо!
 

     А Ад? Ну, черти там обитают... С хвостами, рогами и копытами.  Ну, котлы огромные, в которых грешники несчастные варятся-парятся целую вечность. Ничего не происходит, хоть миллион лет пройдёт -  а всё одно и то же.  Скукотища… Так Митька наивно полагал, пока сам, лично и непосредственно, со всей этой чертовщиной не столкнулся. Пока не стало ему так страшно, как не было ещё ни разу в жизни… И вот уже три дня подряд ему страшно, и - всё больше и больше, а дела его идут всё хуже и хуже…


- Ну, - вновь кивнул Ник. – Из него, родимого.



- А… а тут ты чего делаешь-то?!



- Души собираю, - как о чем-то само собой разумеющемся, ответил Ник. – Твоя, Митяй, душа уже, можно сказать, почти в полной моей власти!


- А вот души Митьки Нетопырева я вас попрошу не касаться! – вмешалась Ленка, внезапно обратившись к Нику  на «вы».


     Митька еле расслышал её – ненавистный колокол в голове  забил-заколотил огромным металлическим «языком» по стенкам его черепа изнутри. С жуткой силищей забил! Страшная слабость охватила Митьку, и он еле выговорил:


- Как это?..


- Да вот так это! – Ник скорчил рожу. – Ты, Митенька-Митяй, свою душу мне уже почти проиграл!

 
- Врёшь… - прохрипел Митька. – Я с тобой… никаких договоров… не подписывал!.. Врешь, подлец ты рыжий…


     «Мы, может, люди  тёмные, мало что о твоем «чёрном свете» знаем, но кино все же иногда смотрим, книжки тоже читаем, так что не надо нам эту лажу  тухлую впаривать!» -  подумал Митька, едва ли не теряя сознание. Змеи шипели ему в уши, заглядывали в глаза… Он уже почти висел на замкнутых в мертвый «замок» Севкиных руках, ставших как каменные. Пожалуй, не держи его Мухин  крепкой «железной» хваткой, Митька попросту свалился бы на землю, совершенно обессилевший. И тут бы ему конец и пришёл…


- Так щаз подпишем, делов-то! – пожал плечами Ник.


- Минуточку! – вновь встряла Гладышева.


     Больше она ничего сказать не успела. Прямо из воздуха, непонятно, каким образом, возник – «нарисовался», сгустился и повис прямо перед  Митькиным носом - плотный лист бумаги  (а может, и не бумаги)  тускло-жёлтого цвета. От него ощутимо повеяло  запахом тухлых яиц, и Митька звонко чихнул. И тут же замер – вот, вот сейчас его змеюки укусят! Нет… выжидают, гадины…


- Доброго  здоровьичка, - любезно пожелал ему Ник.


- Что это за дрянь такая?! – сморщилась Гладышева.


- И не дрянь вовсе, -  обиделся Ник. – Пергамент это! Старинный!


- Где же он у тебя, - вновь перешла Ленка на «ты», - тыщу лет валялся, что так провонял? Гадость просто!
 

- Где надо, там и валялся, - буркнул Ник. – Митяй, сюда смотри!

 
     Митька, пребывавший  в полуобморочном состоянии, сквозь заливавший его глаза ледяной пот, смаргивая и щурясь,  кое-как разобрал выведенные чёрно-красными  – каких-то  странных, непривычных очертаний  буквами - строки: «Я, Дмитрий Олегович Нетопырёв, обязуюсь передать  представителю Преисподней, мелкому бесу Нику *********, свою бессмертную душу в обмен на…»


- Убери… это… - прошептал он. – Я… не подпишу. Убери! И сам… уберись отсюда… вместе с гадинами своими… - тут Митька вздрогнул:  крысиные усы защекотали его лодыжки, змеи на Севкиных плечах явно впали в ярость и принялись бешено раскачиваться и извиваться всем телом…


- Почему не подпишешь? – удивился Ник. – Смотри, что тут тебе обещано! Не будь дураком! – и он со вкусом перечислил: - «…в обмен на:  первое -  полную власть над моими родителями, друзьями и учителями; второе -  вечную удачу в любых азартных играх; третье -  вечную любовь Гладышевой Еле…»


- Идиот! – у Митьки еле-еле хватило сил кое-как победить свой страх и громко выкрикнуть это короткое слово. – Да разве ж я всего этого хочу?! – просипел он. - Желаю я такого разве, спрашивается?! Просил я тебя обо всём этом, а?! Отвечай, гад рыжий! – и он закашлялся.


- А разве  нет? – прищурился Ник.


- НЕТ!!!



- Да ну-у? – издевательски протянул Ник. – А на фига ты тогда загадал, к примеру, чтоб тебя Лена Гладышева поцеловала? Из спортивного интереса, что ли? Просто так, от не фиг  делать, да?


- Что-о?! – Ленка во все глаза уставилась на Митьку. Её щёки медленно заалели, уши превратились в малиново-алые маковые лепестки, голубые глаза потемнели и засверкали от гнева.


- Лена… Я… Так вышло… Я не хотел… - забормотал Митька. – Я ведь рассказал тебе обо всём…


- ОБ ЭТОМ ты мне как раз ничего не рассказывал, Нетопырёв! – прошипела Ленка.


