Про Новый год, сиреневый шампунь и чистые сковород

  Про Новый год, сиреневый шампунь   и чистые сковородки.

  Всякое  бывает в жизни. Но чтобы под речь президента в новогоднюю ночь мыть сковородки...  Хотя,  что в этом плохого?  Посуда  должна блестеть.  Президент, конечно, не видит женских стараний и наверняка говорит о мире и милосердии, о том и сама Зинаида   всегда переживает. Вот уже и часы бьют, за ними – гимн: «Россия – священная наша держава…»  Всё традиционно.
Да,  Новый год  – не гость.   Хоть жди его, хоть не жди, встречай – не встречай, – не уйдёт от запертой двери, если пришло его время. Нет в руках у женщины бокала с шампанским, нет привычного молчаливого: глаза в глаза, с благодарностью за прожитый год и трепетом, в котором, то самое новогоднее пожелание, коротенькое, «пока часы двенадцать бьют». Лишь вода, бегущая из крана, и мыльная губка в руках.
«Пусть будет то, что будет, только бы дети  здоровы, » –  проскакивает  единственная мысль. Слёзы?  Нет их.  С мытьём закончено. На улице за окном канонада салютов.  Выключив свет, женщина ложится спать.
И вдруг понимает:  подобное уже было. Было!
…Тихо-тихо в доме. Папа спит. То ли диван, то ли кровать под ним –  «атаманка»! Когда её заправляешь, то с боков укладываются мягкие катушки, а к спинке приставляются  три большие подушки. Любимое всеми место отдыха.  Мама – на высокой железной кровати. Посреди комнаты детская кроватка – ясельки. Там, сытая, в беленьких пелёночках посапывает малютка. Доченька! Она явилась на свет в октябре, таким же поздним вечером. Одна в палате, Зинаида  не знала, с кем бы  поделиться счастьем. Казалось, весть о рождении ребёнка должны услышать все. Словно все-все-все ждали, когда же появится на свет эта девочка, серьёзная, милая пухляшка с синими глазами. О, какой удивительный цвет!  «Озёрный!»  Хочется крикнуть   всем и немедленно:  «Лю-ю-ди!  У меня доченька родилась!»   Дано же женщине ощутить настоящее счастье!  И не только почувствовать, но и жить в нём ли, с ним ли….
 В заботах о ребёнке  приход Нового года не нёс  особенного  чуда.
Но,  когда в чёрно-белом телевизоре, сквозь густой « снегопад», проявилось плохо различимое изображение и  послышался бой курантов, Зина тихонько  окликнула родителей. «Мама! Новый год…» –  мама на секунду оторвала голову от подушки. «Папа! Новый год…»  – отец  повернулся на миг от стены и,  –  молча, обратно.  «Союз нерушимый республик свободных…» –  Зина выключила телевизор.
Новый год не ушёл от дверей. А спокойно ступил  в их спящее царство. Что принёс тот год? Нечем хвалится. Уже в феврале придёт беда.  А пока… Зинин  муж пишет  письма из армии. С Севера, из далёкой Лапландии.  Оттуда, где живёт сама Снежная королева! Зина, словно сказку малышке рассказывает, представляя высокую красивую женщину в сине-белом блестящем наряде. От холодности её  взгляда и прикосновения ледяных рук   всё живое вокруг стынет. Птицы замерли на ветках, усыпанных хрустким инеем. Снежные шапки на неподвижных кустах и верхушках сосен говорят о колдовском сне, навеянном извне. Лес спит, обездвижен. Лишь тонконогие олени, стоящие у ворот королевского терема,  переступают  с ноги на ногу, в  терпеливом ожидании упряжи.  Сам Санта Клаус готовит сани  в дальнюю поездку, на большую Землю. Его ждут!  Ждут в Скандинавии. А Зине с доченькой  впору ждать Деда Мороза, но пока  приходят  только письма.  