Бергсон. Интенсивность и длительность

        Итак, прогресс нашей науки никогда не закончится, потому что она наращивает чисто экстенсивные знания. Я убеждена, что в скором времени наша наука зайдёт так далеко, что практически никому идти вслед за ней уже не захочется. В конце концов есть вещи и поважней, чем одни только голые экстенсивные величины, обслуживающие наши практические нужды.
       Видит Бог, я уважаю нашу науку, и как стремление человека к познанию вообще, и как осмысленную борьбу за своё лучшее материальное существование, и даже как нечто "идеальное" по отношению к обыденной бытовой жизни(что, кстати сказать, сегодня, в смысле "идеальное" тает как дым, поставленное на конвейер прогресса), но всякий раз, когда эта наука перескакивает свои же собственные границы отнюдь не законным, а бастардным образом, и распространяет своё влияние туда, где ей бы не стоило искать "знакомые закономерности", а она это делает, к сожалению, постоянно, ввиду некоторой родовой болезни слепоты, и как мы уже сказали полной относительности по определению своих границ, всякий раз мне становится от этого тошно.
Наука не спасёт человека, это в наше время уже хорошо видно.
       И наука продолжает занимать свои лидирующие позиции лишь только потому, что ещё не видно, что его спасёт.

       Но вернёмся к Бергсону. Очевидно, что исследуемая им "интенсивность" и является для него тем самым странным пространством, которое организует внутри себя живое, грубо можно сказать, что живое существует в своих интенсивностях. А отсюда вытекает ещё более смелое утверждение, к которому неизбежно подводят нас все изыскания Бергсона, живое это то, что реализует себя, отталкиваясь от пустоты. Звучит необычно, я знаю, но не потому ли животное и способно умереть, а камень нет? Пустота пронизывает камень, а для животного пустота - трамплин, отталкиваясь от него, животное в меру своих сил живёт и дышит. И пока мы научно изучаем необходимую для животного среду и объекты питания, само оно, даже не подозревая об этом, организует внутри себя пустоту - такой резонанс и такой вакуум, пропуская через который всё остальное оно могло бы жить.
       Бергсон говорит, что внутренние состояния человека настолько тесно переплетены друг с другом, что их невозможно отделить не то, что в абсолютном, но даже в относительном смысле. Лишь то, что человек сам отделяет, можем отделить и мы, но как же мы отделяем их - мы называем их, даём им имена, не вникая в природу.
       Всё живое "длится" и полыхает (интенсивность), то есть образует внутренний мир, окружённый пустотой. То, что соотносится лишь с самим собой - не знает времени, то есть "длится", то, что вынужденно сталкивается с другим через пустоту пропускает его в себя - "полыхает".
       Интенсивность здесь - "мир во мне", а "длительность" - я в самом себе или то, как я пребываю в мире. Вот две фазы животного, искажённо наблюдаемые как "внутреннее" и "внешнее". Почему искажённо? Да потому что то, что мы разрезая животное наблюдаем у него внутри и приписываем его "внутреннему миру" на самом деле есть ничто иное как мир вовне, запечатлённый в нём. Но где же есть тогда само животное? А само животное, это его поверхность во внешнем мире - граница его пустоты. Животное живёт в мире, хотя не знает, что он называется мир, живёт оно всегда "там", а сам мир ощущает "здесь" - как свою собственную интенсивность. Вот ещё одна причина того, почему наша наука никогда не поймёт животное, вспарывая ему скальпелем брюшко - животное то упущено уже, пустоты поверхности, на которой оно обитало больше нет.
И человек, кстати, живёт на этой же пустоте поверхности, как "сам" и "он", Хайдеггер это выразит академически - "бытие-в-мире". На поверхности себя живёт человек как "сам" - как грань себя и мира, себя и Другого. А соскальзывая с поверхности он проваливается в мир - либо в тот, что внутри, либо в тот, что снаружи. Но возьмите своё "сам", когда пребывает "сам"( не в том смысле, в каком мы понимаем самостоятельность) - оно будет ни внутри и ни снаружи.
      Недаром Леонардо да Винчи с таким упоением пытался исследовать все эти поверхности границ, чуя, что в них скрывается тайна тайн.
      И Бергсон в любом случае направлялся туда же, хотя и не делал таких смелых выводов, зато делал другие, не менее смелые.