- Ну, я… нет, я говорил! Я сказал! Так… коротко…  -  Митьке было так скверно, просто хуже некуда. Куда ему теперь глаза от яростного Ленкиного взора девать – не имел он об этом ни малейшего понятия. Он даже о страхе, холодным комом лежавшем в его животе, на минуту забыл.


     В своём рассказе – там, в полутёмной раздевалке, – он действительно… как бы сказать… несколько подсократил этот сложный  момент с Первым Поцелуем. Проскочил его по-быстрому, надеясь, что Ленка не прицепится к столь унизительной для неё ситуации. Что чмокнула она его тогда лишь потому, что Митька так Нику загадал. По принуждению, получается, чмокнула. А вот теперь правда выплыла наружу.


      Ну, Ник! Чёрт ты или  кто другой – но так просто ты теперь от Митьки Нетопырёва не отделаешься! Непонятно одно:  что Митька может Нику сделать, вися на руках впавшего в ступор Севки Мухина? В непосредственной близости от змеюк этих? Разве что из последних сил в  гада рыжего плюнуть! Митька и плюнул. Промазал, конечно. Сил-то у него уже совсем почти не осталось. Ни на что. Митька обречённо закрыл глаза… Сейчас Ленка подберёт другую дубинку с земли – палок тут, действительно, валяется немеряно, – и ка-ак засветит ему по черепушке глупой! От души так засветит…


- Ну, Дмитрий! – зловеще протянула  Ленка, впервые на Митькиной памяти назвав его полным именем.  – Ну, ладушки… Дождешься ты у меня когда-нибудь, Нетопырёв! Идиот несчастный… - пробормотала она тоном ниже.

 
     Митька с опаской, осторожно,  приоткрыл один глаз. Что – и это… всё?! Пригрозила – и успокоилась? Отложила разборки до лучших времён?


    Получается – всё. Успокоилась. И отложила. Пока что.  Подтвердив тем самым  его смутную надежду – сию минуту  ссориться с Митькой она явно не собирается. Потому что вначале требуется вырвать дурака самонадеянного, Нетопырёва,  из лап коварного Ника, а уж потом… Видно, короче, потом будет, что она с Митькой за этот финт с Первым Поцелуем сделает!..  Ленка тряхнула головой, словно отбрасывая все посторонние мысли,  и обратилась к Нику:


- Слушай, Ник… А что тебе за человеческую душу полагается? Какая награда?


- Всякое у нас случается, - хмыкнул Ник.  Протухший пергаментный лист  всё висел перед Митькиным носом, отчего Нетопырёву очень хотелось поскорее свалиться в обморок, лишь бы не ощущать  больше исходившую от договора невыносимую вонь. Мало ему крыс… змей… Севки…  – Вам, людям, такие вещи обычно глупыми и  непонятными кажутся.


- А именно? – не отступилась Ленка.
 

- Ну, например… - задумался на минутку Ник. – Например, в звании могут повысить…


- Это как же?


- Припишут, скажем,  к моему порядковому номеру пару лишних «звёздочек», - просветил Ленку  Ник. – И станет их у меня не девять, как сейчас, а целых одиннадцать!


- И что? – разочарованным тоном вопросила Гладышева.


- Я же говорил – вам, людям, наши дела непонятны.


- А-а! Это что-то вроде нового воинского звания, что ли? – догадалась Ленка.


     Отец же у Ленки с Борькой -  профессиональный военный, вспомнил Митька. Капитан, кажется… Или даже подполковник.


- Ну, да, нечто  вроде этого, - хмыкнул Ник. – Ладно, некогда мне тут с вами разговоры разговаривать…  Домой мне пора! Так что подписывай, Митяй, и я пойду. Вскоре свидимся!


- А сыграть со мной? – обиженным тоном спросила Ленка, показывая Митьке за своей спиной какую-то сложную фигуру из скрещенных хитрым образом  пальцев.
Очень похожую на фигу. На двойную фигу, когда не только большой палец между указательным и средним просовываешь, а ещё  и мизинец – между средним и безымянным.


     Но Митька толком не просёк, что она там ему показывает. Ему одного хотелось – лечь и тихо помереть где-нибудь под кустиком. Но сперва – с гадом рыжим рассчитаться!


- Не боишься, деточка? – сладко улыбнулся Ник. – А ну  как проиграешь? А? Митеньку своего проиграешь мне, и уж тогда я и без договора обойдусь – сразу его с собой заберу, и все дела!


     Ленка заметно побледнела, но от задумки своей не отступилась.


- Не боюсь, - тихо ответила она. – Только… вначале надо обговорить условия!


- Во-от! – наставительно протянул Ник,  воздев к небесам грязный указательный палец. – Правильный подход, Лена Гладышева! А ты, - повернулся Ник к Нетопырёву, - сразу очертя голову в игру с незнакомым… гм… человеком кинулся… ОЧЕРТЯ! – выразительно, явно намекая на своё «происхождение», повторил он и гадко ухмыльнулся: - Вот поэтому так всё у нас с тобой и получилось! Эх, Митяй, Митяй…

 
- Хватит балабонить, - резко заметила Ленка. – Трепач ты, Ник, как я посмотрю, хуже девчонки! Доставай-ка свои  фишки, или что там у тебя! И слушай мои условия!