Молодой отец пишет очень часто.  В каждом письме –  беспокойство и забота: «Как там моя доченька, как вы?»  Зина  отвечает, подробно рассказывая  о малышке. Иногда удаётся сфотографироваться.  Наверно, нет большей радости для солдата, чем увидеть хотя бы на фото своё дитя —   хорошенькую  круглолицую малышку.   Молока у мамочки  много. «Холмогорская порода» –  шутит она в письмах мужу. Покормит доченьку ночью, а потом отцеживается, иначе – температура. Перельёт молоко в банку, чтобы измерить объём, густое, белое, –  не отличить от коровьего.  Как-то даже хлебнул отец из банки – сладкое! «Не ставь сюда, Зинушка!» –  попросил он.  «Хорошо!».   А как самой-то Зине временами есть хотелось! Часто ночами ей снился один и тот же сон. Приходит она в столовую.  В меню:  говяжьи котлеты,  гуляш мясной, картофельное пюре с маслом, блинчики. Но вот подходит Зинулина очередь и оказывается, что всё уже кончилось!  Или денег в кошельке нет. Так и уходит ни с чем от прилавка.  Как-то утром рассказала она свой сон. Папа, ни слова не говоря, сходил в рабочую столовую и накупил для  дочери котлет и гуляша с пюре.  Добрый, заботливый, отец был болен:  сердце. Но помогал, как мог. Однажды пришёл  с полосканья,  сел в кресло и сказал: «Последний раз я с бельём на порубь ходил».  Да так и вышло. Холодным февральским утром, когда  Зинина мама, как обычно спозаранку, убежала  на работу, отец  вошёл с улицы в дом, – ведро  выносил или погоду смотрел, – вошёл  и упал у порога. Фельдшер  ничем не смог ему помочь. На фотографиях того времени держит  самая старшая мама внучку на руках. Та, уже  в шапочке пушистой,   выглядывает  из белого свёрточка одеяльного, а у бабушки  на голове – платок вдовий.  К тому или нет, но мышей в то время в доме развелось – немеренно. Казалось, они были везде. Бегали ночью, стуча коготками по полу,  маленькие пищали, ползали по оконным занавескам.  Осиротел дом без хозяина, беззащитен стал даже от подобной мелкой нечисти.
А потом весна пришла, и сгинула неведомо куда нечисть серая. Солнце било  в окна, плескалось по улице, отражаясь в сосульках и лужицах. Смотрела Зина на возвращающуюся   из   зимней спячки жизнь, в небо прозрачное, и   не могла понять своим умом, куда папа делся. Приснится сон: вот он – папка! – вернулся.  А потом во сне же сама себя убеждает: не может  такого  быть. Мечется, тоскует.  И не хватает сил,  справиться с чувствами:  озеро открывается, лодка –  на берегу, сети ждут –  с осени вычищены. Да некому вёсла в руки взять, некому  оттолкнуться в лёгкой лодочке  от берега.  А в коридоре отцовская куртка на гвозде висит.  А  в доме –  старое ружьё, патроны заряжены, охотничьи трофеи: беличьи шкурки  серые, с рыжинкой, с десяток на гардеробе да одна голубая  норка,  гладкая, как шёлк, –  к чему они теперь?
Долго привыкала Зина  к уходу отца. И ещё её совесть мучила.  Из-за шампуня. Откуда-то у них в доме тогда шампунь появился. Все обычным мылом пользовались. Соседка, правда, ещё и порошком стиральным голову себе мыла.  А тут – шампунь «Сирень»! — густая, перламутровая жидкость сочного сиреневого цвета с волшебным запахом.  Цветущая  под окнами черёмуха слегка горчит, а этот аромат сладок.
Захотел как-то отец взять шампунь в баню, а Зинуля,  его доча любимая,  пожалела, не дала.
Так и осталась она навсегда с бутылкой шампуня «Сирень» из СССР и стыдом за непоправимый поступок.   