- Слушаю, Леночка Гладышева, слушаю внимательно, - опять заёрничал Ник, раскрыл чумазую ладошку и покатал на ней три чёрных камешка. Камешки раскрыли глазки, злобно уставились на  Митьку, и он опустил веки  – сил у него не было на все эти ужасы смотреть…  – Чего же ты хочешь от мелкого беса Ника в обмен на свободу Митеньки  Нетопырёва?


     До Митьки наконец-то полностью дошло, ЧТО ИМЕННО Ленка задумала. В чём КОНКРЕТНО её план «сделать Ника» заключается! Сказав Нику, что она хочет сыграть на него, на Митьку, она имела в виду вот что: в случае её выигрыша закончатся все мытарства  Нетопырёва -  и обретёт он долгожданную свободу от рыжего прохиндея!.. Только Ленке могла такая безумная идея в голову прийти!


- Ленка!!! – заорал Митька, разом позабыв о своей слабости, о звонившем в голове колоколе, о змеях с крысами  и о Севке Мухине, намертво стиснувшем его в каменных объятиях. – Леночка!!! Ты спятила, что ли?! Этот гад рыжий тогда и ТЕБЯ в своё полное распоряжение, в свою  власть получит, и такой же точно договор ТЕБЕ предложит подписать! Брось всё это, уходи скорее отсюда! Я как-нибудь сам…


- Как ТЫ  САМ умеешь свои дела устраивать, я уже видела, - фыркнула Ленка. – Спасибо, больше я на это безобразие смотреть не желаю! И вообще, помолчи, Нетопырёв. Не мешай!

 
- Может, я лучше попрошу Севочку Мухина рот нашему Митеньке завязать? – елейным тоном предложил Ленке Ник.


- Если Митька и дальше будет вмешиваться – я сама Севку об этом попрошу, - заносчиво ответила Ленка и зачем-то подошла поближе к Нику.

 
- Ну, так какие условия? – поторопил Лену рыжий бес.


- Митька сказал, что он всё время у тебя выигрывал. Я так понимаю, что ты, Ник, нарочно всё это подстраивал, да?


- А как же, - ухмыльнулся Ник. – Надо ж было человека раззадорить как следует!


- А все эти… твари… он мне рассказал про крыс, змей и прочее, - это предупреждения такие были, что ли?


- Ага, вроде этого, - кивнул Ник. – Предупреждения и намёки. Обязан я был… гм…  эти кошмары Митьке показывать. Я честно играю, по правилам! – и Ник почему-то погрозил небу кулаком.


- Так, с этим ясно… - Ленка нахмурилась и, похоже, задумалась о чём-то на минутку. – А со мной, наверное, тебе  как-то иначе  действовать придётся? - рассудительным тоном спросила она, словно обсуждала не ужасную возможность попасть в полную  власть мелкого беса Ника, а, скажем, фасончик нового платья с подружкой обговаривала. – Я-то, в отличие от Нетопырёва, человек не азартный!  Как выкручиваться собираешься, ты… мелкий бес?


- Придумаю что-нибудь, - сощурился Ник. – У тебя, Леночка, кажется, тётя родная очень больна? В больнице она лежит, в третьей клинической, если я не ошибаюсь, в двенадцатой палате, так? Операции вы все ждёте – и мама, сестра твоей тётеньки, и папа, и ты тоже, потому что тётку свою любишь-уважаешь? Могу вам всем подсобить: удачной будет операция… ты только намекни!


     Митька похолодел. Не думал он, что ему ещё страшнее и хуже  может стать  -  и, выходит, ошибся: стало! Почему Лена ему ничего не сказала?! Он бы на сто тысяч метров её к Нику, чёрту рыжему,  коварному, не подпустил! А… ну да… они же только-только начали откровенно с Ленкой разговаривать. С сегодняшнего дня. С чего бы она ему всё про свою семью вот так сразу принялась выкладывать?  И вообще – он, Митька, лишь о своих проблемах с Ленкой и говорил. А о её собственных житейских обстоятельствах спросить Гладышеву не догадался. Эх! Похоже, он, Митька Нетопырёв, чемпион «мира  и его окрестностей», действительно – идиот…


     Ленка моргнула, сглотнула и с усилием, но вполне вежливо ответила Нику:


- Спасибо, но, я думаю, мы как-нибудь сами обойдёмся.


- Точно? – переспросил Ник.


- Абсолютно! - отрезала Ленка. – Не тяни время, ты, кажется, домой к себе очень спешишь? К своей милой  бабушке… чёртовой? – и она издевательски улыбнулась – почти так же издевательски, как и сам Ник ей улыбался.


- Н-да… - протянул рыжий чёрт. – Прямо и не подступишься к тебе, Лена Гладышева! Не соблазнишь тебя ничем…


- Ага, - кивнула Ленка. – Я, что называется,  «тяжёлый случай»! Ну, ты кончил трепаться, наконец? Мои условия: если я выиграю, то…


     Митька зажмурился. Если Ленка неправильно сформулирует условия… типа, как он сам в корне неверно - хотя и логично, как ему тогда казалось! - придумки свои озвучивал… заберёт его сопливый чёрт  (и одновременно –  жуткий тысячелетний старец)   с собой! В Ад. В преисподнюю. В этот свой «чёрный свет» - так, кажется, Ник недавно выразился?..


     А там, небось, не только змеи, крысы и гоблины с лицами его родных и друзей…  Раньше – совсем недавно, -  Митька в «чёрный свет», в Ад, то есть, не очень-то верил. Но… чего только в жизни не бывает! За последние несколько дней Нетопырёв  вполне и конкретно  убедился: бывает всякое. На собственной шкуре убедился. Так что…  Так – что?! Что же – конкретно! -  Ленка в качестве условий Нику выдвинет?..


- Если я выиграю, - Ленка перевела дыхание, - ты, Ник,  отпустишь Нетопырёва – раз и навсегда, насовсем;  ты  оставишь в покое его родителей, друзей и одноклассников, и вообще, навсегда уберёшься из нашего города! Будешь охотиться за душами где-нибудь в другом месте, желательно – на той стороне земного шара! А ещё лучше – сгинешь с лица земли, вернёшься  на веки вечные  в свою преисподнюю и будешь там сидеть - безвылазно! Под крылышком у своей чёртовой бабулечки! Понял?!


- Ого! – Ник осуждающе покачал головой. – Условия неслабые! А для себя ты ничего не хочешь, Леночка? Никакой личной выгоды, а? Ну, там, знаменитой фотомоделью стать в будущем, или ещё чего-нибудь в этом духе?
 

- Обойдусь, - фыркнула Ленка. -  Захочу стать моделью – сама и стану, без твоей помощи!


- А если…



- Играешь, ну?  Или, может, ты стру-усил? – с невыразимым – и невыносимым, на слух Митьки, - презрением протянула Ленка. И рожу Нику скорчила. И даже язык ему показала!



*****


- Струсил?.. Я?!  Думаешь, я, обитатель  Ада,  тебя – всего лишь человека, девчонки сопливой! - боюсь?!


     Ник оскалился, как голодная акула,  взмахнул руками - и вдруг начал расти!  Увеличиваться – с дикой скоростью! - в размерах, на глазах у Митьки и Ленки, как кукла надувная! По расширившимся Ленкиным глазам Митька понял – теперь и она всё видит… всё!  Как и он сам. И Ника – в его натуральном виде, и змей, и крыс…



     Рыжая макушка Ника, раскачиваясь из стороны в сторону, как голова гадюки перед броском,  поднялась над кустами сирени… ещё выше… Ник широко раздался в плечах; туловище его стало  округлым, бочкообразным; руки  удлинились и повисли, как толстые суковатые брёвна, почти касаясь тёмными кривыми узловатыми пальцами земли. По рукам его заскользили громадные змеи, с громким шипением они падали на землю, свивались в клубки...  Ленка как-то полузадушенно взвизгнула - и захлебнулась воздухом. Но она не отступила…


     Лицо обычного мальчишки, каких на белом свете тысячи, страшно исказилось и превратилось в старческий жуткий лик – пергаментного, тускло-жёлтого цвета. Из глаз Ника на миг высунулись чёрные змеиные языки… Сквозь мгновенно поседевшие вихры пробились и закрутились кривыми кольцами огромные рога. Отвратительная вонь миллионов тухлых яиц, казалось, заполнила всё окружающее пространство. Забили, замелькали  во все стороны, окутывая жуткую фигуру Ника, словно плотной паутиной,  чёрно-синие молнии.


     Колокол резко, страшно, надрывно  зазвонил, заревел в вышине, будто готовился упасть на ребят - и раздавить их в лепёшку, вмять, вбить в землю,  в траву, в асфальт… По скамейке,  на которой недавно сидели Митька и Ленка Гладышева, вздымая высоко в воздух  пыль, сломанные ветки,   вырванные с корнем клочья травы, заколотил толстый безобразный лысый хвост,  похожий на хвост   гигантской крысы,  с щетинистой кисточкой на конце. А стаи громадных, толстых, откормленных крыс зашныряли туда-сюда по Митькиным и Ленкиным ногам. Но Ленка и тут не дрогнула.


     «А ещё говорил, что это мы, люди, такой мерзкий облик чертям придумали…»  -  краем сознания подумал Митька.


- И ты, девчонка, решила, что я тебя испугаюсь?! – проревел Ник откуда-то, как померещилось Митьке, из-под самых облаков, секунду назад весело порхавших в ярко-синем небе, и небо  внезапно резко потемнело – совсем  как это в фильмах изображают! И молния ударила в землю – прямо под ноги… нет - не под ноги, а  под копыта Нику!


     Нетопырёв поразился даже не очередному превращению Ника – в конце концов, нечто подобное он уже видел! – а тому, что редкие прохожие, забредавшие в этот проходной двор, казалось, ровным счётом ничего  не замечали. Не бросился народ  врассыпную, вдруг узрев посреди двора огромного страшного чёрта с рогами и хвостом,  оплетённого змеями, с дико горящими запавшими глазами.  И  им, Митьке с Ленкой - и с Мухиным! - на помощь они тоже не кинулись.