     Лето знойное отогревало душу. Сладкая малина да солнечная морошка услаждали вкус. Грибной и брусничный сентябрь дарил краски и покой. А в конце осени из Лапландии явился сам... Нет, не Санта Клаус! И не Дед Мороз, хоть и с подарками, а  долгожданный демобилизованный солдат, папа уже годовалой девочки. Растаяла Зина-Зинуля в горячих объятиях мужа. А к Новому году новая жизнь зародилась под её сердцем.

 Ещё один новый год  всплыл из памяти.
… Лет пять или шесть Зинуле.
Разболелся  зуб.  Мама на него смоченную лекарством ватку положила.  Во рту зажгло и запахло чем-то особенным. Так, с зажатой зубами ваткой,  девочка и уснула.  Среди ночи проснулась от шума. В доме темно.  На улице слышны громкие выстрелы.  Страх охватил Зину:  «Война! Стреляют, значит, война началась!»
Дрожа тельцем, выскочила в коридор и полезла на чердак. Там – ход к соседям. Лестницы ведут на общий чердак  и  идут параллельно, лишь разделены стеной между жильцами. Поднявшись по своей, Зина перелезла на соседскую и оказалась в чужом коридоре. Сквозь дверь слышны голоса. «Не спят!»  Войти жутковато, но выстрелы!.. Со слезами на глазах Зина ступает на порог: «Война началась,  да?»
 «Какая война, что ты,  Зинушка!» – улыбаются соседи.  «Так ведь стреляют!» – лепечет девчушка.  «Это Иван Костюченко из ружья палит!  Новый год ведь!»
… Больше  и не помнит ничего из той ночи Зина…
Главное – не война.
Вот и сейчас стреляют. Да как громко! Ещё громче, чем в ту новогоднюю ночь.
Но войны не будет. Муж сказал, что точно не будет. А мужу она верит.
Хоть и не дал он ей сегодня  желание в полночь загадать и в глаза посмотреть.
«Нет! Ни расстраиваться, ни думать  об этом не буду».
Зина  встала ненадолго, чтобы убрать  в холодильник нетронутый «оливье»,  селёдку «под шубой» и холодец. Непочатая бутылка  «Советского» шампанского, казалось, с пониманием,   смотрела  на   хлопоты хозяйки. 

… Олени несли сани Санта Клауса по Скандинавии. Дед Мороз топтался  возле каждых российских дверей, в чьём доме ждали чуда. Мешки  с подарками, один за другим, мелькали в его крепких руках. И только Снежная королева колдовала и колдовала над  миром, над зимним лесом. Прищипывала уши трусливым зайчатам да промораживала волчьи хвосты. Ледяным  взглядом   пыталась заглянуть, а холодом дохнуть в  души людские, чтобы заморозить всё намертво.
Но тех, кто радовался «новогодию»  за столом с родными, загадывал желания, пил шампанское, жёг свечи – холод коснуться не мог. Согреваясь, он испарялся  безвозвратно.
А тех, кто спал в постелях, впустив новый год в свой дом без шума и суеты, ледяное дыхание не касалось. Этих людей грели сны из прошлого. Они улыбались, ворочались, чуть причмокивали  губами, словно пробовали на вкус то самое,  советское шампанское с конфетами. Шоколадными конфетами под названием  «Миру – мир», в  сиреневых  фантиках!  Сто грамм при покупке составляло ровно шесть штук. Только почему-то продавалась сладость не в магазине, а в столовой, где пахнет  мясными котлетами и  блинами.
Разбуженный фейерверками снег падал и падал на землю, заметая  место, где когда-то стояла  столовая, а сейчас прятался сиреневый куст. Снег хранил спящие почки будущих листьев и цветов. Зине виделся букет сирени на кухонном столе. Сковородки у плиты блестели, как зеркало. А зеркало дремало в прихожей.
Оно повидало всякое.