      Никто не кричал, конную полицию, МЧС  или ещё кого другого на подмогу не звал.  Люди просто быстро побежали со двора и с улицы, увидев на небе громадную тучу, увидев блеск молнии  и услышав гром – они решили, что начинается гроза. Молодые мамаши быстро выудили детей из песочниц, устроенных в скверике напротив дома, усадили их в коляски и покатили малышей по домам. На автобусной остановке люди забились под прозрачный козырёк, с опаской поглядывая на небо…


    Митька затравленно  огляделся по сторонам. И заметил кое-что, до сих пор ускользавшее от его внимания. Над всей их компанией – над самим Митькой, над Леной Гладышвой,  Севкой Мухиным и  рыжим чёртом Ником, -  словно бы повис в воздухе еле заметный,  но всё же, различимый, хоть и с трудом,  прозрачный полукруглый колпак. Полусфера такая. Как в фильмах фантастических – нечто  типа защитного поля, каким отважные космические исследователи от всяких опасностей закрываются, оказавшись на малоисследованной планете. На тончайших стенках колпака кое-где вспыхивали солнечные «зайчики», как на огромном мыльном пузыре. Ну, Ник! Всё предусмотрел, рыжий чёрт!

 
     Всё, кроме… очередной выходки Гладышевой.



     Нет, Ленка, конечно, испугалась, вдруг увидев нависшую над её тоненькой фигуркой огромную тушу мерзкого старика, оказавшись в самой гуще  змеиных тел  и крысиных тУшек. Если уж Митьку, мальчишку, от ужаса крупной дрожью колотило,  то что о девчонке-то говорить! Девчонки  таких тварей обычно совсем на дух не переносят, визжат, как зарезанные, и в обморок хлопаются. А вот Ленка - не хлопнулась! И визжала она всего полсекунды.  Она ещё больше побледнела и невольно сделала пару шагов назад.  Но это вовсе не означало, что она сдалась – на что Ник, похоже, надеялся, поняв, что соблазнить Ленку какой-либо личной выгодой от выигрыша в чёт-нечет ему не удастся… Гладышева прошептала что-то еле слышно (Митька не разобрал, что именно) и зачем-то полезла за воротничок своей нарядной джинсовой курточки.


- Стой, ты чего это?..  - дёрнулся было жуткий старик-великан, но…


     Но Ленка уже вытащила из-за воротника что-то маленькое, висевшее у неё на груди на шнурочке, и сунула это «что-то» прямо под нос Нику, высоко вскинув и вытянув руку. Потому что нос Ника возвышался  над её головой на расстоянии метров трёх, по меньшей мере. Но, похоже, эта штучка сработала и на такой большой дистанции!


     Старик задрожал  - с головы до ног, и весь  позеленел;  запах тухлых яиц усилился  многократно, так, что Митьке показалось: сейчас они все просто задохнутся! В зловеще потемневшее небо  взметнулся клуб отвратительного, удушливого, вонючего чёрного дыма… Змеи и крысы вцепились друг другу в глотки и принялись пожирать  друг друга с ужасающей скоростью, визжа и шипя… Звонко лопнул прикрывавший всю их компанию от посторонних взглядов и чьего-либо неуместного любопытства пузырь-колпак… Кто-то – похоже, Ник! – глухо, протяжно, утробно  застонал… 


     Колокол, звонивший всё это время в Митькиной голове, вдруг издал резкий звук, - и захлебнулся им,  внезапно словно бы треснул, раскололся пополам, и… так же резко звон оборвался. Небо посветлело, поголубело…
Севка Мухин разжал закаменевшие руки и мешком шлёпнулся на асфальт. Пошевелил конечностями  - и затих,  слабо попискивая и медленно поворачивая голову в разные стороны. Митька - от неожиданности и лишившись опоры - чуть не рухнул рядом с ним.


     Чёрные камешки, которые Ник любил демонстративно катать  по своей чумазой ладони, жалобно запищав и заморгав крохотными глазёнками, сами собою выпрыгнули из руки мелкого беса. Упав на землю и пару раз подскочив, как резиновые мячики, они превратились в трёх крошечных чёрных чертенят с малюсенькими  рожками и тонкими хвостиками и, цокая кривыми копытцами по асфальту и жалобно визжа и причитая, «упылили» в неизвестном направлении, бешено заметая хвостиками путь позади себя.  Да так шустро удрали, что аж копытца у них  засверкали!


     Последний чёрный вал дурноты накатил на Митьку – и схлынул… Исчез отвратный тухлый запах. Змеи и крысы словно сквозь землю провалились… а может, и на самом деле – провалились! Ароматы  травы и листвы – ароматы ЖИЗНИ! – чистой волной омыли его с головы до ног, и Митька глубоко вдохнул всей грудью, наслаждаясь этими запахами, которых он раньше – трижды в квадрате дурак! – как-то почти и не замечал. На веточке ближайшего куста весело зачирикала какая-то маленькая птичка, и солнце брызнуло золотыми лучами прямо в глаза Нетопырёву. А когда он проморгался и огляделся по сторонам, рот его – в который уж раз! – сам собою принял форму буквы «О».


*****


     Ник – маленький, тощенький, наглый, сопливый  рыжий шкет, в заляпанной незнамо чем футболке и драных джинсиках, – стоял, растеряв всё своё нахальство,  перед Леной Гладышевой… на коленях! И жалобно смотрел на неё снизу вверх, умоляющим жестом прижав чумазые ладошки к груди. И что-то жалобно лепетал. Прерывающимся слабым голоском, больше похожим на комариный писк!.. Митька пошевелил затёкшими руками, переступил с ноги на ногу, тряхнул головой – ура, не кружится, и колокол треклятый больше не надрывается в черепушке! – и прислушался.


- Убери… убери… - сипел Ник, глядя на Ленку глазами побитой собаки. – Убери… это!..


- Фигли! – ответила ему Ленка.

 
     И наглядно продемонстрировала Нику двойную фигу, аккуратно сложенную из её тонких музыкальных пальчиков. А потом она разжала пальцы и вновь поднесла Нику под самый нос нечто маленькое, блестящее, как кусочек солнышка. Как сам Ник Митьке пергамент тот вонючий подсовывал, несколько минут тому назад.  Нетопырёв присмотрелся - и с удивлением увидел, что   Ленка держит в руке самый обыкновенный крестик.  Ну да – церковный крестик!  Больше ничего в её руках не было. Кажется, такие крестики называют крестильными?.. Что-то вроде этого. Святая вода, крестики и прочее… Что-то Митька  об этом слышал… краем уха.


- Значит, меня, девчонки, ты не боишься, а крестик моей бабушки тебя так сильно напугал? – хмыкнула Ленка. – Выходит, не зря я его сегодня у неё одолжила, когда домой забежала на минуту.  Спасибо  бабушке!
 

- Убери!!! – тоненьким голоском взвыл Ник.


- Сперва ТЫ САМ, рыжий черт Ник, со своими  девятью «звёздочками» вместо нормальной человеческой фамилии,  отсюда уберёшься, как и было тебе приказано! – запальчиво выкрикнула Ленка. – И без всякой игры в чёт-нечет твой дурацкий! И договор свой тухлый ты домой, в свою преисподнюю, обратно заберёшь, понял?! Фигос тебе под нос, а не наши души! Пошёл вон отсюда, катись к своей чёртовой бабушке! – и она широко, с размахом, дважды провела рукой с зажатым в ней крестиком по воздуху, прочертив две линии – вертикальную и горизонтальную.


- Перекрестили-и!.. – истошно взвизгнул мелкий рыжий бес.


     Вопль Ника резанул Митьку по ушам - и словно бы растаял в тишине двора. И Ник тоже…  растаял! Совсем! Бесследно! Только задымились на примятой траве два корявых чёрных следа, имевших отдалённое сходство со следами огромных коровьих копыт… Чёрная зола взметнулась, поднятая лёгким ветерком, и развеялась в воздухе. « - Вот что крест животворящий делает!» - вспомнились Митьке слова Ивана Грозного из одной старой забавной комедии… БАМ-М!.. Митька испугался было - на какой-то миг, но тут же понял: это не колокол прозвонил. Это ударили невидимые часы, откуда-то с высоты, с  синего неба, -  пробили звонко и весело.


- Всё! – сказала Ленка. – Ты свободен, Нетопырёв! И все свободны в нашем городе от пакостей мелкого беса Ника! А то - и на всей планете! Пусть сидит в своей преисподней и носа к нам, людям, не кажет! Ф-фу-ух!.. – и она бережно надела шнурок на шею и спрятала крестик за ворот курточки.



***


ГЛАВА 12


Всё путём
___________



***


     Митька, разумеется, принял Севкины извинения. Не сразу, но - принял.  Потому что друзей надо прощать. Потому что все мы иногда ошибаемся. Потому что и сам он, Митька, был не без греха…  Весь прошлый год он таскал Севку за  собой, как собачку на поводке, на автоматах играл на рынке, а верный друг терпеливо мёрз или парился рядом, без какого бы то ни было интересного занятия,  ожидая, пока господин Нетопырёв  соизволит наконец всласть наиграться и тогда уж милостиво обратит на приятеля своё высочайшее внимание.
 

     Так что  простил Митька Севку, конечно. И Мухин тоже простил Нетопырёва – за невнимание к нему, к Севке...


     Они  сидели всё в том же дворе серой длинной пятиэтажки, где – якобы! – проживал совсем недавно рыжий нахальный мелкий бес по имени Ник. Смотрели, как чугунная «баба» ломает старый дом. Чихали и кашляли из-за вздымавшихся в воздух облаков пыли и штукатурки, но это им было всё равно.  Приходили в себя после всех этих приключений. Впечатлениями обменивались…  День потихоньку клонился к вечеру. Но  друзьям не хотелось вот так сразу расходиться по домам. Обсудить надо им было кое-что. Обговорить - как следует, по душам и всерьёз.


- Задурил он мне голову, понимаешь? – Мухин виновато заглянул Митьке в глаза и потупился. Уши его запылали и свернулись в трубочки. – Я ж его всё-таки выследил…


- Я понял, - кивнул Митька.


- Ты трубку тогда бросил, - сбивчиво заговорил Севка. – А я всё заснуть никак потом не мог! Лежал и… и словно раздваивался, веришь, нет?


- Верю, - вновь кивнул Митька. – Со мной нечто похожее происходило.


- Ну вот! – Мухин тяжело вздохнул.


- Ну и?


- Ну, и всё время казалось мне – что-то тут не то! Не  так что-то…  В общем, запутался я совсем. И решил найти этого… рыжего, - шёпотом закончил Севка.


- Ну?


- Ну, и нашёл!


- А как?


- А через Борьку Гладышева, - сказал Севка.


- Так Ник что – действительно в шахматную секцию ходил, где   Борька занимается?! – поразился Митька.


- Ага! Ему ж надо было поправдоподобнее… ну, это самое… человеком притвориться, - объяснил Севка. – Чтоб никто ничего не заподозрил.


- Ясно, - пробормотал Митька. – И от Борьки он узнал…


- Ага: узнал, что ты, Митяй, - самый азартный игрок в нашей школе и в пяти соседних дворах! Чемпион «мира и его окрестностей»!


- Слышь, Севон, - поморщился Митька, - ты, это… не называй меня так больше – «чемпионом». Надоело мне что-то это прозвище.


     Севка понимающе взглянул на Митьку, кивнул и продолжил:


- Ну вот! Позвонил я, значит, Борьке. Утром позвонил, перед тем, как в школу идти. Он и говорит: есть, мол, у них такой  Ник… Колька Вертушкин его полностью зовут. Я спрашиваю – а что, не рыжий ли он, этот ваш Вертушкин? Борька, конечно, удивился -  с чего это я цветом волос  Колькиных  интересуюсь?..


- Борька ни о чём не догадался? – перебил его Митька.


- Да не, - махнул рукой Севка. – У них там соревнования скоро, отборочные, так что он на минутку только удивился и тут же выкинул мой вопрос из головы. Сказал – да, рыжий  их Вертушкин, как апельсин. Ну,  я быстренько разговор свернул…


- А потом что?


- А потом я решил – не пойду в школу! Прогуляю. Отоврусь, мол,  как-нибудь, перед Вась-Васей и перед родителями. И сюда, в его двор, попёрся. И подкараулил Ника!


- И он…


- И он мне башку и задурил, - вновь вздохнул Севка. – Сказал, что тебе, мол, опасность ужасная грозит… и добавил:  если, мол, я ему помогу, то у тебя, Митяй, никогда – в течение  всей твоей дальнейшей жизни - никаких проблем больше не будет. Вообще! Совсем и навсегда!


- Да уж! – хмыкнул Митька. – Если учесть, что все мои проблемы из-за этого чёрта рыжего и возникли, тогда, выходит, в чем-то он  прав оказался! Хотя… сам я во всём виноват. Если б не игры эти азартные…


- Это - да, - кивнул Севка. – Но тогда он на чем-то другом тебя поймал бы… или меня… или ту же Ленку…


- Не-ет, - убеждённо протянул Митька. – Ленку бы Ник ни в жизнь не поймал! Ни на чём. Я уверен!


- А… гм… - Севка деликатно отвернулся, - а где Ленка-то? Спасла, понимаешь, тебя – и ускакакала сразу куда-то. Я-то в себя  приходил, так и не понял – куда она усвистела?


- К тетке в больницу поехала, - сказал Митька. – Ей, тётке, то есть, операция на сегодня назначена. Обещала потом позвонить – как там и что…


- А-а… Ясно, - Севка вдруг замялся.


     Митька подтолкнул его локтем:



- Эй, ты чего?

- Да так…  Ничего, - Севка ещё немного помялся и выдал: - А хорошая она девчонка, верно, Митяй? Вовсе не такая вредная, какой кажется… обычно.


- Хорошая, - кивнул Митька. Помолчал и повторил – с выражением: - Очень хорошая! Настоящий ДРУГ!


- Да-а…  – задумчиво пробормотал Севка.


     И они оба примолкли.


     Дом доломали. Пыль осела на землю, перестала приятелям носы забивать… Солнышко их грело, ласковое сентябрьское солнышко. Птички пели. Пахло травой и начавшими понемногу увядать листьями. Грибной такой запах, свежий, приятный… живой! Люди мимо них по своим делам торопились куда-то.


     И было друзьям закадычным так хорошо, что не хотелось вставать со старой скамейки. Они бы  до ночи могли в этом дворе просидеть! Потому что Ника больше не было. Ни в этом дворе, ни  ещё где-нибудь поблизости. Потому что Ленка Гладышева – Лена,  Леночка! – победила рыжего чёрта, беса мелкого, нахального!  Наголову разбила страшного тысячелетнего старика с тухлыми глазами. Пусть теперь знает наших!


     Но пришлось им всё же через какое-то время домой топать. Ну,  они и потопали. Не особо торопясь – денёк-то  просто расчудесный им выдался! И вот таким макаром, никуда не спеша, дошли они до Митькиного подъезда. Нетопырёв взялся за ручку парадной двери и ухмыльнулся:


- Ну что, Севон? Не желаешь ещё разик в роли моего  почетного эскорта выступить?


- Иди ты!.. – Севка шутливо погрозил Митьке кулаком, они хлопнули друг друга ладошкой по ладошке, и Мухин, насвистывая себе под нос весёлую мелодийку и пиная мыском ботинка мелкий камешек, пошёл к себе домой.


     А Митька с замирающим сердцем поднялся на  площадку и застыл столбом перед дверью своей квартиры. КАК его дома встретят?  Припомнят ли ему все нелепости этих нескольких дней? Может, лучше вернуться   в школу? Где он благополучно забыл в углу раздевалки  осенний плащ, папин зонтик и тёплый зимний шарф, а заодно - и рюкзак с учебниками и тетрадями там бросил, когда они с Ленкой сперва к ней домой на минутку забежать решили, а потом  во двор пятиэтажки отправились - Ника отлавливать…  Наверняка,  ждёт Митьку дома хор-рошая головомойка от  любимых родителей, и этот неприятный момент лучше бы оттянуть как можно дальше…


    Нет! Не лучше! Ленка… Лена Гладышева, вон - ЧЁРТА настоящего не испугалась… то есть, испугалась, конечно, но  - не растерялась; и победила-таки Ника!  А он, Митька Нетопырев, чемпион… нет! Не чемпион. Всё! Хватит  с него этого чемпионства!  Просто – ЧЕЛОВЕК по имени Митька Нетопырёв! Неужели он собственных родителей будет до конца своих дней… ну, не то чтобы бояться, как боялся недавних своих «ужастиков» и глюков, но… уклоняться от вполне – на этот раз – заслуженного выговора?


     Фигли вам! Хватит – набоялся  Нетопырёв. На всю оставшуюся жизнь!


     И Митька храбро позвонил в дверь родимой квартиры.

 
***

 
     Открыла ему мама.


     Обычная мама… В синем с белым фартуке. В синем же домашнем платье. В тапочках – коричневых. С полотенцем на плече. С каштановыми волосами и живыми, ясными карими глазами.  Его мама! НАСТОЯЩАЯ! По глазам-то сразу видно! Не стеклянный у мамы взгляд! И улыбки этой страшной, «резиновой», нет на её губах. И змей нет за её плечами, да и откуда им было взяться, раз Ленка с Ником покончила?.. Всё, как всегда и было! И как должно быть.


    И, как всегда, немного ворчливым голосом мама спросила:


- Ну-с? И где на сей раз тебя носило?


- Везде, - не очень хорошо понимая, что именно он говорит, какие слова произносит, широко улыбаясь своей маме… мамочке! – ответил Митька.


- Прогресс! – усмехнулась мама. – Прежде ты дальше рынка никуда особо и не прогуливался!


- Ага! – кивнул Митька, всё ещё плохо соображая, что он такое говорит – до того он обычному, нормальному виду любимой мамы обрадовался.


- Что это с тобой? – мама озабоченно пощупала его лоб. – У самого «двойки» в рюкзаке гремят, а он сияет, как новенький десятирублёвик!.. Так: а где, позволь спросить, твой рюкзак? – вдруг обратила она внимание на явный «недокомплект» Митькиного облика. – И плащ? И шарф? И.. папин зонтик?! Между прочим, этот зонтик я твоему папе  на день рождения подарила! Потерял?! Всё сразу?! Отвечай, Дмитрий!



- В школе забыл, - блаженно улыбаясь, легко ответил Митька. – Не волнуйся, мам, вещи в раздевалке лежат. Она надёжно заперта, так что ничего не пропадёт – ни мой рюкзак, ни плащ с шарфом, ни папин зонтик! Я поем и быстренько в школу сбегаю, всё принесу.


- Так и будешь до самой ночи туда-сюда гонять? А уроки? Дмитрий! Ну  сколько можно, в самом-то деле!.. - и началась «воспиталка». На полчаса, как минимум. Ну, то есть, как обычно.


     «Всё путем, - с неожиданным для самого себя удовлетворением подумал Митька, покаянно склонив голову под градом маминых нотаций. – Всё путём, всё, как всегда, как надо! И никакие рыжие… и прочие мелкие и крупные бесы, или кто они там такие на самом деле, ничего с этим фактом не поделают! И наплевать мне на всякую логику – чёрную, белую и зелёную! Не поделают – и всё тут!»


     Так что Митька стоически вытерпел всё. Все мамины обвинения – в невнимательности, забывчивости, рассеянности, легкомыслии и во всех прочих ужасных недостатках, присущих, похоже, Дмитрию Олеговичу Нетопырёву с самого рождения. С трудом сдерживая при этом радостную улыбку, которая сама просилась на губы. А когда «лекция» закончилась, мама вздохнула и с оттенком безнадёжности в голосе спросила Митьку:


- А когда вещи принесёшь, небось, опять убежишь? На рынок, к этим своим игральным автоматам, да? И когда только ты в разум войдёшь, Митька! Когда ж ты наконец хоть немного вырастешь! Иди, что ли, хоть  поешь сперва, кошмарище моё… Куда?! Руки  вымой!


     Митька пошёл было в ванную комнату, но вдруг остановился посреди коридора, обернулся и посмотрел на маму.


     Мама смотрела на него. Сердито… и ласково – одновременно.  Как всегда. Как обычно.  Значит – всё путём!


     Митька сглотнул и сказал:


- Ма… Мам, я к автоматам не пойду… сегодня. И вообще,  что-то надоели они мне…  Давай лучше я, пока руки ещё не помыл, ведро помойное вынесу. Хочешь?


     И мама удивлённо улыбнулась, приподняв брови,  и кивнула:


-  Хочу!


     …Когда Митька с пустым ведром шёл через двор домой, ему на мобильный позвонила Лена.


- Митя! – закричала она в трубку. – Тётю очень удачно прооперировали! Она скоро поправится! Мы… я… мы все так рады!


-  Поздравляю! – выронив ведро и тут же напрочь о нём позабыв, заорал в ответ Митька. – Всё, как надо, Леночка! Замечательно! Всё путём!..



                *****